Милой неизвестности,
какая бы она ни была,
с почтением к ногам припадаю...
...и отдавая дань вежливости грядущим переменам, он спокойно смотрел на происходившие события, торопясь поразмыслить над тем, что к завтраку непременно достанется прошлому. И беспечно, словно ребенок - и печалился, и радовался, увлекаясь игрой в большого несерьезного литератора, привязанного к своим безудержным, семантическим курьезам, так же крепко, как иные привязываются к иным игрушкам. И кто знает, какой чепухой довелось бы заниматься нашему герою при других обстоятельствах, не будь у него в крови избытка переживаний, беспокойных фантазий и еще бог знает чего. А тут еще обострившиеся отношения с непримиримой действительностью, ко всему, сложные разбирательства с жизнью, прогрессирующая атрофия чувства времени и, как неизбежный довесок к вышеперечисленным прелестям, венец мученика, страдающего неизлечимым пороком - исписывать бумагу до дыр. Казалось бы, что еще нужно человеку при такой очевидной душевной дисгармонии, как желательный покой, отдохновение и немного провинции где-нибудь на юге. Так ведь нет же, оказывается, что ремесло рассказчика порою побеждает в людях инстинкт самосохранения и побуждает некоторых из них говорить о том, о чем большинству из нас не хотелось бы ни слышать, ни знать...
Обыкновенно, после таких незатейливых предисловий, собранных из личных коллекционных переживаний, приступают к тому, что именуется в научных работах либо окрыляющей темой, либо кругом очерчиваемых проблем. Из популярной книжки известного ученого, сдобренной мучительными дебрями новаторских рассуждений, можно, к примеру, узнать, что в мезозойскую эру на земле царствовали динозавры. Они были очень большими и выглядели крайне ужасно. Потом гиганты вымерли (предположим, от неожиданной эпидемии ветрянки занесенной к ним пришельцами из будущего на своих нечищеных ботинках), и это очень хорошо, потому что если бы этого не случилось, то еще бабушка надвое сказала, кто сегодня представлял бы мировую публику в организации объединенных наций. Выводы же, сделанные одаренным исследователем, могут быть совершенно поразительными. Оказывается, друзья мои, что бестолковое влияние техносферы на историю планеты, в большинстве случаев приводит к появлению на поверхности земли прямоходящих особей с палками в руках, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И если бы не стечение трагических обстоятельств, то, вполне возможно, этот текст в данную минуту читал бы не потомок диких обезьян, а нахмурившийся трицератопс с метровыми клыками на озабоченной физиономии и зеркальной чешуей на облупленной заднице…
Признаемся сразу, герой нашего повествования весьма далек от лабораторных реторт и методов системного анализа, хотя и не чужд вопросам чисто творческого характера. Поэтому, в отличие от очкариков с высшим потолочным образованием, озабоченных получением докторских степеней, ему при всем желании не светит обнаружить на дне виртуальной пробирки заветный порошок бессмертия или антивещество с небывалым запасом энергии. Скорее, совсем наоборот, постараться сделать все возможное для того, чтобы запасы энергии в этом благословенном мире передавались бы строго половым путем, а бессмертие рассматривалось не иначе, как забавный анекдот в устах подвыпившего Харона.
Труд светлой ученой личности, как правило, мудрен, увесист и тяжел. При попытке разобраться в его скрижалях любому разумному существу становится понятно, что он столкнулся с кладезем тщательно отобранных данных, фактических обоснований, анализов и прочей созидательной ахинеи. Зачастую, подобным капиталом легче убить наповал, чем понять его содержимое. Другое дело произведения скромного литературного работника, который легко манипулирует любыми научными знаниями на уровне конопатого пятиклассника или выдающегося писателя-фантаста, готового нагородить ради приличного гонорара самый невероятный вздор. Столь прямодушные лица без особого напряжения расширяют наш убогий кругозор, обнадеживая прозябающее человечество тем, что рано или поздно оно-таки сурово разберется со всеми межзвездными напастями, постоит немного на краю всех времен, балдея от собственного величия и забьет золотой костыль в самый центр мироздания...
- Слава всевышнему! - говорю я вам, - что у нас есть мудрые беллетристы, прогнозирующие поведение нашей цивилизации на тысячи лет вперед. По крайней мере, будем знать, как будут себя вести наши далекие потомки при встрече с инопланетными уродцами в далеких глубинах галактики. Писатели твердо уверены, что у кривобоких ребят с той стороны нет ни одного шанса покорить нашу любвеобильную расу, бряцающую оружием на весь космос и несущую вселенной мир и процветание...
В частности, следуя незамысловатой логике иного литератора, мы можем узнать (опять же, к примеру), что с Фросей Клеопатровной Грехопадуевой, из семьи знатного хлебороба, случайно разбогатевшего на убийстве доверчивого купца Лесасуева, являющегося прямым потомком славных атлантов, ничего не случится. Напротив вся ее личная жизнь будет бесцеремонно вывернута перед читателем наизнанку, со всеми ее любовными похождениями, уходами в параллельную реальность, рождениями милых дочурок, и происками злопыхателей из соседнего графства, находящегося где-то за тридевять земель, в холодных дебрях Туманности Андромеды. В финале этой удивительной истории, наполненной эмоциональными всплесками и потусторонними диалогами (не без участия, разумеется, вакуумных баталий космических армад), нас с вами постараются обнадежить, что какой бы пропащей нам ни казалась ситуация, но любовь и труд все перетрут...
…Спору нет, возможно, таковые выдумки и не продвигают науку вперед. Однако еще неизвестно, что важнее всего для душевного самочувствия человека: десяток печатных листов, описывающих трогательные прелести природы, на фоне которых несколько несчастных персонажей проводят показательную борьбу за духовные идеалы, или некие научные достижения, помогающим предприимчивым коммерсантам делать колбасу из воздуха...
…В общем, говоря по совести и без обиняков, теперь все самые последние капли крови, футуристические изыскания, осколки разбитых сердец и минимальный словарный запас источников информации, положенный некоторым произведениям… гм… искусства и науки, могут восприниматься здравомыслящим человеком не иначе, как предрассудками ограниченного воображения. И в этом нет ничего удивительного, ибо такое крупное несчастье может произойти со всяким, кто хоть однажды вдруг поумнеет. (Правда здесь следует заметить, что, ознакомившись с повадками людей, поневоле придешь к мысли, что это в принципе невозможно.)
Впрочем, справедливости ради, следует оговориться, что в угоду повсеместным рукописным недоразумениям, отображающим бытующий реализм, не стоит пренебрегать, наивно отделять или недооценивать мир выдуманных литературных отношений. Посему, постараемся относиться к работникам карандаша и бумаги, склонных чиркнуть на досуге пару неказистых строф, с чувством глубокого сострадания, оставляя это бесполезное право оптимизировать реальность, тем из них (и вот уж постарайтесь не принимать сказанного близко к сердцу), кто попроще.
Ну а наш благословенный автор, как и принято среди неискушенных и праздных деятелей искусств, пошел своим, таинственным, волшебным путем, состоящим, по щучьему велению, из нескончаемой вереницы общественных посиделок, метафорических лабиринтов и умопомрачительных тупиков. Каждый из которых, в свою очередь, выводил новоявленного Тесея в его светлую горницу, где, кроме него самого, не было ничего лишнего. Следовательно, ему приходилось напрягать все свои силы, чтобы не мешать самому себе - понимать то, на что другие, обыкновенно не обращают никакого внимания.
Ну, а вот тут уже, как ни прикидывайся джентльменом, ничего ни изменить, ни поделать нельзя. И, к вящей радости горемычно мыслящих созданий утаивать напрашивающиеся факты - нет никакой надобности. Потому что, именно таким его сподобило допотопное, архаическое окружение, невыбираемые предки, судьба и кто-то там еще, с бескорыстной любовью ко всему сущему и обширным влиянием на всю нашу дальнейшую загробную жизнь…
…Однако доведись ему вдруг выбирать, то, вероятно, и тогда бы головоломные исследования некоего неопределенного смысла, скрытого в привычной повседневности, словно пикантные подробности очаровательного женского тела, притягивали нашего высоколобого, насмешливого исследователя куда больше, нежели заведомо незамысловатые беллетристические мистификации. И тому есть множество причин, особенно понятных в тех случаях, когда становится ясно, что одомашнивание вселенной в районе солнечной системы, путем неутомимых социальных преобразований, постепенно превращает среду обитания вокруг нас в зону аномальных явлений, где летающая посуда не самое интересное зрелище.
Здесь, на самой окраине вселенной, на одной из ее затерянных во времени и пространстве планет, среди невежественной толпы ясновельможных питекантропов, бессильно бушует одиночество и не слышен глас вопиющего в пустыне туарега. Здесь, на этой начиненной взрывчаткой и переполненной жвачными животными планете, замечательно цветет и плодоносит душистая корабельная крапива, пахнет жестяными фартингами, рукотворно процветает клептомания, и кто-то без конца сажает алюминиевые огурцы…
…Что поделать, но именно здесь, на ее путанных неведомых дорожках, видны следы неведомой шпаны. Тут каждый полисмен является фараоном. Поодаль непереносимо кишит торговлей великий китайский квартал, а у тебя нет, и никогда не будет такой луженой пасти, чтобы его перекричать.
Зная наперед, что ты мне не поверишь, заклинаю тебя только об одном. Заклинаю всеми святыми апостолами, купелью страданий и кирпичом по башке. Заклинаю всем, чем только можно заклинать, забить и законопатить. Заклинаю, твержу и беспрестанно повторяю тебе одну и туже мысль, как благопристойный дьякон скучающей чертовщине, что именно здесь, в этом сногсшибательном месте, с голубых небес, на цветочные города, частенько падают осколки солнца, висят ящики для доносов, преобладают бандитские симптомы и можно без особого труда подцепить все что угодно, кроме долголетия.
…Друг мой! Спаси меня!..
…Но все ж таки, прежде чем сдохнуть вместе со мной от беспомощности и тщетных выкриков - знай, что вся моя горячность, весь мой кажущийся бред, вся моя безумная боль - все это именно оттого, что правда незатейлива и проста, как дешевая проститутка на замусоленных простынях убогой вечности. Что правда, уродлива и страшна как вишневый висельник, аккуратно подвешенный вместо лампады перед иконой божьей матери. Ибо единственная и самая правдивая правда из всех возможных правд состоит в том, что кто-то беспрестанно стремился и стремится сделать этот мир лучше, гораздо лучше, чем он есть на самом деле. Только, к сожалению, - свой мир, со своим ухоженным двориком, со своими утепленными цветниками и кухней, со своими смежными ваннами и комфортабельной опочивальней, где можно ****ствовать напропалую с утра до ночи, не отходя от мировой кассы фальшивой взаимопомощи и трупных человеческих ресурсов…
…И я открываю окна в этот очаровательный мир. Я с грохотом распахиваю в него ставни. Я всеми силами пытаюсь вырваться из этого душного блошиного уюта, из этой создаваемой кем-то и зачем-то реальности. Но она лишь проворнее, и все туже, затягивает на моей хлипкой шее свои блистательные пеньковые галстуки.
- О Небо! Господь Всемогущий! И все любимые мои женщины! НЕТ! НЕТ! и еще раз НЕТ! я не сдаюсь. Я пока еще сопротивляюсь. Я не желаю гибнуть и пропадать просто так, ни за грош, в этом дешевом повидле вездесущих сумерек, словно конь в драповом пальто у самых дверей необъезженной кобылки. И я борюсь и сопротивляюсь, ибо есть у меня еще силы, хотя бы остатки этих сил, хотя бы капля из этих остатков, хотя бы воздух зажатый в моей ладони, хотя бы ничего из того, чем можно жить, дышать и говорить. И я матерюсь. Я ругаюсь, как отмороженный извозчик. Лаюсь и сквернословлю, как последний ублюдок. Я стенаю и вою в ночную темень, как загнанный волк. Я рычу от тоски и отчаянья, прямо в небритую морду наступающего дня, прямо в это чудесное настоящее, прямиком в его размытое сложноцветное семейство прямоходячих опылителей друг друга. Однако в ответ с удивлением вижу то, что видел вчера, позавчера, месяцы и годы назад. Вижу то, что видят слепые и нищие, видят и понимают прозорливые и тупые, видят и чувствуют те, кто способен видеть в темноте и в неволе, видеть издалека и на ощупь. Я вижу, угадываю и распознаю в этой ухмыляющейся самодовольной харе вечных неизменчивых понедельников то, отчего никому из нас не дано скрыться, спрятаться или убежать…
…Люди! - где вы?!.. Люди отзовитесь!.. Отзовитесь и услышьте хотя бы те, кто еще хоть наполовину остался людьми!..
…Люди! Я вижу цветущее будущее! Я вижу немыслимо великолепное будущее! Я вижу всю его сказочно прекрасную жопу! Я трогаю ее руками, ласкаю эту райскую мякоть и с радостью понимаю, почему оно так прекрасно и так сказочно, это самое будущее! Потому что нас в нем - нет!..
- Ха-ха-ха…
…И я готов поклясться своей уникальной добротой, что это именно так, хотя и не отвечаю за свои слова и поговорки. И я низко кланяюсь Вам и клянусь, потому, что давно привык, созрел и всегда готов сорваться на необдуманный поступок, а затем преувеличивать, выдумывать, и говорить неправду, только неправду и ничего кроме неправды…
Из личной переписки.
