Авто-нлп или...

ПАВЕЛ ВАР
АВТО-НЛП
или заметки о Нейролингвистическом Прогнозировании


ВЕЖЛИВОЕ ВСТУПЛЕНИЕ

Я знаю два слова, два умных слова: объект и предмет. Кроме столь обильного интеллектуального запаса, у меня, как у любого мыслящего тростника, есть несколько более или менее естественных объектов интереса. Один из естественных объектов моего интереса - разнообразные соображения «вокруг современной «фантастики ».

Порой то, что попало в поле внимания и стало объектом интереса, после становится также и объектом пристального изучения. Иногда пристальное изучение обнаруживает объект твоего интереса как бы уже давно включенным в предмет отдельного вида знания. Не так давно  я с удивлением обнаружил, что стиль и структура разговоров вокруг фантастики в целом как бы сами собой складываются в часть предмета специальной околонаучной дисциплины – НЛП, Нейролингвистического Программирования. Забавно, - сказал я, - и попытался посмотреть на все это новыми глазами…

В частности, я перечитал заново ряд текстов из Сети и еще кое-что любезно предоставленное мне воронежским писателем-фантастом  Б. Ивановым. Затем просмотрел и подновил в памяти кое-что еще до меня твердо и ясно расписанное другими…

Настоящий материал в основном посвящен достаточно подробному рассмотрению основных положений трех сетевых дискуссионных материалов на общую тему «фантастика и виды на будущее». Названия материалов - «FUTURE IMPERFECT (будущее несовершенное; будущее незаконченное; будущее несбывшееся)» и «ПЕРЕД НАЧАЛОМ ИСТОРИИ, Заметки пишущего SF», - обе пера Бориса Иванова, а также «НАШ ОТВЕТ ФУКУЯМЕ» Кирилла Еськова.

Идеи и принципы, которые я только что назвал «основными положениями», здесь следует понимать как такие идеи и принципы, которые непосредственно вытекают из сказанного авторами безотносительно к тому, выделяли ли их в качестве «основных положений» сами авторы. К тому же, ни «идей» ни «принципов» в полном смысле слова в рассматриваемых статьях нет: все же дискутивная беллетристика – вовсе не обмен учеными трактатами…

Для облегчения чтения значительная часть цитат из рассматриваемых работ с краткими комментариями автора на эти цитаты будет помещена в концевые сноски, а в основном тексте разместятся сравнительно небольшие обобщающие рассуждения.

РАЗЪЯСНИТЕЛЬНОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ

В Главе I, ВИДУ СВЕРХУ, как то издавна повелось в жанре, автор для почину изыскивает некое противоречие, характерное для дискуссий вокруг фантастики. Под залог такового противоречия автор объявляет сезон охоты на бесеняток (не вполне футурологического) познания

В Главе II, ФАКТЫ, автор более или менее тщательно исследует на первый взгляд неожиданный вопрос: как выглядела бы современная теория/практика познания, если бы ее единственным творцом и использователем был Борис Иванов?

В Главе III, ГРУППЫ ФАКТОВ, автор якобы внезапно обнаруживает, что эта самая современная теория познания «имени Иванова» никак не склеивается в осмысленное целое. Измаявшись в попытке сгруппировать негруппируемое, автор плюет на «научкорректность» и заходит познавательной проблеме во фланг: постанавливает бегло осмотреть не саму проблему, а свои чувства и домыслы относительно ее, клятой. Призрак феноменологии встает над статьей и стоит все время; молча стоит.

В Главе IV, ОБЩЕЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ: КРАТКИЙ ОЧЕРК, в перекрученных чаппаралях футурологических материалов Б. Иванова происходит трудоемкий процесс отлова наличной живности. В конце концов, запыханный охотник ловит нечто, чего там вроде как водиться не должно… Повыпучивав глазоньки на забавную дичь, охотник решает на время оставить этих глупостей и переехать на очередное сафари, - в торжественно-мрачные боры К. Еськова.

В Главе V,  ТЕНДЕНЦИИ, автор долго и со вкусом (хотя и не без присущего ему занудства) рассматривает проявленные в материале Еськова тенденции познания, подводя читателя к несложной мысли: Еськов диссидент от науки, но – увы! - не еретик. В строевых борах Еськова не водятся тенденции познания, в них водится специфика личного стиля миропонимания (диссидентство) безотносительно к познанию как таковому.

В Главе VI, НЕКОЕ НЕ ВПОЛНЕ ОБОСНОВАННОЕ (ЗА ОЧЕВИДНОСТЬЮ) УТВЕРЖДЕНИЕ, автор вкручивает доверчивому читателю, что «конспирологичность» и «научное диссидентство» суть просто-напросто две стороны одной медали. Диалектика, понимаешь… Автор намеренно делает дополнительный акцент на том, что было рассказано в Главе V. Поскольку Глава VI умещается всего в один абзац, прочесть ее все же стоит.

Вы будете дико смеяться… но в Главе VII, ДВА ВПОЛНЕ ОБОСНОВАННЫХ УТВЕРЖДЕНИЯ, автор делает именно два вполне обоснованных утверждения. Во-первых, что все три рассматриваемых работы манифестированы именно как Милтон-модели, то есть до ереси не дотягивают. Во-вторых, в отличие от конструкции еретической, конструкция диссидентская не созидательна, но разрушительна.

В Главе VIII, О ТЕНДЕНЦИЯХ, автор с упорством маньяка в третий раз обращается к связи между комплектом «конспирологичность»-«диссидентство»-«еретичность» и принадлежностью к конкретному типу познания. Причем, автор упоминает все эти типы познания (научный, религиозный, эстетический и этический), но рассматривает Иванова и Еськова только как «научных диссидентов», умалчивая о взаимоотношениях Иванова и Еськова с другими типами познания мира. Отчего автору выгодно допускать такое «провисание звеньев», - утонуло в безмолвствущей феноменологии.

В Главе IX, АВТО-НЛП, ИЛИ, НАКОНЕЦ-ТО, О НЕЙРО-ЛИНГВИСТИЧЕСКОМ ПРОГНОЗИРОВАНИИ, автор позволяет себе сказать то, что мог и хотел сказать с самого начала, - да вот принципы доказательности не пускали. А именно: рассматриваемые критики футурологии говорили вовсе не о футурологии, они «заговаривали» свои личные страхи и комплексы, камлали.
ГЛАВА I - ВИД СВЕРХУ

Подобно теософии в интерпретации Д. Мережковского,  современные прения вокруг фантастики представляются непрерывным «вдохновением общих мест». Такое положение дел не противоречит устоявшимся навыкам воспроизводства письменной культуры и должно бы вызывать все больше эмоции положительные. Обмен «общими местами» надежнее склоняет диспутантов к дружеству, чем к строгому расхождению на «ученые школы». Внимательно читающие фантастику и активно переписывающиеся (в основном через Сеть) знают, что эмоции мнений вокруг фантастики – напротив того, по преимуществу негативные. Чем дальше погружаешься в тексты, тем больше чувствуешь злых импульсов в чувствах и репликах диспутантов, все крепче напряжение отталкивания «другого», «инакомыслящего», «инакоразумеющего», все слабее ощущение того самого, ради чего вообще пишут и читают – чувства радости и удовольствия от прикосновения к произведению искусства, вообще к культуре.

Сослаться на человеческие несовершенства? Можно и на них, универсальных. И все же ни одно из человеческих несовершенств не приходит на сердце «вдруг» и «случайно». Каждое проявленное человеческое несовершенство чем-то понукаемо, чем-то подталкиваемо. Чистый психологизм при этом редко когда применим. А если применить психологизм «не чистый»?

Как и солидный «Дьявол», прячущийся, как известно, «в мелочах», мелкие бесенятки злых эмоций также прикрываются такими современными мелочами, как «принципы». Небезызвестный российский демонолог В. Ульянов полагал, что желтый черт ничем не лучше и не хуже синего черта. Согласен, и не лучше, и не хуже. Рассуждая по аналогии, есть на свете такие мелочи («факты»), которые ничем не лучше «принципов», пускай даже и не хуже. Вот и посмотрим, как сочетаются крупные и мелкие «дэйвилы» в дискуссиях вокруг фантастики, - а вдруг игры бесеняток что прояснят?

Если вы читали рассматриваемые статьи, вы скорее всего убедились: обе работы Б. Иванова – отличные поставщики того, что можно называть «фактами познания», а статья К. Еськова – отменный поставщик «принципов познания», естественным порядком вещей оформляющих дискуссию, разворачивающуюся вокруг современной фантастики. Располагая столь надежными источниками, мы сможем на время отрешиться от самой фантастики и воспарить, оглядеть поле схватки умов сверху…

ГЛАВА II - ФАКТЫ

01. Первым из подмеченных фактов  предлагаю читателю вот какой «сдвоенный факт», который я назову «эпистемологическим» :
а) фантастика работает с идеями
б) если идея, с которой как раз работает фантастика, неловкая или ложная, - фантастика может сбить с толку, а то и крепко обмануть многих читателей, посеять в их головах хаос, замешательство  .

