Глава 15.... И избавление я слышу в весеннем пении скворцов

Глава 15.

…И избавление я слышу в весеннем пении скворцов.

Жаркой, смрадной, плотной рекой тёк куда-то Невский, и воздух над ним накалялся, как над сковородкой. Весна всё крепче и крепче сжимала объятия, всё быстрей и быстрей крутилась рулетка чьей-то игры.
Валентина Матвиенко была самой счастливой женщиной Петербурга, без сомнения. Всего за какой-то месяц стать петербурженкой, да ещё и более популярной, нежели  Алиса Фрейндлих – да о таком успехе и «Блестящим» мечтать не приходилось. Всё складывалось более чем замечательно – подписи собираются, пусть и ни шатко, ни валко, но довольно активно, агитация прёт полным ходом, Путина как гарант её победы выбрали с грехом пополам, да и вообще, звёзды встали так, что Яковлев в ауте, а она – на коне. Третье апреля – осталось совсем немного потерпеть, и  потом можно будет доставать самую поганую метлу и гнать неинтеллигентного Владимира Анатольевича из города интеллигентов. Да, ещё же ведь работает её приёмная, вспомнила Матвиенко. Пользы, правда, почти никакой, но ведь сколько шуму! Яковлев, конечно, не дремлет и активно путешествует по Питеру, но и это не беда, в конце концов, можно тоже начать путешествовать и, наконец, познакомиться с родным, любимым городом. Да и что такого особенного Яковлев делает? Прокатился на трамвайчике, экий молодец. Стратегия понятна – надо как-то подготовить народ к открытию Ушаковской развязки, если она, конечно, вообще будет открыта. Тем более – если не будет, то народ будет сыт хотя бы трамвайчиком. Смех, да и только.
Солнце устало свалилось за горизонт, прикрытый лепёшками домов, и сумерки услужливо насытили воздух синевой. Темнело всё позже и позже, всё сильней и сильней пахло теплом, всё мощней и мощней весна наступала грудью на город. В душе сладко щемило и скулило, кровь трепетала в жилах и больно ударяла в виски. Госпожу Матвиенко помимо становящегося палящим солнышка подогревал ещё и факт присутствия в Питере московского кудесника Марата Гельмана, способного из прекрасной принцессы превратить её в не менее прекрасную и бесстрашную королеву. Победа была предрешена. Переполненная воодушевлением, Матвиенко собиралась возвращаться домой из своей приёмной. Она с азартом думала о том, как завтра торжественно сдаст все свои кровью добытые подписи в Горизбирком и наконец-то развернётся на полную катушку.
Было уже совсем темно, фонари плохо разреживали мрак. Но разве Матвиенко боялась темноты? К тому же надо было всего лишь выйти и сесть в машину, душную, но тёплую и готовую домчать тебя куда угодно. Матвиенко выпорхнула на свежий воздух подобно мотыльку, но чересчур плотная и какая-то физически ощущаемая темнота всё же немного её смутила. Такой темноты даже зимой не бывает. Матвиенко на пару минут замешкалась, чтобы застегнуть жакет, и поэтому опустила голову. Звуки, донёсшиеся до неё из плотного мрака поначалу не привлекли её внимания, но потом насторожили. Это было похоже на гулкий звон, очень гулкие, тяжёлые не то шаги, не то лязганье, они приближались и становились всё неотвратимее. С проваливающимся в бездну сердцем Матвиенко подняла голову и отшатнулась, увидев перед собой огромный силуэт человека на коне. Конь был гигантским, мощным, мускулистым и человек на нём более походил на скалу. Матвиенко никогда не видела такого угрожающе огромного, исполинского человека… да и человека ли вообще?… Слабый свет мелькнул, вырвавшись из ниоткуда и озарил его лицо. Оно заблестело, и Матвиенко с ужасом поняла, что человек сделан из бронзы. Перед ней стоял до мороза в сердце знакомый ей памятник, удерживающий ретиво рвущуюся из поводьев лошадь – живую лошадь!
