Хоровод мертворожденных стихов

ХОРОВОД МЕРТВОРОЖДЕННЫХ СТИХОВ
(страшный сон, приснившийся человеку с двумя ногами).
Человек с двумя ногами плавал в пространстве сна, как рыба в мутной воде, беззвучно лавируя между мыльными пузырями расплывчатых образов. Его сон был легок, как последний вздох умирающего мышонка, его сон был воздушен, как пустое внутри яблоко, изрытое ходами червей словоблудия, его сон умиротворял душу, как глупая пуля умиротворяла неудачно попавший на ее пути висок. И человек с двумя ногами был счастлив – ни погода с моря, ни вчерашние гости, ни рыбные кости, прихотливо вплетенные в хитрые волосы человека с двумя ногами – не предвещали того, что в пространство его блаженного сна ворвется смерч кошмара, по силе устрашения сравнимый только со взбесившейся микроволновой печью (обязательно с грилем)…
А приснилось бедняге то, что должно было присниться какому-нибудь закоренелому грешнику, с грязной, как прошлогодние носки, душой и без всяких намеков на святые субстанции в последней. Ибо ТАКИЕ сны ниспосланы исключительно для тех, кому уготованы адовы муки с видом на море кипящей серы, - ниспосланы, дабы наполнить всклень черепа грешников ядовитым варевом беспросветного ужаса… Но в ту несложившуюся ночь что-то пошло не так – или диспетчер снов был опять пьян, или произошел критический сбой в Центральном Компьютере По Распределению Сновидений Среди Граждан и Прочих Элементов (ЦКПРССГиПЭ – модель 321-11, китайская сборка) – и кошмар, кишащий сонмом страданий и истекающий зубовным скрежетом, перекочевал в мирное пространство сна человека с двумя ногами. И тут началось…
Человеку с двумя ногами приснилось, что он попал в замкнутое пространство, без окон, дверей, спасательных люков, вентиляционных шахт, незаделанных щелей, - одним словом, даже разлетевшись на молекулы с хилой надеждой собраться вновь по ту сторону этого гроба (ну, предположим), было совершенно невозможно покинуть пределы, всерьез и надолго оградившие человека с двумя ногами от дольнего и горнего миров со всеми радостями и горестями последних. Тем не менее, следует подробнее описать этот гроб (опять всего лишь предположение, в чем легко убедиться, ознакомившись с описанием): он был достаточно просторен, наполнен пригодным для дыхания газом, имел причудливую геометрическую форму, интересную для исследования. Так что, преодолев первичный шок, человек с двумя ногами решился получать удовольствие от имеющегося в наличии материала и начал исследовать гроб (чисто гипотетически…). С ревностью естествоиспытателя ринулся он в непроглядную смоль концентрированной темноты, но будто в кирпичную стену врезался – в стену шепота. Едва слышный шепоток, по силе звука такой слабый, что даже стыдно сказать – по сравнению с ним удар падающего на землю осеннего листа кажется гудливым набатом. Но человек с двумя ногами по всем природным физиологическим законам имел еще и мозг, который и заставил вздрогнуть заспанные нервные клетки от короткого и резкого, как пощечина самому себе, нервно-импульсного разряда. Это было осознание, пугающее и холодящее душу, сковывающее все тело нерушимыми, как русско-корейская дружба, путами паралича. Осознание того, что человек в этом гробу (и не подумайте ничего плохого!) совсем не одинок. Ощущения человека с двумя ногами в тот момент передать нельзя, – это ведь горчичницу передать, - чтобы просто понять, что он чувствовал, нужно засунуть свою дурную голову в морозильную камеру (только не китайской сборки (и обязательно без гриля)) и зубами соскребать со стенок лед с невообразимым рвением. Но пришло время (и мы свято надеемся, что больше оно никуда не уйдет) вернуться к осознанию отсутствия одиночества, что, при прочих равных, вне этого гроба (ни-ни! Только догадки!), не очень плохо, даже может обрадовать особенно неустойчивых в эмоциональном плане личностей. А здесь – в сгущенном молоке абсолютной темени, при совершенно не эргономичных условиях существования – подобное умозаключение вполне может привести к катастрофе…
Человек с двумя ногами старательно втягивал воздух в уши, силясь уловить повторные колебания последнего с целью определения частоты и амплитуды предпоследних. И тут его барабанная перепонка, натянутая почти до критического уровня преодоления закона упругости, услышала слова. Несомненно, это были слова на родном человеку с ногами и нам с вами со всеми нашими ногами языке. Слова! Это был сюрприз, будто бы на день рождения подарили бы бочку с маринованными дохлыми крысами…