02. Второй факт также как бы эпистемологичен:
- предмет литературы фактически вариабелен, причем то ли объем, то ли структура предмета литературы зависят от идеологической парадигмы общества 

03. Факт «идеологически» либертарианский:
- литература как таковая принципиально управляема – прежде всего на основе совместного решения литераторов .

04. Факт «философски» либертарианский:
- существует «всеобщая история Человечества» как авторефлексия Человечества, рассматривающегося в качестве совокупной личности» .

05. Факт чисто марксистский:
- современное всечеловеческое сообщество разделено на бедных и богатых 

06. Факт мондиалистический №1:
- современная цивилизация имеет общую парадигму мышления и может ее более или менее произвольно менять

07. Факт мондиалистический №2:
- дальнейший ход истории также предполагает обобщенную парадигму мышления и/или обобщенное мировоззрение

08. Факт истинно (идеологически) тоталитарный:
- принципиально возможно и практически желательно направлять мысль всечеловеческого сообщества в выгодную (самому автору? пресловутым «людям доброй воли»? лично и конкретно мне?… П. В.) сторону

09. Факт, проявляющий отношение автора к «идеологии» как к абстрактной системе:
- фантастика работает с идеями (см. факт №1), причем, работает она так, как будто содержит в себе основные средства и осуществляет основные функции идеологии

10. Факт, который следовало бы осторожно назвать «философски раннеантичным»:
- сфера художественного, эстетического включает в себя «все то, что сделано мастерски»

11. Факт , частично фиксирующий этакую структуру современной мечты:
- наиболее акцентуированное мечтание современного развитого человека – мечтание о техническом могуществе…   

12. Сужение предыдущего факта:
- … и в частности – о технических «чудесах», вызывающих, по-видимому, всеобщее искреннее умиление

13. Довольно редкий после контрреволюции 90-го года факт применения въяве теории социалистического реализма в одной из ветвей литературы:
- литература и литераторы - «инженеры человеческой инженерии»; фактически же, литература ставит задачи перед наукой или, как минимум, указывает науке пути развития, а производству – пути внедрения плодов науки и техники

14. Сужение предыдущего факта:
- «классическая НФ» потерпела провал в своем ведущем качестве (см. три предыдущих факта) 

15. Мне трудно отнести следующий факт к конкретному классу. Вероятно, можно говорить о такой себе аберрации смыслов на стыке нескольких сразу философий…
- антропоморфность в литературном размышлении – порок этого размышления

16. Снова факт расхожей нынче эпистемологии :
- литература формирует у читателей «картину мироздания»

17. Факт, подкрепляющий современные материалистические и прочие прогрессистские побасенки об «отчуждении»; в частности, он подчеркивает (якобы) изначальную отделенность «человека» от «природы»:
- Законы внутренней жизни человеческой личности не относятся к «законам природы»

18. Факт чисто методологический (неведомая мне личная методология автора?), устанавливающий, между прочим, нерасторжимую связь между аксиологией  личности и политической волей больших коллективов:
- установление твердой системы общественных ценностей «заканчивает» некую  общественно-политическую ситуацию

19. Факт культурно нонконформистский:
- литература и прогностика все же далеко не одно и то же…

20. Расширение, обобщение предыдущего… но и фактическое повторение факта №1:
- литература – средство моделирования в широком смысле

21. Последний факт, претендующий на шуточный статус «триумфа политики Кота Леопольда», я никак не стану классифицировать, ограничившись воспроизведением прямо в своем тексте -
- последней цитаты из материалов Б. Ф. Иванова:
«Пусть несостоявшийся пророк останется с нами!»
Кстати о цитате:
Бесспорно; лишь бы не в роли пророка! А то, знаете ли, вечно так получается, что основам семейной жизни девушек учат старые девы, курсантов военному искусству – битые на последней войне генералы, а Человечеству пророчествуют те, в которых Глас Божий успешно подменен тихим скулением разнообразно неудовлетворенной натуры.

ГЛАВА III - ГРУППЫ ФАКТОВ

Если не говорить об озарении, о котором любой исследователь разве что втайне вздыхает, то «понять» - почти равносильно «рассортировать», «суметь сгруппировать». Какой же суповой набор мы тут имеем для сортировки-группировки?… Итак…
…некий род искусства имеет предметом искусства множество идей...
…предмет этого искусства, между прочим, недоопределен, то есть, множество идей недоопределено…
…и - этот род искусства у современников формирует картину мира, ясно-красно, – недоопределенную картину мира…
…у ступеней трона, на котором развалилось столь облое открытие, карнавально приплясывают вездесущие либертарианство, чистый марксизм, мондиализм, тоталитаризм…
…как бы походя, но – принципиально, подмигивает из-за кулис событий описание «идеологии как абстрактной системы»…
…прямо по заднику тронного зала отчетливо намалеваны периферические линии картезианства, детский неоплатонизм и подростковый экзистенциализм…
…из толпы придворных идей (как из суфлерской будки) что-то маловнятное шипит авторская наклонность к методам, эксплицирующим ядро социалистического реализма как методологию (см. ранее о «тоталитаризме»), в частности, она пошипливает что-то забавное об установлении нерасторжимой двусторонней связи между литературной и общественной ситуациями, о тяге к исследованию коллективного подсознательного…

…- ЧТО ВСЕ ЭТО ТАКОЕ ЗА МИСТЕРИЯ-БУФФ, porca miseria?! Что это за познавательный кошмар при дворе Короля Мерлина?

В этой Главе я скажу так: это ничего.

Это ничего. Это вообще ничего. Это как бы пустое место. Это никак не складывается в осмысленное целое. Желающие могут проверить: самая дерзкая попытка сгруппировать эти «факты» и «тенденции» в пределах как обычного здравого смысла, так и дерзкой теории, совершенно безнадежна.

Но так говорю я не оттого, что и впрямь набор сей есть совсем и окончательно «ничего», именно и окончательно «пустое место». Я говорю так потому, что в этой Главе факты следовало бы группировать, то есть, отчетливо выразить осмысленный и недвузначный принцип группировки  фактов. Если же такое невозможно (или принцип бессмысленный, то есть, никакой он не принцип, или он осмысленный, но неоднозначный), то описание множества собранных фактов должно носить характер личного впечатления и здесь приведено быть не может. Поэтому заложим-ка в структуру новую Главу -


ГЛАВА IV - ОБЩЕЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ: КРАТКИЙ ОЧЕРК

Ну-с, так какое же общее впечатление автор вынес из этого миленького собрания плодов круто просвещенной и дерзновенно фантазийствующей мысли? С виду - обыкновенный, можно сказать, джентльменский набор околокультурных мифов культурного постсоветского интеллигента. Так-то оно так, да не вполне оно и так…

Все это мифы познания, да, все без исключения. Способ интерпретации исторических, культурных, научных, социальных закономерностей (здесь доставляющий факты познания) отчетливо демонстрирует мифологизированное сознание. Зато мифы эти не вполне классические по типу. В мифе в обычном его понимании и очевидные домыслы, и неочевидные подтасовки фактов или принципов  всегда наверчены над чьей-то лично-коллективной реальностью. Наиболее привычное понимание слова «миф» - как почка лист - скрывает в себе не проговоренное словосочетание: «некорректное продолжение то ли верной, то ли неверной, но отчего-то приемлемой мысли далеко за пределы ее естественной применимости» или «некорректная интерпретация несвязного ряда реальных событий несведущими или неразвитыми, примитивными людьми». Так нас учит европейская (либертарианская) гуманистическая наука как таковая, которая Едина, и у которой какие-нибудь Фрезер с Лихачевым, - Пророки ея.

Конечно, миф есть нечто решительно иное, чем то, к чему нас приучали с самого светлого советского детства. Однако, это теперь не принципиально.

Можно бы также заметить, что «в логике философии жизни «примитивность» - это почти комплимент, синоним неотчужденной витальности, которая еще не успела опосредовать себя дифференцированными формами «высокой культуры» . Однако, и это теперь не принципиально.

Можно бы сделать также вот какое весьма плодотворное замечание: «для преобразования литературной теории среди прочих детерминант развития характерен перевес именно социальных факторов над когнитивными (правило, сформулированное для дисциплин с высокой степенью когнитивной неопределенности) ». Однако, цитируемая работа посвящена явлению (в частности, литературного) формализма, а резать правду-(простите!)матку нынче в очередной раз не в ходу. Кроме того, это также почти не принципиально.

