Что значит ненависть

                ---==(Рассказ)==---

Небольшая, даже маленькая… очень маленькая квартирка, укутанная дымом. Но не сигаретным. А иным. Дымом смерти… Что это меня на поэзию потянуло? Старею…
Квартирка действительно была пропитана «дымом смерти», а попросту – парами гексаметилентрипероксиддиамина. Хорошая вещь, но не для здоровья… в обеих смыслах. ГМТД – отличная взрывчатка, точнее как взрывчатое вещество – куча недостатков, но зато его было довольно просто воссоздать в домашних условиях, чем и занимался Сергей. Вообще-то ГМТД чаще применяют в качестве детонатора, поскольку он обладает рядом подходящих для этого свойств; но Сергею, для его небольшого представления, было достаточно и самого «детонатора».
-Апчхи. Схрр. – Серёга чихнул, и громко втянул воздух в лёгкие через нос. Этот дым быстро раздражал слизистую, уже не помогала и влажная тряпка, обмотанная вокруг нижней части лица.
Скучно, и грустно. Давно он уже забыл, что или кто был причиной его грусти… а, может, просто не хотел вспоминать. Но как бы там ни было, а всю жизнь, сколько он себя помнил, внутри него был этот маленький, жалящий тупой болью комочек.
Пульт валялся под рукой, и включить телевизор не составило труда:
-Сьогоднішній день відзначився ще однією серією терактів, що змусили здригнутися всі східні країни. В ресторані, що поблизу резиденції відомого політика, пролунав гучний вибух. Переважна більшість правоохоронців вважає, що вибухівку активував самогубець. Двоє людей загинуло, дванадцятеро тяжко поранені. Також загинула дев’ятимісячна дівчинка, що ...
А вот это они даром. Я очень не люблю, когда использую чью-либо смерть в каких-либо целях. Ну подохли все они, ну и что? Это не в первый, и уж тем более не в последний раз. Кто начал это – не имеет значения. Это свойственно человеку, не придавать значения… и, похоже, стало свойственно и мне. А вот девчушку они показали затем, чтобы народ взбунтовался, чтобы меньше мыслей было о ПРИЧИНЕ теракта, и, надо сказать, что это отлично получалось у правительств многих стран.
Разве интересно кому: почему «террористы» делают это? Конечно нет! Кого интересует, что эти самые «беспощадные-жестокие-тупые-дядьки» на  самом деле совершенно обычные люди. Которые ещё вчера работали на своём клочке земли, что кровью был заработан у толстосумов? Кого интересует, что большинство из них никогда не чувствовало сытости? Что семью из тридцати человек не так просто прокормить? Что дети с самого малого возраста учатся обращаться с оружием? Что калашников стоит тридцать баксов?
Да никого!
-Так… это мы насыпаем сюда, а это вот сюда…
Серёга начал интенсивно возиться с банками и колбами, что стояли на столе посреди  всего прочего мусора, в состав котрого входили и разнообразные провода, и кучи всяких обрезков и ошмотков, и вчерашний ужин, неплохо послуживший и сегодняшним завтраком, и ещё чёрт знает сколько, чёрт знает чего.
-Этот проводок вот сюда, а это вот сюда… прекрасно.
Маловато… нужно сделать ещё немного уротропина. Эх…
Тяжело было вставать, а ещё тяжче пробираться сквозь заваленную хламом квартиру. Для начала он открыл балкон – дышать было нечем, очень душно.
Уротропин можно было бы купить и в аптеке, но он не хотел рисковать. Конечно, вряд ли кто заподозрил бы в нём что не ладное, но всё же… определить тип взрывчатки не сложно, потом узнать места его (или составных) вероятной продажи, найти список покупателей в ближайшие дни… так не пойдёт. Представление  будет скоро, и выжидать «холостого» (долго лежать на дне, что бы менты по магазину не вычислили) не было времени. Поэтому всё в старинку. Итак.
Руки быстро начали колупаться в большом шкафу с многочисленными полками, заставленными разнообразнейшими химическими приборами и веществами. Всё это – наследие прошлого. Из той жизни в новую он взял только свою страсть к огню и взрывам.
-35% формалин… Яд, ещё бы… Такс… в колбу Эрленмейра, охлади водичкой, благо она холодная. Да… Такс. Аммиак - небольшими порциями раствор стекал в колбочку, едкий запах пробирался даже через «маску». – Теперь ждать.
Раствор нужно было оставить на два часа, а потом ещё на сутки. Долго. Неоправданно долго… но всё же лучше не рисковать. Нужно порой давать спине заслуженный отдых. Болит сегодня что-то.
