СОН

Сон – разделительная линия между днями жизни, ее фрагментами. Пускай, сон не подобен смерти, но все же некое сходство меж ними имеется.
А – обычный человек. Как все остальные, он спит, ест, работает. И снова: спит, ест, работает. Его сутки состоят из этих трех процедур, они начинаются и заканчиваются сном. Хотя кто-то может возразить, что с таким же успехом его сутки с обеих сторон ограничиваются поглощением пищи или работой. Однако сам А все же считал, что границами фрагментов его жизни является как раз таки сон: на него уходит больше всего времени, после сна он просыпался обновленным, словно новорожденный, а, ложась спать, ощущал на себе невыносимую тяжесть прожитого дня. К тому же он, кажется, где-то читал, что сон, как стрелки часов, отмеряет человеческую жизнь
Сколько А себя помнил, он всегда уделял сну положенное время, ибо по рассказам матери знал, что, недосыпая, человек лишает себя второй жизни (в сновидениях), а физически это может завершиться головными болями и истощением. Так как А не относился беспечно к своему здоровью, он старательно соблюдал режим сна и поглощения пищи. У него не было все расписано по часам, однако, есть он старался три раза в день, чтобы, не дай бог, от голода не заболел желудок. На сон отводилось восемь-девять часов. Таким образом, А надеялся прожить долгую жизнь здорового человека.
Однако, с некоторых пор он заметил, что стал уставать, чего раньше никогда с ним не случалось. А не привык спать в какое-то другое время суток, кроме ночи. Но теперь восьми-девяти часов ему явно не хватало. Усталость душила его. Приходя с работы, он сонный ходил по квартире, пока, в конце концов, не засыпал. Причем заснуть он теперь мог где угодно: перед телевизором, на стуле, за ужином.
Наконец А решил, что дальше это продолжаться не должно, и увеличил обычное время сна. Теперь он будет спать чаще, пока усталость не улетучится. Он сдался сну и, казалось, победил хроническое недосыпание. Если раньше его день был однообразен: сон, еда, работа, сон, - то теперь он щедро сдабривался сном, потеряв утомляющую однообразность. А и решил, что причиной его усталости была именно она. Теперь его сутки состоят из следующих компонентов: несколько часов сна ночью, завтрак, работа, сон, обед, работа, сон, ужин и опять сон. Нынешний сон непродолжителен: около четырех-пяти часов. Иногда перед последним сном он что-то читал или смотрел телевизор. Сон перестал был разделительной линией между фрагментами жизни, сутки как таковые исчезли, жизнь стала полнее. По крайней мере, А так думал.
Иногда у него мелькала мысль, что его сутки не исчезли вовсе, а просто укоротились, но А гнал эти мысли прочь и беззаботно жил, путая день с ночью.
Однажды взглянув в зеркало, А обнаружил на лбу сеть новых морщин, от крыльев носа к краям рта пролегли две глубокие складки. Волосы на висках подернулись сединой. «Наверное, так всегда и было, - подумал А. – Просто надо чаще смотреться в зеркало». И пошел спать.
Теперь со сном усталость не проходила, а лишь утихала, замирала на время, постоянно напоминая о своем присутствии частыми зевками и легкой апатией. «Если раньше я спал вдоль дня, то сейчас мой сон стал поперечным, - думал А». Он ни в чем не винил сон, но отчего-то стал чаще о нем размышлять.
А начал наблюдать за изменениями своего лица, внутри его организма просыпались новые ощущения: боль, неудобство, жжение. А прошел обследование у врача. Последний, внимательно проглядев результаты тестов, посоветовал пациенту больше времени уделять отдыху и произнес странную фразу: «В вашем возрасте уже нужно держаться за внуков, а не надеяться на собственные силы… Вы хорошо спите?» А, конечно же, спал хорошо. И врач, удовлетворенный положительным ответом, выпроводил его из кабинета.
А застрял на странной фразе насчет возраста. Придя на работу, он принялся расспрашивать знакомых, не изменилось ли в нем что-нибудь. Те, с удивлением на него посмотрев, неизменно отвечали: «А каким ты был раньше? Наверное, не изменился». Впрочем, А так мало общался с сослуживцами, что, исчезни он вдруг, никто бы, наверное, и не заметил.
Как-то, коротая обеденный перерыв, А записал на листе бумаги начальные буквы названий месяцев года. Получилось следующее:

я ф м а м и и а с о н д

Затем вычеркнул повторяющиеся буквы:

я ф с о н д

В глаза бросилось слово «сон», крайние литеры сложились в «яд».
«Кажется, это довольно странно, - подумал А. – Опять сон.  Но с другой стороны, если верить всем манипуляциям с буквами и цифрами, будет страшно сделать и малейший шаг».
Эпизод вскоре выветрился из мозга А, как, впрочем, многое в его нынешнем состоянии. Гипотетическая емкость, в которой хранятся воспоминания, казалось, сжалась до размеров детского кулачка, и даже ближайшие события достаточно быстро забывались.
Но несмотря на неудобства, приносимые новым, постоянно меняющимся состоянием А, появились и некоторые приятные, доселе не изведанные им моменты.
Ранее он никогда не задумывался. Ни над чем. Конечно, А размышлял о том, сколько спать, сколько съесть. В этом смысле он являлся человеком разумным. Просто у А не было привычки надолго застревать мыслью на какой-то  одной теме, постоянно к ней возвращаться, испытывать тревожное возбуждение и нетерпение оттого, что мысль скользит где-то рядом, но никак не желает раскладываться по полочкам. Этот процесс проходил весьма болезненно, но в то же время лихорадочность и новизна придавали ему своеобразное очарование, и А с радостью ему отдавался.
Единственным и неизменным предметом его мысленного кружения был сон.
А думал о сне и сном, он видел и говорил сном. Будь он сумасшедшим, он бредил бы сном.
После долгого скитания по кругу беспорядочные мелкие мысли о сне уступили место одной великой идее: «Сон – это яд». А понял, что его меняющееся состояние, одряхление тела и слабеющая память связаны с участившимся сном.
Ведь сон когда-то отсчитывал дни его жизни, пока не превратился в простой элемент существования; но на самом деле он так и оставался метроном, выстукивающим его время.
Когда А понял это, он решил сократить количество сонных периодов до минимума, вернуться к продольному сну. Но ни кофе, ни амфетамины, ни что-либо иное не могло погасить усталость, которая самолично отключала его от бодрствования.
Недолгая борьба сна и человека окончилась поражением последнего. Промежутки незамутненного сновидениями сознания сокращались.

Кажется, все вокруг расплывается все больше и больше. Читать, конечно, давно уже невозможно, однако, теперь стало трудно узнавать знакомые лица.
Однажды А спутал свою квартиру с чьей-то другой. Какая-то сердобольная женщина отвела его домой, терпеливо дожидаясь, когда А, наконец, вспомнит свой адрес.
Очутившись дома, он ощутил такой прилив одновременно нежности к своему жилищу и ужаса оттого, что он мог его не найти, что решил его отныне не покидать.
Вопрос о пище как-то не беспокоил А. Во-первых, холодильник не был пуст, а, во-вторых, его теперь не интересовали такие мелочи.
А вспоминал величие былых дней: продолжительный сон, яркие сновидения. Наверное, он стал величайшим сновидцем всех времен. Он мог бы многому научить современную молодежь, но вылезать из-под одеяла, вставать с постели, искать кого-то… это ведь не является первейшей необходимостью. Нет ничего важнее сна. Однажды его сон перестанет прерываться мгновениями бодрствования, а похудевшему телу с покрытой старческими пятнами кожей можно будет со спокойной душой беспрерывно нежиться в постели.