В этой Главе принципиальны не мысль, не тезис, но ощущение, впечатление. Так уж Глава задумана. Вот и рассмотрим ощущение.

На языке теории множеств «чувство» можно не без дерзости назвать «унарным отношением ». Чувство – порождение связи познающего субъекта с объектом, воспринимаемым как нечленимое целое. На том же языке «ощущение» тогда следовало бы формально назвать «бинарным отношением». Хотя по существу оно есть не вполне отношение, скорее результирующая двух унарных отношений. Ощущение - этакая «векторная сумма двух чувств», второе (во времени) из которых вызывается познаваемым объектом, а первое – неким ранее познанным и хорошо запомнившимся объектом.

Второй объект у нас – так и не сгруппированное множество «фактов» из материалов Б. Иванова. А каков первый объект?

Намека ради приведу вполне репрезентативное множество цитат .
- Суждения  - это  близкие родственники сравнений
- Суждения  часто   появляются  под  прикрытием  наречий
- Если существительное   невозможно  увидеть,   услышать,  потрогать,   понюхать  и попробовать на вкус, короче говоря, если  его невозможно положить в тележку, то это существительное - номинализация . Нет  ничего  неправильного в  номинализациях  - они могут  быть  весьма полезными,  -  но  за  ними   скрываются  огромные  различия  между  картами реальности людей (…) Превращая процессы в вещи,  номинализации,  возможно, являются  единственным  сильно  вводящим  в заблуждение лингвистическим паттерном.
- первый шаг (в восстановлении раппорта , П. В.) - поставить под сомнение модальный оператор
- Использование "должен"  на уровне способностей  часто воспринимается как упрек: вы обязаны  уметь делать это,  но не можете,  так вводится совершенно неуместное чувство  провала. Использование  "должен" таким способом с  самим собой или с другими людьми является превосходным способом вызывать мгновенно чувство вины  (потому  что  правило нарушено), создавая  искусственную брешь между  ожиданиями  и  реальностью
- Если вы ставите под сомнение обобщение , преувеличивая  его достаточно убедительно,  то  человек, который  его  высказал,  скорее  всего  прекратит защищать противоположную точку зрения. Обратная связь, предоставленная вами, показала ее абсурдность. Он станет более сдержанным, если вы оккупируете его крайнюю позицию более убедительно, чем он сам. Смысл  универсальных  квантификаторов   можно выяснить,  попросив  найти контрпример
- Пресуппозиции … У всех  нас есть убеждения  и  ожидания,  возникшие  из нашего  личного опыта, без них  жить  невозможно.  Так  как  мы  вынуждены  делать некоторые предположения,  то  они  могли  бы  быть  такими   предположениями,  которые предоставляют  нам  свободу,  выборы  и  удовольствие  в  этом  мире,  а  не предположениями, которые ограничивают нас. Мы часто получаем то, что ожидаем получить. Базовые   предположения,  которые  ограничивают   выборы,   могут  быть подвергнуты сомнению. Они  часто  прячутся в вопросах, начинающихся со слова "почему"  (…) Пресуппозиции обязательно содержат нарушения метамодели, которые требуют  сортировки
- Метамодель   удерживает вас в состоянии аптайма . Вам нет необходимости погружаться внутрь себя и искать смысл того, что вы слышите, вместо этого вы просите  говорящего  выразиться  более  конкретно. Метамодель  вскрывает  ту информацию,  которая  была  упущена, искажена  или  обобщена.  Милтон-модель (модель, основывающаяся на туманных значениях слов, прием подталкивания оппонента не к оценке смысла сказанного, а к самостоятельному выбору смыслов, П. В.)  является  зеркальным отражением  метамодели, она  представляет  собой способ построения предложений, изобилующих  упущениями, искажениями и  обобщениями
- Если  некоторое поведение выглядит  неадекватным ситуации (рефрейминг  контекста, П. В.),  часто  это означает, что этот человек находится в состоянии  даунтайма  и  реагирует  на внутренний  контекст,  который  не соответствует внешней ситуации
- Рамка результата . Ситуация оценивается в терминах  результата. Во-первых. определите свой собственный результат и убедитесь, что  он хорошо сформирован. Выражен ли он позитивно? Находится ли он под вашим контролем? Достаточно ли он конкретен и правильно ли  выбраны  размеры результата? Каково  подтверждение  того,  что результат  достигнут?  Есть  ли  у  вас  ресурсы,  чтобы  выполнить то,  что задумали?
- Рамка экологии. (…) Как  мои  действия встраиваются  в  более  широкую   систему? (…)  Уважают ли они целостность других  включенных в ситуацию людей?
- Рамка "как будто". Эта  рамка  является  способом  креативного  решения  проблем,  который заключается в том, чтобы  притвориться,  будто  что-то уже  произошло. чтобы
исследовать возможности. Начните со слов. "Если бы это уже произошло..." или "Предположим, что."
- Рамка воспроизведения. Эта рамка  проста. Вы повторяете информацию, имеющуюся у вас к  данному моменту, воспроизводя при повторе ключевые слова и тон голоса других  людей . (…) Воспроизведение  полезно  для открытия дискуссии,  для того,  чтобы ввести в курс дела  новых  людей (…), помогает построить раппорт и оказывается бесценным подспорьем  всякий  раз,  когда он  утрачен,  оно  делает более  ясным  пути дальнейшего продвижения.
(…)

Сказанного более чем достаточно и поэтому я не без сожаления опускаю пространные и преинтересные цитаты о «ключах доступа». Хотя бы оттого, что «Рассказывание  историй требует не только владения Милтон-моделью,  но и других  умений.  Присоединение (к «будущему», П. В.) и  ведение,  синестезия,  якорение,  транс  и плавные переходы  - все это  необходимо для того,  чтобы  рассказать хорошую историю» . Даже если и не проводить в рассматриваемых текстах разыскание отпечатков этих фундаментальных приемов НЛП – в целом совершенно очевидно, что система когнитивных «фактов» в материалах Б. Иванова есть не что иное, как структурные узлы этакой ловко  скроенной «текстовой модели» НЛП-шного сеанса, проводимого автором с неопределенным числом получателей.

В свою очередь, на уровне чувства аналогии это означает, что рассматриваемые материалы (2 статьи Б. Иванова как часть целого) не есть изложение некого итогового результата познавательной деятельности автора, не есть его открытый спор с реальными или домышляемыми оппонентами по поводу каких угодно опыта, теории или принципов, не есть даже очерк распространенных взглядов, - а точно и именно одно из двух:
- попытка (вряд ли осознанного до конца) давления на (под?)сознание читателя не средствами науки или литературы, а средствами НЛП
- попытка самозащиты от неких неумолимо язвящих фактов путем публичного самоодурманивания, публичного переоформления сомнительных (для себя самого) фактов средствами все той же НЛП в познавательно приемлемое целое

Я лично склоняюсь ко второму варианту. Пока. Тем более, что «разочарование, как любит  говорить  Роберт  Дилтс,  требует  тщательного   планирования.  Чтобы разочароваться   по  настоящему,   вы   должны  зафантазировать   со   всеми подробностями все то, что вы хотите »

Не знаю, нужно ли выбирать из этих двух. Отлова бесенятки по имени «НЛП» в густых кустарниках фактов познания Б. Иванова само по себе достаточно для того, чтобы обратить наконец взор к тенденциям познания, то есть, к тексту статьи К. Еськова. А там посмотрим…

ГЛАВА V - ТЕНДЕНЦИИ

Множество тенденций зачастую сопутствует множеству фактов, то ли подчиняющихся тенденциям, то ли складывающихся в тенденции. Множество тенденций «объемлет» факты, собирает разрозненные вкрапления фактов в относительно ясно расчерченную картину мира. Вместе с тем , допустимо рассматривать тенденции и по отдельности, как бы в отрыве от фактов. В настоящей Главе мы рассмотрим две тенденции, доставляемые нам Кириллом Еськовым его статьей «НАШ ОТВЕТ ФУКУЯМЕ - «История человечества завершена? — Не дождётесь!» - и постараемся понять, отчего именно эти тенденции в рассматриваемом объекте интереса живут «шерочка с машерочкой»?

В Главе 1,  «ПОПЫТКИ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОГНОЗА»,
я бы выделил  вот что.

Пожалуй, в первой Главе ключевым словом, маркирующим тенденции, стоит назвать слово «беллетристика».

