Записки рыболова-любителя Гл. 236-239

Дым повалил из выхлопных груб, двигатель работал устойчиво, вот только шумел не так мягко как раньше, с какими-то новыми хрипами.
Это произошло 28-го января, через три недели после начала разборки. Но возни ещё предстояло много. Больше всего хлопот доставило снятие подшипников с колёс и задней звёздочки, а потом установка их после промывки обратно. Тут мне Нина Коренькова здорово помогла: притащила с машины (ЭВМ) специальное приспособление для выдавливания подшипников и помогла мне с ним справиться.
Вообще Коренькова о нас с отцом всё время заботилась, подкармливала, поила чайком-кофейком и прямо в работе часто помогала. Шофера же в основном советы только давали и кое-какой инструмент, а Островский - так тот, наоборот, у меня всё ключи таскал.
По совету Сани Шевчука мы с отцом покрыли антикоррозийной мастикой крылья колёс изнутри и днище коляски с обоих сторон. Перебрали амортизаторы, цепь по новой натянули, поставили колёса, прицепили коляску, отрегулировали её положение относительно мотоцикла: развал и схождение колёс, подсоединили указатели поворотов и габаритов, залатали жестью выбитый кусок на ветровом стекле, закрасили царапины. Всё. Можно ехать.
Только некуда. С конца января снежные заносы парализовали всё движение транспорта в области.

237

Вожусь я как-то вечером в Ладушкине с мотоциклом, заходит в гараж Иванов, насупленный - не поймёшь, то ли грустный, то ли сердитый. И с портфелем, как в командировку собравшись. Ходит по гаражу, курит сигарету за сигаретой, мается.
Потом разговорился понемногу. Выяснилось, что он от Марьи своей ушёл. Вот только не может решить - насовсем или так, попугать. До Марьи сплетни какие-то дошли о её муже и Кореньковой, вот она на него и набросилась. Раньше Вадим к этому сравнительно спокойно относился - дура, мол, баба, поорёт и успокоится. А тут заело, взял и ушёл с портфелем, в который сунул бритву, мыло, зубную щётку, в общем, командировочный джентльменский набор. Решил переночевать в гараже, а дальше видно будет.
- Я бы давно от неё ушёл, - признавался мне Вадим. - Глупая она баба. И грубая. Так ведь она мне Тараса не отдаст, а воспитать не сможет, испортит.
А Коренькова в это время была дома одна - Юра был в командировке, в Горький, кажется, ездил со своей диссертацией. Откуда-то она знала, что Вадим ушёл из дому (в Ладушкине такие новости моментально распространяются, там все обо всём знают), напряглась вся, ждала - придёт Вадим к ней и надо ей тоже будет решать.
Но Вадим не пришёл.
Вернулся к Марье, выбрал всё-таки Тарасика. Коренькова переживала сильно и простить ему этого долго не могла. А потом простила всё же. На мой взгляд. Точнее, смирилась.
Иванов же с Марьей и до сих пор живёт. И вроде нормально. Дочка у них ещё появилась, Шурой назвали. После рождения дочки Марья в обсерваторию не вернулась, а Нина по-прежнему работает под прямым началом Вадима и работает с тем же энтузиазмом, который всегда раздражал её мужа. Иванов какое-то время старался держаться от неё подальше, хоть и тяжело ему это было. Потом всё утряслось. Более или менее.
Кореньков, похоже, прочувствовал, что его семейное благополучие повисло на ниточке. Ходил грустный. А тут ещё с диссертацией заботы. С предзащитой ему не повезло. Был назначен её срок, мы с ним приехали в ИЗМИРАН, на секцию учёного совета, плакаты привезли, Саенко с нами поехал поболеть за братца своего троюродного. Диссертация Коренькова стояла четвёртым вопросом в повестке дня, а Лобачевский, председатель секции, затянул обсуждение первых вопросов настолько, что на слушание Коренькова времени почти не осталось, и Лобачевский безжалостно перенёс обсуждение его работы на следующее заседание, которое должно было состояться через месяц. Расстроились мы все, конечно, а что поделаешь? Так и вернулись ни с чем в Калининград. Ну, а через месяц поехали снова, и в этот раз всё прошло благополучно. Выступил Юра хорошо, рекомендовали его к защите и поставили на очередь, согласно которой он должен был проскочить до лета.

