Маленькая собачка и все, все, все

В одном большом-пребольшом городе жила маленькая-премаленькая собачка. И такая она была маленькая, что никто не принимал её всерьёз: прохожие пинали ногами; вороны норовили ущипнуть за хвост; коты, проходя мимо, грозно урчали и ерошились, сверкая глазами. Лишь сердобольные старушки иногда подкидывали кусочки. Но и те воровали нахальные мыши, когда собачке случалось замечтаться. А случалось с ней это нередко...
Особенно она любила предаваться мечтам о своём будущем. Как-то от своей покойной хозяйки услышала собачка удивительную сказку про гадкого утёнка. Сказка эта глубоко запала ей в душу, и когда вдруг выныривала оттуда, наша героиня представляла, как вырастет большой, красивой, заведёт много щенят и выйдет замуж за солидного доберман-пинчера, который будет приходить по вечерам с большой авоськой в зубах, а по выходным – гулять с ней. И все бывшие недруги будут с уважением расступаться перед их четой...
Но в самый волнующий момент этих мечтаний, как всегда, появлялся кот Василий, прогонял мышей и долго порицал бедную собачку за легкомыслие и неосмотрительность. Когда же та вся в слезах от обиды и разочарования убегала, он подвигал к себе лапой миску и, продолжая недовольно ворчать, доедал остатки.
И вот однажды, в очередной раз до глубины души оскорблённая в лучших своих порывах, собачка забралась в старую заводскую трубу и завыла. Вой этот, поднявшись к невообразимо далеко видневшемуся кусочку ночного звёздного неба, унёс её горе. И с тех пор собачка стала часто приходить сюда – облегчить душу... не зная, что от воя её, стократно усиленного, не спал в те ночи весь город... пока кот Василий, случайно уснувший на дереве (после того как, по-привычке, доел остатки из собачкиной миски), не рухнул со страха на землю, сломав себе при том все четыре лапы.
– Что случилось? – спросила поутру маленькая собачка, увидев его в таком бедственном положении.
– Вот как всегда, – упрекнул её кот Василий, с трудом поднимая для ответа голову, – который месяц неведомое злое чудище держит весь наш город по ночам в страхе, а ты ничего не знаешь...
И когда поняла после его рассказа наша маленькая собачка, что сим неведомым злым чудищем была она сама, то раскаялась, перестала выть в трубу по ночам и всё своё свободное время стала ухаживать за котом Василием, перед которым чувствовала особую свою вину. И хотя кот Василий, растолстевший ещё больше от таких забот, продолжал, по-прежнему, ворчать на собачку, ворон, мышей и весь окружающий его мир  в целом и в частностях, наша героиня знала, что нужна ему и от того ходила по двору гордая и счастливая. А когда солидный доберман-пинчер – предмет её прежних мечтаний, проходя мимо, попытался заглянуть в миску к коту Василию, она, не раздумывая, бросилась на защиту своего подопечного.
Удивлённый столь неожиданным нападением пёс недовольно поморщил нос и с пренебрежительной миной на морде прошествовал своей дорогой. Собачка же была на гребне счастья и, хотя кот Василий (дремавший в тот момент после обильного обеда) даже не заметил её мужественного  поступка, чувствовала себя героиней, спасшей друга от голодной смерти.
Когда же Василий, наконец, выздоровел, собачка нашла себе и ему других питомцев. Все они сдружились. И никто уже не пытался относиться к ним с пренебрежением...

Одни вороны, глядя с верхушек деревьев на сию весьма странную, с их точки зрения, компанию, бывало ещё любили посудачить, особенно, когда поблизости оказывалась какая-нибудь залётная, не знающая всей этой истории товарка:
“Не любят они, коты-то, собак ни больших, ни маленьких; да впрочем, и друг дружку тоже не сильно жалуют; норовя, если уж не силой взять, то всенепременно подстроить какое-нибудь коварство...
Вот к примеру, недавно загнала двух таких здоровенная овчарка на дерево и ходит снизу, чуть не землю от злобы роя. Так чтоб вы думали? Вместо того чтобы радоваться сколь счастливо большой опасности избегли, один из сих усатых разбойников (тот, что повыше успел забраться) вознамерился товарища своего – за какие-то прошлые, видать, обиды, или просто, от такого уж подлого своего характера – со спасительного древа спихнуть и через то лютой смерти подвергнуть...
Только эта (и они кивали в сторону собачки) самих котов хитростью превзошла. И ведь, ни прохожих в темноте за ноги не хватала, ни кому ни на кого не жаловалась... а только каждую полночь в бывшую заводскую трубу забиралась и выла так, что весь город вздрагивал...
Даже бультерьер Забияка, что однажды в зоопарке нашем сожрал удава, приняв его (когда тот спал) за кусок колбасы, после чего недели две лежал бездыханно, глаза закатив и раздувшись до таких размеров, что напоминал, скорее, белого медведя, а затем, очухавшись, так в клетке жить и остался, в качестве местной достопримечательности...
А как кот Василий от того собачьего безобразия покалечился, так она сразу выть перестала и давай его обхаживать, пока он от своей беспомощности не оправился... С тех пор и ходит с ним... Да ещё других приваживает... А что город для изучения того ночного феномена уже целый институт создал, два турагенства основал, гостиницу перестроил – то ей, эгоистке безродной, без разницы...”.