Автор говорит о прогнозах, нигде не различая, не разделяя «прогноз» и «предвидение», - весьма разные, все же, вещи. В рассуждениях 1-й Главы не проведена хотя бы полупрозрачная граница между прогнозом узко профессиональным (внутри определенного рода или вида знания), прогнозом культурным, социальным, политическим и так далее. Достаточно культурная речь  и богатая фактология, употребляемые автором, не позволяют усомниться в том, что он вполне способен различать (в том числе и различать филологически) явления, не сводимые одно к другому, существующие в различных полях смыслов. Если же такого разделения автор не делает, то следует думать, что для него (в пределах статьи) рассматриваемые явления не разделены принципиально. В таком случае, единственным видом словесности, в котором допустимо исследовать (как минимум, исследовать - описывая) все эти феномены, не выходя при том за рамки здравого смысла, может быть только и именно беллетристика. Так что слово «беллетристика» упомянуто автором если и походя, то очень даже не случайно.

Итак, есть ряд феноменов (истории и техники) и есть обобщенный инструмент исследования - беллетристика. Добавим еще, что наличие общеприменимого инструмента исследования означает явно или неявно, осознанно или подспудно, избранную методологию исследования. С чем же мы сталкиваемся, обнаружив ряд феноменов и соответствующие некоторой методологии обобщенный метод их исследования? В таком случае мы сталкиваемся с так называемой «познавательной ситуацией». Какова познавательная ситуация, описываемая в материале и соответствующая намерениям К. Еськова? Ответ на этот вопрос я конечно же оставляю на более позднее время.

В Главе 2,  ПОПЫТКИ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГНОЗА,
делается шаг вперед как в развитии основной мысли автора (про ответ Фукуяме), так и в сближении изложения с вырисовывающейся познавательной ситуацией.

Сама Глава проводит ровно две мысли: «техника зачастую опережает фантастику» и «хорошая аппроксимация может компенсировать скудную базу рассуждений»

Познавательная ситуация, в которой действует автор, несколько уточняется. Несколькими штрихами упоминается возможная методология. Таковая базируется на теории то ли прогресса, то ли регресса Человечества – и явно ни на какой иной платформе. В каждом из вариантов базовой платформы возможных методологий несколько и более ничего определенного сказать пока не удается. Относительно беллетристики как обобщенного способа (метода) работы в познавательной ситуации уточняется, что она прилагалась и, по-видимому, будет и далее прилагаться преимущественно к трем секторам: политика, наука и техника, война.

В Главе 3,  ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА КАК ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ТЕХНОЛОГИЧЕСКИХ РЕВОЛЮЦИЙ,
в произведении, состоящем из «классических семи глав», от третьей Главы следует ожидать прорыва в формировании познавательной ситуации. Так оно и оказывается.

Во-первых, в ней уже зафиксирована методология исследования «будущего» как прогностической модели, - это сциентизм. Правда, пока нельзя полностью исключить и сильных влияний извечного сателлита сциентизма - деизма.

Несмотря на то, что о методе (беллетристике) в Главе вроде бы не сказано ни слова, уточнен и метод. Уточнение метода проявлено этак вскользь, не уверен даже, что сам автор осознал, что его основной метод как бы помимо его воли уточнен. Корень нашего рассуждения об окончательном формировании метода вырастает из имени Фукуямы .

Бесспорно, имя «Фукуяма» значится в заглавии статьи. И все же из этого мало что следует в наши времена, когда хорошим тоном считается все сравнивать со всем и все всему уподоблять. В основу своей концепции конца истории Фукуяма положил фактически неомарксистскую переделку «классической» христианской эсхатологии. Кстати сказать, по-видимому, мало кто знает, что христианская эсхатология основывается вовсе не на «втором Пришествии Христа». Мало  показалось, понимаешь, решил зайти еще разок… Само второе Пришествие для христиан только следствие. Христианская эсхатология основывается на достаточно явно прописанном и в Апокалипсисе и в творениях Свв. Отцев принципе, не имеющем никакого специального отношения к христианству. Это принцип «естественного исчерпания внутрисистемного процесса в силу достижения поставленной (заключающейся в самой структуре системы) цели системы или же в силу исчерпания возможностей достижения таковой».

Действуя в поле более узких смыслов, возможно, следовало бы сказать о пространстве диалога человека и Бога. Если уж человек решил свернуть диалог с Богом (а явно к тому идет), то и пространство диалога – История - исчерпывается, исчезает. Но не с атеистами, агностиками и сциентистами  такой разговор…

Можно бы упомянуть и о том, что История (как процесс) обоснована пока лишь до тех пор, пока есть свобода выбора. Достаточно ясно видно, что кроме свободы участия в антиталибской коалиции, предпочтения Иванова Еськову или свободы выбора Сникерса перед Памперсом никакой свободы человеку и Человечеству уже и не остается. Но не с теми так разговаривать, кто всю свободу полагает в неотъемлемом праве культурного человека на высвобождении своего ума из под любой идеологии и – как неожиданное следствие – от мировоззрения как такового.

Можно бы привести совсем элементарное соображение: « (…) смысл – это то, что находится за пределами события. Смысл всегда «вне». Если у истории есть смысл, значит, история должна иметь свой предел: иначе у нее не будет того «вне», той Цели, которая оправдывала бы собой весь ток истории (…)  », а значит - « (…) у истории есть замысел, есть Смысл. Но если мир делает себя закрытым для Замысла, – то история кончается. Прекращается движение к смыслу, за свои пределы (трансцендирование). Мир перестает перерастать самого себя. Если мир не стремится за свои пределы, – он гниет и исчезает. Так акула, остановившись, тонет. (…)  ». Но и такие слова не для тех, кто искренне уверен, что философия есть всего только удобный способ обмануть власти и в итоге не попасть на рытье канав или мытье пробирок…

Однако, в таком случае, придется добавить также вот еще что « (…) Значит – проблема эсхатологии в нас, в нашей иерархии ценностей. (…) Это реализм категорического императива Канта («поступай так, как если бы твоя воля стала бы законом для всей Вселенной, чья история начинается лишь с этого момента»). Эсхатологическое уточнение кантовской формулы таково: если твоя воля, будучи злокачественной, действительно станет законом для всей Вселенной, – то история Вселенной этим моментом закончится (…)  ». Такие слова, правда, нынче говорить не принято, тем менее принято к ним прислушиваться. Поэтому о том, что вовсе не Фукуяма от скуки придумал феномен конца истории, я скажу иначе, ближе к моральной проблематике фантастики.

« (…) Размышления о том, что мы должны жить ради блага грядущих поколений – это размышления, пригодные разве что на скотном дворе. Там тоже счастье отдельного индивида обеспечивается тем, что молокоотдача стада со временем становится выше. В этом случае философия истории превращается в философию животноводства (…) Смыслом Истории и жизни может быть только такой смысл, который был бы достижим и дарован каждому из поколений, каждому из людей. Этот смысл должен быть и вне истории, и в то же время должен быть постижим и достижим из любой ее точки (…)  ».

Поэтому просвещенному сциентизму необходимо уже в самом начале формирования рассматриваемой здесь  познавательной ситуации отождествлять цивилизацию с культурой в ее «классическом» понимании: технологии плюс искусство. Так Кирилл Еськов и поступает в третьей Главе. В ней, кстати, автор вводит вот какую мысль: «историю человечества вполне правомочно рассматривать как последовательность технологических революций». Тем самым отождествляется «Человечество» с «Цивилизацией», а за основу последней берется преимущественно Западная, техногенная Цивилизация. Основа рассуждений автора о «прогрессе» (или пусть только о «поступательном движении») – «качество жизни», вполне сводящееся к количеству съеденного плюс к длительности жизни. В результате и «цивилизация» и «история» рассматриваются как нечто техногенное исключительно потому, что за основу рассмотрения принимаются именно «параметры техногенности», - и получается небезызвестный circulus viciosus.

Однако, наше смысловое затруднение, конечно, вовсе не в логической или методологической ошибке автора. Затруднение заключается в инстинктивной коммунистической реалистичности мышления мнимых оппонентов – Еськова и Фукуямы.

Для ортодоксальных коммунистов общество есть догматически реальный сплав таинственного «материально-технического базиса» и не менее таинственной «надстройки». Для интуитивного неомарксиста (в смысле философии истории) Фукуямы – тоже. Очевидная стагнация (Западного) общества в базисе для него строго логически (в рамках марксистской логики устроения и истории общества) равнозначна стагнации и воспоследующей диссимиляции целого, всего общества. То есть, стагнация в базисе равнозначна концу истории. Но ведь и для его оппонента, тоже инстинктивного неомарксиста, - Кирилла Еськова, реальная ситуация в мире типологически аналогична! Фукуяма говорит о достижении цели, то есть, об исчерпании «живых сил» базиса. Еськов возражает ему так: живые силы базиса еще далеко не исчерпаны: базис жил, базис жив, базис еще поживет! Да и надстройка вроде обновилась и  бодренькая такая… То есть, цель общества не достигнута и поэтому конца истории не предвидится.