А в это время заварилась очередная каша в университете. Ещё к ноябрю прошлого года мы с Серёжей подготовили все бумаги для заключения договора между ИЗМИРАН и кафедрой теоретической физики КГУ на 1979-80 гг. о выполнении темы "Разработка элементов теории диагностики и прогнозирования состояния ионосферы", а именно: сам договор, техническое задание (на выполнение НИР (ТЗ)), календарный план, технико-экономическое обоснование, смету (на 300 тыс. р. за 2 года), план командировок. Все эти бумаги были завизированы финансово-экономическими деятелями университета, подписаны 2-го ноября 1978 г. ректором КГУ Медведевым, а 20-го ноября - зам. директора ИЗМИРАН Лобачевским. Во всех этих бумагах научным руководителем темы фигурировал зав. кафедрой теоретической физики КГУ Николай Алексеевич Корнеев.
Всё оформление бумаг было проведено вовремя, и мы преспокойно ожидали открытия темы с 1-го января 1979 г. На эту тему автоматически переводились все работавшие ранее у Латышева, то есть бывшие гостремовцы, за исключением преданных Косте его собутыльников - Бобарыкина и Медведева и группы Пахотина, имевшей свой отдельный договор с ИЗМИРАНом. Костя с этим смирился, поскольку будучи теперь завкафедрой на математическом факультете, он не мог возглавлять тему, содержащую экспериментальные исследования и конструкторские разработки, точнее, не хотел иметь этот чужеродный и раньше, а теперь тем более, экспериментальный довесок к математическому моделированию.
И вот сразу после Нового года среди сотрудников темы пронёсся слух, что ректор тему открывать не торопится, что якобы к нему ходили Брюханов и Гречишкин и потребовали, чтобы тему открывали под научным руководством кого-нибудь из них, в крайнем случае - Никитина, но ни в коем случае не на кафедре теорфизики.
Слух этот вскоре подтвердился. Всё было именно так. Истинные мотивы Брюханова и Гречишкина были простыми и ясными - 300 000 р. - по тем временам огромный в масштабах Калининградского университета кусок, от которого грешно было не попытаться урвать и уж во всяком случае не допустить, чтобы он полностью достался ненавистной кафедре теоретической физики.
Формальной же зацепкой для них было то, что тема, мол, в большой своей части экспериментальная и радиофизическая, а они как раз и есть самые крупные в университете специалисты - доктора наук, профессора! - по экспериментальной физике (на самом деле по узкому разделу теплофизики - Брюханов) и радиофизике (правда, квантовой и к ионосфере никакого отношения не имеющей - Гречишкин), а такую большую и важную тему просто нельзя поручать этим безответственным разгильдяям с кафедры теорфизики. Уж лучше, в крайнем случае, Никитина поставить, тот всё-таки специалист по геофизике (и договориться с ним всегда можно).
Такое отношение декана факультета Брюханова к теоркафедре было вполне объяснимо. Ещё свежи были воспоминания об отчаянной борьбе против избрания Брюханова на должность декана, которую вели на факультете кафедры Кочемировского и Корнеева, потерпевшие в итоге поражение. Самый активный в этой борьбе - Лёша Кочемировский добился своей активностью только того, что восстановил против себя ректорат и самого ректора и в результате сначала не был переизбран на должность завкафедрой (на заседании Учёного совета КГУ, возглавляемого ректором и во всём за ним следующего), а затем (прошлым летом) и вовсе был вынужден уйти из университета, которому отдал столько лет и сил. Уехал в Харьков, в Политехнический институт. Незадолго до этого Лена ему дочку родила (почти через 20 лет после сына!) и пришлось им с малышкой полностью переустраивать свою жизнь, и в это же время Лена защищала кандидатскую диссертацию, а Леша готовил докторскую... Весело им было.
Вторым в этой эпопее пострадал ближайший сподвижник Кочемировского - Серёжа Лебле - не прошёл по конкурсу на должность доцента. Остальные все, естественно, затихли. Брюханов торжествовал. Гречишкин, его поддерживавший, был избран секретарём партбюро факультета (на его прошлые "грешки" закрыли глаза как и на брюхановскую судимость). Исполняющим обязанности кафедры общей физики вместо Кочемировского был назначен... Миша Никитин, которого Кочемировский в своё время пригрел у себя на кафедре в расчёте нейтрализовать его таким образом.

