Мы засыпаем

Всё, мы ложимся спать. Мы устали, целый день работали, - пора и отдохнуть. Как приятно вытянуться, закрыть наконец глаза и плавненько соскользнуть в тёплую, уютную тишину, которую нарушает только прибой пульса. Я говорю: спи. Бубнит что-то. Думаю: не буду обращать внимания, полежим пару минут, расслабимся и – вперёд. Точнее, вниз. Даже не вниз, а куда-то в сторону.

Бубнит и бубнит. Главное, не подавать виду, что я обращаю на него внимание. Побубнит да и засопит ровно. А выбирает же всё какую-то чушь. Вырвет фразу из контекста и давай её обкатывать, как новый велосипед: то правую восьмёрку наруливает, то левую, то со звоночком проедется, - так, с разными интонациями, и бормочет. Может из песни строчку, из фильма реплику, или просто что-то из бытовых диспутов. Бывало, и на музыкальные фрагменты подсаживался. И хорошо, если в ближайшие несколько минут успокоится. Но если вот как сегодня (а я уже начинаю подозревать самое худшее), - ой, не дай боже! Только не кольцевая.

Он же мне и подбросил это словечко кольцевая. Я, говорит моей жене, не сплю, это у меня кольцевая обработка информации. Я вижу, что не спишь, у меня от твоей обработки голова, как трансформаторная будка, гудит. Может, хватит? Без толку.

В открытую никогда не спорит, не пререкается, но надо признать: моё влияние на него весьма проблематично. Не днём, днём мы с ним одно целое, а вот во время таких сумеречных засыпалок. То ничего-ничего, а иногда – на тебе! Просто полигон для расщепления личности на личность и её мозг собственной персоной. Причём где теперь я, а где он – вопрос резонный, но в смысле ответа бесперспективный.

Я просто устало говорю: давай спать. Но это всё равно, что убедить АТС, которая упрямо повторяет «неправильно набран номер». Не будешь же ей объяснять, что набирал этот номер тысячу раз и всё было нормально, а сегодня ей там вдруг какой-то кабель под хвост попал. И в результате дураком остаёшься ты, и не просто дураком, а полным дураком, неспособным набрать семь цифр в нужной последовательности.

И он так. Я ему: давай поспим, а? А он своё: «До сих пор, - мол, - в глазах снега наст \\ До сих пор в ушах шмона гам…». Это мы с ним Галича слушали.

Есть у меня, конечно, кое-какие методы, но они пока малоэффективны. До йоги и прочих фокусов им ещё далеко. Могу, например, подсунуть ему другой текст. Но нет никакой гарантии, что я не сойду под утро с ума от мною же выбранного заклинания. Как это случилось (пардон, - почти случилось), когда я подбросил ему фразочку из идиотской песни Ротару на стихи Тарковского «Только этого мало».

Все, наверное, в детстве играли с собой в такую игру: повторяешь любое знакомое слово до тех пор, пока оно не превратится в бестолковый набор странных звуков. Только он повторяет не слово, а реплику безобидную, мотивчик простенький, а в итоге я чуть не теряю рассудок, вскакиваю и иду на кухню курить, и на кухне у меня дико слипаются глаза.

Но это только одна из его любимых примочек, самая, надо сказать, обидная, потому что бессмысленная. В других, пусть таких же утомительных, хоть какой-то смысл найти можно. Выбирает он себе, к примеру, уже не фразу, а целую ситуацию с диалогами и начинает её бесконечно перемоделировать.

Так рождаются длинные, как собачья песня, разговоры с обидевшимся на меня другом, с хамоватой тёткой из очереди, с таксистом, выдурившим у меня лишние два рубля, - то есть, с персонажами из недавнего прошлого. Конечно, в этих разговорах я начинаю выглядеть (по мере кольцевой их обработки) совсем не таким олухом, каким показал себя в реальности. Я уже не лезу за словом в карман, мои ответы остроумны и до предела корректны. Но если я вовсе не хочу разговаривать со всеми этими фантомами?! В том-то и дело. Меня как раз никто и не спрашивает.

Другой пункт вечного нашего несогласия – жизненные темы, которые я предпочитаю забыть, а он не прочь дополнить новыми подробностями. Темы эти, само собой, из самых неприятных и болезненных. Чья-то разбитая бутылкой голова, зелёные мухи на грязных пальцах, раскатившиеся по проезжей части яблоки из авоськи, да мало ли что ещё. Главное – не вовремя вспомнить, что именно я хочу забыть. После этого моё участие необязательно. Я могу курить, ворочаться, вертеть как угодно подушку и пытаться думать о другом, - с козырной темы соскакивать уже некуда.

Конечно, не так уж часто у нас происходят подобные битвы со взаимным поражением в финале. Обычно они приходятся на периоды моей борьбы со здоровым образом жизни и начинаются в то время суток, когда по радио вот-вот зазвучит государственный гимн и первые работяги пойдут протаптывать тропинки в выпавшем за ночь снегу.

Чаще всего наше противостояние трагикомично. Я знаю, как можно быстро уснуть. Нужно перестать думать словами и переключиться на зрительные образы. Представить себе хотя бы мяч. Затем расслабиться и слегка размыть образ. Если это удалось, мяч вдруг превратится в арбуз, или в колесо, или в диск вентилятора, всё это начнёт переходить одно в другое, завертится само по себе, и жена будет толкать меня локтем, чтобы я не храпел так отчаянно. Но это теория. Сначала-то надо перестать думать словами.

И вот я мысленно говорю себе голосом гипнотизёра: представим себе мяч. Это чучело послушно повторяет: мяч-мяч-мяч… Я говорю: забудь это слово, вспомни, как он выглядит. Кто выглядит, мяч? Я, устало, да, вспомни, как он выглядит. Ну, ну, ещё немного. Перед глазами уже какой-то мутант слова из трёх букв и красной резиновой сферы с полоской по экватору. Это уже почти оно, не спугнуть бы. Вот, наконец, три злополучные буквы становятся почему-то четырьмя лапами, и эти лапы оставляют мокрые следы на асфальте. Теперь можно поздравить меня с отплытием.

Теперь мы с ним, как начинающий отец с ребёнком, которого он взялся укладывать, а сам заснул. Папа спит, ребёнку скучно, и он хватает пухлыми пальчиками из папиной шухляды всё, до чего может дотянуться.