…По совести сказать, любезный вы мой Рашид Васильевич, я уже и не надеюсь на то, что у кого-либо из нас, есть возможность уйти от намеченных ошибок и что-либо изменить в книге судеб, в брошюре радостей, в талмуде печалей…
…И хоть сердце плачет, но улыбаюсь и гляжу, как проносятся мимо, и пропадают в безвременье чьи-то пустые, испуганные лица, косые взгляды и равнодушные очки…
…А за этими взглядами: люди-костюмы, люди-людоеды, малиновые пиджаки, офисные галстучники, благоустроенные манекены, крохоборы, мазурики, хмыри, маниакальные личности, камикадзе, и просто хорошие люди…
…И в этом беспрестанном движении взаимного молекулярного одиночества, мелькают как сумасшедшие стрелки часов, томительные года, скоротечные дни, секунды, даты и события. И незаметно проходит молодость, потихоньку ускользает муза, теряется совесть, забываются честь и достоинство. И растворяются, как сливки в кофе, в этой повседневной житейской круговерти наши некогда чистые идеалы, наши светлые фантазии, наши смелые начинания и остальная, не упомянутая мелочь. И, чем быстрее мы обрастаем броней равнодушия, тем скорее уходит от нас любовь, укрощается либидо, и все реже приходят к нам друзья, любовницы и приглашения на балы, банкеты и рождество. И, наконец, выветриваются из нашей памяти, за давностью срока, все наши нескромные эротические желания, шуры-муры, чаяния и долги...
Вздыхает.
…И возрастает до небес, через синие моря и расползающиеся континенты, сквозь потоки незаметных лет и тихий шорох осенней листвы, горечь неизъяснимой мучительной тоски…
…А вот затем уже, после всех этих чудесных дневниковых перечислений, архангел Гавриил, как истинный ревизор небесной канцелярии, сообщает вам пренеприятное известие, что видал вашу порочную личность в гробу, в белых тапках, на такой-то поминальной вечеринке, где не было ни одного приличного человека. И вы действительно умираете, оставляя напоследок горстку мыслей, щепотку напутствий, кучу неоплаченных счетов и, немного озадаченное такой преемственностью поколений, ваше деклассированное потомство. Освободившееся таким образом место заполняют следующие джентльмены удачи, искатели приключений и похитители чужого счастья. И тут уже некого и незачем винить, ведь от нас никто никогда и не скрывал, что здесь, в этом мире любителей пива, любителей розыгрышей, зубоскалов, плотоядных хищников, желторотых птенцов и волчьих стай, неутомимые шарманщики и шарманщицы трудолюбиво выстругивают все новых и новых кукольных человечков. И все в этом жизнеутверждающем мире, как контролер в трамвае, заходит, просит, требует и снова возвращается на круги своя. И хотим мы того или нет, но ведется, шел, и будет беспрестанно вестись нескончаемый, упорный поиск островов сокровищ, золотых ключиков, потайных дверок и алмазных подвесок…
…И вот шагаю в никуда, словно никто в ничейной стране и вспоминаю, что поначалу был совсем другим. Смотрел на вещи здраво, прямо и ясно - без розовых очков. Покуда почти не убедился, что тут и там, зимой и летом, 451 градус по Фаренгейту, что здесь, под этим желтым карликовым солнцем, лучшими друзьями оказываются собаки, что без Ивана Сусанина невозможно уединиться и даже пропасть, а из пасущихся окрест гражданских хроников - марсианские самые безобидные...
…Продай авто - купи монокль. Попробуй присмотреться и ты заметишь, как отовсюду сыплется лунная пыль, к сведению, спасательных шлюпок нет, но земля пребывает вовеки…
…Ибо здесь, на трех китах доисторического материализма, куда бы мы ни пошли, все дороги ведут в тридевятое царство, за тридевять земель, к истине, к началу конца, к бабке на дачу, прямиком в Рим, в центральный банк, за бугор или сразу в баню…
…В этом Богом забытом месте притворство принимается за чистую монету, справедливость находится в руках палачей, а равенство выходит через трубу ближайшего крематория.
…Тут хорошие идеи топчутся на месте, кандидаты наук околачивают груши, а из вас планомерно и целенаправленно делают барельеф или котлету…
…И уж не знаю почему, но все-таки именно здесь все имеет свою цену, из крохотных мгновений соткан дождь, а последнего разумного человека экспонируют, как диковинку на восточном базаре...
…Диагноз очевиден и потому необъясним - ваши молодые силы пропадают зря в неравной борьбе с массовой деградацией, и с возрастом, на приобретение индивидуальности и приобщение к избранному творческому меньшинству, у вас не остается ни единого шанса. Остаток энергии уходит на лирические воспоминания о днях вашей безоблачной эмбриональной юности, организм разваливается по частям, еще немного, еще чуть-чуть, и кажется, вот-вот отмаетесь, но не тут-то было, под занавес нам с вами все-таки повезло. Ведь от многословных, обескураживающих замечаний, по счастью, еще никто не умирал, и, потому обойдемся без церемоний, оставив недостойные сплетни, как подаяния тому, кто в них нуждается…
…И, вот тогда же признаемся себе (ну, разумеется, не ради оправданий), что все наши соображения, дела и поступки, являются, мягко говоря, следствием нашего дурного воспитания, и значит, какого бы дурака мы с вами не валяли, показаться умнее, чем мы есть на самом деле, нам не суждено. Тем более, что все мы, лишь многочисленные детали одного, впечатляющего по размаху и крайне реалистического по исполнению полотна, задуманного не нами, и не нам его менять. И будь вы живописным украшением на его поверхности, героем народного эпоса или кентервильским привидением, давайте в этом трехмерном измерении жить и умирать дружно, доставляя друг другу минимум хлопот и неудобств. И давайте делать это увлеченно и с удовольствием. Конечно же, не забывая при этом о вере, царях и отечестве...
С уважением Робинзон Крузо.
…Ну, а если уж верить, - советовал нашему автору его внутренний голос, - так с верой, говорить обдуманно, ну, а если уж думать, то взвешенно. Вот и подумайте только, взвесив все за и против, сколько таких персонажей и такого добра уже было, и сколько еще будет, что покажутся и впрямь чудеса, от которых, однако, любой нормальный человек дуреет прямо на глазах, и теряется последняя надежда на лучшие времена. Но, во всяком случае, есть ли на белом свете лучшие времена или нет - история об этом умалчивает, как умалчивается от нас и то, зачем верблюду горб, если лошадью быть гораздо эстетичнее. И, хотя, обитатели пустыни могут полагать иначе, неприхотливость человеческого ума неоспоримо доказывает, что если человеку и дается мудрость, так только лишь для того, чтобы убедить его в его же собственной глупости. Тем более что и человек, при других эволюционных обстоятельствах (пардон), жрал бы носом, а не вилкой, если был бы, конечно, слоном. Так порадуемся, хотя бы за слона, нет у него среди родственников обезьян и ослов, многие не могут похвастать тем же…
…И поверьте мне, балуясь такого рода размышлениями, он не пытался кого-то обидеть или оскорбить, ибо был слишком глуп, чтобы обидеть кого-либо, и чересчур умен, чтобы обижаться самому…
…Правда это или нет - неизвестно. Но, по этому поводу, безмятежно замечу, что человеку порядочному, вдруг угодившему в общество душевнобольных, находиться в нем крайне затруднительно. И, чтобы хоть отчасти, сохранить рассудок и живость ума, приходится иной раз прибегать к таким забавным штукам, как, например, это вздорное письмо, полное, скорее, заблуждений, чем простодушной иронии. В сознании будто сами собой возникают слова, и нет ни сил, ни желания остановить их поток.
Итак, багаж всегда в голове. Билетов нет - и не будет. Место, обыкновенно чужое. А поезд все наращивает и наращивает скорость. Измятый надзиратель вагона, с неотутюженным лицом, объявляет следующую станцию. Позвякивает чайная ложечка в стакане, стучат колеса, сердечными приступами отзывается грудь, и чудесное достижение технического прогресса с ужасающим грохотом вспарывает ночь, стремясь, во что бы то ни стало, оправдать чьи-то надежды - попасть в рай раньше времени…
…И, втискиваясь вместе с громыхающим составом в околоземное пространство, он прислушивался к беспокойному дыханию соседей и чувствовал, как где-то глубоко в недрах его души, помимо его воли, работает тайный механизм, подчиняясь которому он вновь и вновь задавался вопросами, полными неведомого смысла, постигая который, незаметно сходил с ума. И многие с большим удовольствием сошли бы, только большинству (извините) не с чего, да и некуда.
(Хмыкая): Разве?
- Взгляните сами… э... милый Фома! (Наводит оптический прибор.) Ну, каково - убедились?!
Фома (удивленно): Но я ничего не вижу!
(С улыбкой): А вы не задницей смотрите, а сердцем - ведь только оно одно и зорко!
Фома (приплясывая от восторга): Вижу, вижу! (Спустя минуту.) Но все равно не верю…
- Ну, как же так! (машет указкой) - Вот центральное светило, небесный свод, внутренние планеты, край мира, на краю толпятся люди. Заметьте - и их много. Они продолжают активно размножаться, и крайне недовольны отвоеванным у природы пространством - это хорошо слышно по ругани разносящейся по вселенной. Теперь глядите на манометр справа от вас. Видите - пространства все меньше и меньше, а мироздание не резиновое. Критическая величина давно пройдена, но, как мы с вами шутя убедились, коммунальный абсурд легко справляется с любыми величинами.
Создатель хватался за голову, поправлял сползающий на ухо золотистый нимб, доставал из трюмо заветный графин, принимал на грудь и горестно вздыхал: "Что не дозволено Юпитеру, то позволено быкам... от ведь!"
И приплыла к нему рыбка, спросила: Чего тебе надобно, дядя?..
- Да ничего!
- Раз, два, сделано!
- Кто разрешил?!
- С вашего позволения!
- Безобразие!
- Естественно, ведь миры создавать просто, но порядок в них никем не гарантируется. С возникновением материальных предметов, все, как правило, именно так и происходит, особенно в тех случаях, когда создатели расслабляются...
- Но Мы же не хотели!
(Пожимая плечами): А кто хотел? Пальцем, пожалуйста!
- Но есть же выход!
- Умоляю Вас, не показывайте никому, ибо, если о нем пронюхают, там произойдет то же самое. Оставьте только надежду на то, что вера сделает человека свободным. А жизнь, конечно же, не без Вашего участия, доделает все остальное. Тем более что жизнь, как учит нас сама жизнь, переживает любые переживания. По крайней мере, могло быть и хуже - ведь некоторые невоплощенные мысли бывают, знаете ли, гораздо неприличнее. А в этом симпатичном, райском уголке, несмотря на некоторые трудности существования, созданные, простите, Вами, ваши грешные создания, относительно богобоязненны, а не наоборот, хотя у них есть все основания, ну скажем, слегка пожурить Вас.
- Одно утешение, - признавалась некая, не обремененная строгой моралью, дама, - рано или поздно ко всему приходит конец. - Так стоит ли горевать о том, что все могло бы быть и получше, когда неясно, как оно выглядит...
(В который раз): Так что же делать?!
- Пообещать, что впредь, это не повторится.
- А...
- Спасибо за покупку!
- И...
- Купленный товар обратно не принимается.
- Тогда...
- Право не стоит. Ибо нельзя объять необъятное. Кажется, именно так говаривал один палач, оглядывая головы собравшейся на казнь публики. И, право не нужно относиться к моим словам всерьез. Рекомендую прислушиваться к голосу ветра, а не к словам, и Вы узнаете больше, чем сумеете описать.
Он живо навострил уши, и его немедленно оглушило лавиной звуков: Горланили за стеной душевные психи, отплясывая рэп и хип-хоп. Цокали под окнами каблучки шляющихся принцесс. Металась икра, бисер, карты, белая горячка в койках, революционные идеи, копья, дротики, загнанные животные, вши на пасху и щи в морду…
…Скрипели снасти, скрипела в обтяжку кожаная молодежь, скрипели диванные пружины и стальные зубы от ненависти…
…Звенели ржавые цепи, похмельные мозги, бокалы с шампанским и яйца между ног…
…Лязгали танковые траки, кастрюльные крышки, подковы на счастье и двери переполненных тюрем…
…Вставлялись во все мыслимые и немыслимые дыры гвозди, шпингалеты, палочки выручалочки, обоймы, пенисы, два пальца в рот и столько же в розетку…
…Призывали куда-то идти, кого-то учить, чего-то менять, что-то преодолевать…
…Взлетали над праздничной толпой герои нашего времени, дирижабли, скрытые кинокамеры, разноцветные шарики, раздутые презервативы и пачки прошлогодних листовок…
…И тяжким стоном отзывались в книгохранилищах многоярусные книжные шкафы под грудами заплесневелых томов, несущих счастливым... м-да... потомкам искрометный фундаментальный маразм и ветхозаветную мудрость давно почивших классических тугодумов…
…Предметы и люди, растения и животные, дремучие язычества и большие религии, звездные туманности и далекое будущее - все большое и малое, драгоценное и ничтожное, отзвучав, отболев и отплакав, всеми своими душещипательными одухотворенными сантиментами, неизменно и незаметно куда-то исчезало, проваливаясь, будто в пустоту…
…И шли, обрекаясь на неизвестность, доморощенные дебаты в парламенте, шли святые апостолы и нищие на дно. Вслед за ними летели строгие указания, падали вещие предсказания, торопились приказные солдаты. В том же направлении, без надежды вернуться, шествовали циничные проститутки, золотые гусыни и разухабистая голытьба, чтобы раз и навсегда поставить крест на беспечной обманчивой жизнедеятельности…
…Шагало само время и сотни эпох, опираясь на казенные сплетни, анкетные данные, личные дела, повестки, характеристики и похоронки…
…Порхали бабочки в лугах. Плескалась пойманная рыба в тазу. Щебетал соловей на ветке. Над присмиревшим миром вставало холодное солнце грядущих лет. И доносился откуда-то издалека дивный колокольный звон, оглашая историческую глухомань тягучими раскатистыми ударами…
…И где-то там, на самой окраине вселенной, на каменном осколке под названием Земля, разбегались круги по живой океанской воде, всесильно и незаметно, вбирая в себя все наши надежды, расчеты и мечты…
- Получите, примите, распишитесь. Что? (Глаза на лоб.) Тогда поставьте крестик.
