Лестница в небо. Главы 21-23

Глава 21
   
   В подворотне справа дрались. Оттуда доносились  короткие  злобные крики и глухие удары, а сами противники казались гигантским спрутом или каракатицей, щупальцы которой безрассудно  и  безжалостно душили саму себя. Проходя мимо, Генри чуть замедлил шаг  и  нащупал за пазухой нож, прекрасно сознавая, что  вряд  ли  успеет  им воспользоваться. Но на него не обратили внимания.  Немного дальше у костра сидела группа молодых людей с  парой  гитар, нестройно и громко распевающая что-то из Дилана.
-  Эй, присоединяйся! - со смехом крикнули они, но Генри лишь покачал головой и прошел мимо.

      Окна домов, забитые неровными кусками фанеры, были слепы;  в  тех же немногих, где оставались острые куски стекол,  зияла  потусторонняя чернота. Лишь в одном из  них  Генри  разглядел  крошечный огонек сигареты на уровне человеческой головы - там  кто-то  был.  Он неожиданно почувствовал, что это может быть Джейк, и подался к обшарпанной двери, но в тот же миг огонек исчез.  Он снова остался один на сумеречной улице.  Иногда до него доносились обрывки чьих-то разговоров, и порой  он останавливался, чтобы лучше расслышать их. Говорили о многом - об экзистенции души, о смыслах поиска смысла, о праве борьбы за право быть правым, о Будде и марихуане, о счастье и безмятежной мудрости, свободной любви, всеобщем отказе и еще о чем-то, что ни  в одном из старых домишек никто не мог выразить словами. Оно всплывало уже под конец разговора и обретало плоть в безудержных приступах смеха или плача - или же в абсолютно бессвязном потоке  слов и междометий.
      На небе светились десятки звезд, и сегодня Генри  впервые  поймал себя на мысли, что в их расположении должна быть закодирована какая-то информация. Кто-то там  наверху  снова  легким  дуновением сдвинул эти блестящие крошки с их прежней позиции, передавая  новые указания своим агентам на Земле. Молодой человек вдруг почувствовал себя неуютно-беспомощным, как неграмотный или слепой. Они не прятались, эти небесные силы - они открыто издевались,  громко обсуждая свои планы на будущее землян и его самого, Генри Хилла.
-  Не дождетесь! - прошипел он и яростно сверкнул глазами в  направлении ущербной Луны.
     “Чего это они, интересно, не  дождутся?” - с  убийственным  ехидством поинтересовался внутренний голос,  но  Генри  приказал  ему заткнуться со всей возможной категоричностью.  Тут же он обнаружил, что в конце улицы смутно маячит чья-то фигура. Поскольку он пребывал во власти разных ирреальных  мыслей,  в его сознании возникло отчего-то твердое убеждение, что фигура эта ни в коем случае не может принадлежать этому миру. Это могло быть одно из воплощений индейского бога Вацкапуцли,  сгусток  энергии, освободившийся во время марихуановых бдений и принявший  антропоморфный вид, или, на худой конец,- лидер авангардного отряда созвездия Гончих Псов, решившего наладить с землянами культурно-экономические связи...
     Расстояние между ними все сокращалось; незнакомец в  бесформенной черной одежде не шевелился и не спускал с Генри невидимых в  темноте глаз, а тот шел ему навстречу со светлым интересом  в  душе, чувствуя, что перед ним открывается возможность  испытать  нечто, неизведанное прежде.
    Когда их разделяло всего несколько шагов, луна выплыла из-за  туч и осветила тяжелые веки и  торчащий  подбородок  буддиста  Джона.
    Генри остановился как вкопанный:
- Ты?!
- Возможно, - равнодушно ответил тот.
- Зачем же ты тут стоишь? - не удержавшись, спросил Генри.
- Затем же, зачем ты бродишь, - холодно ответил Джон,- а впрочем, я как раз раздумывал - не пойти ли мне в одно место, которое становится слишком популярным.
- Это куда?
- Увидишь, если пойдешь со мной, ницшеанец полоротый,-  неторопливо проронил он, поворачивая направо, - Раз уж ты опять мне подвернулся...
      Через несколько минут они оказались перед трехэтажным домом с ярко освещенными окнами. Желтоватые лучи из них падали на  табличку на двери:
“Гостиная.
      Приди и познай путь спасения!”

      Под ней была приклеена уже знакомая Генри афишка с указующим перстом. Джон дернул ручку двери на себя, и они  оказались  в  слабо освещенном коридоре, упиравшемся в  лестницу.  Они  поднялись  на второй этаж и попали в большую комнату, заполненную людьми, которые сидели повсюду - на полу, на стульях, диванчиках, за  пустыми столами. В соседней комнате с открытой  дверью  виднелось  что-то вроде стойки бара, за которой располагалась круглолицая женщина в очках, лет сорока и с широкой улыбкой. У одной из стен было  возвышение, по всей видимости служившее сценой. Сейчас оно было  удручающе пустым.
    Почти все было выкрашено в светло-зеленый цвет, напомнивший  Генри о больнице.
   Пока Генри разглядывал интерьер, к ним подбежал долговязый  молодой человек с залысинами на лбу, и, улыбаясь во все свои  тридцать два зуба, воскликнул:
-  Добро пожаловать, друзья! Мы рады приветствовать вас в нашем доме, мы очень рады, что вы пришли к нам, я уверен,  что  здесь  вы узнаете много нового и полезного для себя!.. Меня зовут Чарли.
- Привет, Чарли, - кивнул Генри, -  Слушай, а у вас чего-нибудь пожевать не найдется?
        Чарли еще некоторое время продолжал непонимающе сверкать  зубами, но, когда Джон повторил вопрос своего спутника,  радостно  кивнул головой и умчался в соседнюю комнату.
- Знакомая тактика, - произнес Джон, устраиваясь  за  столиком  подальше от сцены, - народ оголодал душевно и телесно, и  они  насыщают и то, и другое... Очень умно. Глянь, какая аудитория!      
   
