В одном интересном месте

 
Просто предисловие

 Смотрел я как-то на карту СССР (а карта, надо сказать была физическая) и заметил, что коричневого на ней гораздо больше, чем казалось бы должно было быть. Знал я к тому времени только: Кавказ, Памир, Памиро-Алай, Тянь-Шань, Алтай да два Саяна. А тут глядь - Копет-Даг. К тому же еще где-то услышал: туда можно весной сходить. Покопался в литературе на эту букву: кажись, и вправду так. Ну и пошел я, и даже в январе. Район оказался ничего себе так. Горы - не горы, конечно. Но по зиме-то, да по каникулам - вполне.
 А в другой раз снова гляжу на карту, а там не Алтай, не Тянь-Шань, а целый горный хребет да еще с ледниками. Джунгарский Алатау называется. "Надо же" - думаю. Опять давай копаться на эту букву. Нашел. Хоть совсем туда и не собирался, а пришлось пойти. Диво все же: район о котором мало кто и слышал. И не хребет-отрожек какой-нибудь, а целая горная страна посреди пустыней. Ну и что же? Да то самое, что доктор прописал. Прекрасный район, каких еще поискать надо. Есть там и такое, чего мне больше нигде находить и не приходилось.
 Страсть как мне это дело понравилось: наведываться в еще малохоженные районы. Правда, от этого все долгосрочные планы "летят". По моему списку я должен посетить в перспективе десять бщеизвестных районов. Вот и в этот раз прикидывал куда пойти: на Алтай или Горный Бадахшан? Так надо же снова было попасться на глаза карте. А там между Алтаем и Джунгарией еще что-то коричнивеет. Какой-то Тарбагатай. Ну, думаю, надо же полюбопытствовать, что это такое? Да только все никак в толк не возьму, что это он всегда в паре с каким-то Сауром. А Саур-то, оказался, еще и с ледниками. К тому же еще и фотографию найти удалось: вполне прилично выглядит. И это даже не взирая на то, что Харченко относится к Сауру весьма скептически.
 "Да уж" - подумал я - "Снова придется ломать планы". Но не грех ли не побывать в горном районе, о котором не только слыхом не слыхивали, но и догадываться-то мало кто догадывается. А впрочем, может не такое уж и бестолковое занятие рассматривать физическую карту бывшего Советского Союза?
 Так что я в этом году был на Сауре. Как, впрочем, и наиболее сподвижнически настроенная часть Клуба путешественников "Саур" специально под это созданного и именем его и названного. И кто скажет, что я в чем-то был не прав?



Есть такое слово - "Родина"

 Наутро третьего дня съедобные продукты, заготовленные в дорогу для поедания в поезде, закончились. Остались только бульонные кубики и макароны "Новинка", требующие приготовления в форме заливки кипятком, и невесьма аппетитные после домашних харчей. Так что возникла насущная потребность на ближайшей станции по возможности приобрести какой-нибудь еды на завтрак, обед или хотя бы на ужин.
 Но не тут-то было. Стоило поезду затормозить на ближайшей остановке как к нему потянулись руки, просящие устами их владельцев продать чай, курево, конфеты, сахар. О, как я это узнаю!
 Это Казахстан - моя Родина. Край, где никогда ничего не хватает. Это самый твердый оплот социализма. Здесь все еще дешево и потому ничего еще нет.
 Собственно, выходить к поезду в надежде что-нибудь прикупить здесь национальная традиция. Это не здесь на перронах стоят с вареной картошкой, малосольными огурчиками и уймой всяких овощей, фруктов и ягод. Это все где-то совсем рядом, но не здесь. Это Казахстан и где-то совсем рядом проходит реальная граница между просящими и предлагающими. Наш поезд еще пересечет ее пару раз, и у нас будет чем поживиться на предмет поесть, и чем скрасить наш скудный рацион, а пока я с тоской смотрю в эту бескрайнюю сухую Казахстанскую степь.
 Я здесь родился и вырос. И не помню, чтобы было особо голодно. В магазине вполне регулярно можно было купить сахар, конфеты, печенье, хлопковое масло, комбинжир, реже - маргарин, ну и, конечно, рыбные консервы в ассортименте. С хлебом были перебои, ну так к этому же привыкли. Ну что стоит полдня простоять в ожидании хлебовозки у магазина, потом два часа протолкаться в очереди и уйти вечером домой ни с чем? Пустяки. Ведь живем же в житнице! Как же может хватать хлеба? Так ведь можно и масла затребовать у маслозавода, стоящего в центре поселка; яиц от птицефабрики, колбасы от колбасного цеха. Не слишком ли это будет много? Ведь все же и так есть. То есть было. Это ведь было еще в бытность Леонида Ильича (Ильича II).
 А сейчас-то ничего нет. Так что приходится есть только овощи, фрукты, ягоды, макаронные изделия, крупы, масло, сало, кур, яйца, молоко, творог, сливки, лепешки, пироги да и к чаю только по одному печенью в один рот: ясно, голодуха ведь - нет ничего. По большей части то, что с подворья, да своими руками.
 Вот так и живем, то есть живут. И, чуть свет, бегут гурьбой к поезду с руками, протянутыми в надежде на что-то. Да, не способно натуральное хозяйство произвести сахар или, скажем, сигареты. Не способен социализм отделаться от протянутых рук. Держится он на этих руках да на натуральном хозяйстве.
 Глядя на людей, пришедших к поезду, и на эти бескрайние сухие степи, вид на которые лишь едва скрашивают невзрачные домики пристанционного населенного пункта, хочется воскликнуть, почти что словами великого поэта: "Здравствуй, менен Отан -
 Немытый Казахстан!".