Хлопушками щелкали двери, с треском разворачивалась бумага, и вчитывались, и вглядывались, и вдумывались, и читали, читали, читали...
Совершенно секретно.
Код: Пусть так и будет.
Без запросов, да и нет.
Джем - Термоядерный.
Ему - лично.
Разрешено. А. Я. Полбеды.
С радостью извещаю Вас, дорогой Сер, что жизнь на этой планете успешно вытесняется колонией одноклеточных организмов, именуемых людьми. Прогнозируемый срок вымирания по шкале Груздь Клапана, целиком зависит от процесса деления данной системы размножения. Признаюсь, уважаемый коллега, ничего более отвратительного видеть не приходилось. К моему величайшему стыду, Вы как всегда оказались правы, разница между протоплазменной кашицей и здешней формой высшего (разумеется, по местным меркам) эволюционного развития весьма невелика.
С лучшими пожеланиями профессор Шушмандович.
- Сообщение прелестно, - заржали лошади, - хозяева будут недовольны, если поймут, конечно.
- Ха-ха-ха...
…Где-то насмерть запиливали деревья, шла рубка леса вслепую, отсасывали вакуум и гнали время на самогон. Неподалеку крушили вечность, дробили породу, месили и перемалывали грязь, алюминиевую стружку, конфетти, спагетти, опилки и дерьмо, смешивая людей и навоз в единое целое, выплавляя особо стойкую чугунную болванку, способную выдержать атомное давление. Шумел камыш, деревья гнулись, и всеобщее безумие охватывало панораму разворачивающейся стройки…
…Шипели потревоженные очковые змеи, шипели газы на болотах, шипели не выключенные водопроводные краны и командирские жены. Шипели ошпаренные кипятком граждане и нерадивое начальство. Рвались натуженные глотки, туалетная бумага и вздувшиеся жилы. Лопались канализационные трубы, дамские колготки и резинки на трусах. Разрывались общественные связи, ненужные дружбы и любовные отношения. Рвались мужики в публичные дома, эмигранты на родину и тараканы в народные закрома. Рвалось, лопалось и трещало по швам все, что только обязано трещать, лопаться и рваться при монтаже высококлассного уникального агрегата…
…Дымилась роща под горою, а вместе с ней, в горниле трудовых будней, в котле производственной солянки, в кромешном аду сырьевого волшебства, создавался новый мир - вытворялось будущее…
…Грохотали изношенные прокатные станы, дребезжали прогнившие конвейерные линии, тряслось и переворачивалось все мироздание. Но взбесившиеся от бессмысленного труда муравьи с героическим энтузиазмом, надрываясь от слез, штопали и латали возникающие дыры, затыкая прорехи телами своих однополчан.
Битва не утихала ни на мгновение. Бурилась насквозь многострадальная земля. Воняло непарфюмерной соляркой и техническим спиртом. Непристойно тарахтели трактора, соскабливая остатки бесхитростного зеленого ландшафта. Повсеместно склеивались, скреплялись и сваривались, на соплях и подтяжках стропила, поперечные стойки, трюмные переборки, консоли, арматура и бетонные плиты. Откуда-то, с верхотуры космоса, падали дождем метеориты, панельные блоки, паровозные котлы, отработанные ступени ракетоносителей, дружеские проклятия и силикатные кирпичи. Вслед за ними летели физические константы, Союзы и Аполлоны, гнилые балки и разнообразная монтажно-высотная сволочь, успевающая на лету покрыть все и всех отборным трехэтажным матом.
От этой беспрерывной, очаровательной и неимоверно пошлой суеты выворачивало наизнанку пьяного за углом и какого-то испачканного в чужой крови полковника. Полковник страшно харкал кровью, стараясь изо всех сил забыть то, как его славный стройбатовский дивизион, обустраивал необъятную территорию горячо любимой родины. Полковник видел и вспоминал, как по приказу верховного командования, его бравые ребята сколачивали казарменные скворечники, партийные лестницы, обелиски и кресты. Как в немыслимых географических условиях строились помосты, подиумы, президиумы, деревянные бушлаты, отхожие места и кооперативные сожительства. Полковника жутко мутило. Он от всего сердца блевал на свой героический мундир, на свое замечательное гвардейское прошлое, на свои золотые погоны, щедро омытые чужой кровью, и не видел перед собой ничего такого, ради чего стоило бы жить. В конце концов, он достал свой любимый именной пистолет с кремневым запалом и наконец-таки выстрелил себе в морду…
…Было шумно, весело и круто. Невменяемое сексуальное большинство из кожи вон стремилось погрузиться в нирвану. Груды скользких пронырливых тел в неудержимом порыве прыщавых страстей ломились в заповедные кущи запредельных наслаждений…
…Минировались райский сад и преисподняя. Минировались соседние цивилизации и космические флотилии стрекозоидов и жаботоидов. Минировались и подрывались будущие поколения технодегенератов и писсуары на дрожжах…
…На радость земляным червям, толстомордые и брюхатые законодатели международных отношений, пеклись о национальном внебюджетном благополучии мирового народонаселения, закладывая под залог будущего вчерашние дни. А, между тем, голубые враги не дремали и старательно заходили в жопу…
…Издалека доносились звуки бравурных военных маршей. Все дышало ветром неизбежных перемен к лучшему, и непонятно почему, но от этого неувядающего сквозняка знобило какую-то светлую, неуравновешенную личность в скверике у фонтана. Личность зябко куталась в поношенный плащ, но ребята из массовки, не обращая на нее никакого внимания, хладнокровно, методично и равнодушно выжигали, скашивали и вытаптывали (под танцплощадки и выставочные павильоны) пожухлую траву, кустарники, осиные гнезда, ромашки, лютики, обезвоженную почву, чью-то судьбу и чью-то жизнь.
- Где подписаться?! - орал, оглохший от постоянно крика, прораб вечной перестройки, смахивая передо мной со стола схемы и чертежи энергетических коммуникаций. - Все абсолютная правда и все чистейшая ложь! (Удар кулаком по столу.) Поэтому приказываю, во имя Отца, Сына и Святого духа, ускорить строительство рая на земле в сто раз! По вновь утвержденному плану! Аминь! А это барахло (палец в мою сторону) облить кислотой, пропустить через мясорубку, полученный материал запихнуть в пушку и выстрелить им в Луну!..
Он грузно поднялся со своего расписного в клетку барабана, торжественно натянул на уши Наполеоновскую треуголку и величественным взмахом руки бросил свою, дико улюлюкающую орду несметной сантехнической саранчи, в атаку.
Все выглядело похоже, узнаваемо - все было именно так, несмотря на кажущееся внешнее спокойствие. Просто предложенный текст уплотнял время действия с прозаической литературной силой. Авторское воображение убыстряло растекающуюся по древу историю и, не дожидаясь эпизодических повторений, спокойно отмечало, как множились житейские нелепости, как ложились костьми целые бригады чернорабочих, как возносились и разрушались синагоги, мечети и храмы нерушимых вероисповедальных святынь, славивших лучший из миров. (Разумеется кроме этого.) И вместе с этим бесчисленным шумным копошением, вознесением и падением скороспелых империй накапливалась усталость, тянуло в сон, и не хотелось ни о чем думать, вспоминать, видеть, отмечать, анализировать и сопоставлять. Роились в глазах белые мушки, тошнотой опрокидывало желудок, но его содержимое ничем не выделялось на поверхности взбаламученных дней.
- Больше света! - кричал на перекрестке всех перекрестков слепой и бился головой о стенку, высекая искры.
Гамлет тупо смотрел, наблюдал и безмолвствовал. Вопросов не было, в ответах не нуждались. Драматизация местного времени топталась в очередном историческом тупике, игнорируя запоздалые покаяния циничными репликами, но сил остановить повсеместную трагикомедию не было. Аттракцион, развлекая самое себя, требовал все новых и новых жертв. Словом, шоу продолжалось: Разбрасывались экскременты. Ароматизировались отходы. Удобрялась бесплодная почва. Произрастал корнями вверх урожай…
…С грохотом топали сапоги, клубилась пыль, маршировала по воде морская пехота, ревели боевые слоны, и только счастливчики ставили на зеро…
…Раздавалась музыка, жратва и бесплатные пропуска. Обрезались и обрубались ленточки и сучки, еврейские члены, колбасы и батоны на завтрак.
…Звучали тосты, несло самогоном, дымился мировой кальян, а ветер все наметал и наметал сугробы снежного героина…
…Продавались горячие бублики, свежие барышни в подворотне и талоны на усиленное питание…
…Мычала передоенная скотина. Торчали и тащились изо всех щелей крысы, тараканы, томная богема, доморощенная элита и черти в ступе…
…Проносилась погоня. Вдалеке стреляли безразмерные калибры. Где-то с пеной у рта ловили своих и чужих, близких и далеких, беспрестанно набивая свинцом полицейских и туши мафиозных деятелей…
…Кричали младенцы, женщины и бездомные коты. Теснило грудь. Калейдоскоп событий кружил голову. Перекошенный рот жадно втягивал воздух, но изображение не останавливалось…
…На всем лежал тяжелый отпечаток публичных обнажений. Мутился просветленный разум. Гудела измученная башка. А в расширяющихся зрачках, на фоне фаллических символов из стекла и бетона, отображались великосветские опереточные отношения представителей высшего эволюционного развития, имитирующие страсти посредством совокупления высокоорганизованной материи…
…Тем временем, священники умоляли прекратить безобразия, пугая адскими страданиями мир, где аду стало бы тошно. Им вторили клоуны в президентских креслах, обещая в ближайшее десятилетие исполнить любое бытовое желание, века катились вспять, а возвращение в невинность все откладывалось и откладывалось…
Из речи карлика на всемирном слете уродцев и карликов.
- Да, но если Господь Бог создал меня по своему образу и подобию, то, значит, у него были на то некоторые основания, и он, должно быть, красив!
- Пустое, голубчик, пустое. Возьмите любую идею, изложите ее литературно, и вы легко убедитесь, как порой несложно подтасовать необходимые факты и сведения под нужную вам мысль. Там, где звучит авторство, доложу я вам, там и пристрастность, а где пристрастие, там нет объективности, а наша, так называемая объективность, увы, всего лишь продолжение нашей субъективности. И мы с вами в этом деле, любезный амиго - не исключение.
- Впрочем, о чем это я?! Ах да!..
Они крепко обнялись, по старинному русскому обычаю трижды расцеловались и пошли, пошатываясь, будто пьяные, за тридевять земель.
Глухой глухому:
- Это все от того, Бытый Сисипатрыч, что у нас от ума одно горе...
- Чего, чего?
- Я говорю - го-ре!
- Какое море?!
- Трагедия, говорю, тра-ге-дия!
- Да, эту комедию я уже смотрел!
- Не слышит, урод!
(Пожимает плечами): При чем здесь народ?!..
Взбирается на трибуну.
- И весь этот бредовый театр грандиозного абсурда и всеобщего безумия, возглавляемый идиотами, озабоченными счастьем всех времен и народов, громыхая всеми своими прикладными, глиняными колосьями, спешил и спешит, спотыкаясь на каждом шагу, продемонстрировать мирозданию свои доморощенные идеалы, беспомощные иллюзии и слюнявые представления о счастье и гармонии. Предпочитая, взамен загаживаемой действительности, создавать другую реальность - эликсир прозябательности, бумажные миры или сказочные декорации многословных романов, предлагающих обывателю фальшивые ценности литературных побрякушек. Тех самых побрякушек, что так легко и непринужденно избавляют тугодумов от остатков собственных мыслей, а заодно утешают безутешных, окрыляют бескрылых и заполняют духовный вакуум там, где его не было и в помине…
Заключает.
В обществе, напичканном разнополыми аферистами, демагогами и шарлатанами, обман становится мировоззрением. Но обманчивость такого мировоззрения, для тех кто живет обильными фантазиями, все же предпочтительнее помойки, на которой они родились. Нужно только постараться обмануться наилучшим образом, превращая окружающий мусор в сверкающие драгоценности, блеск которых сравним, разве что, с потрясающим величием человеческого разума. Снимите ваши шляпы - идет ее величество глупость. И, хотя, глупость не стоит того, чтобы на нее обращали внимания, глупости никогда не бывает мало, а если природа плодит графоманов со скоростью курьерского поезда, то от нее можно устать быстрее, чем он придет к своему назначению…
(Неожиданно замолкает и с гримасой отвращения отбрасывает заготовленную речь): Да чушь это все собачья!
- А вот это уже не ваше дело!
Он возразил, ему ответили, возникли прения, но внезапно пошел дождь, и все потонуло в шумном звуке падающей воды.
- Сколько нам еще идти?
- Если верить нашей карте, мистер Салливан, еще мили две.
- А точнее?
- Сейчас, мистер Салливан.
Бобуа порылся в сумке, достал из нее вчетверо сложенный лист бумаги, обернутый в плотный целлофановый пакет и, не обращая внимания на дождь, развернул его прямо на траве.
Салливан остановился рядом и оглядел столпившихся поодаль носильщиков, измученных двумя неделями пути в этих душных и поникших от влаги джунглях.
Дождь моросил не переставая: он стучал по листьям, бился в траве, стекал по стволам деревьев и, будто на радостях, обретя новую игрушку, громко забарабанил по белому, режущему глаз, квадрату карты, раздражая людей своим беспрестанным, не умолкающим ни на секунду, шумом.
- Черту мы уже перешли, - сказал Бобуа, сплевывая упавший ему на губу полусгнивший листок какого-то растения. - Если не заблудились, конечно. И если не заблудились, думаю, что идти нужно на северо-запад. - Он провел пальцем по карте. - Вот по этой гряде, вдоль леса и мы выйдем прямиком к "Черному провалу".