Тут-то и случилось уточнение метода, ранее прикрытое встречным залпированием то философизмами, а то и варваризмами. Применяемая по преимуществу (в силу методологического выбора обоих оппонентов) к элементам базиса, беллетристика сужается до журналистики, все явственнее обретая жанровость «репортаж»; впрочем, порой отчетливо проявляется как бы «объемлющий» репортаж жанр - «проблемная статья».

Методология, в рамках которой применяются вновь определенные жанры, преимущественно составляющие метод исследования-описания, напомним, - определена уже в начале Главы (варианты сциентизма) и по ходу ее уточнена автором, то есть, сужена. Это современная модификация нео-, а точнее - евромарксистских взглядов на устроение общества, шире - Человечества и, следовательно, на Историю.

Итак, познавательная ситуация конституирована вполне. Объект интереса и исследования – «базис общества», методология – неомарксизм, метод – журналистика. С этого момента любые разговоры о «фантастике как литературе» в рамках материала и Кирилла Еськова и его оппонентов по цеху мною будут попросту игнорироваться.

В Главе 4,  МАГИЯ КАК ВЫСШАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ СТАДИЯ ТЕХНОЛОГИИ,
автор успешно преодолевает первый  системный тупик рассуждений.

Широко известно, что ситуация прорыва, перехода количества в качество  неотделима от перехода мысли к «предельной точке», к объекту, который не принадлежит к ряду (последовательности и пр.) рассматриваемых объектов содержательно, но завершает этот ряд логически. Вполне резонно и нисколько не противоречиво, что логический предельный переход в множестве технологий приводит нас к магии .

Как читатель я получил бы от этой Главы истинное удовольствие, но – увы, теперь я не вполне читатель. А вот как исследователь сформированной автором познавательной ситуации я полагаю, что данная Глава почти пуста и всего только выводит нас к следующей Главе, ничего специально важного, собственно, и не говоря. Однако насколько же по-человечески интересно то самое «не интересное принципиально»!

Методологически в Главе говорится только две вещи, да и то, первая сказана в окончании предыдущей Главы. В рамках используемой методологии дотошному Кириллу Еськову никак не пройти мимо того, что в чреде технологических революций очередной «переход количества в качество» и неизбежен и попросту обязан корениться именно в технологиях информационных. К тому же если весь предыдущий («до-революционный») ход вещей как бы вводил нас внутрь информационных комплексов, то следующий обязан (опять «как бы») вернуть нас назад: обеспечить прямое воздействие «информационных объектов на объекты материальные». Кирилл Еськов говорит, что таким образом им вроде как вводится магия… Ошо, впрочем, тоже так говорил.

Думаю, давно уже назрела нужда публично оговорить нечто не вполне очевидное для современного, крайне бессистемно образованного человека. Прямое воздействие информационных объектов на объекты материальные вовсе не есть «магия» sensu stricto, как то стало привычным думать.

В строгом смысле слова магия есть совокупность приемов установления персональной связи человека с нематериальными существами. Цель магии - использование их (не-  или ино-материальных существ) возможностей в своих утилитарных целях, достижение личной пользы, несоразмерной личным заслугам, реальному статусу. Причем, этакий «словесный и ритуальный элементы» магии (заклинания, пляски и пр.) в самой магии если и существенны, то в наименьшей степени. В магии наиболее проявлены и выражены два строго личных элемента:
- противопоставление себя, своей воли, своих нужд нормальному, законному устроению мира (мне чаю не пить, или миру пропасть?) и
- согласие на взаимовыгодную связь с «подозрительными элементами», - духами и пр.

И в психологическом смысле, и в смысле структуры ситуации магическая ситуация неотличима от (для примера только говорю!) ситуации шпионской. Самостоятельно инициативный шпион ищет контактов с представителями иностранных спецслужб дословно при тех же предположениях и в таких же обстоятельствах, что и практикующий маг, по собственной воле доискивающийся связей с иномирными существами: поиск незаконной (с точки зрения общества), не заслуженной  личной выгоды.

Несколько сужая сектор рассмотрения, можно уверенно сказать, что маг только и настолько маг, насколько в его душе (сознании, системе ценностей и пр.) еще до момента вступления в магическую связь отпечаталась сущность его будущих иномирных компаньонов, а правильнее сказать, - партнеров по мистическому бизнесу. Само выкликание магом неких слов, производство телодвижений и пр. имеют смысл не более глубокий, чем использование шпионом шифров и паролей. Никто ведь всерьез не думает, что в начертании шпионом (допустим) условной метки на фонарной тумбе (вызов резидента на личную встречу) есть что-то запредельное, таинственное и непознаваемое! Словесные формулы мага слышны его надмирным товарищам вовсе не потому, что они что-то специальное означают, а потому, что их произносит «свой», тот, от которого этого ожидают в принципе.

Таким образом, никакого «прямого воздействия информационных объектов на объекты материальные» в магической ситуации нет точно так же, как нет никакого «прямого воздействия» пароля вызова резидента на связь с украденными в недалеком будущем чертежами стратегического аэродрома в ситуации шпионской. Для нас даже мало важно, верим мы в связь с иномирными существами , или не верим. Так же не важно, как не важно, верим ли мы в существование шпионов. Важно, что если только вообще, хоть бы в целях диалога допустить магическую ситуацию как реальность - пусть даже и условную реальность, - то всегда стоит говорить о типе «трансмирной сделки», об условиях конкретного бизнеса и о последствиях заключенного контракта. Совсем полно и точно говоря, все дело в том, что именно и насколько неотменимо произойдет с самим магом и его окружением post faсtum, а вовсе не в том, насколько шустро силами привлеченного джинна будет разрушен город или построен дворец.

В этом, прямом и точном, смысле Кирилл Еськов и впрямь наблюдает магию внутри человеческой Истории. Он ее именно наблюдает, он ее наблюдатель, он не ее «пониматель». Он замечает ее вовсе не там, где она есть. Вопросы о том, какие авианосцы и отчего оказались вдруг потопленными, какая страна и отчего нежданно-негаданно потерпела поражение и все такое прочее, - все эти вопросы имеют ненаблюдаемо малое значение по сравнению с тем, как именно будут реагировать японцы, американцы и всякие прочие шведы на изменившуюся, послевоенную ситуацию в мире. Что они сочтут справедливым поворотом событий? что несправедливым? где они будут искать причины «несправедливости»? как выстроят личное поведение в связи с этими справедливостями и несправедливостями? - и так далее. Совсем уже точно произнося вопрос, - как измененная ситуация послужит укреплению (или ослаблению) диалога людей с Высшими Ценностями Истории? Около двух с половиной миллиардов человек тут сказали бы о диалоге с Богом. Еще иначе подворачивая, - как странно и неожиданно обернувшиеся события Истории послужат общечеловеческому осознанию смысла Истории? Ибо неосознавание смысла Истории приводит нас очень близко именно к концу Истории…

Таким образом, вопрос о том, «кто этим всем управляет», - и впрямь вовсе не вопрос: «всем этим» управляет Кирилл Еськов. Я, ему оппонирующий, также «всем этим» управляю. И Борис Иванов «всем этим» управляет. Наше с Кириллом Еськовым, Борисом Ивановым  и всеми прочими насельниками земного шара управление неординарными поворотами Истории столь мощно и неотменимо, что искать еще каких-то жидомасонов и прочую «мировую закулису» просто смешно.

Но если все же хочется поискать?…

В Главе 6,  ОБ ИСТИНЕ, ЧТО ЛЕЖИТ ЗА МАГИЕЙ,
наконец происходит второй прорыв. Кирилл Еськов «приращивает измерение» и свободно пролетает НАД вторым системным тупиком своих рассуждений. По его мнению, сам факт попадания Истории в тупик – это несомненный признак если не окончательного совершенства, то уж как минимум – полноценности, «взрослости» .

Как и положено хорошему интеллектуальному детективщику, Кирилл Еськов получает свой главный результат в последней Главе основного текста. И ему, и очень многим читателям его преинтересной статьи, наверняка покажется, что главный результат есть именно тот, который явно вкладывается в авторские слова – «А мы вроде как уже выросли…». Я согласен с тем, что главный результат может быть описан названными выше словами, но вижу этот результат не только совершенно иным (отнюдь не выросли, напротив того…), но и лежащем в совсем другом секторе смыслов.

Сначала небольшое отступление.