"Сайзан"





 Алма-Ата в переводе с казахского (дословно) - яблоко-отец, а Усть-Каменогорск в переводе с русского Оскемен, а конечной точкой нашей поездки на поезде все равно была станция Защита: вот такой лингвистический или, может быть, топологический парадокс. Туда нам предстояло прибыть ночью, и это не предвещало ничего хорошего.
 Более того, хорошего не предвещало ничего. В поезде мне приснился сон, в котором кто-то предрекал, что жить мне осталось десять дней. Прекрасно осознавая, что все сны мои вещие, кроме, конечно, тех, о которых успел рассказать заранее кому-нибудь, я делал неутешительные выводы. Тем более, что предначертание-то мне запомнилось, а вот сам сон - забылся, и поэтому рассказать я о нем никому не мог.
 И еще, более того: гадание на Псалтыри, которое в предыдущие годы давало очень оптимистичные прогнозы (чего стоит только случай с полетом на самолете в грозу, когда Псалтырь обещала огненные стрелы только для грешников, а мы оными не были, и потому благополучно долетели), и всегда нас обнадеживало, в этот раз несло сплошь какую-то чернуху.
 Свежий ветер, врывавшийся через открытое окно поезда, обдувал лицо и холодил тело; видневшиеся вблизи пологие отроги Алтайских хребтов были мертвенно темны; на душе было сумрачно и призрачно. Приближалась Защита.



 * * *





 Ночь провели в полудреме, лежа на рюкзаках на ж/д вокзале. Вторым утренним автобусом, зайцами поневоле, доехали до аэропорта. С трудом приобрели билеты на полгруппы (вторая полгруппы пробилась на досадку) и в полупустом самолете улетели в Зайсан.
 Было хмурое утро, накрапывал дождь, над Сауром висели черные тучи, и ни в чем не было никакой ясности.
 Зайсан представляет собой типичный Казахстанский город. Что означает: ни достопримечательностей, ни хорошего базара, ни места, где можно хорошо поесть или просто отдохнуть, ни хороших товаров нет. Сразу уточню, Алма-Ата - единственное исключение, подчеркивающее истинность правила. Все же остальные маленькие и большие города Казахстана идентичны по отношению к этой краткой характеристике. Крупной достопримечательностью там считается дом, в котором на один день останавливался кто-то из ряда более-менее известных за пределами города людей. Например: Чапаев, известный тем, что про него написал книгу Фурманов или Фурманов, известный тем, что он написал книгу про Чапаева.
 В Зайсане живут казахи. Исключение только пограничники (практически все русские) и немногочисленные строители, которые работают вахтенным методом.

Большой спец по наступанию на грабли

 По-моему эта тема скоро уже начнет надоедать. Опять кто-то потерялся. То есть не кто-то, а вполне определенных два человека. Хотя, может и наоборот: это мы пятеро потерялись, а те двое - нет. Факт то, что ищем мы, значит они потерялись. Хотя, опять же они, как оказалось, тоже нас искали. Искуны, тоже мне.
 Одним словом дело было так. Не успели поутру выйти в путь, как - глядь, а нас уж пятеро. Остановились, подождали часок (а мы и шли-то всего не дольше получаса). Потом изучили все тропы, идущие вдоль берега; побеседовали со случайно встреченным пастухом и, выбрав, магистральную тропу, пошли вверх по пути следования. Поднялись на место с максимальным обзором, разделились и растянулись по ущелью километра на три, оставив посередине наблюдателя в ярко-оранжевой анораке.
 Однако, ближайшие два часа поиска никакой новой информации не принесли. Собравшись вновь у самой верхней достигнутой нами точки ущелья - задумались. Все высказались. Был выдвинут ряд предположений о разнообразных травмах и несчастных случаях. Далее я решил: поставить шатер, чтоб и за километр было видно, сготовить чай и сбегать немного вверх, чтобы уж наверняка быть уверенными, что эти двое не проскочили вперед. Хотя проскочить мимо нас, да еще мимо пастухов в таком узком и хорошо обзираемом ущелье никак было невозможно.
 Эти двое оказались в километре выше нас и к исходу пятого часа автономного движения все же пришли к догадке, что они могли уйти вперед, а внизу их могут ждать и даже решили чуть вернуться назад, чтобы проверить свою догадку. И что самое удивительное, оба, как сговорившись, стуча себя пятками в обе груди, утверждали, что через реку они не переходили. Хотя пройти мимо нас незамеченными можно было только по верхней тропе противоположного берега, идущей за перегибом.
 Насколько же все-таки удивительная у людей логика: идти пять часов, не видя впереди никого, и все это время быть уверенным, что все далеко впереди, что про тебя все забыли и, что надо непременно догонять. И так пять часов подряд! Причем, как оказалось, такое поведение не зависит от интеллектуального уровня человека. А ведь казалось бы, как просто: если долго идешь и никого нет, значит ты не там - выберись на видное место и жди, или, если можешь, вернись на исходную точку и, опять же, жди.
 Впрочем, если эти двое считали, что потерялись именно остальные пятеро (просто разбрелись по ущелью) тогда их вполне можно оправдать.
 Но этот случай не был бы столь интересен, если бы не был столь комичен. Один из двоих потерявшихся утром, видимо решив продлить приключения, потерялся снова. Но на этот раз в более романтичных условиях.
 Солнце уже закатывалось за дальние цепи гор, надвигались сумерки, а Женя куда-то пропал. А тут еще и народ, хотя и запланировано, но как-то уж больно сумбурно рассыпался по темному ущелью. Сошлись-то все в одном месте, а вот Жени все еще не было.
 Адекватно на это событие отреагировал только Миша. По крайней мере мрачных прогнозов уже никто не выдвигал. Миша же сильно переживал эту трагедию.
 Женя же снова часов пять целеустремленно шел вперед невзирая ни на что, шел к своей неведомой и призрачной цели. И он победил. Победил себя. По крайней мере есть надежда, что в третий раз Женя "не наступит" на те же самые "грабли" и не получит "черенком по лбу". Между прочим, в таких плоских горах другой опасности, кроме той, которую представлял он сам, у Жени не было.
 Тем отраднее была его победа. Короче, заночевав в другом ущелье, Женя вернулся к месту последней общей остановки, где мы и встретили его по той же логике вещей, вернувшись утром от места ночевки.
 Вообще, упорный мужик Женя. Любит все сделать не так и при этом на любое замечание отвечает: "Ну вот почему?" или "Ну вот зачем?". Не зря Андрей хотел убить его ледорубом. Славная бы была у Жени смерть, прям как у Троцкого. Да вот только парировал он этот удар. Правда, Андрей потом оправдывался, что бросал ледоруб совсем в другую сторону. Но это же ясно, что если очень хочешь куда-то попасть, то обязательно попадешь, даже если целишься в другую сторону.