-Уходи из города, - проскрежетало из пустоты, и Матвиенко, не выдержав, вскрикнула. На крик из автомобиля выскочил шофёр, бросился к ней, но улица была уже пуста, и только фонари отчётливо освещали стены домов и асфальт…
…Университетский преподаватель Андрей Дмитриевич в свободное от лекций время предпочитал прогуливаться по улицам исторического центра города и разглядывать всякого рода классические особняки и монументы. Мысли о прекрасном и воспоминания о былых славных днях России прогоняли всякую депрессию. Андрей Дмитриевич прогулялся по Марсову полю, а потом, проходя мимо Мраморного дворца, заглянул во двор, где обитал ссыльный Александр III, вытеснивший с постамента сам ленинский броневик. Впрочем, Сашина лошадь своими габаритами мало чем отличалась от броневика – мускулистая, глыбообразная, она держала на своей спине такого же исполинского государя. Сейчас Андрей Дмитриевич заметил, будто на морде этой самой лошади гуляет странная ехидно-саркастическая ухмылка, а сам Александр выглядит более обычного сурово и сердито, и даже шапка на его бронзовой голове как будто съехала набекрень. Удивившись, Андрей Дмитриевич побрёл дальше, параллельно размышляя о том, что негоже держать императора на задворках и пора вернуть его назад на Знаменскую, вернее, на площадь Восстания…
…Марьяна шла по идеальной и гармоничной улице Росси меж ровных рядов белых колонн и чувствовала себя как никогда потерянно. Это было странно, если учесть, что стройный вид классических колоннад всегда приводил её душу в состояние торжественной приподнятости. Вчера Марьяне довелось претворить в жизнь одно из своих самых желанных мечтаний. Она шла и вспоминала о том, как бежала вчера сломя голову вверх по эскалатору «Чёрной Речки», чтоб хоть на секунду унять боль в раненом сердце. Великий Князь оседлал трамвай. Было холодно, падал снег, шарики воробьёв-попрошаек прыгали под ногами; народ стоял и смотрел на красный червяк трамвая, а где-то там, за раскуроченной землёй, за головами и телекамерами, стоял он, Князь, и  снег таял над ним. Далеко, далеко, но что-то в душе Марьяны перевернулось тогда и заболело сильней. Она устала от напряжения, её обессилевшее сердце просило о пощаде. А Князь был весел и лучист. Марьяна не могла видеть его глаз, но она знала, что, несмотря на пасмурный день, в них отражается синее небо.
…На площади Ломоносова Марьяна присела на скамеечку и, пригретая подобревшим апрельским солнцем, даже задремала. Некуда спешить, нечего делать. Что делать, куда спешить, когда этот мир движется куда-то без тебя, без твоего участия? Что можно предпринять, как можно противостоять тьме? Осталось только ждать, смирено и тихо. Пара пёстрых, как перепелки, голубей подковыляли к ногам Марьяны. Она посыпала им крошек. Сверху, с дерева, слетел малыш-воробей и ловко выхватил у одного из-под носа кусочек побольше. Высыпав пеструшкам из карманов всё, что у неё с собой было, Марьяна пошла через мост на другой берег Фонтанки. Навстречу почти никто не попадался, было подозрительно тихо и спокойно, как случается только перед бурей. За метров двести до тёмного здания Университета Педагогического Мастерства Марьяна приостановилась. Какая-то чёрная машина отъезжала от входа в это заведение. Марьяна не сдержалась и пробежала некоторое расстояние вслед уже набирающему скорость автомобилю. Нет, нет, надо успокоиться. Марьяна остановилась. Незачем рваться и незачем дёргаться. Что теперь изменишь? Уже нормальным, спокойным шагом Марьяна вышла к Пяти Углам. Здесь жизнь бурлила и клокотала, каждый был занят своим делом, и старинные дома снисходительно взирали на суету людей. Марьяна подняла голову на башню, безмолвно нависшую над  площадью, образованной пересечением четырёх улиц, и солнце плеснуло ей в глаза тёплый рассол света. Какая разница, куда идти? Как хорошо бродить по городу, который знает тебя и которого знаешь ты, но как тяжело делать это с камнем на сердце, когда в душе всё ещё лежат окаменелые сугробы снега…