По телевизору ничего путного не показывали: парочка сериалов, парочка тупых фильмов, парочка столь же тупых передач. Да ещё соседи эти, чтоб им! Опять расшумелись. Бегают там, сверху, кричат что-то. Вроде главная цель в их жизнях – как можно сильнее меня достать. И вновь. Тугой комочек искусно сплетённой мной же ненависти начал постепенно  разворачиваться, заставляя пальцы яростно сжиматься в порыве агрессии, в порыве крушить, ломать, убивать, делать хоть что! Лишь бы только ушла эта жажда.
Она ушла. Так же, как и всегда. Ушла, но оставила след, который в следующий раз позволит ей более проворней управляться со мной. Вот так всегда. Ненависть уходит, а на её место приходит боль. Казалось откуда ей взяться? Почему  и зачем? Почему мне кажется, что я грущу за домом, в котрый никогда не вернусь? За счастьем, котрого сам не хочу? За болью… которая всегда приходит изнутри?
Хрен его знает.
Никогда не любил футбол. Что толку, что на зелёном экране бегает двадцать мужиков, и, не особо сдерживая силу и гнев, гоняют маленький мяч от ворот до ворот? «Спорт… дух соревнования… жажда к победе» они тоже ничего не меняют. Эти двадцать мужиков получают в сотни раз больше, чем мужик, который вынужден денно и ночно таскать ящики на своём горбу; в тысячи раз больше учителей, что этих же футболистов и воспитали. Вот все признают: обучение – самое главное, дед всех наук и профессий, что работа учителя – самая сложная и важная в истории человечества… а на деле? Пшик! За те  жалкие гроши они только и могут, что волочить смутное, неведомо какой целью и нуждой обозначенное, существование. Дерьмо собачье!
Пенсионерам хватает только на кусок хлеба! А ведь они воевали за нас! Они создавали «светлое» будущее себе и своим отпрыскам. А что получилось? А люди меня после этого и спрашивают: почему я не  люблю людей. Да потому! Зачем мне бороться, защищать их, помогать в меру своих сил, если…
-Да хватит вам орать там сверху! Козлы, мать вашу! - зубы невольно скрипнули, а кулаки уже приготовились влупить в стену. – Придурки сраные! Что б вы все сдохли!
Немного попритихли. Не совсем конечно, да и хрен знает, услышали ли что из моей «пылкой речи»…
Кулаки медленно разжались, будто боясь сломать кости, боясь навеки стать слугами ненависти.
Как же я зол… но почему? Она, да она. Когда её личико всплывает в моей памяти, то все боли утихают, вся ненависть исчезает, оставляя лишь тёплое чувство чего-то, чего мне так и не было дано… Но это мимолётное чувство. Вот снова прямо в сердце тупо упёрся ненавистный комочек, снова ненависть спряталась за ближайшим углом подсознательного.
Нет больше сил моих. Я так…
-Да заткнитесь вы наконец! Суки! – Казалось соседи нарочито громко говорили, а дети их нарочито громко бегали из одного угла в другой. И каким хреном они вообще могут бегать в таком ограниченном пространстве? Руки были быстрее сознания, и кости с еле слышным хрустом врезались в бетон. Это, похоже, подействовало. Не известно правда надолго ли, но, быть может, сегодня удастся не пускать в ход этот крайний метод.
Только сейчас Сергей заметил кровавый след на стене, оставленный его ударом. Отменный ударчик получился, надо сказать. Кости остались целы, а враг – повержен.
Рука, только теперь, начала болеть. Но это ничего. И не такое было. Ничего критичного не случилось, и через час рука снова будет работать.
Эх… откуда только пришло эту чувство? Почему я чувствую себя как бездомный  собака, никому не нужный, выброшенный на помойку, у которого не осталось ни крова, ни друзей? Одни враги. Этого, конечно, не знает никто. Да и я сам. Вообще-то я помню те времена, когда это всё только началось, но разве… да нет, так оно и было. Ещё молодой тогда, немного с психологическими отклонениями, пережил небольшой шок во время подросткового периода, всё это наложилось на психологические особенности этого возраста, и вот! Вуаля! Получите, придурок в собственном соку. Да ещё какой придурок!  Кроме того, что необычайно туп, он ещё и переполнен яростью, которая в свою очередь заставляет жить боль. Дас… редкостный экземплярчик.
Боль. Опять боль. Снова она проникает в самые потайные уголки сознания, заставляя забывать обо всём, и всех. Заставляя снова-таки взывать к единому способу её утешения – к ненависти.
Снова её лицо. От него на меня находит какая-то печаль, почему-то ненависть исчезает враз, и остаётся то же самое тепло, согревая душу и тело…
Два часа прошло.