      Генри слегка обалдел, услышав от отрешеннейшего из хиппи  сентенцию в своем собственном стиле; но Джон выглядел так же невозмутимо, как всегда, и Генри начал подозревать, что этот человек  куда разностороннее, чем ему представлялось.

         Он огляделся вокруг в поисках знакомых  лиц.  Собрание  было  довольно пестрым; среди закоренелых хиппи, белых и черных аутсайдеров, исхудавших наркоманов с неизбывной тоской в глазах  он  увидел несколько ярко выраженных обывателей -  сорокалетних  домохозяек с  мелкими  кудряшками  соломенного  цвета  и  средней  руки дельцов с затравленными взглядами. Выделялся также один тип с явно криминальным прошлым и татуировками на руке.  Прибежал Чарли и поставил перед ними поднос с тарелками с  кашей, хлебом и горячим чаем:
-  Угощайтесь, друзья!
      В то время, пока Джон и Генри ели, он постоянно как-то  беспокойно вертелся на стуле и нервно улыбался.
- Что-то не так? - спросил, наконец, Генри, -  Мы  мешаем?  Ты  что, подружку ждешь?
     Чарли громко рассмеялся, как будто Генри сморозил невероятную глупость:
- О, что ты! Я жду, когда начнется проповедь. Вот увидите, это будет великолепно! Вам обязательно понравится!
      Из чувства благодарности Генри удержал при себе целую обойму  язвительных реплик. У Джона слегка дернулся уголок рта.  В это время раздались аплодисменты - сначала жидкие,  но  быстро набравшие силу.

        На сцену рысью выбежал невысокий человечек лет тридцати с  прилизанными светлыми волосами и в джинсовом костюме, который был  ему явно немного велик. Он широко улыбнулся  и  помахал  над  головой сцепленными руками; Чарли и ряд других завопили от восторга.
Жестом попросив тишины, человечек бодро заговорил:
- Здравствуйте! Здравствуйте, дорогие мои братья и  сестры!  О,  я вижу столько знакомых, родных лиц! Здравствуйте, друзья! И давайте поприветствуем друг друга!
         Он бешено захлопал в ладоши, и его примеру последовали остальные.
- Что за маразм, - пробормотал Генри, глядя на  широченные  улыбки окружающих.
- Меня зовут брат Алекс. Говорю это специально для тех,  кто  пришел к нам сегодня в первый раз. Мы счастливы видеть вас  здесь  и поздравляем вас с тем, что вы приняли единственно правильное  решение - прийти к нам! Аллилуйя!
- Аллилуйя! - громко подхватили остальные.
- Вот вы, молодой человек, - Генри  сперва  показалось,  что  Алекс указал на него, но  тут  же  понял,  что  обращение  относится  к Джону, - Скажите нам - вы верите в Бога?
          Джон бесстрастно ответил:
- Я полагаю, что он существует вне зависимости от моей веры в него.
- О, вы совершенно, совершенно правы, мой друг!  Так,  значит,  вы верите в то, что Иисус - сын Божий, что он принял смерть за  наши грехи и воскрес на третий день?
- Ну, положим,  этого я не говорил.
- Хорошо, очень хорошо! - по инерции выкрикнул брат Алекс, а  потом задумался, - А вы читали Библию?
- Нет, но знаю о ней достаточно.
- Вы знаете, что эту книгу написал сам Господь?
                Джон пожал плечами:
- У меня есть свои соображения на этот счет.
- Свои соображения - это замечательно! - воскликнул брат  Алекс,  в глазах которого Генри заметил искры  гнева, -  А  теперь  слушайте внимательно. После проповеди мы продолжим нашу интересную дискуссию.

    На какой-то момент  цепкий, проницательный взгляд брата Алекса встретился с глазами Генри, задержался, - но тут же он снова обратился ко всем присутствующим:

- Сегодня у нас с вами - особенный день. Я очень счастлив, друзья мои, что Господь подарил нам возможность  встретить на нашем жизненном пути одного человека, удивительного человека! Я познакомился с ним только сегодня, но почувствовал, что моя святая обязанность - непременно представить его вам, моей семье. У него есть, что рассказать нам. Итак, поприветствуйте нашего брата Тэда Скотта!

     Все снова захлопали, пожалуй, даже с большим воодушевлением, чем в первый раз.

    Парень, вышедший теперь на сцену, был ровесником Генри или на пару лет старше, плотного телосложения, с коротко постриженными светлыми волосами, в джинсах и спортивной куртке. На его грубоватом лице светилось непритворное удовольствие; широкая и искренняя улыбка обнаруживала крепкие и здоровые зубы. Брат Алекс энергично поздоровался с ним за руку и встал немного сзади, приготовившись не столько слушать, сколько отслеживать реакцию.