Костер

 Итак, участок типично пешеходного маршрута, только мало характерный как для гор, так и для равнины. Узкое ущелье, слева заросли и крутые травянистые склоны, и справа заросли и крутые травянистые склоны, местами чередующиеся со столь же крутыми осыпями, а по середине - река. И непременное дополнение этого набора - непрекращающийся ливень. Типичный Западный Саян.
 Остаться сухим хоть насколько-то в таких условиях невозможно. Даже если надеть гидрокостюм: взмокнешь изнутри. А уж тем более в простой одежде. Мокнешь с верху от дождя, снизу от реки, с боков от мокрого кустарника. Отдыхать в такую погоду совсем не хочется: задубеешь. Тем более если идти вниз: идти легко и приятно.
 В такой обстановке самое сложное - остановиться. Только встанешь и скинешь рюкзак, так сразу напрочь замерзнешь. На этот случай у пешеходников существует некая особенная хитрость. Кстати, горники в этом случае ведут себя еще хитрее, но об этом в примечании.
 Как только группа остановилась, все сразу дружно начинают бегать и собирать дрова. Много дров. И делают костер "таежный". Особенностью этого типа костра является то, что дров должно быть много - целая куча. Прошу не путать с "пионерским". "Пионерский" - это когда много сухих досок поставленных "на попа" шалашом и облитых бензином.
 Костер "таежный" изготовляется из любых по качеству дров, любой формы, в любой самый проливной дождь на основе одного огарка свечи. Итак, один огарок свечи, прикрываемый собственным телом от дождя, влажные от мокрых рук стружки, наструганные ножом из сердцевины какой-нибудь сухой дровины, лучинки - тем же самым ножом и из того же самого места, маленькие полешки, сложенные "колодцем" вокруг уже добытого огонька, а дальше - все что угодно - палки, ветки, сучья, бревна, коряги, пни, труха, гнилье, сырье, хоть прямо из воды. Все будет гореть так, что и в самую безветренную погоду над костром будет стоять столб пламени.
 Так что через пятнадцать минут после остановки группа уже сушится у костра меняя попеременно позу сталевара на позу водника. Именно сушится, невзирая на непрекращающийся дождь. Еще через некоторое время мокрыми остаются только плечи, ибо их очень сложно подставить к костру, а сверху все же течет. Но эффект уже достигнут: в таких условиях замерзнуть очень сложно.
 Примечание: А теперь о горниках. Как известно, одним из отличий горного туризма от пешего является то, пешеходники в качестве источника энергии ориентируются на дрова и предпочитают таскать с собой примуса. А выбора у них и нет: в высокогории растительность отсутствует. Поэтому хитрость тут следующая.
 После остановки группы все сразу бросаются ставить палатку. Затем, по очереди влезают вовнутрь палатки вместе с рюкзаками, все мокрые вещи укладывают по углам под полиэтилен, расстеленный на пол, и быстро-быстро переодеваются (порой даже вплоть до нижнего белья) в сухую одежду, и залезают в сухие спальники.
 Таким образом, уже через полчаса вся группа, сбившись в клубок, переходит к состоянию согревания. Однако, здесь есть исключение: дежурный остается на улице готовить на примусе чай для окончательного согрева группы. Но и из этого исключения есть свое исключение: в шатровой палатке можно готовить на примусе не вылезая из спальника.
 При всем при том, в этот раз погода не была обреченно бесперспективна. К вечеру ливень закончился, и лишь изредка моросило. А так как было еще светло, то грех было не сходить поесть ягодок. Так мы и сделали. К сожалению на этот раз удалось поесть только черную смородину.
 Кроме того на Сауре еще можно было поживиться: красной смородиной, крыжовником, земляникой, жимолостью (этого добра хватало), малиной; пособирать барбарис, покопать золотой и марьин корень, солодку. Кроме того, есть мумие, маралий корень, ятрышник и т.п. А ягоды, кстати, там порой совершенно необычные. Встречается черная смородина имеющая вкус красной, а красная на вкус как крыжовник. Не всегда, правда, и все же удивительно.