Лет тому уже за 70 симпатичные путешественники под брэндовую музыку папы Дунаевского весело распевали:
Спой нам, ветер, про славу и смелость
про ученых, героев, борцов,
чтоб сердце загорелось,
чтоб каждому хотелось
догнать и перегнать отцов.

Широта художественного обобщения вроде бы несколько чрезмерная. Все таки прогулка в Патагонию не вполне тот импульс, переживая который так уж естественно возжаждать не простого чего, а  поди ж ты! - «догнать и перегнать отцов». Так ведь и не логика быта двигала событиями! Герои искали пропавшего капитана Гранта. Они старались спасти близкого человека в ситуации почти безнадежной. Именно возвышенная безнадежность предприятия плюс отчетливо гуманный аспект происходящего нормализовали эстетическую ситуацию всего произведения (не только песни, конечно), вводили ее (эстетическую ситуацию произведения как целого) в пределы эстетики юношеского порыва, в эстетику мужания.

Метафорически (и практически тоже) жаждая прикосновения к лучшим образцам, желая наследования лучших примеров, герои Жюля Верна демонстрируют как раз именно свое взросление, не-детскость, свое возрастание не только в уме и ловкости, в приспособленности к миру, - но и в духе. Пусть дух, в котором возрастают герои «Детей капитана Гранта», и не есть «дух» в прямом смысле и с маленькой буквы, - то есть, религиозное чувство. Ничего, добрые порывы человеческого поведения всегда ведомы Духом в прямом уже понимании. Добрые порывы всегда направляются Духом Святым. Так что и в этом смысле герои Жюль Верна мужают, становятся «мужами», обретают свою virtus – в том числе и virtus Cristianorum. В рассматриваемом произведении virtus персонажей есть модификация абсолютно высшей мирской ценности христианства – положить душу свою за други своя.

Только стоя у края (когда метафорического, а когда и вовсе не метафорического) жертвенника можно сделать шаг вперед в развитии своей «человечности», возмужать, возрасти в духе. Простите, конечно, за общее место…

А чем пожертвовали те персонажи человеческой Истории, от лица которых и к которым обращает свое преинтересное исследование Кирилл Еськов? Смею быть уверенным, что именно то, в какое положение поставлен в статье личный виртуальный переключатель: «жертва принесена» – «отказ в приношении жертвы»,-  именно это окончательно формирует познавательную ситуацию, внутри которой и формальные средства (язык, логика, факты) и концепции сплавляются в целое. У Еськова переключатель стоит… в третьем положении - «отстаньте со своей жертвой, зануды!»

Впрочем, сказанное очень многими будет принято если не в штыки, то с тем несколько надменным снисхождением, с которым гуманные сциентисты воспринимают вообще все трансценденции в тот момент, в который – словами С. Булгакова говоря – трансценденции становятся имманенциями. Коли так, то прошу снисхождения и к следующим, необходимым, по-моему, уточнениям.

Застарелому алкоголику не понять человека, никогда не испытывавшего патологической тяги к спиртному. Веселому «бабнику по жизни» не понять того, кто предпочитает единолюбие. Душе компании, блестящему болтуну диким покажется утверждение о том, что в некие пренеприятные времена каждый даст отчет «во всяком слове пустом». Обобщая, скажу, что вообще «причастность к качеству А» напрочь лишает возможности понять, почувствовать смысл и вкус «обладания качеством не-А», узреть чувственный образ своей втянутости в это противоположное качество. Около полутора миллиардов людей знают сей вроде бы абстрактный факт под именем «невозможности зрения своего греха для того, кто во грехе том не раскаялся», - пусть поначалу даже формально раскаялся, сухо юридически. Все монотеистические религии в быту верующего делают особый упор (как ни парадоксально) вовсе не на строгость соблюдения догм и норм, а на непрерывный труд по изысканию и увидению своих грехов.

Ситуация с видением своих грехов (в том числе и грехов познания, этаких «когнитивных грешков») в высшей степени парадоксальна. Если мысленно следовать христианству, то будучи во грехе – как грех тот увидишь? А не увидев – как преодолеешь? Не стану утруждать читателей мало важными для сциентистов подробностями и сразу скажу, что оптимальное начало пути преодоления «нераскаянного сознания» - момент личной жертвы, какую уж в силах принести конкретный человек. Но еще даже и перед принесением жертвы крайне важно сразу сказать нечто неприятное и далеко не для всех приемлемое: «я – не прав». Возможно, я теперешний даже и не в силах точно осознать, в чем именно и как именно я не прав. И все же то, что я чаще всего не прав, я говорю громко, как бы «и граду и миру». Именно с признания своей ограниченности в правоте начинается путь «очищения и расширения сознания», - простите уж за глупый оккультный термин. Зато суперраспространенный термин этот позволяет надеяться хотя бы на первичное понимание.

Сказав это, я наконец могу окончательно оформить познавательную ситуацию, в которой работает Кирилл Еськов. Теперь нет нужды упоминать о любимых мною «объектах» и «методах», даже и «методологии» утрачивают ценность в познавательной ситуации, основной характеристикой которой смело можно назвать нечто с виду узко личное, но притом ясно и несомненно общераспространенное, общезначимое. А именно - 
(научно-?) нераскаянное сознание участника познавательной ситуации.

Автор совершенно недвусмысленно заявляет: да, мы во многом промахнулись, и все равно мы – уже взрослые. Вот это-то «все равно» и закрывает дело. Именно так и говорят вхруст обсоплившиеся завсегдатаи окрестных луж, вечно бронхитные адепты воробьиного гама, круто золотушные верноподданные белого шоколада: а я все равно… - далее неважно. Важно, что они «все равно…». В частности, они «все равно» верят в волшебников, в магов, в руны и прочую *** - слово подставьте сами.

Если ребенок верит в свои детские трансценденции – это хорошо, это поднимает мысль ребенка за грань калош и коклюша. Это мило, наконец. Если во всякое такое верит номинальный взрослый – это *** - слово подставьте сами.

Счастье для нас, что магии в понимании Кирилла Еськова нет, не было, не будет и быть не может в силу самой сущности нашего мира. Однако, кое-какая магия все же есть, она всегда с нами. Как только в недовыросшей душеньке (допустим даже – случайно…) отобразится поганый облик одного из нечистых надмирных существ, так сразу душенька та будет услышана и практически неотменимо занесена в «United DataBase Того Еще Мира». Засрать планету средствами науки м техники - полдела. Если – не дай Бог! – я хоть сколько-то прав, то уже полтора столетья как засираем и планету и ноосферу (простите, опять же, за глупый оккультный термин!) средствами магии.

В засирании планеты и ноосферы средствами магии также коренится, конечно, некая новая познавательная ситуация, вытекающая из ситуации нераскаянного сознания. Поскольку я знаю два слова, два умных слова, - предмет и объект, то так и тянет занести блистающие «предмет» и «объект» над беззащитной познавательной ситуацией, ними ея с хрустом разъять, покопаться и восторжествовать… Не буду я этого делать. И без «объекта» и «предмета» известно, что это за познавательная ситуация, две тысячи лет как известно. А если совсем уж точно, то что-то около двух с половиной тысяч лет известно, с самого Пророка Исайи известно. Только сциентисты о том забыли. Ну да и ладно, имеют право на забывание. Все же в свободной стране живем!

Но коли уж всякий имеет полное право реализовать свое полное право, то остается только вздохнуть и заглянуть в Главу 7-ю, в «НЕОБХОДИМЫЙ ПОСТСКРИПТУМ». В приложениях среды WINDOWS (впрочем, возможно и в «полуоси» также, не силен, увы…) словом «постскрипт» обозначается специфический тип файла, позволяющий напрямую управлять принтером. Интересно, какое же «прямое управление» и каким именно «принтером» мы увидим?

В Главе 7, НЕОБХОДИМЫЙ ПОСТСКРИПТУМ,
автор изящно посылает основные мысли своей статьи на три веселых буквы и впадает в ситуацию, от которой ему в силу преинтересных причин «невозможно отказаться».