Разумеется, мы с Ивановым решили вмешаться и попытаться сохранить руководство темой за теоркафедрой - как-никак заказчики мы всё же. Связались сначала с Кубаровским (начальником НИС КГУ), потом с проректором по научной работе - Осиповым Борисом Сергеевичем. Упирали на то, что все бумаги уже согласованы и подписаны, все переговоры велись с кафедрой теорфизики, на неё именно мы и рассчитывали, её сотрудники уже показали себя, работая на теме у Латышева, именно их разработки нас интересуют, Брюханова, Гречишкина и Никитина мы хорошо знаем и в их услугах не нуждаемся. Что же касается небольшой группы экспериментаторов и разработчиков, то она успешно работает под непосредственным руководством Иванова и Саенко.
Кубаровский и Осипов слушали нас вполне сочувственно, но разводили руками: мол, ректор склонен прислушаться к мнению декана факультета и крупнейшего его учёного - профессора Гречишкина. Тогда мы попросили встречи у ректора. Он согласился. Мы надеялись неформально, по-человечески разъяснить ему ситуацию. Но ему, как оказалось, наши разъяснения были не нужны и согласился он нас принять лишь для того, чтобы создать видимость обсуждения вопроса.
Неожиданно для нас он пригласил к себе одновременно с нами Брюханова, Гречишкина, Кубаровского, Осипова, Корнеева и Никитина - всех заинтересованных лиц, чтобы тут же с делом покончить. Никитин, кстати, перед этим подбегал ко мне уведомить, что ректор предлагал ему научное руководство темой, но он, зная, что я буду против, отказался якобы - мол, как же я буду против желания заказчика руководить!
Первым ректор предложил выступить Гречишкину. Тот тихим и нудным голосом, избегая смотреть в глаза, просветил нас с Ивановым, что тема наша, мол, относится к распространению радиоволн (?), поэтому она радиофизическая и экспериментальная, а на факультете специалисты по радиофизике и эксперименту отнюдь не на кафедре теоретической физики, а на других кафедрах, да будет нам это известно. На кафедре же теоретической физики никто и никогда физикой ионосферы не занимался (можно подумать, что он и Брюханов занимались!). О солитоне, про который говорят теоретики, он может наверняка сказать, что вероятность найти его равна нулю. За такие находки государственные премии дают, а они вам обещают ... несерьёзно! К тому же аналогичные работы в университете ведут Латышев, Никитин, Пахотин, получается дублирование. Он предлагает объединить все эти работы под эгидой межфакультетской лаборатории по распространению радиоволн и поставить во главе их Никитина.
Затем ректор попросил высказаться Брюханова.
Тот начал с того, что высказал недоумение, почему представители заказчика ни разу не встречались с ним - деканом факультета, его хозяином, так сказать.
Тут ректор встрял: - Да, да, мы сейчас боремся за повышение роли деканов во всех факультетских делах, в том числе и в научных. Олег Николаевич прав. Надо было с ним посоветоваться.
Затем Брюханов выразил сомнение в принципиальной возможности аналитического моделирования ионосферы, за которое берутся теоретики и пояснил нам и ректору, что основная тяжесть работы, по его мнению, ложится на эксперимент. Всю остальную часть своего выступления он посвятил просто охаиванию кафедры теорфизики (это декан факультета!). Мол, какой они только ерундой не занимались, вылов рыбы прогнозировали, ещё чего-то и нигде ничего путного не сделали.
Далее Никитин пробормотал какие-то слова насчёт того, что задача комплексная.