И тут внезапная вспышка озарила все замкнутое пространство (чтобы более не пугать вас словом «гроб» (хотя это было просто предположение)) ясным и понятным светом. Через секунду этот свет погас, успев, тем не менее еще больше напугать человека с двумя ногами неожиданностью своего появления (это одно напугание) и неожиданностью своего исчезновения (это второе напугание). Свет погас со счетом «два – ноль» в свою пользу, что было неплохим и не сразу предсказуемым результатом. Человек с ногами успел пробояться всего-то 154 секунды, как свет снова вспыхнул и мгновенно погас. Старый трюк не заработал свету два очка, как в первый раз, но чистых полтора напугания в наличии имелось. В третий раз свет вспыхнул, но, подумав, гаснуть не стал – чтобы не ослаблять эффекта. Теперь человек с двумя ногами мог весьма отчетливо видеть, что в … (тупик!) гробу (плевать на мистические условности и нежелательные ассоциации), гробу, ГРОБУ и еще раз гроб помимо его самого и двух его ног, которые аккуратно были сложены неподалеку (человеком с двумя ногами он стал, когда его переехал трамвай, а до того момента он был обычным человеком, ничем примечательным не выделялся. После того, как ему отрезало ноги, он всегда носил их с собой – то ли на память, то ли как средство самообороны, то ли еще с какой-то непостижимой для обычных людей целью. Согласен, что такие вещи говорятся в самом начале, чтобы не вводить в заблуждение порядочных людей, но извините…), было еще несколько человек разного роста, наиболее интересной частью тела которых были их РТЫ. (РТЫ – это не название телеканала, а множественное число от «рот»). Рты постоянно открывались и закрывались, изрыгая слова, которые бессильной слизью спадали с грязных губ, загустевали и превращались в личинки, которые активно начинали спариваться с другими личинками слов, постепенно образуя кривые и гнилые нити строчек. Затем, будто змеи под волшебные флейты укротителей (я знаю, что змеи глухие, я работаю на образ), эти нити строчек оживали и сползались, свертываясь в рыхлые клубки строф. Клубки же в свою очередь, подчиненные магической силе неизвестной природы, собирались в аморфных монстров стихов, корявых и сучковатых. Монстры, бряцая железками режущих ухо рифм, сходились вокруг человека с двумя ногами, злокозненно берясь за руки (точнее за то, что можно было бы назвать руками, да совесть реалиста (вот это очень смешно, можно сказать единственное по-настоящему смешное место, так что не упустите мгновение!) не позволяет, ибо не руки это были, а строчки, не влезшие в размер стиха), и устраивая вокруг человека с двумя ногами гигантский хоровод мертворожденных стихов.
Хоровод мертворожденных стихов продолжался до утра. Все стихи были о несчастной любви, все они плакали. Слезы были едкими и дурно пахли, но верно заполняли гроб (что, съели!), с дальней мыслью наполнить последний в самую что ни на есть склень (смелый лингвистический эксперимент, здесь нужно оценить по достоинству несравненный талант автора и прочие иные его заслуги). Слезы несчастной любви сначала уничтожили ноги человека с двумя ногами (теперь уже человека без двух ног), растопив их в тошнотворное мыло с ароматом прокровленных носков. Затем в слезах начал захлебываться и сам человек, а мертворожденные стихи о несчастной любви уже не могли просто плакать – их рвало нескладными признаниями, они испражнялись украденными строчками, они сами стали разлагаться словесной гнилью, и… получившийся коктейль не пришелся по вкусу человеку. Он так и не проснулся, потому что после таких снов если и просыпаются – то инвалидами на всю жизнь, а наш герой, по несчастному стечению обстоятельств, уже был инвалидом на всю жизнь, поэтому в целях неразрушения законов жанра он просто умер, что окружающие ценители посчитали благородной жертвой. Из бренного тела человека выползла безногая душа, отягощенная кровавым знанием о том, что ни в дольнем, ни в горнем мирах, ни в гробу, не у Кинг-Конга в штанах, ни в сокращающихся желудках, ни в обглоданных шутках нет ничего страшнее, чем
ХОРОВОД МЕРТВОРОЖДЕННЫХ СТИХОВ О НЕСЧАСТНОЙ ЛЮБВИ.