До полученного состава добавим ещё немножко аммиака, и снова закупоренную колбу в холодную воду. Пусть остывает, пусть прореагирует до конца. Теперь ему стоять ещё целые сутки, а потом предстоит ещё повозиться… но это уже не сегодня. Пусть сдохнут все. И я в первую очередь. Пора спать, завтра трудный день.
И вновь. Когда усталая спина отозвалась на жёсткую кровать болью, вновь в голову лезут ненужные мысли. Почему вспомнилась одна старая, давно забытая песня. Очень грустная. Волей пришлось сдержать напросившуюся слезинку. И как всегда, как каждый день, проведённый за всю осознанную жизнь, засыпая, я вновь отчаянно просил судьбу, чтобы завтра не настало. Не настало никогда, хотя бы для меня…
Будильниками я никогда не пользовался - привык с детства. Ровно в семь утра, ни минутой позже, я в 16150 раз открыл глаза, и обнаружил себя там же, где был и вчера.
Как всегда, сознание автоматически включилось сразу на оптимальный режим работы. Никаких сонных движений, никакой белиберды себе под нос, никакого желания поспать подольше. Работа.
Для начала – комплекс биологических процедур, включающий турпоход в туалет, затем многообещающую экскурсию в ванную комнату, а опосля – прекраснейший (трёхдневной давности) кусок хлеба, обильно намазанный двухнанометровым слоем вонючейшого масла. И так каждое вонючее утро. Хоть соседи-полудурки с утра попритихли. А может ещё не проснулись. А может их маньяк какой порезал… неплохо бы было.
Чай был нормальным. Если не считать того, что основной составляющей заварки было неизвестное мне, а, быть может и науке, растение, неведомо каким образом произраставшее из старых горшков для цветов.
Немного утренней зарядки. Не очень успешно. Свои шестьдесят раз я ещё выжимал из пола, но вместо обычной «картинки» перед глазами я видел что-то новое, и одновременно старое.
Как-то я уже привык, что для последних десяти нужно себя стимулировать. Обычно, перед мысленным взором вставала ненависть. Не просто злость, а именно ненависть. Это сложно описать… как можно чувствовать ТАКОЕ? Фиг знает, а я – нет. Зато я вполне это чувствовал, каждое утро, уже незнамо сколько лет. Чувство, когда уже не видишь ничего. Уже нет ни объекта ни субъекта ненависти, просто сплошное полотно проклятой эмоции, заволакивающее всё сознание и подсознание. Чувство, когда ненавидишь всё и всех, включая себя. Чувство, которое уже и не назовёшь ненавистью, посколько это лишь призрачный след Её, годами накапливаемый в душе, и сейчас оставшийся чем-то бессознательным.
Так было всегда, сколько я мог вспомнить. Но не сегодня. Сегодня прибавилась и какая-то боль, скорее даже не боль, а тоска. Тоска за тем, чего никогда не было, и уже не может быть. И как всегда бывает, пришла боль. Опять душа сжалась, в предсмертном трёпе, чувствуя свой конец, которого она так и не дождётся. И опять, как и всегда, место боли тут же заняла ненависть, заставляя тело послушно отжаться ещё сорок раз.
Руки болели. Я явно переборщил. Теперь было сложно даже согнуть их в локтях. Но ничего, через пару часиков всё пройдёт, а раньше они мне и не нужны.
10:43. Рановато, а заняться нечем. Однако сегодняшнее утро за меня решила судьба, в дверь кто-то позвонил. Я никого не ждал, а последние посетители были без приглашения ОЧЕНЬ давно.
Ружье всегда стояло в шкафу подле двери – на всякий случай – в полной боевой готовности. Патроны, естественно, были личной модификации, и без труда прошивали рельсу с десяти шагов, оставляя в ней пятикопейковую дыру, разве что без трезубца.
-Кто? – голос у меня был отменный, я давно натренировал его так, что бы у всех лишних появлялось лёгкое ощущение дискомфорта. Он не подвёл меня и в этот раз, те, кто был за дверью, немного замешкались, но спустя мгновенье мне уже ответил высокий женский голос:
-Мы тут с полит информацией, за Хрященка, кандидата в мэры.
С того самого злопамятного детства я не привык доверять никому, особенно смазливым женским голоскам. Но что-то внутри заставило повернуть ключ. Хотя и что-то другое так же небрежно взвело предохранитель на двустволке.
На пороге стояла невысокая барышня и молодой мужик. Ещё, пожалуй, пацан. Глаза автоматически сфокусировались на мужчине, инстинктивно выбирая его возможным противником.