Марьяна свернула на Загородный и взяла курс на жёлто-чёрную махину колокольни Владимирской церкви. Шумели и распространяли зловоние машины, путались под ногами люди, где–то ещё умудрялись чирикать птицы. Солнце грело нещадно, как бы возмещая своё долгое отсутствие в холодные дни, и Марьяна чувствовала жажду. Она купила в каком-то магазине бутылочку «Миринды» и, отойдя в сторону, выпила её, а после выкинула пустую ёмкость в урну. Как-то немного полегчало и даже на душе стало светлей и спокойней, чуточку отпустило напряжение, и Марьяна впервые за всё это время почувствовала, что хочет жить. Немного постояв  и посмотрев на красивые дома, Марьяна медленно двинулась дальше. Из магазина компакт-дисков раздавалась какая-то мелодичная музыка, и зачем-то Марьяна вошла внутрь. В помещении почти не было людей, только какой-то человек внимательно изучал каталог альбомов, да скучающий продавец лениво косился одним глазом на экран телевизора, стоящего на каком-то высоком постаменте. Марьяна подошла к прилавку и, прищурившись, окинула взглядом яркие обложки компактов - от разнообразия рябило в глазах. Внезапно телевизор, доселе показывающий какую-то рекламу, взвизгнул и изрыгнул из себя угрожающую и тревожную заставку петербургских новостей НТВ. Марьяна содрогнулась – какие знакомые звуки, звуки, которые она меньше всего хотела бы услышать. Первым желанием Марьяны было поскорее уйти прочь и ничего не слушать, но какое-то предательское чувство любопытства словно примагнитило её к прилавку, и она осталась стоять и смотреть на коварно мерцающий экран. Блондин- диктор своим бескомпромиссным голосом поведал о том, что Матвиенко собрала свои подписи, и они уже на полпути к Горизбиркому, в то время как сама Матвиенко на полпути в Кремль, где она собирается положить на стол Путину компромат на Яковлева. Оказывается, тот четыреста с чем-то раз/Марьяна не запомнила точно/ нарушил федеральное законодательство, и всё из-за платных парковок. Продавец, до этого почти дремавший, очнулся и захохотал. Сердце Марьяны провалилось в пустоту.
-…И это может послужить достаточно веской причиной для снятия Яковлева с предвыборной дистанции, - жестоко заключил диктор. Отчаяние, переполнявшее Марьяну, выплеснулось наружу и застлало её глаза серым покрывалом слёз. Боль, которую невозможно было терпеть, выгнала Марьяну прочь на улицу. Всё кончено, всё! Это катастрофа, этого не может быть! Если это правда, то что же делать!? Куда бежать – бежать некуда! Марьяна неслась прочь, не разбирая дороги, сталкиваясь с прохожими, сердце глухо грохотало в ушах и беспощадное апрельское солнце жарко било с небес. И зачем только она услышала это? В сто раз лучше пребывать в сладком, слепом неведении, чем опять чувствовать эту боль, как воткнувшийся дротик, как бесконечное море зла внутри себя! Несправедливый, грубый мир своими железными клещами сжимает тёплую, живую человеческую душу и мешает, запрещает её жить! Как жить в этом диком, безумном, сумасшедшем мире, где каждый за себя и где предательство не болезнь, а норма? Марьяна бежала, бежала просто потому, что  не знала теперь, где ей можно спрятаться от боли и как пережить удар в спину. Внезапно грохот колокола, свалившийся на Марьяну почти с небес, остановил её стремительный и бессмысленный бег. Колокол Владимирской церкви, грохочущий, как возмездие. Марьяна застыла, заворожённо глядя на чёрные купола. Поток отчаяния в её душе застыл бесформенной льдиной, что-то злое притихло и улеглось мутным осадком. Спокойствие сковало её вены. Удар, ещё удар, и вот уже ровный, мерный перезвон нёсся над площадью в небеса. Марьяна стёрла последнюю слезу с ресниц и неумолимо двинулась на манившие её звуки, как на свет, сильной рукой разрывающий пелену тьмы.