-Здравствуйте, - сказал Тэд и переступил с ноги на ногу. Его улыбка выдала некоторое смущение, но он продолжил:
- Я не мастер говорить речи, мой брат об этом знает. Но он хочет, чтобы я непременно рассказал моим братьям и сестрам о том, как Иисус спас мою жизнь... Я верю, что Он мне поможет...
-Поддержите же его, друзья мои! - воскликнул Алекс, заполняя неловкую паузу, - Давай, Тэд! Мы все очень хотим тебя послушать!
-Сейчас я расскажу вам историю своей жизни, - произнес Тэд не без некоторого самодовольства,- Я родился здесь, в Барлстоу, у меня были хорошие родители, любящие и трудолюбивые. После школы я поступил в местный колледж и проучился там три года. У меня были хорошие оценки. Преподаватели говорили, что у меня хорошие данные, потому что я усидчив и прилежен. В свободное время я делал свой маленький бизнес, и поэтому у меня было достаточно денег...
-Да, это нам всем понятно и знакомо! - подбодрил его Алекс, - Но был ли ты тогда счастлив, Тэд?
     Парень снова переступил с ноги на ногу, шмыгнул носом и сказал:
-Я чувствовал какую-то пустоту внутри себя и не знал, что с ней делать. Я читал всякие книги, но не мог понять, что они дают. Тогда я стал слушать рок-музыку, и она задела меня за живое. У меня появились друзья-хиппи, которые говорили, что могут мне помочь. День за днем, я поддался их уговорам и вступил в их общество. Я ушел из дому и бросил колледж, и мне казалось, что так я достигаю свободы.
- Каждый человек стремиться достичь внутреннего комфорта, который делает его свободным! - прокомментировал брат Алекс, - Всем нам хорошо это известно! И что же ты нашел у них, Тэд?
- Я стал жить, как другие хиппи - пил пиво, курил марихуану, у меня даже были связи с женщинами. Но однажды я задумался и понял, что пустота осталась внутри меня, и тогда меня объял ужас... Такой сильный, что я малодушно начал желать смерти, потому что не знал, куда мне идти. Я был на краю пропасти...- голос Тэда становился все громче и увереннее, -  Но однажды внутри меня что-то заговорило и привело меня к людям, которые рассказали мне о Боге. Они открыли мне Книгу книг, и теперь я иду по жизни с Иисусом в сердце. Я ушел от хиппи, вернулся домой, нашел работу, и я абсолютно счастлив! Сейчас я мечтаю только о том, чтобы мои родители тоже открыли для себя Бога, пришли к нам сюда и стали членами нашей семьи. Я уверен, что однажды я сумею их убедить, потому что на моей стороне Господь! Моя жизнь стала исполнена божественного смысла, я счастлив и радуюсь каждому дню, в течении которого я могу прославлять Иисуса! Я люблю Его!
- Аллилуйя! - воскликнул Алекс, и на этот раз его голос потонул в громовом хоре одобрительных выкриков и шумных аплодисментов.

     Когда восторги евангелистов немного улеглись, брат Алекс одобряюще похлопал парня по плечу и спросил:
- Кто-нибудь хочет о чем-нибудь спросить нашего брата Тэда? Если нет, то я попрошу наших старост подойти ко мне, чтобы обсудить некоторые насущные вопросы жизни нашей общины...
    Но вопросы нашлись. Из-за дальнего столика раздался негромкий голос:
- Скажи мне, Тэд, а на кого ты учился в своем колледже?
- На техника по ремонту сельскохозяйственных машин, - растерянно ответил Тэд, ища глазами автора этого странного вопроса. Долго искать не пришлось - в конце зала послышался суховатый смешок. Молодой человек с худым лицом и длинными волосами слегка поклонился Тэду и произнес:
- Благодарю за исчерпывающий ответ, мой друг. Теперь я узнал все, что хотел.
    После чего развернулся и вышел из зала, повергнув часть аудитории в легкое недоумение. Еще более худой долговязый парень в черном, вступивший в дискуссию с Алексом в начале встречи, допил свой чай и последовал за первым.
    Несколько минут все молчали, а потом брат Алекс громко захлопал в ладоши, и проповедь продолжилась.


Глава 22

    Генри медленно шел по темной улице, понятия не имея о том, куда он направляется. В его душе была та же самая пустота, о которой говорил этот безмозглый мальчик из агроколледжа. “Безмозглый или нет, - подумал Генри, - а он испытал фактически то же самое, что и я... Хотя нет никакой гарантии, что все это правда, и что добрейший брат Алекс просто не заставил его выучить этот текст наизусть, чтобы произнести в нужный момент... Этот Тэд до омерзения похож на Тома... Я бы никогда не связался с сектой идиотов и фанатиков. Нельзя переложить на кого-то обязанность думать за тебя.”
- Но согласись, что многие бы дорого за это дали, - неожиданно услышал он. Генри повернулся и в упор посмотрел на по-прежнему невозмутимого Джона, как выяснилось, шедшего за ним следом. В своей раздуваемой ветром черной куртке он походил скорее на Мефистофеля, чем на ученика Гаутамы.
-Что ты имеешь в виду?
-То же, что и ты, - ответил Джон, и еще некоторое время они шагали молча. Потом буддист снова заговорил:
- Каждый человек хочет верить во что-то, но не каждый способен найти это что-то сам. Поэтому люди порой готовы идти на край света за любым, кто скажет им, что он знает...
 -А этот брат Алекс - он знает?
-Что-то - безусловно, - ответил Джон, и неожиданно добавил:
 -Я его встречал почти десять лет назад. Прежде он лучше всех знал, как убедить работодателя дать ему место или  как уговорить красивую девчонку пойти в кино именно с ним. С тех пор он, похоже, преуспел.
       Генри подумал, что у этих двоих могли быть крупные счеты между собой, но Алекс не подал виду, что когда-то знал Джона, а может быть, и не узнал.
 -А ты сам? - спросил Генри, замедляя шаг.
-Что - я сам? - ответил Джон и тоже остановился.
-Ты знаешь, во что верить?
-Нет, - твердо произнес Джон, - я не знаю. Я верю, что знаю.
   Он проницательно посмотрел в глаза Генри и произнес:
 - Не пытайся втянуть меня в дискуссию, Генри. Ни одному из нас этого не надо. Я уже вышел из того возраста, когда о вере спорят с пеной у рта. Ты неглуп, но постоянно стремишься бросить кому-то вызов - то своим родителям, то нам. Мне этого не надо. Я знаю то, что знаю, и если кто-то приходит ко мне с вопросом, я пытаюсь ответить. Но я не стану  тратить силы на то, чтобы переубедить того, кто упрям, как осел.
    При свете уличного фонаря он с удивлением увидел, что Генри улыбается:
-Ты абсолютно прав, Джон. И не думай, что смысл моей жизни - в том, чтобы отравлять твою. Только я все равно не понимаю, что ты делаешь в системе.
 -Ничего я  не делаю, - пожал плечами Джон, - Живу.
 -Извини, это глупый вопрос.
 -Идиотский,- согласился Джон.
    Они молча прошагали еще несколько кварталов. Кругом было тихо; не было слышно уже ни песен, ни разговоров. Только ветер с легким шумом гнал по замерзшей земле всякую дрянь. Создавалось впечатление, что никого нигде нет, и два молодых человека, одиноко бредущих по темной улице, казались абсолютно чужеродными существами на этой планете. Генри показалось, что Джон забыл о его присутствии; но он не мог придумать такого вопроса, ради которого стоило бы нарушать покой буддиста. Казалось, они сказали друг другу все, что можно. Видимо, прочитав его мысли, Джон остановился у какого-то подъезда и сказал:
 - Пожалуй, тут мы расстанемся. Я хочу навестить приятеля в этом доме. Прощай, спорщик.
 -До свидания, - ответил Генри и  протянул ему свою тонкую, почти всегда холодную руку.
   Джон пожал ее и, уже взявшись за дверную ручку, сказал:
 - Будь внимательней к Кэрол. А если не можешь - лучше оставь ее.
    Сразу после этого он вошел в дом  и исчез из виду.

