2001-06-17

Когда листья намокают, на них липнет тополиный пух. Березы становятся волосатыми и в то же время какими-то неживыми, словно под плесенью. Никогда раньше этого не замечал. Но не суть.

Я возвращаюсь домой. Очень устал. Голова горячая и стройная. Штыком торчит на шее и не замечает ничего. Ей хочется одного. Все эти утренние натюрморты с людьми, урна, которую никто не поднимет, близорукое июньское солнце - не спит по ночам - а я сплю, и сейчас очень хочется аккуратно положить раздутую башку на подушку. И все. Только она всегда просыпается.

Как-то задумался недавно: ведь наше жизнь, наше кино - оно никогда не кончается. Это шоу на износ, от которого мы очень устаем. А оно продолжается, несмотря на коммерческий провал проекта. Каждый день, каждый миг оно идет, оно создается на наших нервах - и мы тащимся в гримерную. Давай, припудри рожу, пока она в кадре. А потом. Потом нет кадра, плана, ежесекундных рявканий "хлопушки". Ой, блин… А вдруг и там - следующая серия?!

Зачем оно нам? Для чего-то это нужно. Если не нам, то кому-то очень надо. И этот кто-то в награду за хороший круг дает нам иногда кусочек сахара. И это справедливо. Мы, может, и его не заслуживаем. Мы очень ленивые артисты. Потому что играем везде и не чувствуем перевоплощения. Мы живем этим. Мы мечтаем, что это не просто так. Что что-то будет взамен счастья. Ведь почти всегда НЕ счастье, а другое.
Но я привыкну.
Я привык.
Я живу.
Я.
Само я - значит "живу". Если я говорю "я", и понимаю "я" - значит, все идет, все движется, и я в игре. Все что есть - Я. Все. Абсолютно. Все что я знаю и узнаю - это Я. Другого еще просто нет. Ведь Я отбирает только мое.

…

Язык во рту, как кнопка вызова лифта: затертый, пользованный, нечистый. Я им говорю все и всем, кроме меня. Мне важен только Я, значит, язык - дело десятое.
Ноги устали. Они маленькие, жилистые со сдавленными ногтями на больших пальцах. Без них я упаду на землю, и так и не дойду до кровати. Но лежа на земле тоже можно жить пречудесно и спать. И умирать можно без ног. Без ног можно обойтись.

Руки. Они висят по бокам. Когда я иду, я ими размахиваю. Не специально, машинально, а им все равно. Рукой я пожимаю приветствия и бью по глазам. Я от всех устал, мне никто не нужен, даже самая красивая и нужная. Я устал. И бить устал - эти суки ничего не понимают. И обижаются. Конечно - их Я страдает от унижения. До свиданья все - и руки заберите с собой. На хрен они сдались.

Голова. Это вообще недоразумение какое-то. Она хочет спать. Она все смотрит и примечает. Да ладно это - она все пытается запомнить, и мое Я растет. Иногда она очень больно болит. Если вдруг она начнет чего-то не то говорить, за нее могут пострадать руки, ноги и все остальное. В голове прячется мозг. Говорят, он думает. Говорят, что все Я - т.е. все, что я осознаю, вся Вселенная смысла "Я", абсолютно все, БОГ - это плод работы склизкой полудыньки. Поэтому когда хотят убить чужое "Я", контрольный выстрел делают в голову.

Но я не уверен, что голова мне необходима. Ее важность не подкреплена ничем, только видимостью смерти. Не ее сутью, а только ее изображением. Ведь никто из "Я" - не может вспомнить или узнать, что такое эта смерть ПО СУТИ. В сам миг или сколько на самом деле она длится. Мы только видим, как умирают руки, ноги, голова и остальное - и Я убегает.

Бесследно пропадает, как стертая информация на жестком диске. ЕЕ не найти, но ведь она есть. Найдешь ее - узнаешь как там смерть. Если Я сможет вспомнить и рассказать фабулу, ты используешь доступные тебе образы и попробуешь проиграть в Я сценку умирания. А так мы только можем подумать, как у нас откинется голова, окоченеют ноги, вытянутся руки навстречу пуле, как голова будет биться и пускать слюни с кровью, может, мозг вытечет. А что делать с Я, мы не знаем. Нас этому никто не учил. Поэтому когда мы умираем, это больше половины - импровизация. Время, которое мы называем жизнь, это переживание перед дебютом. Нашим дебютом, импровизацией на тему смерти. Это грустно. Потому что мы не знаем зачем нам это.

Мне предлагают смерть.

Мне предлагают кота в мешке.

Самая нужная мне вещь, о потребительских свойствах которой я ничего не знаю.

Не знаю смерть.

Это не Я.