Триптих

Восток заметил их в переулке,
Гримасу неба отбросил выше
И, выдрав солнце из черной сумки
Ударил с злобой по ребрам крыши.
(В. Маяковский)

***
- Дежурный по Северному округу, старший лейтенант Перепелкин, слушает, - черная трубка замирает у уха и вместе с охватывающей ее ладонью, широкой кистью и предплечьем, укрытым мышиным кителем, образует странную фигуру - иероглиф ожидания, внимания и участия.
  - Да! Алло! - звуки срываются с губ и уносятся в сеточку микрофона, чтобы став электрическим сигналом и ускорившись в тысячи раз, обежать мир и возникнуть на другом конце телефонной вселенной у чьего-то уха, преобразоваться вновь в звуковые колебания и попасть наконец-таки к цели.
- Алло! - атмосфера вокруг заметно накаляется, эмоции сами себя разогревают, не получая выхода в виде собеседника на другом конце провода.
- Я слушаю! - лицо начинает наливаться краснотой и пунцовостью  злости, которая словно пар в котле сначала накапливается под крышкой, все сильнее напирает на нее снизу, а потом срывает в одно мгновение, наводя ужас на оказавшихся в опасной зоне и успокаивается, лишь только осознает, что ничто ее не сдерживает.
- ... твою мать, я же тебя убью козел, - бесстрастные электроны подхватывают вопль и уносятся в бесконечность чуть раньше, чем следующая их партия принимает на свое попечительство звук удара трубки о аппарат.


***

Он отпустил трубку. Отпустил ее безвольно и оставил свисающей на длинном витом белом шнуре. Чуть подергавшись в воздухе для приличия, она постепенно замерла в каком-то, одной ей ведомом положении покоя, когда сила тяжести уравновешивается силой сопротивления пружины.
Телефон почему-то, хотя действительно странно почему, не упал, хоть и стоит на краю. Он бы вот точно упал, не задержался бы перед вечностью.
Встал и пошаркивая по грязному паркету своими любимыми, но уже такими обтрепанными тапочками, пошел в кухню.
Водка стояла именно там. Он сам заботливо перенес ее из бара в комнате в самый дальний шкафчик над раковиной, чтобы, зная свою лень, пореже добираться до нее. Но, кажется, это не помогало.
Просто за один раз он выпивал теперь не сто грамм из узкой хрустальной стопочки, а сразу же целый стакан. Нормальный граненый стакан, который казалось падал по пищеводу как был - целиком, и потом вечным камнем лежал на дне желудка, не желая растекаться.
Единственным плюсом переноса всего этого действа на кухню было то, что в холодильнике стояла банка соленых огурцов. Самая лучшая закуска, вот только компании нет, не с зеркалом же чокаться.
«Как же все меня достало» - вместо тоста, и очередной стакан полетел в пустоту желудка.

***

Ой, так приятно стоять у окна и смотреть на огоньки в соседних домах.  Четыре часа утра, а столько людей не спит. Откинула непослушные волосы со лба, поморщила носик, вглядываясь в свое отражение в стекле, похлопала ресницами и вдруг спохватилась. Совсем уже голову потеряла, посреди ночи у окна торчать в освещенной комнате. Бросилась в спасительную глубину квартиры за сошедшиеся шторы - ворота, закрывшие путь другому миру.
Телевизор все еще работает, может что-нибудь симпатичное можно посмотреть. Сейчас пледом укрыться, часы только не забыть завести. Будильник, прервавший сладкие сновидения о нем, стоит и тикает себе преспокойно.
Надо бы поспать, Иришка. Нет как-то неудобно получилось прилечь, диван-то разобран, но что-то мешается. Сейчас посмотрим что новенького в мире. Нашарила черный пульт, подняла на полусогнутой руке, прицелилась в экран и несколько раз отрывисто пробежалась по кнопкам. Ничего, ничего интересного, чего и следовало ожидать. Легкое движение тонкого наманикюренного пальчика отправляет телевизор в летаргический сон, в небытие.
Свернулась клубочком, укрылась пледом, прикрыла свои зеленые глаза, будем ждать сна. Свет уже давно не гасится на ночь, страшно одной в пустой квартире, а торшер купить все как-то не сподобилась. Жаль, что телефон стоит в прихожей на табуретке, а провод короткий. Если бы его можно было поставить рядом, прижать к себе и греться в лучах любви.