Две темные стороны Луны

 Первый и основной закон подлости гласит: "Бутерброд всегда падает маслом вниз". Существует масса модификаций, следствий, их вариаций и прочих иных прочтений закона подлости. Один из весьма оптимистических вариантов выглядит так: "Чтобы было хорошо, сначала должно быть плохо". И даже более глубокая формула: "Чтобы было очень хорошо, должно быть очень плохо". Поэтому, когда на маршруте бывает плохо, или очень плохо, то значит это к лучшему.
 Каньон становится уже, глубже, извилистее, река - мощнее. Далее, переправы пошли одна за одной. И если поначалу еще была возможность переходить вброд, то дальше пришлось исхитряться. Таки образом пришлось применить все способы переправ известные доселе: вот они (см. ниже).
 Через реку лежало бревно. Грех было не воспользоваться. Просто, чтоб не мочиться лишний раз. Повесили веревку (для психологической страховки) и перешли. Но один все же упал. Так что можно было и не мудрить: все равно там было по колено, да и через полкилометра пришлось переходить через реку обратно просто вброд. А потом снова сюда.
 А вот дальше вброд перейти стало нельзя. Как здорово, что вдоль реки растут высокие деревья. Топор, правда, у нас был такой, что им разве что колбасу рубить на бутерброды. Но ничего. Тюк-тюк-тюк-...-тюк и дерево падает поперек реки. Вешаем веревку для страховки и вперед.
 Дальше - больше. Поток стал пошире да помощнее. А дерево разлапистое и до другого берега не долетает: ложится на воду. Хорошо, хоть его не унесло течением. Если кто соскользнет, то греха не оберешься. Делаем еще хитрее. Рядом, на разных берегах, два хороших дерева стоит. Мы на них веревку натянули и по этой веревке один за другим переехали на другой берег. И, за редким исключением, остались сухонькими. Опять же получили удовольствие. Да к тому же так оно было и безопаснее.
 Потом еще по бревнам побегали. Затем перешли на приток: он чуть полегче. Так там стали без бревен переправляться - вброд, но для пущей простоты и безопасности навешивали веревочные перила.
 А места там совершенно загадочные. Вроде бы и тропа местами прослеживается и, даже следы одинокой лошади местами можно разглядеть, а вот идти по ней не получается: и заросла и теряется и с берега на берег мечется. Да и природа такая тут, как это... чтоб понятно. Вот точь-в-точь в старых фильмах про доблестных советских пограничников. Ну как прям здесь эти фильмы и снимали.
 Как утверждают философы, по крайней мере один из них это точно утверждал (есть свидетели в достаточном количестве): древние считали верхом блаженства состояние, когда человеку ничего больше не надо, в смысле ничего не хочется. И на достижение этого состояния они, древние, тратили годы. Правда, не ясно успешно ли. Мы же достигли его на восьмой день пути.
 Справа стена ущелья, слева - стена, между ними хвойные деревья, рядом гудит горная река, сумерки, безветрие, у ног потрескивает костер, играя огоньками в глазах. Сидит группа людей, которым ничего не надо и которые не о чем не думают. Сцена полного группового блаженства.
 А думать, на самом деле, есть о чем. Половина времени, отпущенного нам на маршрут, позади, а мы пока идем только вперед, все сильнее и сильнее углубляясь в дебри этих гор. И если еще четыре дня назад мы видели людей, то теперь даже следы их пребывания встречаются все реже. А что, если дальше вообще нет прохода или еще более сложный каньон. Тогда ведь и выбраться-то не успеем: лимит времени поджимает.
 Карта-то у нас есть и карта хорошая, но больше-то мы об этом районе никакой информации не имеем. Да и карта тридцатилетней давности. Ущелья-то на месте, а троп тех уже не найти. Да и тропы, прямо скажем, лошадиные. Лошадью быть хорошо, у нее ноги длинные, к тому же покрепче, чем у самого крутого туриста. Так что, хоть люди здесь и бывали, но чувство первопроходца и его реальное отображение, данное в ощущениях постоянно нас преследует.
 Наконец, настает день, который должен все решить. С самого утра лил дождь. После очередной партии бродов уже вымокли совсем. Зато, после этого резко пошли вверх по совершенно сухому (не считая мокрой от дождя травы) руслу притока.
 Возник вопрос совершенно другой крайности: где будем брать воду, хотя бы для питья? Даже обедать пришлось без воды - всухомятку. Вода, однако, была. И даже не вода, а чай, во фляжке. Но это было мало и его решили оставить на ужин: даже по одному глотку, разрешенному к использованию, никто не востребовал.
 Мы медленно поднимались вверх по мокрому травянистому склону. Лил дождь. На нас наползали противные, как рваное мокрое полотенце, тучки. Склон становился все круче, видимость в плотных слоях облака становилась все хуже, а ветер дул все сильнее. Когда туман, то есть плотность облака стала такой, что трудно было что-то разглядеть в двадцати шагах - наступила кульминация похода. Стало настолько хреново, что по приведенным выше следствиям из закона подлости, просто непременно и совсем скоро должно было стать хорошо и даже очень. И это случилось!
 Как только мы поднялись на верхушку горного хребта ветер отогнал облако и сквозь еще мечущиеся по небу тучки проглянуло прохладное горное солнце, а потом и залило все небо. Более того, на противоположном склоне ущелья мы увидели дорогу, а это означало, что мы можем спокойно продолжать путь вглубь Саура, а не тратить оставшееся время на поиски обратной дороги в Зайсан.
 А вскоре нам открылся и гвоздь программы - центральный, заснеженный хребет Саура в совершенно потрясающей композиции: раскрытое как плакат ущелье позволяло видеть одновременно все три уровня ландшафта: и степь, и тайгу, и горы. Ручаюсь, вот такого вида больше нигде нет, даже в Джунгарии. Такое можно увидеть только здесь - на Сауре.