Корнеев угрюмо молчал. Он, похоже, смирился и ни на что не надеялся.
Я попробовал потрепыхаться, сдерживая по мере возможности эмоции, и высказал нашу с Ивановым точку зрения:
- Работы, которые ведутся на кафедре теоретической физики, давно привлекают наше внимание. Они актуальны вообще и находятся в русле наших интересов, поскольку касаются перспективного направления гидродинамики - теории нелинейных волн, проявления которых в ионосфере нас очень интересуют. Мы давно поддерживаем контакты с сотрудниками кафедры, некоторые из них уже работали у нас на теме, и мы имели возможность проверить их в деле. Более двух лет уже действует Договор о содружестве между нашей обсерваторией и кафедрой теоретической физики. В соответствии с ним мы заключили теперь и хоздоговор, о котором сегодня идёт речь. Как принято в практике системы Академии Наук, всю подготовительную работу по составлению договора мы вели совместно с конкретными исполнителями темы, в частности, с кандидатами наук Лебле и Корнеевым, (которые проявили большой интерес к нашим задачам). К Олегу Николаевичу мы не обращались по той простой причине, что, когда готовилась документация по договору, он ещё не был избран на должность декана. Научный потенциал сотрудников кафедры теорфизики нам хорошо известен и нас вполне устраивает. Что же касается Михаила Анатольевичи Никитина, то он тоже наш старый знакомый, но проявил себя в отношениях с нами не лучшим образом и, как научный руководитель темы, для нас нежелателен.
Иванов добавил:
- Мы придаём большое значение человеческим взаимоотношениям между нашими коллективами: обсерваторией и университетом. Опыт нашего восьмилетнего сотрудничества, накопленный ещё со времён Рунара Викторовича Гострема, показывает, что характер этих взаимоотношений накладывает сильный отпечаток и на результаты научной работы. С кафедрой теоретической физики у нас отношения хорошие, и мы хотели бы их сохранить и углубить. Что же касается экспериментальной части темы, то она небольшая и не требует какого-либо специального руководства, поскольку выполняется под непосредственным нашим контролем.
Однако наши слова не произвели на ректора никакого впечатления. Похоже было, что слушал нас он исключительно из вежливости, ибо, не задавая нам никаких вопросов, он хладнокровно подвёл итог "прениям" - всё это, мол, хорошо, но мы считаем целесообразным назначить научным руководителем темы не Корнеева, а Никитина. Мы попытались оставить себе лазейку:
- Хорошо, мы доложим о Вашем мнении нашему руководству в ИЗМИРАНе.
На том и расстались.
Неудача нашего визита к ректору повергла в уныние сотрудников темы: работать под руководством Никитина не улыбалось никому, а уж особенно, скажем, Лёньке Захарову. Он со Смертиным и Лида Нацвалян требовали, чтобы мы с Ивановым немедленно начали действовать через Лобачевского, упросили бы его надавить на ректора, тем более, что Лобачевский сам знает Никитина.
Я поехал в Москву - как раз надо было на секцию, разъяснил ситуацию Лобачевскому и попросил его подписать подготовленное нами заранее письмо к ректору, в котором ИЗМИРАН настаивал на соблюдении буквы договора и назначении Корнеева научным руководителем темы, каким он в тексте договора и фигурировал.
Лобачевский велел мне письмо переделать и составить его не в требовательных, а просительных тонах со ссылкой на установившиеся хорошие взаимоотношения между коллективами. Вот это письмо в редакции Лобачевского:

Ректору КГУ
профессору МЕДВЕДЕВУ Н.А.
 
Об обеспечении выполнения
хоздоговорной НИР

Глубокоуважаемый Николай Андреевич!
Руководство ИЗМИРАН придаёт большое значение теоретическим работам в области физического моделирования процессов в околоземном пространстве. Наиболее актуальным и перспективным направлением, которое ИЗМИРАН предполагает развивать и в дальнейшем, является теоретическое исследование нелинейных уединённых возбуждений в газообразных средах. Начиная с 1977 г., по этому направлению осуществляется плодотворное научное сотрудничество коллективов КМИО ИЗМИРАН и кафедры теоретической физики Вашего университета в рамках Договора о сотрудничестве и хоздоговора, выполняемого по постановлению Правительства. В течение этого времени между названными коллективами сложились хорошие взаимоотношения, во многом способствующие успешному проведению научных исследований.
В целях поддержки этого сотрудничества и для успешного выполнения хоздоговорной НИР № 182 руководство ИЗМИРАН просит Вас поручить научное руководство темой "Разработка элементов теории диагностики и прогнозирования состояния ионосферы" заведующему кафедрой теоретической физики Вашего университета доценту Корнееву Н.A.

Зам. директора ИЗМИРАН
16 января 1979 г. к.т.н. ЛОБАЧЕВСКИЙ Л.А.

Мне Лобачевский сказал:
- Не дразните гусей. Не заставляйте ректора восклицать: "Царь я или не царь?!" В конечном итоге, это его дело - расставлять свои кадры. Постарайтесь всё уладить мирно.
Но и письмо Лобачевского не помогло. Ректор ответил на него следующим:

Ректорат КГУ рассмотрел Ваше предложение о проведении научных исследований по хоздоговорной теме № 182 коллективом кафедры теоретической физики под руководством зав. кафедрой доцента Н.А. Корнеева.
Мы считаем, что проведение этой важнейшей научно-исследовательской работы... целесообразно возложить не на одну кафедру, а на физический факультет в целом под руководством старшего преподавателя к.ф.-м.н. М.А. Никитина, который на протяжении целого ряда лет проводил исследования в области физического моделирования процессов в околоземном пространстве и способен возглавить коллектив преподавателей и штатных сотрудников НИСа в выполнении планируемых задач на современном уровне.
Ректор
профессор Н.А. МЕДВЕДЕВ

Вот так, спасая тему от руководства нерадивого Латышева, отдали её и вовсе нечистоплотному Никитину. Результат, конечно, совершенно неожиданный, но тем не менее имеющий место быть.
Мы с Серёжей решили, что продолжать бороться с Никитиным прямо в лоб - сейчас бесполезно, если не вредно. Надо дать ему поруководить, пусть проявит себя во всей красе. Но не спускать с него глаз и фиксировать все его промахи, завести кондуит на него.
Ему самому я заявил:
- Миша, ты, конечно, понимаешь, насколько мы все "рады" твоему назначению. Связываться с тобой я лично вовсе не горю желанием, но если ты попробуешь идти поперёк коллектива и будешь мешать нам работать, то - пожалеешь, это я тебе гарантирую. Если же вмешиваться не в свои дела не будешь, то обещаю, что и мы тебя трогать не будем.
Миша, разумеется, заюлил:
- Да что ты, Саша. Я сам как кур во щи влип, у меня своих дел достаточно. Я надеюсь, мы обо всём договоримся.
Пока же результатом принятых ректоратом мер по "выполнению планируемых задач на современном уровне" было лишь то, что весь январь тема не была открыта, сотрудникам темы не выплачивали зарплату, никто, разумеется, не мог поехать в Вильнюс считать на машине, что особенно выводило из себя Смертина и Лёньку, то есть весь январь работа практически стояла, а сотрудники психовали и митинговали по углам.
В конце января, однако, всё, наконец, утряслось, нисовцы и штатные преподаватели теоркафедры приступили к работе над темой под научным руководством Никитина, который прибегал ко мне согласовывать каждую бумажку и всем своим видом демонстрировал полнейшую лояльность.