…Прихватив с собой паспорт, Ярослав сбегал к «Пионерской» и, отыскав сборщика подписей за Яковлева, исполнил свой долг патриота. Погуляв заодно по окрестностям Комендана, вернулся он домой в тихие Коломяги только к вечеру, когда на церкви Святого Дмитрия Солунского уже призывно говорили колокола. Синие с золотыми крестами куполочки храма живописно рисовались на фоне весеннего неба, задорно чирикали воробьишки, пинькали синички, и настроение у Ярослава было лёгким и воздушным. Поднявшись на горку по тропинке, ведущей к часовне, Ярослав прошёлся неспешным шагом вдоль деревянных домишек, ещё немного полюбовался на свою любимую церковь и зашёл к себе во двор. Ярослав долго думал, включать ли ему телевизор, но потом решил, что будь что будет, и надавил на кнопку. То, что он услышал, его шокировало. Вот это да! Вроде как уже не первое апреля, а четвёртое, и такие шуточки! Телевизор показал Ярославу госпожу Матвиенко в одном из своих глупых костюмчиков, и эта дама, ещё несколько дней назад предвещавшая Петербургу «жёсткую, наступательную кампанию», заявляла теперь о том, что никакой кампании не будет, так как участвовать в выборах губернатора она не станет по просьбе Путина, возжелавшего видеть её одним их вице-премьеров. Вот это штука! Какой фантастический разворот! Ярослав выключил телевизор и выскочил на улицу, потому что не мог больше сидеть на одном месте. Господи-Боже, во имя небес, неужели война закончилась? Неужели сломалась эта ладная, крепкая, искусная машинка, умело манипулировавшая марионетками? Неужели это действительно всё, и не нужно будет больше прятаться от камнепада и грязевых бомб? Ярослав задрал голову на колокольню Коломяжской церкви – крест горел ярче огня в лучах клонящегося к закату солнца.
-Пусть будет так, как тебе угодно, Господи, - произнёс Ярослав.
Это настоящее чудо. Сломалось у них что-то, нашла коса на камень, отозвали они своего варяга. Кто это сделал – уже не важно. Главное, что эта страшная, тёмная, холодная страница жизни Петербурга, страница жизни Ярослава, уже перевёрнута и должна быть теперь забыта. Кончилась зима, и вместе с теплом пришло другое время, время слабых надежд на лучшее.
Ярослав, счастливый и улыбающийся, шёл по своей 1-й Никитинской к озеру и смотрел на угасающий тёплый день. Внезапно он услышал какие-то знакомые свистящие, булькающие звуки откуда-то сверху и взглянул туда с удивлением. Господи, вот это да! На ещё голом дереве, как точечки нот, расселись и довольно пели маленькие пёстрые пухлячки-скворцы.
-Прилетели уже, малыши!?- восхитился Ярослав.
Птички бодро пищали и чистили пёрышки. И Ярослав понял, впервые осознал, что, наконец, пришла настоящая весна – полновесная, сильная, красивая, принесённая на крылышках этих милых скворушек. Пришла весна, но что она готовила и обещала ли избавление от тьмы, никто не брался предсказать, потому что когда проходит одна боль, новая стоит за углом и ждёт своей очереди…