    “Все говорят одно и то же, - подумал Генри, в полном одиночестве направляясь к своему последнему дому, - а разве я относился к ней как-то особенно плохо?”   
Он перебирал в памяти все, что было между ними, пытаясь привести  это к какому-то общему знаменателю, понять, что же было основным, а что - только шелухой, видимостью истины.
В конечном итоге это не он выбрал ее, а она его, когда он, обиженный и непонятый, обуреваемый жаждой перемен, появился в их лагере около Санта-Фе. Конечно, размышлял Генри, он с готовностью откликнулся на ее призыв, так как был, во-первых, одинок, а во-вторых, заинтригован. Ему казалось невероятным, что девушка, только что узнавшая его, была готова на все - делить с ним свои дни, ночи  и даже мечты. По правде говоря, Кэрол была  совсем не того типа девушек, с которыми Генри встречался в году учебы в колледже, которым назначал свидания, - но  вряд ли любил.  Те были гораздо более интеллектуальны, независимы, самоуверенны и менее эмоциональны. Многие так тщательно планировали свою жизнь, что не могло быть и речи о том, чтобы спонтанно вытащить их на прогулку или в кафе. Генри вспомнил одну из своих подруг, самую яркую, самую запомнившуюся, которая не уступала ему ни в образованности, ни в силе логического мышления. Они несколько недель встречались, очарованные умом друг друга, часто беседовали - впрочем, далеко не всегда. Будучи умной девушкой, она понимала, что глупо тратить лучшие годы на  то, что можно сделать и через тридцать лет, а лучше сконцентрироваться на том, что свойственно молодости...  Эта связь  была игрой двух равных противников, но она оказалось слишком изматывающей. Генри должен был следить за каждым словом, движением, даже выражением глаз - его подруга серьезно и успешно увлекалась языком тела...  А с Кэрол все было иначе... Она не читала и сотой доли того, что Генри, и никогда не училась нигде, кроме средней школы. Порой Генри даже чувствовал себя неуютно из-за то, что был настолько умнее ее. Знала ли она, что иногда он часами мучался, пытаясь найти тему для разговора с ней, и становился раздражительным и язвительным, когда ему это не удавалось? Она была, наверно, куда лучше его в человеческом плане - такая отзывчивая, мягкая. Чужая беда всегда заставляла ее плакать, чего Генри не понимал, считая в глубине души, что каждый получает по заслугам и вообще - как он любил повторять, пути господни неисповедимы.  Когда же она, глядя на него своими ясными глазами, тихо говорила: “Ты слишком жесток, Гарри!”, он страстно желал провалиться сквозь землю, сгореть, испариться - лишь бы не видеть этого взгляда, от которого у него холодело внутри.
     Но что-то притягивало их души, абсолютно разные, и порождало неизбежные вспышки то безграничной нежности, то упрямого непонимания. Но ради этого первого он готов был забыть обо всех противоречиях, если только... Если только...
      Действительно ли Кэрол любила его? Он старался не задумываться об этом, внушая себе, что это не имеет значения до тех пор, пока им хорошо вместе. Но было ли это на самом деле хорошо? Что, если оба они продолжали лишь по инерции? Генри с неприятным ощущением в груди подумал о Робби и Нэнси. Какими счастливыми они казались всем, кто их видел! А было ли это правдой? Скорее всего, нет - каждый в коммуне Колорадо, а потом - Барлстоу видел то, что хотел видеть. А Кэрол... Такая хрупкая, такая слабая, - с внезапной тоской подумал Генри. Что с ней будет, если они расстанутся? Или, вернее, - кто будет с ней? Этот теленок из Техаса, Томми? Малолетка Робби, глядевший на нее в последние дни по-собачьи преданными глазами и норовящий пристроиться поближе? А чем они лучше?

