Опять рассвет

На рассвете встает Солнце. А на закате оно заходит. Потом на тёмном уже небе выступает младшая сестра светила – Луна, но ближе к утру исчезает и она. А он всё сидит, сидит и смотрит в небо.
Так он просидел уже два года, с того самого дня, как они прибыли сюда. Неведомо как и чем, он питается, чем существует, что заставляет его смотреть туда… но он смотрит. Долго люди пытались понять: зачем это ему, и нормально ли это для существ его вида, но так ничего и не узнали. А любознательность, как известно, имеет свои пределы. В данном случае – две недели.
Звезды плавно кочевали по своему смрадному тёмному небу, пытаясь укрыться от лучей проклятого Света, но свет каждый вечер настигал их, рвал в клочки их сущности, а вечером отпускал, отступая перед благословенной Тьмой… Но ему это было безразлично. Он всё сидел, и смотрел в никуда.
Поколения сменялись поколениями, войны уносили тысячи тысяч жизней, стихии менялись местами, рассвет танцевал с закатом – а он лишь смотрел. Он мог изменить все, но не видел причин на то. Он вообще перестал видеть и слышать так, как делал это раньше, ещё до того как стал богом. Истинным Богом. Что ему до дел мириадов миров, если счастье своё он похоронил лишь в одном? Никакого дела.
Какое же это странное чувство, когда тебе не хочется ничего: ни есть, ни пить, ни двигаться, ни дышать, ни жить, ни умирать. Ниишан… очень старое слово давно мертвого языка. Все тело и сущность погружаются в сладкое, и вместе с этим, горькое ничто. Всё теряет свой смысл, душу хватает Тьма – нежная и тёплая. Но Тьма – это добро только для тёмных. Детям Света она несёт зло. Люди – дети Света, хотят они того или нет. Хотя имеет ли вообще что-либо значение?
Карты сданы, кости брошены, стрелы пущены. Остается лишь мгновенное чувство странной пустоты, ожидания. Он же провалился в это чувство навек. Теперь весь мир… все миры принадлежали ему. Ему, и больше никому. Но теперь это не имело значения: синеволосое счастье мирно покоилось вне пределов миров, покинув его на растерзание собственной боли и ненависти. Но это уже не имело значения?
---==Я(*)R==---
Несколько людей плотным кружком обступили беднягу. Бежать было некуда. Не стоило ему с ними связываться! Ну почему же он не послушал Мин? Она же предупреждала его, отговаривала, ругала, даже проклинала… но он не послушал. Час расплаты настал значительно раньше, чем ему хотелось: хаерны ничего не забывают.
Ну что для такой организации пару сотен золотых? Ничего! Но: честь клана нужно беречь. Если кто-то проведал бы о том, что ему удалось бы скрыться с этими деньгами, не вернув Айи Хаер должное, то честь всего клана опустилась бы в глазах люда, что сыграло бы на руку другим кланам. А хаерны не могли этого допустить. Никак не могли.
Долго мучить его не стали: отравленный стилет вогнали прямо между ребер, лишь слегка задев сердце. Ранение было смертельным, но человек ещё успевал впасть в агонию смерти, ощутить холод втискаемой в тело стали и огонь яда, расползающийся по венам, оставляя после себя лишь трупное окоченение.
Предсмертный хрип рвался наружу, смешиваясь с проклятиями и бранью, но это уже не могло ничего изменить. Ни тут, ни там. Вот последний спазм сдавил обильно орошенное серо-зеленой слюной тело. И астрал отобразил сущность, покидающую этот слой, казалось бы, навеки… но он вернулся. Вернулся, и смог вспомнить всё, что было тогда.
Нет, им двигала не месть, а желание изменять. Изменять все и всех… кроме нее.
Когда он впервые окунулся в эти голубые глаза, он попросту ударил ее в лицо. Но она не сдалась. Она долго еще колотила могучую грудь, обвешанную множеством доспехов, не осознавая тщетность своих попыток. Долго еще он рубил на куски ее мать, долго заставлял отца лизать кованые сапоги, долго измывался над младшим братом… а она всё стучала.
И странное дело: этот стук прорвался сквозь доспехи, сквозь тщетно воздвигаемую все эти жизни оболочку ненависти, сквозь толстый, давно уже отвердевший слой боли и горечи, в самую его сущность.
Пришло время просыпаться. Теперь он стоял, и в смятении смотрел на то, ЧТО он наделал… и ЗАЧЕМ.
Теперь, почему-то, совсем не казался путь ненависти единственным. На мгновенье что-то блеснуло в циничном мозгу, стараясь указать верный путь… но это было лишь на мгновение. Насиловать ее он не мог. Теперь он просто знал, что любит ее. Эту странную дикарку, чьей речи он никогда доселе не слышал, чьи дивные, синие волосы манили к себе столь же дивным ароматом.
Но теперь пришло и прозрение. То, что он делал, лишь усугубляло людей. Убей он хоть всех их, и воссоздай наново, это ничего бы не дало, именно потому, что они – люди. А он – Истинный Бог.
Последний раз хрупкая ладонь соскользнула с самых прочных в этих мирах доспехов, попутно оставляя ужасный шрам внутренней боли и ненависти на душе, соскользнула, и с легким хлюпом судорожно хватилась за то место, где только что была голова.
Ее кровь охладила его. Навсегда. Теперь он был просто  мертвым богом. Живым снаружи, но мертвым внутри.
Уже тысячи тысяч лет прошло с тех пор, а силы все никак не покидали его. Он хотел уйти навсегда. Но люди не пускали его. Они поклонялись ему, приносили в жертвы себе подобных, таким образом лишь продлевая его агонию. А он всё сидел, и молча смотрел в никуда. Он сам теперь стал ничем.
А вдали, тесня приятную тьму небес, пробивался вечный рассвет, в котрый раз уже не давая покоя измученной  душе…
Альен Шарков
48 мин