Конец системы

 Сергей рассказывал нам как-то душераздирающую историю о том, как чурка-пограничник покосил АКМом целую группу туристов, мирно пасшихся в приграничной зоне. Но нам, как оказалось это не грозило. Мы, конечно оповестили руководство погранотряда в Зайсане о своем пребывании, и даже получили автограф заместителя начальника штаба на нашей карте, но это способствовало только тому, что мы ходили кругом внаглую, не хоронясь. А если бы хоронились, то вряд ли бы о нас кто узнал.
 Спускаемся мы как-то с хребта в ущелье, смотрим, а впереди широкая дорога со столбами вдоль. Спрашиваем у чабана, что такое есть? А это, говорит, система. А система - это контрольно-следовая полоса и колючая проволока с сигнализацией.
 - А как же ее обойти?
 - А зачем ее обходить? Она там уже кончилась, вы уже выше.
 - А где же пограничники?
 - Да вон там за хребтом, где деревья виднеются - там застава.
 До конца системы один раз в день приезжает конный дозор. Раньше приезжал еще один с другой стороны, с другой заставы и здесь встречались. Вертолеты теперь тоже не летают: нет бензина.
 Выше системы стоят на хребте по обе стороны ущелья две наблюдательные вышки, к которым идет вездеходная дорога. Верхняя вышка стоит, якобы, у самой границы, на ледниках. За один день пути до нее можно дойти. На случай плохой погоды планируем заночевать в вышке, благо она остеклена. Если, конечно, там нет пограничников и она не закрыта на замок.
 Погода на редкость ясная (второй раз за весь поход). После обеда выходим на снег и идем по хребту до самой вышки. Вездеходная дорога занесена снегом настолько, что, практически, неразличима. Из следов кругом только волчьи (то стаями, то по одиночке - истыкан весь хребет). Так что пограничники там давненько не бывали.
 К вечеру погода портится, но не сразу. Еще, вроде, светит солнце, но уже задувает сильный холодный ветер. Температура резко падает, снег покрывается плотной коркой наста. Словом, становится просто холодно. Начинаем ужасно мерзнуть. Небо затягивают тучки. Вечереет.
 Ускоряем шаг в надежде укрыться на вышке от этого кошмара. Почти взбежав на вершину, стремительно взбираюсь на вышку. Приходится быть осторожным: к сильному ветру и холодному железу (а еще и рукавицы мокрые) добавляется ветхость вышки - в середине не достает переходной площадки. Меня ждет разочарование. Стекла-то на месте и даже дверь, которая лежит на наблюдательном балконе, можно установить на место, можно даже закрыть люк и заколотить все пробоины в стенах, но заночевать здесь не удастся: размер будки - полтора на полтора метра. Всемером придется спать сидя, а это скучно.
 Ночевать прямо на вершине, под вышкой - тоже не вариант. Если даже не сдует, то все равно не понятно ради чего мерзнуть, хребет дальше труднопроходим, да и погода испортилась. Приходится спускаться вниз, в ущелье, уходить с таким трудом набранных трех с половиной тысяч метров. До верхнего предела высоты хребта Саур осталось чуть больше 300 метров. Сбегаем по насту, по снегу, по рыхлому мокрому снегу и выбегаем на зеленую траву. Ночуем здесь.
 Отсюда до Китая - пять километров. До людей и системы - десять. До пограничников - пятнадцать. Вот она восточная граница моей родины - Казахстана. Хотя, где же она? Там где она обозначена на карте, там где мы стоим, или там где кончается система?
 Система кончилась, остались мы на последнем рубеже. И так два дня держали на себе границу, как наиболее далеко расположенные граждане своей страны.
 Между тем на одной из бумаг, полученных нами для прохождения маршрута, в штампе значилось название организации, выдавшей его: "Управление пограничных войск ". Не было понятно чьи это пограничные войска: название неизвестного государства было замазано.
 Вот так и стояли мы на границе без пограничников, государства, имеющего замазанное название.



Даешь апокалипсис

 Ветер, свирепо тужась, обдувал палатку. Путем создания завихрений оттягивал тент и следующим порывом ударял им о плоскость поверхности палатки, производя хлопок и дробно переводя его в некое подобие ревебрации: "Хло-оп-хлоп-хлоп-хоп-хып-хпхп". Отлегая для нового, еще более душевного порыва. При сильном порывистом ветре палатка хлопает очень громко и почти непрерывно. Уснуть в таком шуме сложнее, чем под грохот реки, - и не потому, что мешает сам шум, а потому, что досаждает томительное ожидание того, что следующий порыв будет последним, который выдержит тент и он, разорвавшись в клочья, размечется по ущелью, открыв свободный доступ дождю к палатке, спальнику и к теплому еще пока телу.
 Целый день ветер провел в попытках порвать тент, но неудачно. К вечеру устал и притих. Ожидаемый ночью дождь не состоялся. Вместо него подвалил снегопад, появившийся вместе с грозой, молниями, громом и отдохнувшим и окрепшим ветром. После каждого очередного приличного порыва ветра казалось, что он-то уж точно сорвал тент. Эти догадки подтверждались снегом, который, казалось ложился прямо на лицо. Совсем лечь на лицо снегу мешала палатка, предательски провисавшая под его тяжестью.
 Регулярно снег приходилось стряхивать с палатки, громко хлопая по ней снизу. Ветер вторил - ударяя по палатке сверху. Затем в этот хор вплетался гром, то усиливаясь, то притихая.
 Ночь казалась бесконечной. Все с нетерпением ждали, когда будильник заиграет польку. По польке встанет дежурный - он встанет за полчаса до рассвета. Встанет дежурный - значит скоро рассвет. А когда светло, как-то спокойнее. Хотя бы потому, что даже если разорвет палатку, то можно будет быстренько убежать вниз. Ночью много не побегаешь, да и рюкзак в темноте не очень-то и соберешь, особенно разметанные ветром вещи. Поэтому все с нетерпеньем ждут рассвета.
 Наконец среди грохота и завывания непогоды слышится до боли знакомая музыка - играет будильник. Почти тут же зашевелился и дежурный. Я предлагаю ему не спешить: все равно пока темновато. Дежурный успокаивается. Все снова ждут рассвета.
 Проходит полчаса. Темно. Может в этом ущелье поздно светает или больно уж плотная облачность. Если сделать на это поправку - можно подождать еще.
 Проходит час. На улице все также свирепствует погода и никаких источников света, кроме молний не пробивается сквозь темноту. Через полтора часа бесплодных ожиданий рассвета выдвигается неутешительная гипотеза о наступлении апокалипсиса. Начинаю вспоминать последовательность событий апокалипсиса по Св. Иоанну Богослову (смотри, читай и перечитывай Новый Завет), а заодно и подсчитывать грехи на случай Страшного суда. Опять же прихожу к еще более неутешительным выводам.
 Однако, так недолго стать и суеверным, хотя попытки найти научное объяснение задержке рассвета натыкаются на незримые препятствия. За раздумьями проходит еще полчаса ночного кошмара. Заснуть мешают то мысли, то надрывные хлопки разрываемого ветром тента, то наваливающийся на лицо снег, а тут еще снова заигрывает будильник. Это, наконец, переполняет чашу терпения. Долго копаясь в горе вещей, брошенных в угол, нахожу спичку, зажигаю. Нахожу на ощупь первую попавшуюся под руку с часами. Привожу ее в нужное положение и не спеша восстанавливаю свое положение во времени. Время - около четырех. Значит до рассвета еще часа два. Похоже, это что-то случилось с будильником, а второе пришествие тут не причем.
 Опасность апокалипсиса и Страшного суда миновала хотя бы и временно. Живем!