Салливан устало склонился над картой, обдумывая предложения Бобуа. Тяжелый, намокший от воды плащ мешал ему двигаться, мокрая рубашка неприятно сковывала движения.
- Чертовы небеса, - подумал он, чувствуя, как холодная струйка воды медленно стекает ему за шиворот.
Краем уха он слышал тихий шепот носильщиков. Потом один из них подошел к Бобуа, и они, отойдя в сторону, о чем-то долго препирались. Под конец разговора, черный, длинный и худой, как жердь, дикарь, развел руки, проделал целый ряд красноречивых жестов, проведя ладонью по горлу, и решительно указал грязным пальцем на юг.
- Они уходят, мистер Салливан, - устало сказал Бобуа. - Говорят, что обещали проводить вас до запретной черты, и свое обещание выполнили. Дальше они не пойдут. Впереди лежат проклятые места. Они хотят чтобы вы передумали, и просят вас вернуться с ними обратно. Потому что оттуда, из "Черного провала", еще никто не возвращался.
- Бобуа, - обреченно сказал Салливан, - пообещайте им все что угодно, подарков, денег, черт знает чего. И, пожалуй, отдайте мой нож их предводителю, ему он очень нравится. Я вас очень прошу Бобуа, придумайте что-нибудь, уговорите их остаться и проводить нас дальше.
- Бесполезно, - мистер Салливан. - Они боятся. Их страх сильнее любых уговоров и обещаний.
Салливан в изнеможении опустился на землю, положил на колени винтовку и в полном бессилии проводил глазами черные, блестящие от дождя тела носильщиков, которые один за другим бесшумно растворились в мокрых джунглях.
Болела голова, болели руки и ноги, от усталости ныло все тело. Он чувствовал подступающий жар, и ему вдруг страшно захотелось спать.
- Когда-то, где-то я уже пережил это, - подумал он в полудреме. На миг ему почудилось, что он вспомнил. Потом его глаза закрылись сами собой, и он медленно осел набок.
- Нет, я решительно его не понимаю!
- А себя?
(Надувшись от обиды): Нас в школе этому не учили!
- А что за школа?
(Хвастливо): Лучшая в округе школа злословия!
- Полагаю, на ярмарках тщеславия вы тоже не последнее лицо...
- Ну, если вы такой блестящий психоаналитик, объясните нам, где ж это его так, горемычного, научили изъясняться?
- Да, уж угораздило человека!
- Видать в детстве шибко покалечило!
- А чего он хочет-то?
- О, он воюет с некоторыми заторможенными читателями, ставящими свои ограниченные, самодовольные романтизмы выше реальностей, опровергающих их внутренний мирок...
- Вот как!
- Уверяет, что гарантированный самообман воздвигнутых галлюцинаций лучше, чем самоубийственное признание своих слабостей.
- Какое несчастье!
- Предлагает откинуть костыли иллюзий, не ходить путями наилегчайшего сопротивления и отвергнуть историческое наследие, сколотившее систему ценностей низводящих человека до литературного персонажа, чей дух соответствует духу эпохи, а царящие нравы подчиняются сильному.
- Революционер, значит?
- Ага, пламенный ди-джей! Мечтает об эре милосердия!
- Но мы же в его мечты не лезем?
- Нет...
- Что будем делать, есаул?
- Предлагаю выпороть и отпустить...
Дорогой друг...
Одна большая затрепанная книга с отпечатками ставившихся сковородок и следами заворачиваемой селедки - вот то, что оставляют после себя культуры некоторых рефлексирующих цивилизаций. И где уж тут до величия: меняются засаленные маски, меняются поношенные костюмы, меняется обдолбанный интерьер, сменяются неврастеничные, припадочные режиссеры, но суть повествования неизменно сохраняется, как неотвязный и кошмарный сон…
…И, разумеется, прекрасное здесь же, прекрасное рядом! Однако загадочная улыбка Джоконды не мешает негодяю совершать преступление…
…Но преступность - всего лишь мимолетное видение, когда именем Христа, его драматургическим распятием и полнейшим равнодушием, можно объяснить не только это, но и посочувствовать всем грехам мира. О, Боги! сохраняйте Ваше достоинство, воистину вера в Вас стоит чего-то несоизмеримо большего, чем пустопорожние обещания в райскую жизнь. Святая перепалка между земным и небесным не оставляет ни одного шанса обрести веру там, где в ней сомневаются.
Доктор с острова Моро.
- Да, это не Боливия, масса Дик, это не Америка, это Африка!..
Картина следующая.
Широкая степь. По ней едет трактор. В тракторе двое ссыльных
философов. Они распахивают целину, обсуждая рукопись.
- Ну, хорошо (старается перекричать шум мотора) - это, так сказать, литература, ваше личное умопомрачение, проблема вашего психиатра! А что для вас самое страшное?!
- Самое страшное (орет в ухо соседа), Абрам Иванович! - подайте-ка ключ восемь на двенадцать - это саморазочароваться!..
- С такой кашей в голове, голубчик, - это нетрудно!
(Кричит изо всех сил): Я в этом не виноват! Время такое!
(Надрывается от крика): Причем здесь время, нас просто подставили!
(На весь трактор): Кто?!
(На всю степь): Половой отбор эволюции и моя соседка Софья Павловна Гогенбогель! Туды ее в качель!
- Так чего ж мы ждем?!
- Мы ждем перемен!..
- Господа, вы звери! - уверяет хорошенькая актриса. И неизвестный голос, с гулким, вокзальным оттенком, добавляет: "Уважаемые посетители, наш зверинец закроется через пятнадцать минут". И толпа зевак, подобно морскому прибою, отхлынет от вашей клетки, бросая вас на произвол разбросанных игрушек, тоскливого одиночества и кожуры недоеденных бананов. От вашей бессильной ярости и уязвленного самолюбия страдает только лишь облупленная пальма с вашим же гнездовьем на макушке, раскачиваемая от избытка сил на все стороны света, да ни в чем неповинная самочка, преисполненная своим естественным эротическим долгом, помочь вам решить проблему самоутверждения в собственных глазах и в глазах родного племени, таким заманчивым половым путем.
До следующих перерождений, жертва прогрессирующих обстоятельств! Ибо, если время состоит из наших воспоминаний, если мы - это наше прошлое, то в нашем будущем у нас нет ничего такого, что будет для нас неизвестным. Так улыбайтесь чаще, мой друг, забавнее, чем здесь, уже нигде не будет...
…Итак, да здравствуют стриптиз и приключения! Бесподобное шоу снова продолжается. Цивильная публика, в неизъяснимом предвкушении анатомических подробностей, рассаживается, согласно купленным мандатам. Сгущаются сумерки. Зал охватывает гипнотическое оцепенение. Труха и перхоть столетних переживаний оседают на плечи почетного собрания. Слышится редкое покашливание, гильотиной поднимается занавес, и пресловутые, чувственные страсти вновь разворачиваются на житейской сцене…
…Все хорошо, прекрасная маркиза!.. Ваш замок выгорел дотла!.. И в свете рампового пожара, как хороши, как свежи были рожи, а ночка темная была... Так оглянись же поскорей, мой незнакомый прохожий, мой прокаженный современник, и ты увидишь, как физиономии статистов, словно разноцветные воздушные шары, лопаются от улыбок; как завсегдатаи визитеры поэтических собраний, обмениваются мыльными взглядами, а зачуханные светские дамы в непринужденной манере расставляют силки ряженым кавалерам. Проходят часы, секунды, дни и ночи столетия, а эпоха на сцене все тащится и тащится куда-то вдаль, как измочаленная наркоманка мимо пустых бутылок и разбросанных окурков, из той академической театральной реальности туда, где жизнь подчиняют вездесущему вымыслу...
- Посему, - держась от смеха за живот, сообщает сдвинутый на анекдотах конферансье, - отбросим ложную застенчивость (непристойный жест), минуем удручающие оправдания в чрезмерной желчи, глумлении и прочее, прочее, прочее, а так же, увы (сочувственный вздох), пардон, простим нашему другу (обнимает меня за плечи), некоторую назидательность и оптимистический взгляд на вещи. Соберем останки былого здравомыслия (уместная гримаса), и превыше вездесущих мемуаров поставим легкомысленные рассуждения. Хотя, гм... (поиск нужной фразы) ха-ха-ха... это вряд ли обновит гардероб начитанного человека.
Пауза.
Отдельные граждане поняли и простили его. Но для программы самоуничтожения, включенной в нем, это было уже безразлично. Она работала на полную катушку, раскручивая динамо циничных рассуждений в пику сентиментальному вранью, сформировавшему его характер в лучших традициях отрицательных примеров.
Гипсовые судьи в черных балахонах, обремененные всеми уголовно-процессуальными казусами, как могли боролись с объективностью кухонного законодательства (рецептура которого едва ли устраивала скандальных домохозяек) и очень убедительно обходили истину окольными путями…
…Не смолкало радио. Вспыхивали вечными огнями газовые конфорки. Трещали по швам дни, цикады, морозы, шкварки на сковородках, времена года и прочая ерунда…
…Строчили нескончаемые пулеметные очереди машинописных улик. Жарились котлеты, эпоха, мученики в аду и что-то еще…
…Взрывались многопудовые венчики маков, тяжелые авиационные бомбы и папки неопровержимых фактов…
…Томились без любви девушки, капуста, гурьевская каша и арестанты в бутырских острогах…
…Пахло ароматными специями, шанелями всех номеров, а чистокровные арийские мальчики с удовольствием разделывали сионистское мясо…
…В соседнем квартале активно сверлили зубы, прорубали в никуда дыры, опорожняли прямые кишки и контейнеры с макулатурой. Походя, вскрывались шпроты, суть жизни, потайные карманы и, конечно же, его черепная коробка.
…Вскрывалась вся возможная правда и бидончики из-под молока. И все это, лишь только для того, чтобы садисты с нашивками медицинских прокуроров с наслаждением запускали свои длинные, липкие пальчики в чуждое мировоззрение неприступного героя…
…Все правдолюбивое правосудие изобличало в нем законченного преступника, но более совершенная модель сравнительной философии, используемая подсудимым, несмотря ни на что, не поддавалась радикальным методам апробируемой веками инквизиции, смывая грязь смехотворных обвинений в намеренном осквернении общественной морали и грубости извращенного мышления…
- В связи с вышеизложенным, уважаемые граждане присяжные заседатели, усопшие и ныне здравствующие господа судьи, дорогая крестная, друзья, родственники, джентльмены, дамы и прочие участники событий. (Сморкается в огромный, клетчатый платок.) Я признаю себя полностью виновным, чего, собственно говоря, и вам желаю! (Ржет прямо в морды.)
И тут вышел он, минуя лесоповал, на открытое пространство. Бескрайняя, убегающая на фиг степь, расстилалась перед ним. Стоял теплый полдень конца двадцать второго века. Щекотали слух цикады, доносились голоса птиц, по его ботинкам прошмыгнула ящерка, сочно шлепнулся на куртку чей-то вездесущий помет, заревел белугой вдалеке неведомый зверь, и сердце радостно отозвалось ему. И это, не говоря уже о приятных запахах, очаровательных зеленых насаждениях и остальной природоведческой чепухе. И все бы хорошо, так ведь нет же, оказывается и здесь, вдалеке от окрестностей индустриальных душегубок, какие-то романтично настроенные козлы искали ветра в поле, голубых туманов, развесистой клюквы, и понятно, что сеяли разумное, доброе, вечное...
- Все кончено, я гибну Донна Анна!..
- Какие проблемы? - душевно поинтересовался его психическим здоровьем, всегда готовый на душевный разговор, пионер и врач-неврипитолог Облом Касьянович Дерьмицо.
Наш герой тяжело вздохнул и задумчиво посмотрел в даль.
Наступило тягостное молчание. Однако не прошло и полгода, как неожиданно звонко, вышла из коматозного состояния тарелка довоенного громкоговорителя, занятая долгими отстойными годами, поиском внеземных цивилизаций, и голосом недорезанного работника культуры постоянных времен культа личности, сообщила, что на атомной подводной лодке “Дитя свободы”, в этом чугунном карцере на километровой глубине, с экипажем невольников на 300 голов, не ждут ничего хорошего, кроме приказов. Поэтому матросы и старшины жестоко изнасиловали акустика за то, что он бесцеремонно набросился на кормежку, когда команды "Приятного аппетита" с мостика еще не поступало...
Их учили трусости, а он, освободившись от страха, больше ничего и никого не боялся.
…А вокруг этого неувядающего типа кружило так много красивых девушек, что глаза разбегались от жгучей зависти. Но бедолага не обращал на них никакого внимания, так как был всего лишь педрилой-мучеником и страдал от неразделенной любви к одному нимфеточному парню, очень и очень неравнодушному к коневодству.
Глубокое разочарование постигло внеплановое поколение от внеплановых родителей - дети, утратившие вкус к жизни прежде, чем сумели его оценить.
- Должно быть, очевидная реакция на нервную обстановку, а, профессор?
- Если не хуже, коллега.
И в то же самое время космические корабли бороздили просторы большого театра, осваивались отдаленные захолустья и новые миры, и было неправдой, что инопланетные поселения не возникают - возникают, да еще как возникают!
- А вот вам возникать не следует!
- Что, что?
- Ох! ну надо же! простите, пожалуйста! обидчивый вы мой читатель! (Снимает трубку телефона.)
- Да! Понимаю! Самому надоело! Нет, напиться не хочу! Зачем? Трезвость - высшая форма пьянства, недоступная примитивным алкоголикам.
- Тогда вы больны!
- К сожалению, нет...
- Больны, больны! Я по глазам вижу!
- Тогда вы тоже!
- Белая горячка?!
- Белее не бывает!
- Ха-ха-ха...
Они многократно и нежно, как две заведенные лесбиянки, облобызались, накрепко сцепились и пошли на все четыре стороны, пропуская между ног километры и километры пути.