      Мысли Генри стучали в его голове в такт шагам. Он чувствовал, что не может принять никакого решения относительно Кэрол. Отказаться от нее он не мог, потому что это было равносильно поражению. К тому же ни одна девушка в коммуне не интересовала его... Особенно  с того дня, когда скрылся за поворотом маленький пузатый автобус, навсегда унесший Мэри-Джейн... А быть совсем одним он не хотел, подсознательно чувствуя, что только постоянное тесное общение с другим человеком делает его жизнь полной. Это мог быть секс, но, - понимал Генри,- это мог быть и мужчина, близкий друг... Но кто? Все эти томы с их ограниченностью и шизофреники-кришнаиты презирали его за то, что он презирал их. Джейк... Вот кто был интересен. Но с того дня, как уехала Мэри, он постоянно был так напичкан наркотиками, что поэтичный и незаурядный собеседник, которым он бывал иногда прежде, казалось, погиб безвозвратно. И Генри сознался себе, что именно это было самой страшной трагедией времен его жизни с хиппи, - страшнее, чем смерть Хендрикса, Терри, Дженис, страшнее даже, чем явная деградация вчерашнего прогрессивного авангарда и психоделическая паранойя, едва не убившая его несколько дней назад...
       Сегодняшний разговор с Джоном дал Генри понять, что буддист гораздо ближе ему по духу, чем он мог себе представить. Но захочет ли он стать его другом? Он не был уверен. Да и что они могли сказать друг другу после того, что было сказано сегодня?

     “Никому я здесь не нужен”, - вдруг с внезапной остротой осознал Генри и поежился от холода, который, казалось, был не только снаружи, но и внутри него.
“А не пора ли сворачивать экспедицию? - устало спросил его внутренний голос, - Похоже, ты уже разглядел все, что хотел. И то, чего не хотел, - тоже...   Чего еще можно ожидать от этих ребят и от меня среди них? Новых стычек и тупого ступора  после алкоголя и наркотиков...”
     С этими мыслями он и подошел к своему дому. Внутри горел слабый свет, там кто-то разговаривал. Он прислушался с затаенным желанием услышать звонкий голос Кэрол; но не смог. Генри вошел, и недоброе предчувствие защемило его сердце.

      Кэрол здесь не было. За колченогим столом сидели Робби, Том и какие-то две лохматые девицы, пропахшие дешевым пивом и марихуаной.  В углу на своей обычной куче тряпья лежал совершенно обдолбанный Джейк.
        Сидящие в комнате не сразу заметили вошедшего, тем более что освещение было скудным, а сигаретный дым лишал воздух всякой прозрачности.
      Генри медленно подошел к столу, коснулся рукой плеча Робби и спросил:
-Где Кэрол?
        Тот некоторое время продолжал жадно курить, а потом пожал плечами, которые плохо его слушались и дрожали:
-Не знаю, я думал, она с тобой.
      Генри почувствовал, что кровь отхлынула от его лица, и могильный холод заставил его вздрогнуть.
-А ты? - спросил он Тома,- ты тоже не знаешь?
-Может, она с Энди? - предположил тот, - По-моему, я видел сегодня, что они разговаривают...
        Он хотел еще что-то добавить, но Генри не слушал. С отсутствующим лицом он повернулся и пошел к двери. Мысли, терзавшие его, исчезли, и осталась только одна: надо найти Кэрол. Надо найти Кэрол...
Он чувствовал, что не сказал ей в последнюю встречу чего-то самого главного, что одно только и могло все исправить.
         Он быстро подошел к дому, в котором обычно собирались все те, кого Энди смог увлечь своими экзотическими и страстными проповедями. Они воскуряли восточные благовония, нараспев читали свои мантры и казались счастливыми.
       Генри ворвался туда, едва не споткнувшись о кого-то, сидящего на полу. Расширенными, привыкшими к темноте глазами он обвел собравшихся. Один раз, другой, третий... Как во сне, мелькали перед ним знакомые лица, теперь кажущиеся чужими, потому что ни одно из них не походило на то, которое он искал. Он вдруг ощутил, что сердце его бьется, подобно часам, отмеряя время жить или время умирать. Время любить и время ненавидеть... Он покачнулся и схватился рукой за дверной косяк.
-Что с тобой? - спросила девушка, сидящая рядом, - Тебе плохо? Сядь, отдохни.
         Он без сил опустился на свободный квадрат грязного пола. В висках у него стучало, во рту пересохло.
“Что это?- подумал он с тоской, - Я не должен быть болен, я уже давно не ел и не пил ничего подозрительного... Что это со мной? Мне надо найти ее...”
-Надо найти ее, - едва шевеля губами, прошептал он, но никто не услышал.
        Генри не знал, сколько времени он просидел здесь в полузабытьи, не осознавая себя. Он очнулся, когда почувствовал на своем плече чью-то руку. Но это была не ее рука...
-Генри, - услышал он голос Энди.
-Это ты? - молодой человек поднялся с пола и заглянул в глаза кришнаиту, - Ты видел ее?
-Она была здесь, - встревоженно ответил тот, - Но потом я вышел, а когда вернулся, ее уже не было. Никто не мог сказать мне, куда она пошла.
       Генри молчал, и Энди продолжил:
-Я надеялся, что ты знаешь, где она.
        Не говоря ни слова, Генри повернулся и направился к двери. Шестым чувством он ощущал, что Энди следует за ним, но ему это было абсолютно все равно.
       На улице было еще темно.

-Ты знаешь, где искать? - спросил он, внезапно обернувшись к кришнаиту, глядя на него почти с ненавистью от сознания своего полного бессилия.
        Энди покачал головой:
-Нет... Может быть, в поселке, а может быть, в лесу...
      
         Лес!... Генри охватил целый сонм противоречивых мыслей и чувств. Он вспомнил, как несколько раз отталкивал ее, убегая туда, в спасительную сень сначала желтых, а потом - голых деревьев. Ему все время казалось, что там, вдали от людей, он смог бы найти что-то, что тщетно силился отыскать. То, что объяснит ему его особый путь, расходящийся, - он это знал, -  с дорогой всех, кто окружал его последние месяцы. Он как будто и в самом деле попал в окружение, и его засасывала черная тоска, непобедимая, как гибельная трясина. И связано это было именно с выбором пути, который он уже давно должен был сделать. Но пока он шел, как слепой, с трудом нащупывая ступеньки своей жизненной лестницы.
-Так ты думаешь, она могла убежать в лес? - встревоженный голос Энди вернул его к действительности, которая казалась мрачнее самого жуткого сна.
-Да... Наверно, могла, - хрипло ответил он.
-Тогда пойдем. Надо лишь зайти к Сэму за фонарем.
         Пока Энди договаривался с бывшим диггером с Колорадо, Генри тупо стоял на крыльце, и его зубы стучали - не то от холода, не то от волнения. Энди появился не только с двумя фонарями вместо одного, но и с самим Сэмом в качестве добровольного помощника.