238

На январской секции Учёного совета ИЗМИРАН по ионосфере и распространению радиоволн утверждали темы докторских диссертаций - Васькова, Лобачевского и моей. Это формальное утверждение требуется правилами ВАК и проводится тогда, когда фактически диссертационная работа уже выполнена (все основные научные результаты получены) и находится в стадии написания или оформления. Будущему диссертанту даётся 10 минут на короткий рассказ о содержании работы, после чего его благословляют на завершение труда. Процедура считается сугубо формальной, если работа не выпадает из русла институтских планов, к ней соответственно и относятся. Первым отстрелялся Васьков - по эффектам искусственного воздействия на ионосферу мощным радиоизлучением. Никого не смутило, что у него все работы выполнены в соавторстве с Гуревичем, известным доктором наук из ФИАНа, давно сотрудничающим с ИЗМИРАНом и фактически руководившим работой Васькова.
Мне вопросов задавали значительно больше, но настроены все были вполне благожелательно - за исключением Марса Фаткуллина. Тот просто рвал и метал и выступил категорически против того, чтобы считать направление моих работ докторским. Выступление его было очень горячим и сердитым, но голословным: мол, в этих работах (моих, то есть) нет ничего нового, всё давно уже сделано, никаких проблем здесь нет и т.д., и т.п. Никаких ссылок или аргументов в доказательство своих утверждений он не приводил, просто пытался давить авторитетом своим докторским.
Аудиторию, однако, ему возбудить не удалось, к его нападкам на любые наши работы уже привыкли, хотя ещё не так давно, в 1975 году, на защите у Латышева он был оппонентом и его работу поддержал. Правда, это было перед защитой самим Марсом докторской, когда он избегал обострять отношения с кем-либо. Перестройка в его отношении к нам произошла быстро и благодаря, в первую очередь, ... Лобачевскому, который всячески третировал публично работы Марса и Беньковой и всячески расхваливал и противопоставлял им наши работы, причём мы зачастую об этом и не знали, находясь на отшибе от внутриизмирановских интриг.
Марс вообще не пользовался популярностью в институте из-за своего горлопанства и явного подсиживания старушки Беньковой, которая ему же во всём и благоволила, но на пенсию уходить не хотела. Марс был одно время завлабом и хотел занять место завотделом, которое занимала Наталья Павловна, но стремился к этому он так откровенно, что вызвал недовольство общественности и лишился того, что имел, снова став рядовым старшим научным сотрудником, хоть и с докторской степенью.
Последняя далась ему нелегко. Защищался он по близкому к нашим работам направлению - моделированию ионосферы, но в существенно более упрощённых по сравнению с нашими работами вариантах. Против его работы выступили наиболее авторитетные ионосферщики - доктора наук Поляков, Иванов-Холодный, Данилов. Защищался Марс в Томске, надеясь, что его противники туда не поедут. Те, действительно, ограничились письменными отрицательными отзывами, и Марс проскочил при голосовании, хотя и на грани. Потом его диссертацию долго мурыжили в ВАКе, года два, наверное, и наконец заставили перезащититься, что ему и удалось благополучно сделать в Тбилиси.
Аналогичные мытарства, кстати, пришлось претерпеть и Николаю Константиновичу Осипову - любителю выпить и вдохновителю наших работ, но с тем же благополучным в конечном итоге исходом.
На Марсовы нападки я отреагировал спокойно и сформулировал ещё раз конкретную проблему, которой посвящалась работа: моделирование ионосферных возмущений естественного происхождения (всех типов), и в чём принципиальное отличие моего подхода и результатов от того, что было сделано другими и, в частности, Марсом: учёт не одного фактора (изменений нейтрального состава), а многих, с описанием не только баланса ионизации, но и теплового баланса и динамики нейтрального газа, что достигалось решением не одного уравнения непрерывности, как делал Марс, а полной системы уравнений типа той, которую решал Штуббе.
Марса я, разумеется, этим своим ответом не удовлетворил, как наверняка бы, думаю, и любым другим, но Лобачевский на этом прения прекратил и поставил вопрос на голосование. Проголосовали: один - против, остальные все - за, утвердив тем самым тему моей докторской диссертации "Физико-математическое моделирование ионосферных возмущений". Лобачевский спросил:
- Нужен ли Вам отпуск для завершения работы над диссертацией?
Я сказал:
- Нет, не нужен. Пишу я на работе, не дома, а от прочих дел полностью отключиться всё равно не смогу.