Не могу не привести текста этой Главы целиком, впрочем, он невелик:

«Представьте себе, что в некоей отдаленной местности потерпел аварию инопланетный космический корабль, и перед вами поставлена задача скрыть - из высших государственных соображений - сие происшествие. Принципиальных вариантов тут два; их можно условно назвать "советским" и "американским". По первому варианту следует всё засекретить: обнести полмиллиона гектар колючей проволокой в шесть ниток, из свидетелей кого можно — изолировать, кого нельзя — посадить под подписку о неразглашении, дополнить инструкцию для цензоров восемью новыми позициями и т.д. По второму же варианту сообщение надо как можно быстрее закинуть во все СМИ, непременно сопроводив его: развернутым комментарием председателя Всемирной Уфологической ассоциации Шарля Атана и писателя Казанцева; эксклюзивными воспоминаниями поп-звезды Дианы Кул (в миру Анюта Распрыскина) о том, как она на заре туманной юности залетела от пришельца с Альтаира; репортажем с совместного митинга бритоголовых из "Голубой свастики" и Биробиджанского казачьего войска, требующих отставки президента, "окончательно продавшегося инопланетным евреям"; дальше следует, помянув вскользь Лох-Несское чудовище и наскальные рисунки с динозаврами, плавно перейти к поистине неисчерпаемой теме Новой хронологии (обсудить, к примеру, гипотезу о том, что на самом деле Фоменко и Ньютон - одно историческое лицо: оба крупные математики, оба занимались толкованиями "Апокалипсиса", у обоих на этом деле поехала крыша)... Стоит ли уточнять, какой из двух способов сокрытия правды эффективнее?

Я это к чему? Что-то многовато в последнее время развелось публикаций о магии, причем одна другой глупее. И кто только не берется рассуждать на эти темы — и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник... вот и я решил вдруг внести посильный вклад... К чему бы это?»
(конец цитируемой Главы)
********

Итак, автор умно и не без приятного изящества мысли резко отстранился от расследования роли магии в последней технологический революции и от изучения структуры этой самой магии перешел к туманным намекам. Какому-то «qui», дескать, явно «prodest», - скрывать прямое участие магии в делах Человечества. Кому это «prodest» – не сказал. Вскоре поймете, почему.

Если поверить партайгеноссе Штирлицу и предположить, что более всего запоминается сказанное в последнюю очередь, то выходит, что и Фукуяма тут не очень-то и при чем, и сама магия в статье вещь проходная, почти очевидная, обыденная, даже скучная. Но уже шуршит и дышит у нас за спиной какая-то не «мировая» даже - «надмирная закулиса», говорить о которой автор в предыдущей Главе вроде бы великодушно и политкорректно отказался. Что за поворот такой? Куда исчезли «тенденции», точнее, - отчего они не проявились, резко обесцененные появлением «закулисы» как беллетристического Deus ex machina?

Тенденции как раз не исчезли и не обесценились, а именно проявились…

Если сознание мифологизировано, то и конспирологическая компонента в нем непременно проявится. Последняя Глава работы Еськова вводит в ее смысл активную конспирологическую компоненту. Тем самым последняя Глава снимает только-только возникший разговор о магии как очевидно доказанном феномене, вытесняет его вчерне обозначенным разговором о том, кто или зачем скрывает магию. Такой чисто энэлпишный «рефрейминг содержания» дает автору сильные очки для небанальной финализации его игры в футурологиию. Мне такой рефрейминг дает достаточные очки для небанальной финализации игры в тенденцию.

ГЛАВА VI - НЕКОЕ СЛАБО ОБОСНОВАННОЕ (ЗА ОЧЕВИДНОСТЬЮ) УТВЕРЖДЕНИЕ

Любая конспирологическая наклонность ума с подавляющей вероятностью равносильна диссидентскому типу мировосприятия.

Все великие диссиденты мира от Эхнатона до Лютера (равно как и все малые диссиденты и кандидаты в российские еретики от Феодосия Косого до академика Фоменко), начинали свой диссидентский гейм с сильнейшего подозрения, что их дурят. Всем им вдруг приходило в горячую ученую голову, что в наиболее ясных и несомненных  вещах скрыто нечто тайное, запредельное, манящее. Всем будущим диссидентам вдруг становилось до обидного очевидным, что люди или книги, которые однажды рассказали им об этом ясном и несомненном, (зло?)намеренно скрыли то таинственное и манящее, что теперь кажется явственно существующим, несомненным. Подозрение требовало ни много ни мало, как фундаментальной ревизии мироздания. Ревизия начиналась и вскоре перерастала в диссидентство, сплошь и рядом чреватое прямой ересью.

ГЛАВА VII - ДВА ВПОЛНЕ ОБОСНОВАННЫХ УТВЕРЖДЕНИЯ

Что касается прямой ереси, то -
ересь как конструкция ума соотносится с диссидентством как типом сознания именно так, как метамодель соотносится с Милтон-моделью.

Цепь «восстания разума» вчерне выглядит так. Сначала подвергается сомнению генеральная пресуппозиция, несущая на себе груз достоверности устоявшейся метамодели . Разрушение пресуппозиции болезненным эхом отзывается во всей психике человека, подпадающего под воздействие разрушенной (им же самим) пресуппозиции. Временно облегчение интуитивно обнаруживается в дальнейшем размывании смыслов, в камуфлировании болезненной психологической ситуации при помощи многосмысленных слов и туманных намеков. Почти сама собой формируется Милтон-модель. Однако, Милтон-модель может успокоить кого угодно другого, но не того, кто эту самую Милтон-модель скомпоновал из обломков метамодели. Себя не обманешь. И тогда на скорую руку склепывается новая пресуппозиция (пресуппозиции). Милтон-модель незаметно переходит в новую метамодель. Можно говорить о своеобразном «самооздоровлении» психики диссидента: раскачанная построением Милтон-модели, психика стремится вернуться в нормальное состояние, проявляет «новую ортодоксию», регуляризирует Милтон-модель как нечто промежуточное до новой метамодели как чего-то окончательного. Рождается метамодель, являющаяся отрицанием-отрицания реальной метамодели, а заодно и полноценной ересью. Простите, конечно, за очередной пересказ элементарных вещей.

Новая метамодель, конечно же, логически внутренне связна и непротиворечива как и всякая метамодель. Ереси, как известно, притягательны именно внутренней логической связностью. Однако, новая метамодель (ересь) есть нечто логически связное и непротиворечивое только если не обращать внимания на реальности нашего мира как такового. Логическая связность ереси может окончательно обосноваться только логической бессвязностью реальной онтологии. Но так уж вышло, что реальная онтология достаточно связна, связна совершенно очевидным образом. Как только структура реального мира вдруг тронет чувство или мысль ересиарха, так психическая болезнь уже и светит в глаза. Поэтому в подавляющем большинстве случаев диссидент не поднимается до уровня ересиарха. После нескольких отчаянных попыток перевести Милтон-модель в новую метамодель и при том не сбрендить (как Климов, допустим, или Порфирий Иванов) диссидент ударяет по тормозам, рулит вспять и окончательно устраивается в рамках своей Милтон-модели.  Так диссидентство устанавливает свое генеральное психологическое отличие от строгой научности или жесткой религиозности – бесконечную терпимость к промежуточному состоянию. Если отвлечься от норм и процедур религиозного, этического, эстетического и научного познания, если вслед за авторами погрузиться в туманную область интеллектуальной подозрительности, то можно уверенно (в пределах этой болезненной области!) сказать:
Создают - еретики, диссиденты только разрушают

ГЛАВА VIII - НАКОНЕЦ – И О ТЕНДЕНЦИЯХ.

Выше мы рассматривали множество тенденций (познания) в материале К. Еськова как бы в виде фактов абстрактного познания, примерно как у Б. Иванова. Теперь возможно уже говорить и о тенденциях мышления собственно К. Еськова как автора рассматриваемого материала. Тенденций  две.
01. решительный отход от любой из устоявшихся форм познания (будь то познание научное, религиозное, эстетическое или этическое) и
02. отказ от присоединения к какой бы то ни было «новой» форме познания, уклонение от создания или пусть бы только манифестирования такой новой формы познания

Совсем уже просто говоря, рассматриваемый материал Кирилла Еськова есть плод разума, достаточно уютно устроившегося в состоянии перманентного диссидентства. Это ни хорошо ни плохо; это знак нашего времени.

Я не стану здесь рассматривать тексты более или менее знаменитых диссидентов различных времен и племен под углом зрения того, какие грамматические, логические и прочие модели присутствуют в них как центральные, наиболее нагруженные смыслом, значащие. То, что их материалы есть несомненное «отображение принципов НЛП в множество текстов миссионерской направленности» для  меня давно очевидно, а читатель вполне в состоянии проверить это самостоятельно. В конкретно-чувственном завершение этой Главы я обойдусь приведением двух цитат. Одна - из обильно цитировавшейся выше книги об НЛП, вторая – из Достоевского, т.10, с.21, год издания не помню.

1

При моделировании  убеждений желательно сосредоточиться на тех, которые более  всего  соответствуют  интересующему   вас   конкретному  умению.  Вот несколько вопросов, помогающих выявить убеждения:
     1. Зачем вы делаете то, что делаете?
     2. Что это значит для вас?
     3. Что случится, если вы не будете этого делать?
     4. На что это похоже?
     5. Что вдохновляет вас заниматься этим?