- А ведь все любовь и бедность, вероятно?!
Некто Ротшильд (входя в шикарный лимузин): Не в деньгах счастье!
Вступает хор человеческих отбросов, мировой скорби и чикагской бедноты (протяжно и возвышенно): Золотые слова, отец родной! И да хранит тебя (говнюка такого-разэтакого) Господь! Аллилуйя!
- И над чем это вы все смеетесь и смеетесь, а, Смерть Полуянович?!
- Да вот, над этой вот жизнью! (Указывает тростью.)
- Побойтесь Бога! (Возмущается, сволочь.) Разве можно так-то, без права-то, ай-я-яй!
- Вам, псу смердящему, хлопкоебу недобитому, заднице с ушами - нельзя... И мне нельзя, и тебе скотина, и там (тычет тростью в высокое собрание), и той сучке в очках. О, вам особенно, мироед проклятый. А с тобой, гнида во фраке, мы еще поговорим! И не смотри на меня, как солдат на вошь! На мне натюрмортов нет! И тебе (ласково), золотко мое, нельзя. И тебе не обломится, сын ишака и бетонной стружки. А ты вообще не выступай, пасть закрой, да гульфик застегни, если это у тебя не одно и то же. И никому (окидывает публику гневным взором), никому нельзя... Но что еще остается, когда так больно... (Держась за сердце, без сил опускается в кресло.)
- Слышите! - умники и шлюхи, таланты и поклонники, большие политики и менты поганые, тунеядцы, трусы и провокаторы! Эй! (голосом Володи Высоцкого), граждане бандиты, я к вам обращаюсь! В связи с вашей особой опасностью для общества - не продавайтесь!..
- А кстати - сколько стоит?
- Только для вас, синьор! Весь пучок - десять копеек!
- Что ж, какой бы он ни был продажный, но это мой мир. Как карты легли, так и проиграем. Да ходи веселей - с бубен что ли... (Загрустил.)
- Ничего, ничего, Маин Герц! Прорвемся, соберем, украдем, подглядим, подсмотрим, скомпилируем, спародируем, опошлим, состряпаем, сколотим, перефразируем и поплывем на этом чудо материале отсюдова к такой-то матери!..
- А где это?
- Ох, если б знать, родной!
- Но ведь было же что-то хорошее?!
- Вот именно было! Что-то! Да все вышло! Логика - безупречная вещь! Тебе достались одни объедки - жуй давай и цени то, что имеешь... А еще запомни: не лезь в утешители наперед смерти, не то будешь подавать реплики на кладбище.
- Так быть или не быть?
Оптимисты (хором): Будем! (Чокаются рюмками.)
Пессимист (мрачно): А куда деваться?! Будем! (Чокнулся.)
(Подытоживая): Есть такая всеобщая теория относительности, и вот как хочешь к ней, так и относись, а времена не выбирают - в них живут и пропадают. (Затягивается сигаретой.)
- Не знаю, не знаю, но по-моему вы звучите слишком грубо, жестоко и цинично. А ваши манеры... (Гримаса отвращения.)
- Грубость и жестокость, несговорчивый вы мой господин - качества этого мира, а цинизм - неизбежное свойство ума, и при чем здесь мои манеры? Если вам неприятно, сетуйте вашим родителям, или, еще лучше, обращайтесь прямиком к создателю, что-что, а выслушивать бездельников он умеет.
(Поперхнувшись): Я ищу понимания, а вы вместо ответа лаетесь, как собака!
- Что мои ответы, господин недовольный эстет. Ответ Всевышнего, случается еще проще - смоет все одним махом, а между тем история-то вновь и вновь повторяется. Полагаю, так поступают слабохарактерные создания.
(В негодовании): Да что вы знаете о Боге?!
- Ровно столько, чтобы не прикрывать его именем свою нерешительность, безволие, тупость и лень. Морочить голову Верой, закрывающей глаза на собственное невежество - не желаю! Желаю быть умнее чужой глупости и не дожидаться открытий, которые делают другие.
- Но как же тогда Ваша бессмертная душа?!
(Криво улыбаясь): О, мой друг, в такой очаровательной компании, как наша - святое бессмертие - ни к чему. Тем более, что бессмертие, о котором так долго говорили гробовщики, зачем оно нам? Не вижу никакого проку в том, чтобы отворять таким как мы, врата в райские кущи, ибо по прошествии и миллиона лет оргазма в любом, с позволения сказать, Раю, и до скончания веков, мы и тогда ничуть не изменимся и останемся таким же бесполезным хламом, как и теперь...
Глубокая ночь, полураздетые люди, красные морды, пьяные голоса.
- Нет (покачиваясь китайским болванчиком), вот ты мне все-таки ответь - есть Бог или нет?!..
- Поверь мне, брат (вздыхает), современники не нуждаются в доказательствах Богосуществования, ибо, как только мы докажем им (указывает пальцем на дверь), что Бог существует - это перестанет быть предметом веры и обернется обыкновенным научным фактом. А с таким открытием, друг, придется надеяться не на Бога (стаканом об стол), не на его милосердие, справедливость, сострадание и любовь (шепотом), которые без этой высокой, светлой личности видно никак не обрести, а рассчитывать (членораздельно хлопает себя по бицепсу) на свои силы. Тем, кто слаб (твердым, стальным голосом), нужна вера в непознанного и таинственного Бога, а не конкретные знания о нем, поскольку вера и знания (качая башкой) - все же разные вещи. И вот, что я тебе скажу, старик (пытается сохранить вертикальное положение), чем заниматься богословской требухой и уповать на божественную благодать, надеясь на жизнь после жизни, лучше поспешим изменить свое никчемное существование в лучшую сторону...
Закрывает глаза и с грохотом валится на пол.
Вопрос, ответ, в конце неизбежная мораль, умозаключения, преумножающие хаос - словом пинг-понг, да и только. Они легко перебрасывались фразами, бесконечно возражая один другому. И каков был вопрос, таков был и ответ. Игра шла в одни ворота, но никто не уступал никому. Вечность поторапливала их, подглядывая карты, но собеседники не торопились обнародовать свой скудный интеллектуальный багаж.
- Нет, вы только посмотрите на него! Что он вытворяет, окаянный!
- Не обращайте внимания, милейший, у цветных свои причуды. (Неожиданно резко вскакивает с места, оглушительно свистит и яростно выкрикивает.) Души их всех, друг Отелло!
Бурные, продолжительные аплодисменты.
Отелло делает успокаивающий пассаж огромными, гуталиновыми ладонями (дескать, ща сделаем!). Поворачивается к партнерше в декольте:
- Итак, я окончательно тебя спрашиваю! Молилась ли ты на ночь, Дездемона! (Подъемлет рукообразный механизм для завершающего сжатия в 2000 атмосфер на шее симпатичной девушки.)
- Чего пристал, арапка?!..
Восторженный рев поклонников.
И вот так всегда, когда начинаешь думать...
Затем, в краю непуганых ворон. В волшебной стране эльфов и гоблинов (куда Макар телят не гонял), гроза окрестностей, великий инквизитор, негодяй, маг и чародей Шизотроп Аль Рахит Дайвунчик Пузанок, помешанный на почве детских обид и сексуальной неудовлетворенности, спустил свои красные революционные штаны для загадочного занятия ворожбой, шаманизмом, заклинаниями и мастурбацией. (Что, собственно говоря, было одно и тоже.) С легкостью истинного адепта нечистого, принял ряд необходимых поз, окрест себя щедро сыпанул порошком из девственниц, зажег бенгальские огни и, священнодействуя, склонился над унитазом с порубленными в маринаде жирафами.
Да он не зря потратил годы и годы на выведывания всех тайных тайн у лучших колдунов своего времени, не брезгуя ничем и никем, имея при сдаче экзаменов богатейшую энциклопедию шпаргалок, отпечатанную на лучшей человеческой коже.
Сокрушенно качает головой.
И через что он только не прошел, что только не изведал, подонок (в общем-то, ничего хорошего). И за это за все, как его только судьба не ставила: и раком, и в гриву, и в хвост, но что самое страшное - делала на время честным человеком…
…Он прошел через все, вынес все, все что мог, ничего не оставил учителям, а ведь мог бы, хотя бы жизнь, хотя… гм... лучше об этом не думать. Линия его бровей вмещала всю высоту его лба. Мыслительный процесс был ему нипочем и потому ничем ему не грозил. А поскольку национальные банки, телеграфные агентства, магазины игрушек, мороженицы и пивные уже были у него в руках, то для захвата власти над миром ему не хватало только одного, одного единственного залпа Авроры. Торжествуя, Дайвунчик схватился за орудийный шнурок, и в его пустой башке, со скоростью мысли мелькнуло - поехали. Но кулак Конана, отважного киммерийского воина, оказался куда быстрее - громыхнуло так, что небо перекосило, а звезды посыпались вниз. После черное, безмолвное покрывало ночи укрыло их, и чем они там только занимались, одному Богу Крому известно.
Появляются двое.
- Что он хотел этим сказать, а?!
(Пожимая плечами): Стоит ли тратить годы жизни на поиск знаний, ради такой идиотской затеи, как власть над миром!
- Короче: Нет в жизни счастья, а если ты дурак, то это всерьез, капитально и практически неизлечимо...
- Стало быть, оттачивает мысль?!.. Вай-вай-вай! (Цокает языком.) Лучше бы оттачивал что-нибудь другое!
- Ха-ха-ха...
С хохотом исчезают.
А литерный поезд, минуя все на свете, все набирал и набирал обороты, раскаляясь добела об увеличивающуюся плотность атмосферы. Остановок не предвиделось, поскольку у этого литературно-авангардного спектакля никогда не было, нет - и не будет частей и заглавий, помимо одного большого, толстого, облепленного мухами и муравьями куска потного, смрадного пирога, недоеденного временем за ненадобностью. (Делает усилие и берет себя в руки.)
- Советую не дожидаться ничего хорошего, и оно обязательно наступит. А пока не поздно, учитесь-ка лучше улыбаться - это единственное, что может вам пригодиться на самом деле.
И его лицо обезобразила улыбка.
- Да не так же!
Раскололось в улыбке.
- Да нет же!
Затрещало по швам от улыбок.
- О, Господи! (В ужасе шарахается в сторону.)
- Нет, нет, в самом деле - похвально. Местами, даже очень недурственно. (Восторгается, подлиза.)
- Ступай с миром, знаток изящной словесности, вместе со своими восторгами и постарайся заслужить похвалу у самого себя.
Комкает лист бумаги и швыряет его в закрывающуюся дверь.
- А сейчас в нашей программе выступит молодой начинающий писатель!
Поднимается мужик с сорокалетней лысиной.
(Откашливаясь): Басня!
- Однажды одна улитка выползла из-под древесного листа, посмотрела на небо и увидала там орла.
- Вот где жизнь, - подумала она. - Живет себе свободный и гордый...
Тут раздался выстрел и орел камнем рухнул на землю.
- Э, нет, - мудро подумала улитка, заползая обратно под лист. - Есть и в моей жизни преимущества.
Охотник, проходивший мимо, наступил на тот лист и ничего не заметил.
Напряженная тишина в зале.
(Сглатывая): Притча!
- Однажды один гусь...
- Пошел вон, мудрец!..
Лавина моченых яблок и помидор.
(В панике, хватаясь за голову): Тушите свет, кончайте балаган!
(Подползая к ведущему, и одергивая его за штанину): Я что, по-вашему, похож на идиота?
(Озлобленно): Вынужден вас обрадовать, вы просто идиот!
(С надеждой): И ничего нельзя изменить?
(Жарким голосом): В эту реку дважды не войти...
Входит водопроводчик.
- Какое войти! Не то, что войти - выйти нельзя! (Ставит чемоданчик с инструментами на пол.) Эта река без берегов, и все течет, и все надо менять!
Эх, слова, слова! Одно слово, тысячи слов, какова им цена? (Листает толстенный гроссбух.)
Миллионы страниц, стесненные рамками жестких переплетов, ждут своего читателя. Кто рискнет, составит новую комбинацию слов, чтобы позабавить ею человечество? (Отбрасывает книгу.)
- Улики на лицо (смотрится в зеркало), аллегории неоспоримы (в профиль), куда ни глянь, выползают из всевозможных дыр новоявленные сочинители, как прошлогодние подснежники по талой весне. Вот и гремят и журчат каждой строфой, каждой нотой хоралы прозаических помоек и фуги сотен водопроводных труб, символизируя победу туалетного бачка над разумом...
- Эх, Муза Аллегорьевна! К какому хмырю ты ушла?
Стряхивает с пиджака воображаемую пыль.
- Да и потом, был ли художник?
- Пожалуйте!
- Этот что ли? (С усмешкой кивает в сторону неопрятного субъекта с безумными глазами.)
- Зачем вы так! (Укоризненно смотрит.)
(Несколько пренебрежительно): Знаю, знаю, любезный, вся его жизнь - это сплошная мука. Эдакий тернистый путь сквозь годы, от сортира до стола, в поисках идеала…
Повышая голос и продолжая высокопарно рассуждать.
- Нет, не может иной летописец вырваться за пределы коммунального абсурда. Не способна его бумажная душа окрылить нас и увести отсюда куда-нибудь подальше. Разве что описать серую действительность, как действительно серую и поведать нам о том, как некоторым одаренным и болезненно ранимым индивидам не по душе эта негостеприимная реальность. Зато, какой простор для критиков с их интеллигентным подходом, научной терминологией и общей кормушкой от искусства...
Выкрик из партера.
- Простите, а что же все-таки с гусем?
- Пустяки! Бедолаге отстрелили лапы. Чудак обратился за консультацией к волку (санитару по образованию), и тот с большим удовольствием провел ему операцию на шее.
- Каков же вывод?
- Элементарно, Ватсон: Если нет головы, лапы не нужны!