     Через несколько минут они шли по тропинке, убегавшей в лес, и ежеминутно громко звали девушку по имени. Но их голоса тонули в шуме ветра, и ответа не было - только шелест умерших на зиму ветвей...
-Почему вы думаете, что она в лесу? - спросил Сэм, темное лицо которого давно приобрело угрюмое, безнадежное выражение.
-Я искал ее во всех домах, - ответил Генри, - Ее нет в поселке...
-А она не могла уехать в город?
-Я был бы рад! - внезапно воскликнул Генри, приведя собеседников в ужас, - Но нет... Только не она. Она не могла так поступить. Но... где же она, в таком случае?
Энди неожиданно остановился и обнял его:
-Генри, - сказал он срывающимся, взволнованным голосом, - Что бы ни случилось - у тебя есть друзья... Не имеют значения наши ссоры, стычки. Ты делал это не со зла, я всегда понимал это. ты просто хотел знать больше, чем все остальные.
-Во многом познании - много печали, - внезапно произнес Генри чужим, визгливым голосом, и поразился сам себе.
-Кэрол! - крикнул Энди, высоко поднимая фонарь.
-Эй, Кэрри! - вторил ему Сэм, освещая лес по другую сторону тропинки.
 
        Генри некоторое время смотрел им вслед, пока их фонари не стали казаться далекими светляками. Они не окликали его больше, да в этом и не было необходимости, как он внезапно понял. Он сошел с тропы и тяжело побрел по высокой траве, сухой и острой, все еще величественной в своем мертвом молчании. Он спотыкался о корни, камни, опавшие ветки, но упрямо шел куда-то в сторону - он чувствовал, что должен идти именно туда. Там был его неповторимый путь...

       Слабые лучи новорожденного солнца ярко очертили готическую графику черных неподвижных ветвей, когда Энди и Сэм наткнулись на Генри далеко справа от окраины города. Он неподвижно сидел на замерзшей земле и держал на коленях светловолосую головку  лежащей девушки. Последние засохшие листья падали на них сверху, как лепестки цветов.

-Не трогайте Кэрол, - тихо сказал он, - она отдыхает от нас. От всех...


Глава 23

      “Здравствуй, брат.

      Мы устали от них, они слишком суетливы, и они лгут нам. Никто не знает, в чем смысл, и все безумно боятся сознаться себе в этом. Наступает зима, и маленькие белые хлопья засыпают все, что было в нашей прошлой жизни. Они не могут пробиться сквозь мой панцирь, потому что он холоднее, чем они. А под ним - пустота, и только одно слово из пяти букв продолжает звучать в тишине, как набат. Не спрашивай, по ком звонит колокол - он звонит по тебе... Так говорил Хэмингуэй. Старый толстый человек, который сам поставил точку в своей жизни на знойном острове Куба...

      Холодно. Я не могу согреться уже несколько дней, с тех самых пор, как ее не стало со мной. Но я в это не верю - она просто прячется где-то, маленькая плутовка, чтобы появиться неожиданно и легким, гибким движением обнять меня за плечи...”

     Энди с опаской посмотрел на Генри. С тех пор, как они нашли его в лесу, сжимавшего в объятиях тело своей подруги, он произнес только одну фразу. Большего никто не мог добиться. Он неподвижно сидел у костра, глядя в его пляшущие языки, и не отвечал никому из тех, кто пытался заговорить с ним, а у него на шее висел вырезанный из дерева пацифик, который он сам вырезал когда-то для Кэрол.

     Кэрол убил ЛСД. Это было настолько очевидно, что полиция даже не посчитала нужным начать расследование. Они просто задали несколько вопросов, а потом куда-то увезли ее на большой машине с сиреной. Генри как будто не заметил их; он сидел у костра, и единственным признаком того, что в его теле еще теплится  жизнь, был его лихорадочно метавшийся по сторонам беспокойный взгляд.
 
         “Помнишь, Дик, как мы были на море, когда были детьми? Ты с радостным визгом бросился в воду, фыркая и отдуваясь, а я застыл на берегу, и ты вместе с мамой смеялся надо мной, называя трусишкой? В тот момент я увидел себя крошечным и бессильным, бессильным настолько, что закружилась голова. Я впервые осознал, что в мире есть что-то, что неизмеримо сильнее меня... Как сейчас. Впрочем, к чему говорить об этом? Сейчас уже ничто не имеет значения”.

- Генри! - позвал его Энди.
       Молодой человек медленно повернул голову, встретился глазами со взглядом кришнаита, но ничего не сказал.
-Генри, - Энди подошел и сел рядом, положив руку ему на плечо, - Ты должен взять себя в руки... Это удар для нас всех.
-Это мы ее ударили, - тихо и торопливо ответил Генри, беспокойно сжимая и разжимая пальцы, - Мы все... Понимаешь?
         Не дожидаясь ответа, он поднялся и отошел от костра.
         Генри вернулся в их дом и тяжело упал на свою постель. Только здесь он еще чувствовал ее присутствие, запах ее волос и кожи. Здесь он все еще был с ней, как все эти месяцы. Они могли быть гораздо счастливее... Но действительно ли счастье было именно тем, за чем они охотились - лихорадочно меняя города, стиль одежды, любимых артистов и виды наркотиков? Может, только движение было целью - единственной во всем мире, тем идолом, которому не жаль было принести в жертву все. Карьеру, будущее благополучие, любовь... Любовь? Генри яростно, с внезапно проявившейся силой, согнул пополам валявшийся на полу железный штырь. Разве не о любви им талдычили всю жизнь, с колыбели и до могилы? Любовь к богу, ближнему, дальнему, любовь к родине или семье... Была ли в этом хоть частица правды?

