Монстр

Стояла глубокая осень. В десятом часу ночи Люба возвращалась домой. Фонари на улице, где она жила, водружены были на новые столбы лет пять назад... после чего, просияв непрерывно месяца четыре, погасли, видимо, уже навсегда. В разрывах угрюмых, исчёрна–чёрных, вечно несущихся незнамо куда туч еле проглядывала щербатая луна болезненно–красного цвета. Свет в окнах домов был тускл и тоскливо–злобен. Под ногами злорадно чавкали перемешанные пополам с грязью лужи. В руках болтались сумки – каждая с полпуда весом. Однако, на душе у Любы, как всегда, было светло, легко и сухо. В груди, в такт с сумками, бултыхалось предчувствие чего-то удивительного, необычайного, радостного, что вот-вот должно было с нею случиться. И точно...

Тьма словно бы выдавила из себя грузную фигуру, которая, качнувшись, вцепилась Любе сначала в один рукав, затем в другой и, сверля её гипнотическим взглядом немигающих, неестественно больших, будто бы горящих во мраке глаз, стала трясти с выражением крайнего отчаяния на лице, яростно жестикулируя и непрерывно, взахлёб, повторяя какую-то тарабарщину.
– Бедный... Замёрз, проголодался, один, в темноте... Тут, хочешь – не хочешь, с ума сойдёшь...
В животе у Любы что-то оборвалось – толи от сочувствия, толи от всё усиливающейся тряски. Зубы уже начали выбивать дробь... Но тут окружающий мрак стал чуть реже. Это отворилась дверь ближайшего подъезда. Оттуда вышло трое молодых людей. Увидев происходящее, полные ещё не растраченной после ужина энергии они с гиканьем бросились Любе на помощь. В тот же миг незнакомец, отпустив свою жертву, с неожиданной для такого большого тяжелого тела быстротой бросился бежать...
– Стой! Держите!! Мой монстр!!!
От вопля Любы грузный незнакомец, пытаясь зажать уши, споткнулся и упал, а догоняющие его молодые люди, наоборот, резко ускорились...

– Это что же он, гад, с вами сделать хотел?
– В милицию его!
– Да что там, и сами проучим, чтоб до конца жизни икалось...
Закрутив руки за спину, “монстра” подтащили обратно к Любе. Предчувствуя, видимо, что его ожидает, тот сопротивлялся, как бешенный. Но молодые люди (подрабатывавшие в свободное время контролерами на транспорте) и не таких обламывали.

– Только и знают, что кулаками махать. Ему помочь надо...
– Ага, кирпичом по голове...
– Самого бы тебя – по голове! – не на шутку рассердилась Люба. – Ведите его. Да не пугайте сильно – он, вон, и так у вас уже весь дрожит... Да куда, куда повели-то? Ко мне домой...
– Так он же того... маньяк, не иначе, – несколько растерянно проговорил тот, кто советовал стукнуть “монстра” кирпичом по голове.
– Сам ты – маньяк. Веди, говорю! Мужчина бывает кусачий только от жизни собачей, – вновь не замедлила отпарировать Люба, несколько переиначив известную фразу насчет собак.
– Ну ладно...

– Поняли теперь, лохи, как с бабами надо знакомиться? – спросил всё тот же, видать, самый разговорчивый из молодых людей, когда они снова вышли на улицу... Сотоварищи его молча угрюмо кивнули...
А “гость” Любин в это время, вжавшись спиной в закрытую за ним дверь, затравленно озирался, по-прежнему, не в силах выдавить из себя ни слова... Ибо спереди, из глубины прихожей к нему осторожно подбирались дети. И глаза их сияли, право же, по-чище, чем у любого монстра...
– Вы, оболтусы, только совсем дядю-то не разорвите, пока я ужин готовлю, – весело прикрикнула на них Люба и убежала на кухню.
Через полчаса дети туда же притащили и “монстра”, вид у которого стал уже совсем жалким. Он всё ещё пытался что-то сказать. Но стоило ему открыть рот, как туда сердобольной хозяйкой или её не менее сердобольными чадами неизменно что-то засовывалось. “Монстр” давился, пытаясь прожевать очередной кусок; и с каждым разом попытки его объясниться делались всё слабее.

Так продолжалось почти всю ночь (не часто Любиной семье выпадал подобный праздник)... А к утру закормленный и задёрганный со всех сторон монстр сдох... Люба была безутешна.
Каждый год в этот день приходила она на могилку “своего дорогого монстра”, сажала цветы (которые никогда не вырастали, ибо дело было, как уже говорилось в начале рассказа, глубокой осенью) и долго сидела, глядя на свежевскопанную землю и утирая платочком слёзы.