Вдруг, откуда ни возьмись, подошел порядком пообносившийся Бомж Бруевич и просто так сказал:
- Эгоисты вы все!
Случайный персонаж в истории, что с него возьмешь!
- Кто следующий?
(Робко): Я...
- На что жалуемся, золотко мое?
- Эта вещь (пальцем в рукопись) отняла у меня тридцать лет жизни. (Тяжко вздыхает.) Спасите, Доктор!
- Зачем?
- Ну... (Мнется.)
(Уверенно): В морг, мистер Мак-Кинли, только в морг.
- Но...
(Успокаивающе): Пожалуйста, не волнуйтесь, о койке я договорюсь...
(Хватает доктора за грудки): Но мне же хочется не умереть, а именно уснуть...
(С силой отрывая холеные руки писателя от белого халата): Сон разума, родной вы мой, рождает чудовищ...
(Опускаясь на стул): Так куда же мне теперь, а?..
Хором: Да! Куда ж ему и нам теперь?!
Акела: Кто подаст голос в защиту человеческого детеныша?
Табаки: Да, кто подаст свой голос против меня и этого большого полосатого парня? (Кивает в сторону Шархана.)
- Эх, (задумчиво), а сколько я у кого-нибудь чего-нибудь отнял? И не сосчитать... Пальцев не хватит...
- Хватит, хватит! (Выкрики из ложи с казачьей сотней.) А не хватит, еще порубаем!
Далее какой-то мужчинка красиво разлил винцо, и пьяное от счастья общество, вцепившись в граненые стаканы торжественно, как могло, исполнило старинные русский романс: Отвали поскорей от калитки.
Красная Шапочка: И что характерно, то есть абсолютно, никто на помощь не придет...
- Есть радикальное, спасительное средство (шепчет по большому секрету), помогает от кашалотов, облысения, геморроя, хулиганов, от занудства, от вселенского СПИДа, избавляет вас от вас и решает основной вопрос философии.
- Говорите скорей!
- В следующий раз (выдерживает паузу) постарайтесь не рождаться!
Неописуемый хохот в зале. Кто-то, смеясь и плача, вываливается с балкона
Трещит драпировка. Взлетают к потолку кресла. С потолка обрушивается
хрустальная люстра и зал умиротворенно затихает.
- Ничего не понимаю! (Стучится головой об унитаз, затем достает детскую железную дорогу и начинает в нее играть.)
- Капитан, очнитесь! Мы тонем!
- Кто сказал?
- Стихия, сер!
- Передайте ей мои поздравления!
- Он что, глухой?!
- Хуже! Он давно умер, но не желает с этим смириться. Управление народом перепоручено тени отца Гамлета, а этот по-прежнему жалеет всех живых!
(В панике): Но мы же идем ко дну!
- Не волнуйтесь вы так, товарищ, наш Титаник непотопляем!
(Истерично): Но мы же уже на дне!
(Поднимая указательный палец к небесам): Вот видите, а жизнь-то все-таки - продолжается!
- Ну, милый, - молвила красавица, вылезая из ночной сорочки. - Делай со мной все, что хочешь! Я вся твоя! (Принимает позу Венеры безрукой - соблазнительницы святош.)
- Вынеси мусор, дрянь!
- Слушаюсь и повинуюсь о, владыка и повелитель. (Поднимает владыку на руки и как бы случайно роняет его в мусоропровод.)
- Только жениться собрался…
Слышится звук удаляющегося со свистом человекоподобного предмета.
Прошло расторопное время, и вот уже ряд непредсказуемых событий, а пуще всего накопитель отходов, выплюнул нашего незадачливого любовника на берега его родовой фазенды, в его родовое имение. Он скоро пришел в себя, отряхнулся, и, как ни в чем ни бывало, неспешным шагом осмотрел развалины некогда славного и гордого поместья, останки былой роскоши, и не преминув посетить надгробия, долго изучал портреты предков в разных коленах. Наконец утолив любопытство и уловив во всем многообразии окружающих воспоминаний фамильное скотство, он удалился в покои, чудом сохранившиеся от бывшей прислуги: "Жизнь - удивительная штука, - думал он, укладываясь спать на голодный желудок, - она валяет с нами дурака и очень не любит умников". Железная кровать под ним истерически всхлипнула, выдерживая его вес, но он, тем не менее, закрыл глаза и провалился в очередной умопомрачительный сон.
Выдающийся реформатор спал, погрузившись на самое дно своего роскошно меблированного аквариума. Под охраной Касатки Дотсона он сладко посапывал, утомленный солнцем, демагогией и фальшивыми исповедями. И уже находясь в глубоком летаргическом сне, в дебрях Морфея, он неожиданно вспомнил, что был некогда ребенком, что у него было какое-никакое детство, и ошеломленный этим открытием, он неровно задышал, и на его одураченной физиономии заиграла блаженная улыбка стопроцентного кретина.
Перебирая историю его болезни роботы-вершители, лекари наверху, сильные мира сего, окончательно не поняли, что паровая машина управления работает вхолостую, координация движений беззаветно нарушена, круговорот дерьма в природе завершился.
Долго ли, коротко ли, стояло время в гримерской нетипичного литературного героя - этого никто не знает. Но очнулся Иванушка Дурачок в удивительной местности: справа море, слева горы, позади стульчак, мучительная память и отступать некуда...
- Считайте, что я жил, - завещал он, умирая. Но тихий голос с того света грустно уведомил:
- Не спешите, там совершенно нечего делать...
- Об этом и мечтаю!
- Только не в Раю!
- О!..
Дурачок, как полагается для солидности, еще похорохорился, но две тяжелые эскадрильи мух, с отвратительным гулом пробарражировавшие над его головой, живо напомнили ему, что отсюда так просто не уходят, а запросто - пожалуйста!
- Собор Парижской Богоматери! - страстно выругался он. Отчего некая башня в городе Пизе сделала крутой поворот и, не касаясь поверхности планеты, заняла, наконец, горизонтальное положение.
- Самое печальное (обращается к свидетелям, обступившим эшафот его переживаний), что я не сумасшедший, а гораздо хуже - я совершенно здоров. А если в жизни полагается немного пошалить, а космос полон загадок, то так уж видно он устроен - этот мир. Фантастики здесь нет, только одна безграничная реальность, в которой каждый видит, понимает и разбирается в меру собственной ограниченности.
- Да заткните же ему пасть!
- Пущай говорит, собака!
- Требую порядка!
- Порядок только на кладбище, папаша!
- Ну, дайте хоть покоя!
- Покой здесь только снится!
- Может, вы хотите большой и чистой любви?!
- Нет!
- Тогда получайте маленькую и грязную!..
- Я за солидарность, товарищ!
- Тогда подставляйте задницу, компаньерос!
- Но это же больно!
- Относитесь к этому философски...
(Философски): В принципе я согласен!
Громоподобный голос над толпой: Все, кто не согласны, будут отправлены на пункты осчастливливания!
- Не верю!
- Ничего-ничего, там поверишь!
- Но так не должно быть!
- О, будет еще и не так!
(В праведном негодовании): Но это все нехорошо как-то! Ну, плохо все как-то! Ну, очень уж зло все как-то! Ненужно! нельзя так! не позволительно! Ужасно плохо!.. (Хватается ладонями за голову.) Ой, мама родная, плохо-то как! Ой, плохо! (Шатается из стороны в сторону от отчаяния и горя.)
(Сердобольно): Ну вот, довели человека!
- Лекаря ему!
- Теперь уж лучше дьякона!
(Перекрестясь): Царствие небесное человеку!
(Спохватываясь): Я все понял, осознал, проникся, раскаялся, впредь, буду, верен, всегда, везде, всюду... Слово худого не услышите, господин хороший! Буду сочинять и говорить только вашу правду, вашу мать! Хорошо!
(Подобрев): Хорошо! Свободен!
- Свобода - тюрьма для бездельников, ваше величество!
- Что вы предлагаете?!
- Говноеды всех стран, осеменяйтесь!
- Как это?
- Объясняю: Будь другом - ходи за плугом!
- О!..
- И давно вы так живете?
- Давно, начальник!
- Но почему!
(Добродушно): Дык, ексель-моксель, едят тя мухи, я ж те человеческим языком говорю, деревня. Ведь как ее, значит, того-этого, жизь-то родимую, то и она, значит, того-этого - кранты, стало быть! Въехал, твою мать?!
- Твоими молитвами, дружище! Въехал по самые уши, погрузился до ноздрей, разрушился до основания, а затем воспарил, заплыл жирком, загреб, заграбастал, втрескался, зашился, засел, застрял, всунулся, влип, в хлам, в пух и перья, в мусор цивилизации, в тоску и отчаяние, так глубоко нырнул, что вынырнуть не могу!
(Отплевываясь): А я все равно не верю, никому и ничему, а пуще всего себе. И вы не верьте, ни единому моему слову не доверяйте - ложь все. От начала и до конца - воздушное охлаждение. Речевой жанр, фразеологический компот, пустая болтовня, проводы любви, косвенная фантазия, излюбленный прием, диалоговая форма, докапывание до подлинности самого себя, происки истины или философская эквилибристика, сублимированная казуистика или - ах, зачем меня мать родила. Может гиперболоид инженера Гарина, дознание пилота Пиркса, бытовое недоразумение, декаданс-деграданс или подлец подкрался незаметно. Хотите - виртуальная реальность, скачок полового напряжения, дисгармония души и тела, разболтанность механизма, легкое умопомрачение, каша из топора, мечты идиота, какая чушь, наконец, лингвистический каламбур, касундарундеру или жизнь попросту дала трещину! Как хотите, но я сказал неправду и все тут! (Сурово нахмурившись.) И не дай вам Бог мне не поверить, если не хотите, чтобы и вам не верили!
- Да он же псих!
- А вы?!
- А я говорю вам, что он ненормальный!
- Чего нельзя сказать о вас!
(Рассерженно): Болван!
(Немедленно): Кретин!
- Идиот!
- Придурок!
(Сжимая кулаки): Это я-то придурок?
(Живо и радостно пожимая руку собеседника): Очень рад, что вы, наконец-то, это осознали!
(С опаской): Да вы, похоже, невменяемы?
(С неподражаемой иронией): О, зато с вашей потрясающей вменяемостью, вас можно отправить куда угодно! Хоть в острог, хоть на Альфу Центавра!..
(В сердцах): Да он же разрушитель!
(Невозмутимо): Уверяю вас, это только ради вашего же спокойствия!
(Насупившись): Такие разговоры антизаконны и крайне вредны!
- Жить вообще вредно, господин законник!
- Что вы имеете в виду?!
- Честь имею в виду!
- Позвольте, кто вы такой?!
- Не позволю!
(По отечески задушевно): Ах, Матерь Божья, не живя сгораешь, приятель! Остановись, пока не поздно, Богом прошу тебя, сынок - опомнись. Прости себя, прости других, повинись перед миром, охолони маненько, умоляю тебя, не делай этого - угомонись! Ну, человек ты или хто? О, Господи! Ну, зачем ты так? Жизнь-то ведь - она не такая!..
(С интересом): А какая?!
(Многозначительно): Ну, как вам объяснить: Вот ежели, к примеру, взять и посмотреть на мир глазами дикобраза, то, может, ничего хорошего и не увидишь. А вот ежели, так сказать, у тебя есть насос для накачки денежек, пироги с повидлом, да титьки в тесте имеются, то, между нами говоря, доложу вам попросту, не развивая ход мысли на ход коня через букву "Г", параллельно обратному потоку сознания, получается, вполне интересная петрушка, э...
- Понятно!
- Я не закончил!
(Повелительный жест.): Кончайте его!
(Гордо вскидывая голову): Да здравствует мировая энтропия! Все на борьбу с эволюционным неравенством! Гуманизм не пройдет! Добро и зло не резиновые! Дорогу анархии, самообразованию и просвещению! Счастья всем поровну! Кажному столько, сколько унесет! Умрем, но будем! Бросай перо - иди лечись! Кончай войну - начнем другую! С миром и плотвой, все давай домой! Земля покойникам, работа рабам, остальных на лесозаготовки! Даешь освоение мирового океана! Даешь жизнь на солнце! Народ и грязь - едины, прочих на перековку! Мафия бессмертна! Женщина - она тоже человек! Айда по бабам! Красота спасет мир! Ур-рааааа, товарищи!
(Строго): А кто спасет красоту?! Отвечай!
(Немедленно): Чип и Дейл! Ваша милость!
(Сердито топая ногой): Довольно! Заройте его в шар земной! На глубину оливинового пояса!
Внучка Степана Разина (истерично): Закопать его! Тепленьким!..
Огромный жестяной робот, выдвигаясь из ниши в стене.
- Приказ понял!
Толпа орков, гоблинов, гномов, короедов, банши, леших, русалок,
турецких клопов, вурдалаков, квазимод и прочей нечисти вопит:
- Устроим ему достойный погребальный костер!
Он (хладнокровно): Христос воскреснет!
Они: Хороший поэт - мертвый поэт!
Он (сохраняя достоинство): Всех не закопаете! Экскаваторов не хватит!
Один симпатичный Квазимодо (шумно скребясь в затылке): А может, он прав?!
Адвокат-рогоносец (вскакивая): Дайте же ему, наконец, его последнее слово и покончим с этим!
Кощей Бессмертный: Последнее слово, предрассудок буржуазного суда!
- Тогда последнее желание!
- Это святое! Говори!
(Набирает полную грудь воздуха): Чтоб вы сдохли!
Часы бьют полночь, и появляется дама с газонокосилкой.
Кое-кто (поучительно): А видел ли ты смерть, молодой человек?
- Не видал (задумчиво качает головой), но слыхал всяко разного нехорошего о ней...
- Ну, так гляди! (Кивает на даму.)
(Разглядывает): Ну что ж - смерть как смерть, видал я баб и пострашнее! Чего желаете, мадам?