***

- Ну ты даешь, Перепелкин, а если это проверка, - ехидство елеем обволакивает старшего лейтенанта.
- Да какая, нахрен, проверка, - глаза почти выпрыгивают из орбит от бешенства. Раздражение начинает метаться по комнате как загнанный зверь, пытаясь найти точку прорыва, выплеснуться на кого-нибудь. - Какой-то мудак каждое мое дежурство звонит, да еще бывает и не по одному разу.
- А может быть кому-то плохо, может быть кто-то полюбил тебя и теперь страдает, - собеседник кажется не понимает, что уже подошел к запретной черте.
- Ты что, считаешь, что я ... , - бешенство вместе со словами рвется наружу.
- Успокойся, ты чего, я же пошутил... Ну мало ли кто может звонить, ну ты что.
- Да я бы сейчас... Ну почему только в мое дежурство, я же спрашивал, больше ни над кем так не шутят.
- Ладно-ладно, а помнишь вчерашний случай, ну та девушка, что позвонила и сказала, что пойдет и сейчас спрыгнет с крыши. Вчера утром на пятиминутке разбирали, - неуклюжая попытка переменить тему.
- Нет, откуда, меня же не было, - чувства выравниваются, буря утихает, теперь новая волна эмоций, но уже обычного тихого созерцательного любопытства, скучно же сидеть просто так.
- Короче, вчера ночью позвонила одна подруга и заявила, что ей жить не хочется и сейчас она идет прыгать, но прикол то не в этом...
- Ну...
- Че, ну...
- А в чем, - любопытство-любопытство, а еще говорят, что только женщины этим страдают.
- А в том, из-за чего она шла на крышу..., ты вот догадайся...
- Не тяни, ну... из-за любви наверное, - видимый интерес как бы гаснет, но на самом деле таится и выжидает своей порции горяченького.
- Ага, из-за любви, только не угадаешь из-за какой, - пауза, жизнь ведь театр, пусть смерти, главное, чтобы играли хорошо, - Из-за своей учительницы музыки, - довольство собой и всем этим светом, что преподносит такие чудные шутки.
- Да ладно тебе, сам ведь придумал.
- Не-а, наши дневник нашли, так все управление читало. Любила она ее, свою училку. Любила и страдала, возьми вон у старшего оперативного, если не веришь. Страдала, потом открылась. А та удивилась, родителям сказала.
-  Так мы ведь не ездим на такие звонки.
- А соседи позвонили, когда ее нашли, пришлось поехать.
- Так что, она все-таки того...?
- Ну а я тебе о чем...
- Дура, - слово дробно отскакивает от стенок стеклянной конуры дежурки.


***

Грязный пол, собачья миска с разбрызганными рядом ошметками манной каши, когда же он кормил пса в последний раз. А может с тараканами пить попробовать, как друзья на море учили. Берешь отловленного таракана, привязываешь к нему длинную нитку, наливаешь стакан, закусочку подготавливаешь. Потом бамц - щелчок по таракану и он убегает. А ты берешь стакан и тост -  «За отъезд!».
Выпил. Закусил неспешно. А куда спешить, нитка то вот она, разматывается, далеко не убежит.  Отдохнул, смотал потихоньку. Подтащил животинку к себе и новый тост - «За приезд!».
Он встал с табуретки, где просидел четверть часа, и вернулся в комнату. Трубка так и болталась у самого пола. Вот почему такая тишина - дозвониться никто не может. Поднял трубку, уложил в люльку рычажков, посмотрел на свое отражение в стекле телевизора. Тяжело сел.
Водка, кажется, наконец-таки подействовала. Туман в голове, мерзко на душе, а мысли все равно дурацкие. Бумага высокой стопкой белеет у принтера. Пара листов в выходном лотке поджидают своего читателя.
Не дождутся. Рукопись принесу только тогда, когда все сделаю и сделаю так, как хочу.
Пыль на мониторе, след от пальца, мазнувшего вразлет. Тараканий след, наверное, так же смотрелся бы. 
Руки взлетели, как у пианиста, замерли, вернулись на колени. Снова взлетели - играет сам с собой. В голове пустота, глазами провел по комнате, поискал вдохновения на потолке, тупо в проем кухни - водка там. Собрался, подбородок вперед, напряженно дрогнуло веко, пальцы ударили по клавиатуре, застучали горохом в железной банке.