17-го февраля, после почти полуторамесячного перерыва я выбрался на рыбалку. Отправились с Серёжей за судаком в район напротив Берегового, чуть правее, - по словам Колодкина там недавно хорошо ловили. Мороз был -17°, да ещё ветер восточный задувал сильный, так что мы с Серёжей почти всё время провели в сооружении домиков из спрессованного ветром снега. Получились у нас к вечеру прекрасные крепости, в которых никакая вьюга не страшна, а вот судаков не поймали, и поклёвок даже не было.

С 20-го по 23-е февраля в Мурманске проходила очередная Всесоюзная конференция по физике ионосферы. От обсерватории ездили я, Клименко и Тепеницина, от университета - Смертин. Опять все участники жили в гостинице "69-я параллель", там же проходили и заседания. Володя Смертин делал сообщение о нашей с ним совместной работе по генерации внутренних гравитационных волн авроральной электроструёй. Постановку этой задачи я уже докладывал в Медео, но уверенных результатов тогда ещё не было, а теперь мы могли уже показать и результаты расчётов. Володя Клименко докладывал нашу работу об ионосферных эффектах меридиональных электрических полей. Запомнилось, что Жулин, председательствовавший на заседании, посвящённом электрическим полям, принял участие в обсуждении нашей работы.
Помимо чисто научных проблем на конференции обсуждалась деятельность Секции ионосферы при Межведомственном геофизическом комитете, по которой отчитывалась председатель Секции Наталья Павловна Бенькова. Рассказывая о структуре Секции, она упомянула Фаткуллина как заместителя Полякова - председателя подсекции моделирования ионосферы. Я на это не обратил никакого внимания и вообще доклад Беньковой не слушал, а оказалось, что активисты научной общественности - Данилов, Часовитин, Юдович и прежде всего сам Поляков возмутились причислением Марса к должности, на которую его никто не выбирал, а Наталья Павловна просто назначила. Марс не был даже членом бюро подсекции.
Так вот эти самые активисты решили тут же собрать расширенное заседание бюро подсекции моделирования, благо все были под рукой, и избрать заместителя председателя подсекции. И не нашли лучшей кандидатуры на эту общественную должность, чем моя. Причём сначала послали Жору Хазанова меня подготовить, потом сам Валерий Михайлович подошёл ко мне и просил, чтобы я не отказывался.
Чего греха таить, мне льстило это предложение, оно свидетельствовало о признании каких-то моих заслуг на поприще ионосферного моделирования. Но оно же усугубляло мою конфронтацию с Марсом, а это перед предполагаемой защитой мне было вовсе ни к чему.
- У меня и так с Марсом отношения, сами знаете, какие, - говорил я на заседании бюро подсекции. - А теперь он на меня вообще будет волком смотреть.
- Стыдно, Саша, - возражал Данилов. - Не трусь, мы тебя всегда поддержим.
Но я в общем-то и не колебался, а так, для фасону только чуть покочевряжился. И меня единогласно избрали заместителем председателя подсекции моделирования Секции ионосферы при МГК. Сотворили это Данилов, Поляков, Часовитин, Мизун, Юдович, Колесник, Коен, Хазанов, Власов, Климов.