- Между прочим, мадемуазель, а желаю я заправиться (сосредоточенно). Кондратий, помоги! (Пытается завести газонокосилку и заняться до смерти любимым делом.)
- У нас переучет, гражданочка, а соседняя бензоколонка в трех милях отсюда!
Главный (скучая): Может его наградить? Посмертно, конечно!
Какая-то сволочь (нервно): Протестую, ваша честь! За что? Он же ничего не умеет, не знает, не был, не участвовал, не состоял, велосипеда не изобретал, Америку не открывал, противу ветра не писал, на горный кряж как дурак последний не лез, с голой задницей на льдине не сидел, удобрениями не разбрасывался, не пахал, не сеял, не жал, шпал не разгибал, только спал да жрал. Кроме того, нефть не качал, жеребцов не ковал, на Марс не летал, вшей в окопах не кормил, не долюбил, не захотел, не сумел, не посмел, занемог, не смог, а ведь мог...
Мартовский заяц (наставительно поднимая лапу кверху): И это всего подозрительнее!
- А вот у меня на фронте случай был (встрял в разговор бывалый солдат, ветеран великих воин и стремительных поражений). К нам ках-то в блиндаж истребитель залетел, старшому лейтенанту полбашки снес, по самый пах, и всю тушенку спортил. Асом оказался - гад такой! (Качает изуродованной башкой.) Помню, тою тушенкою цельные сутки кормился, покудова ихнии трофейщики меня не откопали. (Сердито сплевывает.) Те еще паразиты...
Али кохда я в танке служил, так нам башню с командиром оторваро по самые гусеницы, как бритвою срезало - вчистую. Ежели бы я на пол не упал и меня бы оторваро!
(Закуривает цигарку.) Али взять, хоша бы, геройский случай на флоте. Как щас помню, торпеданули нас в полубак ихние моряки-подводники, оставили от нас токмо гальюн, фок-мачту и боцмана - суку такую, в придачу. А сами на дно морское злодейски залегли. Так я тода чудом спасся, ухватившись за проплывающую мимо торпеду. И с тою торпедою мы потопили ихний караван судов, большой флагманский корабль и выполнили задание командования, сделав широкий проход в ихних минных полях... (Грозит палкой.) А пущай в другой раз не балуют - титьки тараканьи!
(Отдышавшись.) Али, кохда 46 танковый корпус фельдфебеля Крюге зашел нам глубоко на фланги и прямо в зад. Так я тохда одну рощу дубовую минировал. Так в одно дупло стокмо тюлевых шашек вставил, что опосля моей стахановской закладки от энтого леса одни головешки пооставались, ну и конечно ихний лучший танковый дивизион - "Мертвая голова" называется, тамо тоже сгинул... Прямо чистая Хиросима! (Истово дымит цигаркой.)
Али ищо история была - это, кохда я снайпером был, так одному бригадному генералу в табло попал, а он, нехороший человек, своим оказался... Во как! (Бросает и затаптывает окурок цигарки протезом.) А ужо опосля того случая, я со штраф-ротой фаустников-беспатронников Измаил брал. Во! Где по-настоящему жарко-то было. (Хлопает себя культей по коленному шарниру.) Так вот, ежели бы тохда со мной моих друзьев-товарищев не было - я про Дрона Лобастого с Петрухой Пасечником тутова толкую. Да еще про Влада Горемыку с Сенькою Оглоблей. Да ишо про Демьяна Француза, что бутылки пальцами умел открывать. Так вот, клянуся своими любимыми ухватами (показывает кистевой протез), вот те крест (широко крестится), хорошие все ребята были (вздыхает), ну ни фига бы мы тую вражью крепость не взяли б - не-е... А больче того я ни хрена не помню - контузия после муданзянской атаки.
(Поправляет черную повязку на глазу.) А тепереча молодежь не та, обмельчал народ - обанкротился...
Шум ветра.
Серый волк (залезая в свинарник и брезгливо морщась от сочного запаха навоза): И это люди?! Ну и свиньи, а я терпеть не могу свиней.
Папа Карло (занимаясь уникальной народной резьбой по живому полену): В жизни - главное, иметь свой собственный кукольный театр.
Тарзан (почесывая ручного крокодила и любуясь семейной фотокарточкой родного обезьяньего народа): В джунглях важнее всего воспитание.
Мона Лиза (загадочно растянув губы): Чаще улыбайтесь!
Древний полководец (орет): Плевал я на ваши улыбки! Требую, полцарства за коня!
Прометей: А огонь вам уже не нужен?
Пьер Безухов (вдохновенным голосом Бондарчука): И это все мое, и это все во мне (окидывает взглядом холмы, леса и долины родного Подмосковья). Разве можно убить мою бессмертную душу! (Безумно хохочет.)
Малютки медовары (печально): Ну вот, опять пришел король шотландский...
Царь Иоанн Васильевич Грозный (в страшном гневе топая ногами): На кол всех!
Меньшиков Петру Первому (старательно прорубающему окно в Европу): Государь мой! Вот прорубим мы окно, вырубим, наконец, Европу, построим гигантский флот, начнем торговать со всем миром, а дальше-то что?
Петр Первый: Ничего-ничего, Алексашка, на наш век мировых окошек и иллюминаторов - еще хватит!
К. Э. Циолковский (обнимая макет пузатого дирижабля): Многоступенчатые ракетные аппараты и мировое пространство сначала робко, а потом все смелее и смелее обязательно будет нами покорено...
Старуха Шапокляк (напевая): Кто людям помогает, тот тратит время зря...
Раненый солдат (заползая в воронку забитую искалеченными телами): Бог мой... Крови-то сколько...
Ослик Иа: Мой любимый цвет!
Карлсон, который живет на крыше: Пустяки - дело-то житейское!
Ученый Менделеев: Знаете ли: Во всем нужна система. И по возможности - периодическая.
Чингачгук Большой Змей (привязывая скальп какого-то бледнолицего горемыки к седлу): Нужно зарыть топор войны, и тогда краснокожие и белые воины будут вместе танцевать и петь песню мира вокруг своих вигвамов. Так сказал великий Маниту…
Баба Шура из Слободки: Ага, щас - размечтался!
Белый офицер белому офицеру (указывая на большевиков): Неужели ты не понимаешь - ведь они пришли навсегда!
Кто-то (еле слышно): Дожить бы до шести...
Некая оскорбленная дама (на весь зал, громко): Господин судья, но они же изнасиловали меня!
Подсудимые (с достоинством): Мадам, любовью оскорбить нельзя!
Голоса за кулисой.
(Увещевая): Федя, твое место в шахте. Ты же потомственный шахтер!
(Басом): Что же мне теперь, там совсем поселиться?!
(Строго): Федор, если Родина скажет, мы все туда спустимся, все там будем.
Цыганка (бесцеремонно): Э, дорогой, позолоти ручку. Тебя ждет большая любовь, большие деньги, казенный дом и кривая дорога ко всеобщему счастью. Если дашь червонец, скажу, как ее избежать.
Один из Атлантов, держащих небо (тяжко опускаясь на одно колено): Все, ребята, я больше не могу!
Великая личность из прошлого: Есть две вещи, которые более всего удивляют меня - это нравственный закон внутри нас и звездное небо над головой.
Анна Каренина (устало): Ах, господа, если бы не замечательное изобретение господина Черепанова, этот великий русский писатель (веером на Л. Н. Толстого) еще долго бы надо мной издевался.
Сальери (подсыпая в стакан Моцарта три фунта отборного ядохимиката): Нет, он не гений - прочь сомнения, к нему, конечно, зарастет народная тропа и т. д..
Раскольников князю Мышкину: Дорогой князь, голубчик вы мой, прошу вас, успокойтесь, это не вы, а я идиот! (Качает головой.) Боже мой, вы вдумайтесь только: такими чудовищными душевными муками наказывать себя за какую-то старушку...
Главный блюститель закона (зычным голосом в притихшую толпу): Виновен!
Алиса в Зазеркалье: Вы все - просто колода карт.
Дон Жуан (в сердцах): Да я же люблю тебя, дура!
Граф Дракула (облизывая губы): Я тоже!
Илья Муромец (сочным басом): Ну-ко, посторонись, сучье племя!
Женский голос (с восхищением): Какой кавалер!
Л. Н. Гумилев (непринужденно): Во всем виноват этногенез и биосфера земли...
Статуя свободы (освещая громадным факелом окружающее пространство): Ух, ты! красотища-то, какая!
Вий (загробным голосом): Ради всего святого, опустите мне веки!
Друг: Пойдем лучше выпьем! А...
Поздний я: Пойдем...
Где-то кричит Чеховская чайка.
Неизвестный философ (тихо просеивая песок сквозь пальцы): Люди, как и цивилизации, развиваются со скоростью собственной мысли. И признание глупости, которую человечество обнаруживает за собой, лучше любых гениальных заблуждений, и это открытие позволяет надеяться на лучшее.
- О!..
На улице звучит выстрел, затем второй, их перекрывает длинная очередь из пулемета и грохот разорвавшегося зажигательного снаряда.
(Пренебрежительно): Ну, нет! Все равно - ничего у него не выйдет!
- Но почему?
- Да потому, что у него творчество не той системы!
Капитан Немо (созерцая в лупу глобус горячо любимой Индии): А меня интересует - где мы все-таки находимся?
Вождь мирового пролетариата (буравя собеседников пристальным взглядом профессионального революционера и опытного провокатора): И к чему мы, собственно говоря, пришли?
Писатель-фантаст (как истинный ясновидящий, опередивший свое время на много лет вперед): Полагаю, остров погибших кораблей или, в крайнем случае, бермудский треугольник!
Всадник без головы (держа под мышкой верхнюю часть своего великолепного самодвижущегося организма): Ну, вот и приплыли...
Портрет Дориана Грея (пытаясь прикрыть белым, батистовым платочком пороки изображенные на нем): Автора к ответу!
(Общим хором): Ну, не нас же!
Светское общество за игрой в преферанс.
Госпожа История (раздавая карты): Сколько себя помню - добром еще ничего, никогда не кончалось!
Госпожа Победа (выкладывая длинную масть): Победа - явление временное.
Госпожа Разлука (деликатно откашливаясь в батистовый платочек): Пишите оптимистические письма и трагедии! А я, пожалуй, пас!
Госпожа Чужбина (забирая прикуп.) Что ж, хотя любви и не обещаю, но готова принять всех желающих в своем доме.
Госпожа Удача (грустно вздыхая): Что поделать, даже мне иногда не везет!
- А мне всю жизнь не везло!
- И мне!
- И мне тоже!
- А я, вообще, невезучий!
- А что вы сделали для везения?
- Я (гордо), я был ничем, а стал всем!
- И вы еще говорите о невезении...
- А все потому, - сказала Тара Невозвратная, - что у кого-то слишком литературное сознание и ему от этого никуда не деться.
- Типичный случай злоупотребления авантюрными сочинениями!
- Инвалид значит?
- Ага! Его сызмальства контузило словом!..
- Ничего, ничего, лет через сто ему непременно полегчает!
- Ха-ха-ха...
(Бодрые голоса за здравие любимого жанра на одной из литературных посиделок, с прозрачным желтоватым чайком и жалкими сладостями): Вся надежда на любителей фантастики - это передовой отряд человечества, способный решать любые, самые грандиозные задачи в его интересах!
- Способны, значит?
- О, еще как! Эти озабоченные ребята стремятся расширить границы своих квартир до размеров вселенной!
- Воюют, стало быть?
- Ага, сейчас их разведчики, наживая язвы, штудируют три закона робототехники, получают наследие звезд, спасают братьев по разуму из соседней галактики и пытаются нащупать крайнюю плоть всех параллельных миров.
(Кошачьим взглядом): И получается?
- Ваше сиятельство! Повстанцы теснят имперских солдат по всему периметру обороны!
- Ну, тогда я спокоен за вселенную!
- Но...
- Что но?
- Но вселенная с ними не согласна!..
Далее идет большой кинематограф и под душераздирающий цикл стихов Мандельштама, Блока, Есенина и Бродского на свадебные песни горбатых китов, с полотнами основополагающих живописцев, мелькают кадры из фильмов Тарковского, Феллини, Эйзенштейна, Чарли Чаплина и Питера Гринуэя.
Суфлер (зевая): Теперь фраза: Славься Цезарь - идущие на смерть приветствуют тебя...
32 июня. Футурологический конгресс.
Докладчик (поправляя толстенные очки): Напоследок всего недосказанного, уважаемые калеки, у нас остался невыясненным один вопрос: Есть ли предел пределов?
Ученый с мировым именем (щеголяя широким лбом до затылка): Работники моего института разработали единую и неделимую амебу, в которой заключена вся память предыдущих Универсумов. Замкнутый цикл существования позволяет ей осуществлять жизнедеятельность, минуя эволюционный беспредел, и при подобной неограниченной ограниченности позволяет ей не прибегать к сублимации скрытых желаний, как это делают другие виды природы. Это предел, господа...
Джинсовый вид природы с дикого запада (вынимая окурок сигары изо рта и прищуриваясь в манере Клинта Иствуда): Для меня и мистера Смита (опускает ладонь на кобуру револьвера) пределов и ограничений нет...
Потом началась война и в тысяча девятьсот каком-то году, их полк (плохо обученных, необстрелянных молодых ребят), в срочном порядке отправили на фронт. Еще на вокзале, когда они, толпясь и поругиваясь, неорганизованно садились в вагоны, он неожиданно почувствовал смутное беспокойство. До этого момента, улаживая личные дела, прощаясь с родными и близкими, действуя спокойно и рассудительно, он понимал, что поступил так, как должен был поступить. Но сердце его, будто предчувствуя что-то нехорошее, теперь отказывало рассудку, и, словно зажив своей, самостоятельной жизнью, забилось так тревожно и неспокойно, что ему стало не по себе.