        “Я никогда не писал тебе о ней прежде, Дики. К чему? Ты просто подумал бы, что я решил вкусить всех запретных плодов одновременно... И был бы прав. Но я люблю ее - сейчас так же, как и раньше, потому что мое отношение к ней не изменилось после ее смерти и не изменится никогда. Когда мы говорим о ком-то: “он любит” или “он не любит”, не руководствуемся ли мы прежде всего нашим собственным отношением к тому, о ком речь?  Обо мне всегда говорили, что я не умею любить. Лора, Сэди, - ну, ты, наверное, всех и не помнишь. Неважно... А почему? Разве мое сердце сделано из чего-то другого?
       Впрочем, неважно, неважно... Все это абсолютно неважно. Я знаю, что она не сердится на меня сейчас... Я ведь не верю в Ту, другую жизнь. Ее просто не стало, но если бы ты знал, каким смешным мне это кажется! Как - не стало? Ведь еще вчера... Или раньше... Боюсь, что я перестал контролировать течение времени, оно стало каким-то совсем одинаковым, минуты - как близнецы...
        Мне кажется, что я слышу снаружи ее голос. Сейчас я выбегу на крыльцо, уставлюсь в темноту, а потом снова свалюсь, как пьяный, на пол. И кто-нибудь из “них” скажет с удивлением: “А я и не думал, что он ее так любил...”
       Робби взглянул на него с опаской - как бы не натворил чего. Последние дни он почти не вставал, не ел и почти не пил. Только лежал, уставившись в одну точку, и времени что-то горячо шептал - но так быстро, что нельзя было разобрать ни слова.
        Внезапно Генри поднялся, и пошатываясь, снова вышел на улицу. Некоторые из хиппи, сидевших  у костра, обернулись и позвали его к себе. Но он молча обошел двор, поднял глаза к звездам и некоторое время молча глядел на них. После чего тихо, как бы про себя, сказал:
-Ее здесь нет.
       Спустя некоторое время встревоженный Энди зашел в дом, чтобы взглянуть на него. Генри лежал в углу, свернувшись, как  эмбрион, и не двигался. Наклонившись над ним, Энди услышал ровное дыхание и понял, что он крепко спит.

      ...Генри проснулся и, сев на постели, вгляделся в беззвучный утренний полумрак. У открытого окна он заметил неподвижный силуэт девушки с длинными распущенными волосами.
-Кэрол! - позвал он.
         Она по-прежнему не двигалась; только пряди ее волос слегка трепетали на ветру. Он подошел сам, чувствуя, что ноги плохо повинуются ему.
-Как ты меня напугала, - сказал он, - Я думал, что ты умерла.
        Она не ответила ни слова, только обвила его шею своими тонкими руками, и их окутало счастье - щемяще-хрупкое, как хрусталь, и прозрачное, как ключевая вода.
-Все хорошо, - шептал он и гладил ее по голове, - теперь уже точно все хорошо... Мы будем всегда вместе.
-Всегда и навсегда, - тихо произнесла она и поцеловала его. - Я люблю тебя.
-И я тебя люблю, детка...
       Она продолжала обнимать его - все нежнее, все настойчивее, и скоро их губы встретились. Генри взял ее, почти невесомую, на руки и отнес на постель...

       Он подскочил от сильного толчка - как будто ударило током. Все было по-прежнему - спящие попутчики по жизненным исканиям, окурки на полу. И он, вцепившийся руками  в старую курточку Кэрол, на которой спал. А самой ее здесь не было - и его предательским ножом поразила мысль, что и не могло быть... Генри медленно разжал одеревяневшие пальцы, поднялся и подошел к своему единственному другу, мертвецки пьяному  и лежащему на продавленной тахте. Его  тяжелое дыхание странно нарушало утреннюю тишину.
-Джейк! - позвал Генри.
       Старый хиппи слегка пошевелился, и, кажется, приоткрыл глаза.
-Прощай, Джейк. Всего тебе... До встречи.
       Генри нагнулся, похлопал его по плечу и вышел из дома.

        Небо окрасилось причудливыми красками. Сиреневые полосы переплетались с оранжево-розовыми, создавая странный психоделический узор. Это сочетание означало единство познания и любви. Воздух был прозрачно-бесцветным, то есть не означал ничего. На карнизе сидели отвратительно толстые красноглазые голуби - символы мира. У некоторых из них не хватало пальцев на лапах - возможно, это был результат охоты кота Мэри-Джейн. Генри огляделся в последний раз и зашагал к автобусной остановке.