***

Ох, а это оказывается будильник, вот противный. Уже утро. Серое, сырое, слякотное и все главное на «с», а нет вот противное на «п». Оно такое все последнее время, но не сегодня. Сейчас к нему поеду, все-таки поеду.
Быстренько, быстренько одеваться. Хотя что одеваться-то, никто и не думал раздеваться перед сном, джинсы не мнущиеся, только свитер с высоким воротом одеть, любимый, да макияж сменить.
На работу или к нему. Нет, сегодня точно решено, к нему. В зеркало смотрится что-то страшное, с синяками под глазами. Ира-Ира, будешь знать, как не спать нормально.
Ключи не забыть, а то дверь сама закроется, а потом домой не попасть. Щелчок. Значит все нормально, пасть захлопнулась, побежали на улицу.
И правда слякотно, небо какое-то хмурое, посеревшее от холода. Деревья чуть прикрыты снежком, а под ногами грязь. До маршрутки через пустые дворы, уже все на работе. Мимо детского садика, а вот детишки уже на прогулку вышли. Телефонную будку обогнем справа, такая обшарпанная, но милая, потому что моя. Так, лужа под снегом, чуть не влетела.
Все задвинуть дверь, поехали. Дома, провода, машины и вороны прыгают по улицам, и к нему. Ах да, пять рублей, сейчас-сейчас, задумалась просто.
Проездной, как ausweis в руки опытного жандарма, прыгнул в щель и выскочил из другой. Ну теперь точно к нему.
Где-где он, вот там? Сейчас, ой сейчас. Спасибо, да, ой спасибо, вот туда, да? А вот и мы сейчас. Ой.
Ой, что это. Это вот он, да. Нет, это еще как-то осознать надо. Вот это он? Вот так вот, Ириша, допрыгалась.
Нет, нет, спасибо, я уже все. Я нашла, да спасибо. До свидания.
Нет, так нельзя, на работу надо было ехать. Давай-давай быстренько отсюда. Вот так вот. Открываем эту дверь тяжеленную, она как то странно пускать не хочет. На улицу на воздух. Метро вот оно на противоположной стороне.
Бегом, скорее, а ведь все как в прошлый раз. Опять разочарование, ведь знала же, знала. Но это в последний раз, держись. Только не вздумай вены резать, тебе не шестнадцать и скорая может не приехать. Ну как же так все-таки, это же несправедливо. Он так помог тогда, такой хороший был, говорил так красиво, а сам, а сам такой...
Ой, как больно то, как больно. Мамочка...


***

- Слушай и почему они такие безмозглые? - дневник раскрытыми листами укоряюще смотрит в светлеющую муть за окном.
- Как почему, потому что молодые еще и мужиков нормальных не щупали.
- Тоже мне взрослый нашелся.
- Ну куда уж мне до тебя. А кстати, почему мы на такие звонки не реагируем, ведь успеть наверное могли, если бы сразу поехали.
- Не знаю, наверное потому что ко всем не успеешь.
- Слушай, Перепелкин, а ты хоть раз хоть кого-нибудь спас, на выезды ездил?
- Не-а, - грусть и разочарование. Эмоции дневника вплыли в комнату и повисли мрачным саваном.
- А кого-нибудь убил?
- Ты че, дурак? Я ж как засел в дежурных, так вот уже два года здесь, - настроение совсем упало, хорошо хоть смена скоро.
- Вы тут сидите, клуши, а у вас под носом человека сбило. - свежая струя, свежие впечатления.
- Сиди жди, я сейчас, - на улицу на воздух, хорошо там, хоть и сыро, а то совсем как-то хреново после дневника этого.
- Как это ее так.
- Да через дороги ходить не умеют.
- Скорую уже вызвали?
- Перепелкин, скорую вызвал?
- Да нет еще, - странно, а на душе как будто полегчало, хоть и первый раз крови так много увидел, может попроситься в выездные, - сейчас пойду.