Слава Кпсс - совсем не еврей

 Говорят, чукча по тундре едет на оленях. День едет, два едет, три едет и приезжает прямо к своей юрте. Тундра гладкая, лысая: ни ориентиров, ни дорог, ни заметок каких, а чукча все равно точно на свою юрту приезжает. А все потому, что чукча умный - чукча знает. Интуиция называется.
 Вот так вот тоже ходишь по горам, по долинам и начинаешь познавать эту великую мудрость чукчи. Проникаешься его интуицией. Начинаешь чем-то чувствовать: куда надо идти, а куда не надо. И даже там, где, казалось, еще не ступала нога человека, находишь тропу и идешь по ней, когда ее еще нет, а уж она потом сама к тебе под ноги ложится. Хотя, самое сложное идти по тропе, когда их кругом много, а надо выбрать одну, ведущую в нужном направлении.
 На десятый день пути я решил, что надо бы мне поостеречься. Хоть я человек и не очень (точнее, не так чтобы уж очень-очень сильно) суеверный, но как известно: бог из береженых бережет даже тех, кто в него совсем не верит. Так что попросил я пойти вперед Сергея, а сам пристроился сзади. И себе безопаснее и потеряться никто не потеряется, и обзор получше: со стороны-то оно виднее туда ли идут эти туристы или нет. А главное, думать ни о чем не надо - идешь себе душой и умом отдыхаешь.
 Хоть впереди и топа, однако, блажь такая длится не долго. Теряется тропа. Опять приходится выходить вперед и находить тропу. А сам про себя думаю: "Сегодня десятый день, поостеречься бы надо, хорошо бы в хвосте подержаться".
 Тропа пропадает в очередной раз. Прошу Сергея посмотреть тропу вверху. Смотрит - "Не видать" - говорит. Ну нет так нет. На нет и суда нет. Идем дальше. А кругом такой крутяк, что идти жутко. Чуть оступишься и лететь будешь метров двести до самого дна реки, даже зацепиться не за что. Как говорит Сергей: "Тут даже горные козочки, бывает, срываются". Но Сергей не горная козочка, он не сорвется, он спокойно идет вперед. А я сегодня на десятом дне, боязно как-то. Так что приходится поворачивать всю эту процессию и идти туда, куда мне хочется. Как и следовало ожидать, скоро выходим на тропу. И так еще несколько раз.
 Хвастаюсь? Может быть. Все так думают. А вот давиче в демократию поиграли. Все высказались: кто вслух, а кто в глубине души - "Идти вперед". В общем-то и я был с этим согласен, но что-то меня развернуло в обратную сторону. Туда мы и пошли. В итоге пришли до такого места, до которого и в три дня бы не дошли, приняв заявленное направление.
 Так что учтите, мужики: чукча умный, чукча знает, что говорит и что делает.






Чабан

 "Бараны - это моя живая тюрьма. Ни выходных, ни отпусков, даже заболеть и то нельзя. А помрешь - сразу другого чабана найдут. Вот такая моя жизнь. Летом здесь пасу. В июне приезжаем, ставим юрту и до самого конца сентября здесь пасем. На этом месте не понравится, на другое место юрту переставим.
 Утром встаю, баран выгоняю и до обеда пасу. К обеду возвращаюсь к юрте, обедаю, и опять с баранами в горы. К вечеру, как темнеть начнет - к юрте. Баран в загон, пересчитаю и спать. А утром снова...
 Осенью на зимовье пойдем. Там тоже горы и поселка там нет, но зато есть теплый дом с печкой и большой сарай для овец - кошара. Зиму там перезимуем и снова в горы, обратно. И так 18 лет."
 "Жизнь сейчас дорогая стала. Все очень дорого. Купить ничего не купишь. Нет ничего. Мука - тысячу рублей мешок. Курить совсем нет. Чаю нет. Сахар не купишь. Да и денег нет. Вместо денег дают чеки. И на них опять ничего не купишь. До магазина пол дня ехать. Но и то это не наш магазин: в нем наши чеки не принимают, а только другого колхоза. У нас чеки в другой магазин, а он еще дальше, да и тот закрыт на учет. Сейчас в Зайсан ездить надо, а это считай на весь день, если еще засветло успеешь вернуться. Некогда: баран не на кого оставить.
 Мясо вон есть - пасется. Барана зарежем - бешбармак сварим. Лепешки жена спечет. Вот и хлеб есть. А чаю нет – совсем плохо, хоть помирай. Мука вон скоро кончится - покупать надо. Мешок - тысяча рублей. Баран осенью сдадим будут деньги. Отара у меня триста голов. Сейчас баран на мясо принимают по 60 рублей за килограмм, а в нем 35 килограмм веса. Еще шерсть два раза в год стрижем. Вычтут по 600 рублей за то, что весной бесплатно дали и за тех, которых не досчитаются: болеют, волки таскают. Денег на все хватит, еще и на детей и племянников останется."
 "Хороший тост сказал: за дружбу русских и казахов. В мире нам надо жить. Зачем нам ссорится? Нам совсем не за чем. Это молодежь в городах от безделья бесится. Им родители все купят, машину купят, накормят, оденут. А они с жиру бесятся. Убивают друг друга. А здесь в горах так не делают. Нам работать надо.
 Союз-то развалился. Воюют все кругом. Армяне, азербайджанцы, молдаване... Друг друга убивают. Стреляют. На душе не спокойно. Не было бы войны. Тогда все хорошо будет. Мирно нам надо жить."
 "Меня здесь все уважают. Я раньше коммунистом был. Теперь беспартийный. Да и зачем. Раньше уважали, что коммунист, а теперь - что простой крестьянин. А все равно уважают. Как-то молодой пограничник на меня набросился за то, что я с ружьем хожу, а тогда нельзя было: граница рядом. А мне без ружья нельзя: волки баран таскают. Вон один волк мне чуть горло не перегрыз. Рассказал я начальнику заставы про того молодого. Начальник отругал молодого за то, что тот меня не уважает. Так и хожу с ружьем. А теперь уже за это никто ничего и не говорит."