Устроившись у окна, он видел, как какой-то совсем юный лейтенант, с белым пушком на щеках, стесняясь своего командирского тона, что-то выговаривал подошедшему на его окрик старшине, и тот, в общем-то уже немолодой человек, кивал головой, делал вид, что внимательно слушает и соглашается с ним, но со стороны было хорошо заметно и понятно, какого он мнения о своем начальстве, посадке в поезд, о мире и о войне.
- Гляди, гляди, сейчас наш старшина ему вмажет, - сказал кто-то из-за плеча.
И, то ли от этих слов, то ли еще от чего, но в ту же секунду, будто очнувшись от какой-то очевидной нелепости во всей этой кутерьме, старшина вдруг с каким-то неподдельным удивлением посмотрел на своего командира, вздохнул, очень усталым движением снял с головы фуражку, вытер рукавом гимнастерки выступивший от жары пот на лбу и, в наступившей тишине, по-простому ясно и очень спокойно, сказал:
- Ты, лейтенант, не шуми, не надо, я за бардак не отвечаю...
Эта фраза хорошо запомнилась ему той, щемящей до боли интонацией, с которой она была произнесена, и тем, каким-то непонятным смыслом, который кроется не в словах, а в чем-то, о чем только догадываешься, но высказать не можешь...
Уже под ...нском, рано утром их эшелон попал под бомбежку. И первым же попаданием буквально в клочья разнесло паровоз и следом идущий вагон.
- Из вагонов! - хрипло орал кто-то. - Все из вагонов!
Но сильный взрыв перекрыл его.
Андрей вывалился из вагона, ничего не соображая от грохота и свиста падающих бомб, пробежал несколько метров, споткнулся и плюхнулся в придорожную канаву. Слева от него упал еще кто-то и, жутко матерясь, начал проклинать все на свете. Он хотел было оглянуться и посмотреть на ругавшегося, когда яркая вспышка ослепила его, затем какая-то чудовищная сила подбросила вверх и страшно ударила о землю.
Очухавшись, полуоглохший, он выбрался из-под комьев земли, протер слезящиеся от копоти и гари глаза, нащупал в вывороченном песке карабин и, ничего не видя в едком дыму, пополз вперед.
Вскоре он наткнулся на раненого солдата, который полулежал, облокотившись на обгорелый ящик из-под патронов. Одна нога у него, чуть выше колена, была оторвана, но он, не замечая этого, старался обеими руками закрыть страшную рану на шее. Все его лицо, руки и гимнастерка были в липкой крови. Он силился что-то сказать, но кровь пошла у него горлом, и он, мучительно захрипев, напоследок, как-то по-детски всхлипнул, медленно осел на бок и забился в конвульсиях.
Вдалеке были слышны чьи-то крики, доносились автоматные очереди и беспорядочная пальба. Ветер, пропитанный гарью, разносил гулкие разрывы и шум авиационных моторов. От горящих вагонов невыносимо пекло. Неподалеку горели кусты можжевельника, возле них валялся перебитый телеграфный столб. Андрей откатился в сторону и, сплевывая хрустевший на зубах песок, успел нырнуть в какую-то воронку.
Сверху, на бреющем полете, прошелся вражеский истребитель, и очередь из крупнокалиберного пулемета прошила землю там, где он только что находился.
В воронке он обнаружил брошенное противотанковое ружье, перевернутое кожаное кресло, непонятно каким образом попавшее сюда, и выбитую оконную раму.
Еще один самолет пронесся над ним, и где-то совсем близко пару раз сильно грохнуло...
Продолжение следует.
О нем долго не было известий. Считалось, что он пропал без вести. И только много лет спустя, она получила от него письмо. Оно задержалось в пути, но пожелтевшие ветхие страницы, выцветший штамп полевой почты, его замысловатый почерк, сумели сохранить и донести до нее то, что он никогда не говорил ей.
Милая, Родная, Любимая, Единственная Моя Женщина! Всю свою жизнь я иду к тебе, ищу тебя, зову тебя и думаю о тебе. Вся душа моя, все сердце мое, все, что есть во мне хорошего, светлого, чистого и сильного - все принадлежит тебе...
Пускай солнце, сменяя день и ночь, всходит и заходит над нашей маленькой, голубой планетой! Пускай бегут дни и недели времен года! Пусть проходят сотни и тысячи лет! Пусть погаснут все звезды в небесах, и множество вселенных, разрываясь на части, придут на смену друг другу. Но и тогда, каждой клеточкой мироздания, каждым прошедшим мгновением, в жару и холод, в тепло и ненастье, дождем или снегом, каждой былинкой, радугой над морем или криком птицы, травой и землею, проточной водою, упавшим листом или сломанной веткой я буду говорить о тебе, звучать тобою, дышать тобою, смотреть на мир твоими глазами и повторять вновь и вновь, снова и снова:
Я люблю тебя!
Я люблю тебя
Люблю!
Храни тебя Господь!
- Он был романтиком?
- Да!
- Он слишком многого хотел?
- Да!
- Его забудут?..
- Нас всех забудут, а его нет…
(Шепотом): Почему?
- Потому что он вернется, и вернется другим...
(Отшатнувшись): Но он же умер…
(Пятясь к выходу и отмахиваясь руками): Он умер! Его нет! Нет, и не будет!
(Криком): Он умер, и он умер навсегда!..
И толпа подхватила:
- Паганини умер!
- Да здравствует Паганини!
Они вломились в его дом, опрокинули мебель, перерыли все его вещи, документы и бумаги, кто-то разжег камин и, греясь у огня, они выдирали страницы из его любимых книг, цитировали его фразы, веселясь и потешаясь, кидали его ноты и его музыку в огонь. Затем топтали картины, рвали фотографии дорогих ему людей, подсчитывали доходы с продажи его имущества, и торопясь к своему забвению, выходили за дверь.
Эпоха великих открытий, далекие экспедиции, колониальные войны, рабовладение, расцвет ремесел, искусств и наук, вспышки революций, вспышки эпидемий, болезни, боль, кровь, слезы и смерть, нищета и голод, концентрационные лагеря, погромы, стихийные бедствия, массовые безумия, миллионы трупов и сотни братских могил зелеными холмами земли терзали его воображение. Все живое и мертвое, весь ужас и красота жизни, хаосом разноцветных картин, лихорадочными снами и хороводами мыслей кружили ему голову.
Он смотрел в черный квадрат Малевича, и в этом законченном темном символе проштемпелеванной, лаконичной завершенности, в этом простом черном знаке, видел всю беспомощность, всю безнадежность, все бессилие высказать и выразить то, что невозможно высказать и выразить словами.
Ребенок стоял и горько плакал, огорченный тем, что его не понимают. Белые, пушистые облака тихо проплывали над ним, накладывая легкие, невесомые тени вокруг. Гудел шмель в траве и шумел ручеек неподалеку, и маленький ласковый котенок щекотно терся о его ногу, призывая поскорей забыть огорчения и поиграть с ним. Лето было в разгаре, и синим небом, и жарким солнцем, и шелестом зеленой листвы - всем своим теплым, живым прикосновением к его загорелой коже, будто напоминало всему сущему о том, что надо жить, любить и радоваться жизни. Потому что все проходит, и все пройдет, и все останется людям...
- Эй, извозчик!
- Куда изволите, барин?
- Трактир над пропастью во ржи, знаешь?
- Далековато, барин...
- Ничего, ничего, я заплачу...
- За все, барин?
- Как полагается...
Расположившись в коляске, он зябко поеживался, разглядывал фасады зданий, глядел на лица проходивших мимо людей, вдыхал запахи вечернего города, и на одном из перекрестков случайно подслушал разговор двух каких-то господ:
- Смею уверить, - говорил один другому, - не будь расстояний, мир вмиг бы съежился, и человечество, взамен разбегающейся вселенной, получило бы весьма скверную квартиру, куда менее приятную, чем теснота Петербургских коммуналок.
В неизвестности расстояний скрываются сюжеты в сущности которых никто не сомневается. Мы только лишь, порой, беремся предугадать неизвестное, и соблазну открытий, лежащих на этом пути противостоять не пытаемся. Ведь вчерашнее наше неведение - может обойтись нам дороже неизвестных случайностей, подстерегающих нас завтра. Так что люди обречены познавать расстояния - и деваться нам от этого некуда...
Он сидел в кресле-качалке, укутав ноги пледом, прихлебывал крепкий, горячий чай с лимоном и, качаясь над бездной времен, среди необъятных ржаных, пшеничных, конопляных и маковых полей слушал и, слушая, слышал, как в песочных часах скорпион пересекал пустыню, не ведая, что ей нет конца...
И тут ему снова, то ли почудилось, то ли показалось, то ли он вдруг вспомнил наверняка, что где-то, когда-то все эти события уже происходили с ним.
- Все когда-то это было, - прошептал он еле слышно.
Ему никто не ответил.
Друг мой, милая моя Маринка, наверное, теперь-то ты чувствуешь и понимаешь, что какой бы длины ни был абзац, неизбежного - все равно не избежать. Вот и теперь, с каждым словом, неизбежно и мы стали еще дальше друг от друга, и это превращение совершилось быстрее, чем мое перо касалось бумаги. Но, во всяком случае, расстояния полезны и хороши хотя бы уже тем, что являются превосходным упражнением в зоркости и, если удается, позволяют издали разглядеть нечто большее, чем можно увидеть вблизи. А с таким дальновидением нет причин огорчаться или плакать, и если бы не это многословное утомительное сочинение, было бы совсем превосходно.
- Неужели конец, - холодно подумал он.
Но нет - это был не конец - это было дуло револьвера.
(С удивлением): Так вот ты какой - "Цветочек Аленький!"
(Вскидывает голову): А, все одно, если будущее будет завтра, а завтра было вчера, то у вечности в запасе, кроме настоящего, ничего нет. (С глубокой грустью.) К тому же, настоящее ли оно - наше настоящее? Может и впрямь, все мы только лишь кому-то снимся?..
(Устало вздохнув): И вот стою я перед Вами, простой, гениальный, русский писатель и будьте так добры, тетенька Жизнь, отпустите меня, пожалуйста, я больше не буду. Да и зачем еще быть, когда незачем, и тем более писать, если все книги давным-давно написаны. (Хрипло откашливается.) Но пока сценарий действует, репетиция продолжается, хотя премьера в тот день с треском провалилась - ведь мир, как мир, дорогой вы мой англичанин, и люди в нем, как люди...
Он подошел к большому пыльному зеркалу, установленному в тесной прихожей с начала всех времен, заглянул в чужие измученные глаза и понимающе улыбнулся своему отражению. Темный, душный зал молча и настороженно ждал последних слов автора, и они пришли, брошенные на ветер:
- Эй, господа зрители! Не желаете ли сыграть роль зрителей?!
- Ха-ха-ха...
Всходило солнце вручную…
Маринка
© Copyright: профиль удален, 2002
Свидетельство о публикации №202041600110
Свидетельство о публикации №202041600110
Рецензии
Dixi et salvi animam meam - так, кажется, выражались наши - увы, нединозавроподобные - предки.
А знаете, мне понравилось. Где-то в середке очень хотелось спросить - а дальше? - но уж потом стало ясно, что продолжения такого не пишутся, а просто случаются...
"Я, как мне говорили, сын мужчины и женщины. Удивляюсь! Я мнил себя чем-то большим". Степной волк Вам предок, Вы в курсе, благословенный автор? И сквозь метафорические лабиринты и умопомрачительные тупики кривая выведет, потому как некуда ей будет деваться, и, когда пройдет много лет и автор(которому чертовски лень быть богом), стоя у стены в ожидании расстрела, - чихать он хотел на все эти ржавые неубедительные базуки да арбалеты - будет истово стараться нацарапать барашка на облупленной стене, потому как только тогда будет mission accomplished, и фиеста, и солнце, и наконец-то, навеки уже и насмерть, родится и уйдет Имя Розы.
P.S. "Слава всевышнему! - говорю я вам, - что у нас есть мудрые."
;)
С уважением,
Turandot 07.01.2003 08:04 • Заявить о нарушении
А знаете, мне понравилось. Где-то в середке очень хотелось спросить - а дальше? - но уж потом стало ясно, что продолжения такого не пишутся, а просто случаются...
"Я, как мне говорили, сын мужчины и женщины. Удивляюсь! Я мнил себя чем-то большим". Степной волк Вам предок, Вы в курсе, благословенный автор? И сквозь метафорические лабиринты и умопомрачительные тупики кривая выведет, потому как некуда ей будет деваться, и, когда пройдет много лет и автор(которому чертовски лень быть богом), стоя у стены в ожидании расстрела, - чихать он хотел на все эти ржавые неубедительные базуки да арбалеты - будет истово стараться нацарапать барашка на облупленной стене, потому как только тогда будет mission accomplished, и фиеста, и солнце, и наконец-то, навеки уже и насмерть, родится и уйдет Имя Розы.
P.S. "Слава всевышнему! - говорю я вам, - что у нас есть мудрые."
;)
С уважением,
Turandot 07.01.2003 08:04 • Заявить о нарушении
Э, любезный Машин Ответов, прошлое - это иллюзия. Тешим себя мыслью, что что-то там оставляем, бросаем, отрезаем, сжигаем... На самом деле, наше прошлое - всегда в нас, потому как inner-me - это состояние неизменное, константа, цитадель. Как мы всем этим распоряжаемся да куда все это приводит - другой вопрос, но это, как и голова - предмет темный и исследованию поддается лишь изредка. ;)
Turandot 10.01.2003 17:33 Заявить о нарушении
Turandot 10.01.2003 17:33 Заявить о нарушении
:))) Ну, тогда уж правильнее к Далай-Ламе: пусть карму заново против резьбы завинтит ;)
Turandot 10.01.2003 20:09 Заявить о нарушении
Turandot 10.01.2003 20:09 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.