-Не пугайтесь, мы не грабители, мы действительно из «Политпросвещенья», ходим и собираем подписи за лучшего кандидата в мэры…
Ружьё автоматически показалось  в правой руке, так, чтобы его видели гости, а голос сухо оповестил:
-Не из пугливых.
-Теперь уже на лице гостей появился испуг, обильно приправленный замешательством, которое я поспешил развеять:
-Да не пугайтесь вы, не такой уж я и маньяк, – шутка. Как же давно я не шутил? И почему именно сейчас мне пришло это в голову?
К моему удивлению на пригласительный жест быстрее откликнулась девушка, смело переступив через порог. А пацан – наоборот – с опаской глядел на ружьишко, и немного мялся.
Проводить-то их особо не было куда, разве что на кухню. Думаю, не стоит им видеть мои приготовления в спальне. Да и чище там. Так и решил.
Гости быстро освоились, и начали, собственно, «политинформирование», а точнее – агитацию. Парень жался, и чувствовал себя не в своём корыте. А Светлана – так зовут девушку – напротив, очень активно втолковала мне все плюсы «господина» Хрященка.
Знала ли она, что я уже давно не принимаю участия в политической жизни страны? Да и в своей тоже…
Подпись они мою заполучили, хотя не столько за саму информацию, сколько за речи девушки. Что-то в ней было не так… точнее наоборот: очень даже так. Давненько я не встречал существ, способных вызвать во мне позитивные эмоции. Ей это удалось, и я посчитал, что она вполне заслужила мою подпись.
После бесед за чаем «гости» убрались восвояси, оставив меня с моими заботами. Неприятная боль снова подступила к сердцу, и я тут же заглушил её ненавистью, но на сей раз не так удачно, как хотелось бы…
Уротропин созрел. Выпарить осадок в кофейнице не составило особых хлопот, и теперь следовало его поставить вблизи чего-то тёплого. Конечно это не должно было быть открытое пламя, но я и так потерял слишком много времени. Эти десять грамм – не достаточное количество, что бы убить человека.
Место на подоконнике было выбрано успешно, но не совсем. Когда сосуд с порошком стукнулся о подоконник, крышечка немного приподнялась, и небольшое количество пылеобразного ГМТД понеслось прямо к огню. Я ещё успел заметить, как пламя перескочило на это облачко и устремилось под крышку.
А вот что было дальше, я уже не помню. Начало взрыва я осознал, мне показалось, будто что-то полетело в мою сторону, а потом я вырубился. Проснулся я от обильной дозы нашатыря, который мне совали под нос. Это была Светлана.
В двух словах она объяснила произошедшее: они поднялись на следующий этаж, продолжаю заниматься свою роботу, но тут услышали взрыв. Вот только поначалу они восприняли его за выстрел, и решили поинтересоваться: не пристрелил ли я себя, или ещё кого. Однако дверь услужливо валялась в конце коридора, а из квартиры валил дым и огонь (все мои запасы, кроме неприкосновенных, сгорели). Бригады пожарных и врачей не понадобилось. Огонь быстро утих (я всё-таки кое-какие меры безопасности принимал), остатки без труда она со своим телохранителем затушили моим огнетушителем. Нашатырь нашёлся в её сумочке (запасливая девчушка оказалась, при её-то работе). Не очень радушно я их отблагодарил, кое-как навесил двери, и распрощался. А под конец всё-таки ляпнул, что не нужно было меня спасать, что я ждал только малейшего намёка судьбы. Обычно люди не обращают внимания на мои бредни, но только не она. В её глазах мгновенно открылась пропасть, пропасть понимания. Это я узнал безошибочно. Никогда, за всё эту хренову жизнь, никто не мог меня понять. А ей, кажется удалось.
Двери лифта закрылись, унося «политинформаторов». А я вернулся к своим занятиям. Открыл секретный шкафчик – всё на месте и в целости. Я ещё успею сделать необходимое до нужного времени. Придётся, правда, использовать циклонит, в народе называемый гексогеном. Опять же, всё это добро можно было купить у солдат за бутылку водки (циклонит – военная взрывчатка, одна из наиболее эффективных), но я сделал всё это сам. Своими руками, давно предвидев возможные срывы в планах.
Взяв всё я двинулся к «сборочному столу» - старая пародия на дубовый стол. На стуле лежала женская сумочка.
Внутри не составило труда найти номер телефона, и адрес. Пожалуй, Светлана вскоре поняла бы где  она оставила свои вещички, но я поступил не так. Впервые передо мной возник вопрос. И я, закинув через плечё пакет с её сумочкой, отправился по указанному адресу. Я пошёл на встречу судьбе.
Альен Шарков (около 240 минут)
Посвящается Лесе (Х.)