Золотой запас президента

 Пошли мы дальше по дороге и вышли на берег реки. Попробовали вброд перейти. Ан нет - глубоковато. Подумали бревнышко бросить. Ан нет - широковато. А переплыть уж и не думали: как потащит по камням - много будет мяса. Посидели - погоревали и пошли назад - другую дорогу искать. На том и прошел день.
 Пошли по другой дороге и снова вышли на ту же реку, пониже по течению. А там река, естественно, поширше да поглубже да помощнее. Из туристского репертуара переправ в таких случаях извлекается последний и самый крутой способ - гвоздь программы - переправа вплавь с использованием подручных средств.
 Некоторые, однако, считают, что можно просто взять веревку и бросать ее в надежде, что она зацепится на другом берегу. Но вероятность такого исхода еще имеет еще меньшее значение, чем вероятность того, что по дороге в конце концов что-нибудь поедет и перевезет нас на другую сторону. Ведь если дорога есть, значит это кому-нибудь нужно. Если бы нас не поджимал самолет и продукты, то мы вполне могли бы постоять на этом месте (а место хорошее) недельку-другую, а за это время наверняка кто-нибудь бы да поехал не туда, так обратно. А так как времени нет - строим плот.
 Строить плот - это здорово, это интересно, а главное просто. Нужно только: несколько хороших бревен (или деревьев подходящей высоты и толщины), двуручную пилу, хороший большой топор и еще большее всеобщее желание построить плот. Здесь существует одно "но": если отсутствует хотя бы одно из вышеперечисленных условий, а тем более все сразу, то плот может не получится, по крайней мере до вечера, а то и до следующего. Проверять эту аксиому мы не стали. Ее пришлось постулировать.
 Так что к вечеру мы попытались претворить в жизнь еще один план нашей партии в целях выполнения программы-минимум: преодолеть реку. Какой? Конечно же, обход. Что может быть гениальнее и столь же доступно для сознания, как обход горной реки. Удивительно, но это факт. Далековато, правда, зато ноги по самые уши не надо мочить.
 Идти в обход - это не плот строить: тут всем придется попотеть и поработать ногами. Тут не останешься в стороне и не пошлангуешь.
 Хорошо, что я так предусмотрительно заранее всех оповестил, что мы сегодня совершенно случайно выйдем на шахту, на которой нас будет ждать автобус, который довезет нас всех до Усть-Каменогорска. Правда, и сам я в это не очень-то верил. И оказался прав. Вышли мы не на шахту, а к артельщикам, не утром, а вечером, и уехали не на автобусе, а на самосвалах, не до Усть-Каменогорска, а до Зайсана. Однако, если бы такую точность в прогнозах давали Настрадамус, Глобы или хотя бы Гидрометеоцентр им бы, точно, не было цены.
 На ужин артельщики угостили нас арбузами, которые здесь не растут. Хорошо они устроились! Шикарные вагончики, баня каждый день, музыка играет от зари до зари. Питание отменное. А работают еще лучше, чем едят: по 12 часов без выходных. До отдыха ли? Надо закончить вскрышу да уголь начать продавать. Вернуть кредиты да перейти на вахту: больше года ведь почти безвыездно. С вахтой все лучше, хоть дома можно бывать. Молодцы, нечего сказать.
 А то все: "хапуги" да "калымщики". А они для нас две машины снарядили. Выручили так выручили и не за деньги, а за "спасибо". Ито правда, что с бедных студентов и с инженеров возьмешь. Тут уголь на носу. Вот это будут деньги. За такие можно и пожить год в горах на одних авансах. Я б в артельщики пошел пусть меня научат. Если, конечно, смогут.



Черный квадрат

 На учебной физической карте Восточно-Казахстанской области юго-восточнее Зайсана нарисован черный квадрат. Это уголь.



"Попутного ветра в горбатую спину..."

 Уголь-то там есть, да только не особо резво его добывали до последнего времени. Шахту мы встречали, заброшенную. Добывали когда-то, а потом перестали: говорят, нерентабельно стало. Это, наверно, когда зэков поубавилось, а за деньги оно завсегда дороже. И стало тогда дешевле нефть из Сибири качать да Донбасским угольком топиться. Добычу-то и забросили.
 Зато сейчас что творится! Как приценился суверенный Казахстан к российскому угольку, да к российской нефти по якобы мировой цене, так и задумались казахские мужички (надо полагать и казахи среди них были) и решили (на то петух жареный их наставил) строить себе новую жизнь. А новая жизнь, как водится, начинается с земли, от самых недр ее. Вот и взялись мужички за землю.
 Понатыкали артелей на каждом шагу. То есть значит уголь добывать. А те взялись конкурировать меж собой, аж из кожи лезут. Машины туда-сюда забегали. Паровозы уж в ожидании нового (не очень хорошо забытого старого) топлива выгнали с запасных путей.
 Американцев, как у нас это принято, пригласили в надежде, что те хотя бы дороги нормальные проложат. Артельшики-то наши по привычке грунтовыми пользуются, на долго не хватит: уголька много вывозить придется, почитай все предгорья Саура срыть намереваются.
 Даешь большой уголь в закрома Родины! Мелкий зато на гора, то есть до кучи.
 Так, глядишь и пойдет дело. Отдадут буржуям уголь, нефть (Тенгиз), газ (Карачаганак), получат за это горы денег. А деньги дружно проедят и пропьют. Или Нет?
 Китайцы с товаром помогут. А главное, помогут разрешиться с зарплатой: выдают ее пятитысячниками на два-три человека. И то хорошо, что уже не чеками. Хотя и это не проблема. Вот выпустят свои деньги, опять же под уголь, газ, нефть и доллары, на то же самое заработанные или добытые (ибо их уже зарабатывать не надо) и выдадут всем в удобной разменной монете. А потом все дружно проедят и пропьют. Или нет?
 Или, скажем, так. Погонят всех инородных и иноверных куда подальше. Ртов станет в два с лишним раза меньше. И опять же, каждому оставшемуся побольше достанется на то чтоб поесть, да попить. Или я опять не прав?
 Как бы хотелось верить в то, что я не прав. Как бы хотелось верить, что природными богатствами, наконец, воспользуются по-хозяйски. А главное, что сумеют рационально, да по-уму использовать основной, самый драгоценный запас...