2

Никогда еще она не видывала таких литераторов. Они были тщеславны до невозможности, но совершенно открыто, как бы тем исполняя обязанность. Иные (хотя и далеко не все) являлись даже пьяные, но как бы сознавая в этом собственную, вчера только открытую красоту. Все они чем-то гордились до странности. На всех лицах было написано, что они сейчас только открыли какой-то чрезвычайно важный секрет. Они бранились, вменяя это себе в честь.

ГЛАВА IX - АВТО-НЛП или, наконец-то, о давно обещанном - о Нейро-лингвистическом прогнозировании

Итак, и Б. Иванов, и К. Еськов накопили некоторое количество фактов из различных вполне или почти научных теорий, из популярных книг и околохудожественных произведений, некоторое же – из собственного эмпирического опыта. У того и у другого тоже есть два слова, два умных слова – «предмет» и «объект». Что является предметом их обычной, повседневной деятельности установить не просто, да и незачем. А вот с объектом их интереса дело куда интереснее, простите за удвоение.

Объект их общего интереса раздвоен в себе подобно монете, как бы состоящей из двух сторон. Причем этакий аверс монеты (объекта) и у того и другого одинаков, а реверсы разные, даже противоположные по вектору. С первого взгляда может показаться, что аверсом объекта(ов?) их общего интереса является история, уже говоря – история развития знаний и технического воплощения знаний, еще уже – перспективы сохранения исторически привычного стиля развития техногенной ситуации. С первого же взгляда представляется, что «ивановский» реверс – «перспективы адаптации современного человека к растущему многообразию форм познания», а «еськовский» реверс – «перспективы современного человека вывернуться из клубка способов познания». Но это только с первого взгляда. В действительности же все далеко не так.

Общий аверс объекта их интереса, конечно, - «личное будущее». При этом «ивановский» реверс есть «упрощение вычисления личного будущего», снижение познавательной ситуации, а «еськовский» реверс есть «усложнение вычисления личного будущего», - завышение познавательной ситуации. При видимом несовпадении, при очевидной противонаправленности реверсов, их все же можно свести в такой себе «общий реверс»: ревизия реалий, ревизия пресуппозиций. И тогда в их материалах все становится ясно.

Такие аверс и реверс характеризуют вот какой объект интереса:
перспективы сохранения психической целостности и психической устойчивости человеком, поколебленном онтологически и одновременно утратившим доверие к общепринятым формам познавательной деятельности.

Приближая стиль к бытовому, перескажу описание объекта интереса вот как:
Ни себе чего, - так оказывается мир вовсе не таков, как мне тут с детства втирали... что же делать?

А совсем кратко – так:
ОЙ!!!

Приведу и противоположное, но в целом столь же научно достоверное изъявление надежд, принадлежащее одному скромному виртуальному австрийцу:
Что будет, то и будет, ведь как-нибудь да будет, ведь никогда так не было, чтоб как-нибудь, да не было!

В такой познавательной ситуации «познание» перемешивается с «доверием», «рекурсия» - с «психологической приемлемостью результатов», «научность» с «логичностью», «нравственность» с «необходимостью», «воля» с «разумом», «надежда» с «предвидением»...

В такой познавательной ситуации единственной формой приемлемого общения в миром оказывается приговаривание, присушивание, проборматывание, камлание словом. В такой познавательной ситуации нет ни ситуации, ни познания. В познании мира с нераскаянным сознанием случается и так.

***

Я с уважением отношусь к творчеству обоих рассматриваемых здесь авторов, а одного из них и вовсе знаю лично. Свидетельствую: он симпатичный, умный и не пошлый. При написании этих строк я был далек от мысли насмехаться над публично явившимся внутренним смятением умных людей. Некогда и для меня проблема нераскаянного ума была актуальной. И сам я не так давно относился к одному из двух возможных сортов смятенного ума. Между тем, оба эти сорта смятенного ума давным-давно, еще около 60 года н.э, один очаровательный еврейский интеллектуал, мощный ум при нежном сердце и хлипком теле, определил как естественно смятенные умы. И даже кратко охарактеризовал оба сорта смятения, сказав, что для одного из них Истина есть «соблазн», а для второго – «безумие». Я не стану копаться в том, для кого из рассматривавшихся авторов Истина есть соблазн, а для кого – безумие. Но если им повезет отставить свое публичное Нейролингвистическое прогнозирование личного будущего под благочестивой маской рассуждений о Будущем Человечества и всмотреться в с детства знакомый мир простыми глазами, с доверием и надеждой, то вскоре все переменится. Увы! - в первую голову отпадет сам интерес к тому, отчего гиперболоиды инженера Гарина все не фурычат, а Ученики Волшебников все учатся и учатся, и конца-краю тому не видно.

Чтобы гладко завершить достаточно личную, не вполне безразличную и для меня тему, с удовольствием приведу три отрывка из произведения человека положительно гениального, но тоже смятенного, почти отчаявшегося. Видимо, именно честное смятение родило эти отличные строки, именно отказ от самоодурманивания, именно согласие выглядеть то ли диссидентом, то ли шизофреником, но уж никак не многозначительным отнаучным мистиком.

***

(...) имеется прочная историческая традиция ибанской интеллигенции  быть наиболее откровенными именно с теми, с кем вообще ей не следовало бы общаться. И проблема заключается для нас не в том, чтобы добыть сведения,  а  в том,  чтобы  отобрать кое-что ценное в неудержимой лавине слов. Причем, они говорят и говорят без удержу и без конца все одни и те же общеизвестные и трижды пережеванные истины. А поскольку в нашем деле истина есть лишь то, что ново и добыто с трудом, исследование интересующей нас проблемы сталкивается  здесь с большими трудностями.

***

(...) Научные законы  суть средства усмотреть закономерность в реальном, а не только в кажущемся хаосе событий, писал  Шизофреник.  В  применении  к социальным явлениям это ассоциируется с двумя вопросами: 1) что творится; 2) что будет. Первый сводится ко второму.  Задавая  этот вопрос, мы тем  самым вовсе  не хотим  еще раз  услышать о фактах, которые нам известны и породили вопрос, или об  аналогичных  им  фактах, а хотим  узнать, будет или  нет это твориться далее, будет  еще хуже или нет, кончится это когда-нибудь или нет, будет  это  расширяться или нет, в  частности - коснется  это нас или нет, коснется это других или нет, - т. е. мы  хотим узнать,  что будет. Так что вопрос о закономерности событий  так  или  иначе  сводится к вопросу о возможности их предвидеть

***

(...) Современная наука не есть сфера человеческой деятельности,  участники которой только и заняты поисками истины. Наука содержит в себе не только и даже не столько  научность как таковую,  которая совсем не похожа на науку в общепринятом стиле, но и антинаучность, которая глубоко враждебна научности, но выглядит гораздо более научно, чем сама научность. Увы, этот мир так уж устроен. Здесь все раздвоено и вывернуто  наизнанку.  Принципы научности и антинаучности диаметрально противоположны. Научность производит  абстракции, антинаучность их разрушает  под  тем  предлогом, что не учитывается то-то и то-то.  Научность  устанавливает строгие  понятия,  антинаучность делает их многосмысленными  под  предлогом охвата  реального  многообразия. Научность избегает использовать те средства, без которых можно обойтись. Антинаучность стремится привлечь все, что  можно привлечь  под  тем или иным  предлогом. Научность  стремится  найти простое и ясное в сложном и запутанном. Антинаучность стремится запутать простое и сделать труднопонимаемым очевидное.  Научность стремится к установлению обычности всего, что кажется необычным. Антинаучность стремится к сенсационности, к приданию обычным явлениям формы  загадочности и таинственности. Причем, сначала научность и антинаучность (под другими названиями,  конечно) рассматривают как равноправные стороны единой науки, но затем антинаучность берет верх, подобно  тому, как  сорняки глушат оставленные без прополки культурные растения. Научности в рамках науки отводится жалкая роль чего-то низкосортного. Ее терпят лишь в той  мере, в какой за  ее счет может  жить антинаучность. В тенденции ее стремятся изгнать из науки насовсем, ибо  она есть укор для нечистой совести. Это - типичный случай борьбы социальности и антисоциальности. Причем, научность, представляет элемент и средство антисоциальности, тогда как антинаучность есть ярчайшее выражение социальности. Так что когда возлагают надежды на то, что наука будет играть роль средства прогресса цивилизации, то совершают грубейшую  ошибку. Наука есть массовое явление, само целиком и полностью управляемое социальными законами и лишь в ничтожной мере содержащее в себе научность (т.е. лишь в ничтожной мере продуцирующее антисоциальность). А в условиях чистой социальности элемент научности в науке стремится к нулю.

(Александр Зиновьев, «Зияющие высоты»)

end of full unit