Слава Ляцкий в Мурманск не приезжал, хотя и жил рядом в Апатитах, готовился к защите, а, может, просто избегал сборищ, на которых бывала Аллочка. Юра же Мальцев был, удалось с ним пообщаться. Он по-прежнему жил в Апатитах в одной квартире, причём микрогабаритной, со своей бывшей женой и дочерью.
- Некуда просто уйти, - пояснял Юра. - Комнат у нас никто не сдаёт. А живём вместе мы сейчас дружнее, чем раньше. Жена моя бывшая подкармливает меня иногда. Я дочку воспитываю.
Я этого себе представить не мог. Чёрт-те что такое.

239

Ленинград, 21 февраля 1979 г.
Дорогой Сашок!

Занятый совершенно другими делами, я не мог сосредоточиться и собраться написать тебе. Между тем получил твоё письмо с рассказом о твоих рыбных злоключениях. Как фарисей внутренне с удовлетворением отметил про себя, что я застрахован от подобных искушений. Конечно, прав булгаковский Воланд: "Кирпич ни с того ни с сего на голову никому не свалится" (сию фразу он произнёс "внушительно"). Но кирпичи могут быть разными, а причины у каждого найдутся. Так что напрасно я фарисействовал.
Надеюсь, ты ещё не успел починить мотоцикл, и в ближайшее время тебе не угрожает подлёдный лов мотоцикла. Дёшево вы с папочкой отделались!
У меня очень туго продвигается диссертация. Она требует усидчивости, которой мне всегда не хватало. Хотя, в общем-то все условия для работы есть: преподавательская нагрузка в этом семестре у меня минимальная, всего 4 часа в неделю. Как и прежде, преподавание мне доставляет удовольствие.
Приближается Великий пост. Недавно я подал прошение на постриг, так что на посту следует ожидать моего пострижения и рукоположения. У нас сейчас целая лавина идущих в монахи и принимающих сан (как в женатом состоянии, так и в целибате). В этом отношении интересно следить за журналами - летописями Академии. Число молодых пострижеников как-то обнаруживает закономерную связь с общим религиозным настроем в народе. Так, если пролистать журналы 90-х годов того века, а особенно времени революции 1905 года, то поразит почти полное отсутствие желающих идти в монахи или даже рукополагаться. Затем, в годы, приближающиеся к I-й Мировой войне (этот период с одной стороны обозначают как "засилие реакции", а с другой - как "русское возрождение") - небывалый рост числа пострижеников. Затем, уже в ближайшее время, конец хрущёвского периода отличается явным затишьем и неопределённостью устремлений, а с начала 70-х поныне в процентном отношении к общему числу студентов число монахов и принимающих сан несравнимо выше, чем даже в 10-е годы.

Вообще справедливо отмечается, что церковная жизнь в стране несмотря на явные трудности приобретает удивительную интенсивность (об экстенсивности речь может идти только применительно к столичным городам). Об этом свидетельствует даже светская печать государственных издательств. С отрицательных позиций: например, газета начинает риторически вопрошать: отчего это столько людей носит нательные крестики? по сути дела дальше этого отрицание не идёт, т.к. атеистические отделы в книжных магазинах начинают сравнительно пустовать, а то, что там всё же появляется (типа перепечаток Осипова), отличается такой беззубой невежественностью, что кроме пожатия плеч никакой реакции ни у кого вызвать не может.
С положительных позиций: всё чаще появляются печатные работы, свидетельствующие о глубокой вере и религиозной эрудиции авторов.
(продолжение следует)