Выводы и рекомендации

1. Саур, будучи обособленным от других горных систем, хребтом, может рассматриваться как самостоятельный горный район, обладающий притом рядом характерных только для него особенностей.
2. Район практически не хожен и не изучен, так как расположен в пограничной зоне и интересен именно той частью, по которой проходит государственная граница.
3. Район расположен в политически стабильном регионе (в отличие от большинства горных районов Средней Азии) и уже поэтому может привлечь внимание любителей путешествий.
4. Предгорья хребта обжиты и заселены полукочевниками-пастухами. Здесь развита дорожная (грунтовая) сеть, связанная с деятельностью пограничников. С расширением разработки угольных месторождений сеть коммуникаций получит еще большее развитие. Вследствие чего возможна достаточно быстрая заброска почти под самый основной хребет через Усть-Каменогорск (Алма-Ату) до Зайсана (самолетом) и далее на попутном транспорте.
5. В геотектоническом отношении Саур представляет собой многоступенчатое (3 ступени) плато изрезанное ущельями разной глубины. Хребты (водоразделы) шире, чем ущелья. Только в самом верху это столообразное сооружение венчает главный хребет с острым скалистым водоразделом. Склоны, в этой части, представляют собой ровные каменистые средние осыпи, точно лавиноопасные и, по-видимому, камнеопасные. Перевалов, виденные нами, скорее, небезопасные, чем технически сложные (до 1Б). Характер перевалов похож на сибирский (Кодар, Саян). Однако, выводы не окончательные: до главного хребта мы так и не дошли.
6. Для прохождения маршрута желательна изрядная горно-таежная подготовка и соответствующий опыт.
7. Есть змеи. Как правило, встречаются щитоморники: почти каждый день. Надо полагать, что в разгар лета их еще больше. Местные рассказывают о случаях укусов с различными исходами.
8. Комаров, практически, нет. В пастбищных ущельях, естественно, масса мошки. Очень досаждает, особенно на стоянках.
9. С водой могут возникнуть проблемы, но только в безводных ущельях - таких немного и протяженность их невелика (проходятся в течение дня).
10. В предгорьях, вдоль рек, с трудом, но можно собрать дров на костер. В среднегорных ущельях - леса - дров хватает и любых, но этот пояс достаточно небольшой: 5-20 км. Выше, естественно, никаких дров: требуются примуса. В широких предгорных ущельях и на предгорном плоскогорье (на "первой ступени") дров тоже нет, как, впрочем, и воды.
11. У местных жителей можно, в случае необходимости, поживиться и разжиться продуктами (только мясо и хлеб). Население по отношению к туристам настроено вполне благожелательно, особенно, как и всегда, выше в горах.

 Рекомендация для всех: Так как бешбармак едят руками - мойте руки перед едой, желательно, с мылом.


 Из разъяснения местного чабана известно, что Саур - в переводе - круп лошади. Правда, чабан еще пытался для полноты картины внести уточняющие детали, вроде хвоста или гривы. Словом,
 Саур - это конский зад. Так что есть на что посмотреть.



Все с начала

 За спиной, совсем рядом, прогремели выстрелы. Из темной подворотни выскочил человек и побежал, оглядываясь, через освещенную редкими фонарями площадь. Гнавшийся за ним, время от времени останавливался и, прицеливаясь, стрелял из пистолета. Под ногами захрустели стекла свежеразбитой витрины магазина. С другой стороны улицы донеслись истошные крики, выраженные в духе исконно русских словесных оборотов. На углу, у вокзала, назрела потасовка. Живы, живы еще революционные традиции в этом славном городе на Неве.
 Наступило первое утро нового года. На улицах появились трамваи. Людей же к утру становилось все меньше и меньше. Город становился все пустыннее, а темные улочки все таинственнее.
 Сначала мы прогулялись по Лиговскому проспекту под песню Розенбаумана "Лиговка, Лиговка..." в исполнении Сергея. Затем Сергей показал нам темные подворотни, охарактеризовав их, как "Петербург Достоевского". Задержались на Анничковом мосту у Сергея, заворожено замершего перед обнаженной статуей юноши, пытающейся из четырех положений набросить на лошадь кусок кошмы, дабы не елозить голой задницей по потной спине. Прошлись по колоннаде Казанского собора, прикинув массу колон. Осмотрели церковь, красивее которой, по словам Сергея, нам (не считая его самого) уже никогда не увидеть. Обошли со всех сторон Исакиевский собор, Адмиралтейство и Русский музей с памятником Пушкину. И наконец, вышли на набережную Невы откуда обозрели Петропавловскую крепость, разводные мосты, Зимний дворец и другие местные достопримечательности.
 Время от времени тишину засыпающего под утро города разрывала пистолетная пальба. Мимо пронеслась на полном ходу машина милиции, а за ней и армейский грузовик. Через Дворцовую площадь, стуча яловыми сапогами по брусчатке, бежал военный. Светало...

* * *

 Встретивши Новый год по сибирскому, уральскому и казахстанскому времени мы с нетерпением ждали наступления Нового года по местному, московскому времени. В результате чего пауза между "первым" и "вторым" тостами затягивалась, и ее заполняли "внеплановыми" тостами подходящего содержания.
 "Первый" тост был не столько за уходящий год, сколько за то, что нам хватило ума, а главное, это произошло вовремя, в новогоднюю ночь сесть в поезд Москва - Питер, чтоб встретить Новый год вместе, в дороге. А как говорит народная примета: как встретишь Новый год - так его и проживешь. Отсюда вытекал и "второй" тост, который как и народная примета гласил: дай нам бог вот также вместе собраться в наступающем году и двинуться в путь.
 Теперь мы на это просто обречены. Наша жизнь - дорога. Уже можно снова собирать рюкзаки. На этот раз нас ждет Алтай и еще раз Саур.