       Накрапывал дождь. Люди закрывались тусклыми зонтами и прятались под капюшонами плащей. Их равнодушные взгляды мельком скользили по фигуре Генри, который стоял, небрежно засунув руки в карманы, под жестяным козырьком над остановкой. Его веки были опущены; он ни на что не обращал внимания, продолжая незаконченный внутренний монолог, начатый несколько дней назад.
“Мы не думали, что он так любил, - да, именно это они и скажут... Некоторые из них. А другие ответят: “Чушь собачья. Он давно уже собирался бросить ее, и сделал бы это не сегодня-завтра...  Где он сейчас? Как та истеричная девчонка, бросился за утешением в отчий дом...”
       А они - что они могли сделать для нее? Пили уксус, крокодилов ели?” - с губ Генри слетел истеричный смешок, похожий на всхлипывание, но он тут же овладел собой. “Ничего. Просто ничего... Они не замечают, что с каждым ушедшим их мир уменьшается по меньшей мере вдвое, и продолжают защищать давно проигранное дело. Насколько их хватит?..
        Джейк протянет не больше нескольких недель. С тех пор, как уехала Мэри-Джейн, он стал втрое сильнее налегать на наркотики и алкоголь. Не думаю, что он любил ее... Скорее, понимал, что никогда уже не сможет никого полюбить. Он боролся с этим откровением, которое изранило его душу, пока она была рядом. А когда ее   с нами не стало -  бессмысленность его жизни стало еще более невыносимой. А все остальные, эти маленькие марионетки, гордящиеся своей преданностью мертвым богам, на деле просто боятся видеть дальше собственного носа... Что я делал с ними столько времени? Нет... Ни о чем не сожалеть, как пела Эдит Пиаф. Как это по-французски - non, regre ne rien... Лето с Кэрол было...”
         Шум мотора прервал его размышления. Генри вышел из-под козырька и вместе с другими жителями окраины втиснулся в маленький салон автобуса. Замелькали улицы.
         Он не знал точно, куда едет. Остановки шли одна за другой, шестая за пятой, и скоро Генри сбился со счета. Вслед за бедным районом с полуразрушенными домами - прибежищем хиппи, наркоманов и других аутсайдеров, - начался другой. Эти светлые стены, аккуратные крыши и палисадники наверняка принадлежали миддл-классу, основе основ, фундаменту Штатов - тому классу, из которого вышли Игги Поп, Лу Рид и сам он, Генри. Он следил за плывущими мимо фасадами и пытался угадать, что за люди скрыты за ними. Странно, но ему абсолютно ничего не приходило в голову, и  скоро ему надоело данное занятие.
        Прошло около двадцати минут, и автобус затормозил на широкой улице, уставленной современными многоэтажными зданиями с множеством окон. Генри вышел, подчиняясь интуитивному толчку.
Он с удивлением отмечал, что мало чем отличается от горожан - почти все они были длинноволосы, многие - небриты и одеты в потертую, далеко не шикарную одежду. Особенно сильно это бросилось ему в глаза, когда он зашел в музыкальный магазин.  Те, кто стоял там, глазея на новые пластинки, казались почти близнецами оставленных им хиппи.
        Генри пробежал взглядом стеллажи, отмечая то, чего не видел до ухода из дома. “Вельвет Андерграунд”, “Взрывной”; “Дорз”, “Отель Моррисона”... И то, что заставило его сердце вздрогнуть от смешанного чувства горечи и радости - Джими Хендрикс, “Банда цыган”. Ну и, как обычно - “Джефферсон Эйроплан”, “Кросби, Стиллз, Нэш и Янг”, Боб Дилан...
        Плотный черноволосый парень лет двадцати пяти подошел к продавцу и протянул ему какую-то бумагу. Тот кивнул, и один за другим выставил на прилавок три солидных коробки, по формату совпадавших с пластинками.
         Вместо того, чтобы достать деньги, парень оглянулся по сторонам и встретил взгляд Генри:
-Слушай, приятель, не поможешь дотащить это до машины?
         Генри кивнул я взял одну из коробок.
-У тебя что здесь, неограниченный кредит? - поинтересовался он, когда коробки были с надлежащей осторожностью погружены.
-Да нет, - охотно ответил тот, - Просто я на радио ди-джеем работаю.
-На радио? - ахнул Генри с несколько преувеличенным восторгом.
          Ди-джей посмотрел на него с недоумением:
-А ты что, только что из леса вышел?
-Почти, - ответил Генри, - Из хипповника на самой опушке.
Ди-джей посмотрел на него долгим, странным взглядом, а потом неожиданно распахнул дверцу машины:
-Садись. Может, сгодишься на что.
Генри не заставил себя упрашивать.


Эпилог

...Прошло несколько месяцев.

           Сегодня у Генри была вечерняя смена - в первой половине дня слушателей развлекал Алан, его рум-мэйт, тоже бывший хиппи. Генри мог бы пойти шляться по городу, заглянуть в гости к кому-нибудь из новообретенных приятелей - но не было настроения.
          Он сидел за письменным столом, на котором лежало несколько музыкальных журналов и томик Уайльда, и в пол-уха слушал приемник - уже не тот, старый, тихо умерший естественной смертью, а новый, купленный недавно на сэкономленную часть зарплаты. Генри поглядывал в окно, за которым дремала раскаленная солнцем безлюдная улица. Мысли его текли в простом и приятном направлении - что сделать сначала: сбегать в магазин за пивом и чипсами или написать письмо брату? Переписка с Диком в последние четыре месяца наладилась, так как Генри обрел, наконец, обратный адрес. Первое время брат хранил оскорбленное молчание. Потом пришел первый ответ, сухой, как песок в Сахаре. Но Генри не оставлял брата в покое, и тому волей-неволей пришлось пойти на нормальный диалог.
         Генри машинально взглянул на наручные часы и рассеянно подумал, что выпуск новостей задерживается уже на семь минут. Странно, не похоже на Алана. Может, заснул? Генри уже поднялся, чтобы зайти к соседу, обладающему телефоном, и разбудить товарища, некстати заснувшего на рабочем месте. Но в этот самый момент музыка смолкла. Голос Алана, совершенно непохожий на себя, проговорил:
-Мы только что получили трагическую новость... Сегодня ночью в Париже от сердечного приступа скончался лидер группы “Дорз” Джим Моррисон...
          Голос Алана прервался, и эфир заполнила тягуче-ритмичная мелодия “Прорвемся”.
          Генри не шевелился, и, кажется, даже не понимал смысла этих слов. Он, как в первый раз, не отрываясь, смотрел на горячий и трепещущий луч солнца, одним концом упиравшийся в его стол, а другим уходивший в небо. Он улыбался.


15 июня 1996 - 19 августа 1998
Екатеринбург