***

«Посеревшее от холода небо бесстрастно смотрело на грязные московские дворики...». Какой бред. Все это получается, таким бредом.. Для кого пишу, не понятно. Встал, обошел стол посмотрел в сторону кухни.
Ну уж нет, не дождется она, когда я алкоголиком стану. Покачнулся, вторая бутылка координацию все-таки сбила. Упал на диван, пружины жалобно заскрипели от удара.
О, зажужжала железяка. Из принтера появился первый напечатанный лист, но кому это теперь нужно. Безысходно как-то получается.
А вообще, зачем человек живет, чтобы вот так ходить на кухню и пить из граненых стаканов, когда любимая уходит.
А может еще позвонит, да нет не позвонит. Телефон стоит как мертвый, хотя трубка уже давно лежит на месте. Никому я больше не нужен. Таланта нет, любовь ушла и вещи забрала.
Дотянулся до отпечатанного, взял в руки. Всмотрелся в размазанные буквы, швырнул на пол. Бред.
Встал, пошатываясь и хватаясь руками за занавески, протащился мимо окна к тумбочке, на которой был водружен телевизор. Согнувшись в три погибели вытащил маленький ящик из под вороха старых газет. Газеты рассыпались по ковру. Как же они убого смотрятся на красном. Открыл. Взял в руки содержимое. А вот на нем пыли то и нет, потому что знал, что пригодится, чистил.
Интересно, а как обычно складываются такие решения и сколько нужно для этого причин. Одна, две, три или больше. В голове полный туман. Найдут, скажут ведь, что по пьяни. Надо бы чиркнуть что-нибудь на память. А зачем, это только остановит. Как всегда, как сколько раз уже было, не со мной, с другими.
Поднялся, снова дошел до дивана. А чем больше причин, тем меньше значимость каждой из них, поэтому причина должна быть одна, веская. А у меня. У меня раз, два... Вот, уже считаю. Нет, не так надо.
Пистолет медленно всплыл на уровень сердца, главное, чтобы не как у Маркеса получилось. Улыбаемся. Губы поползли в стороны. А может не стоит, ну ее  на.... Палец уже дернулся.


***

А Перепелкин умер через три дня, когда сжигали дневники и наброски Автора. Родственники решили быстренько очистить квартиру для себя, пока не вернулась эта его, и поэтому выносили все на свалку большими пачками. Последняя распечатка была как раз самой верхней, она то и пошла на растопку большого костра.
Листы желтели и сворачивались в трубочку, чернила принтера мгновенно бледнели и потом все это вспыхивало одновременно. Дым убегал в посеревшее от холода небо и там в безумном экстазе январского ветра совокуплялся с низкими тучами.


***

Вокруг столько людей. Зачем это. Ой, а вот и он. Он пришел, нет, ты пришел, любимый. Я так тебя ждала, я так тебя люблю. Ты даже не представляешь, как я тебя хотела увидеть, все последнее время о тебе мечтала. По ночам звонила.
Не трогайте меня, мне больно, ну зачем вы так. Он уходит, куда ты, милый.
Посеревшее от холода небо бесстрастно смотрело на грязные московские дворики, залитые жидкой грязью тающего снега. Кривые деревья у обочины прикрывали от ветра хрупкое тело на асфальте. А тонкие побелевшие губы Иришки шептали - Восток заметил их в переулке, гримасу неба отбросил выше, и, выдрав солнце из черной сумки ударил с злобой по ребрам крыши...
  И тишина. И темнота.