Сады

Сады, уходящие в ночь. Темная дорога в вечность, освещаемая фарами мчащегося последнего троллейбуса. На переднем сидении пара, бережно обнимающая друг друга и хранящая тепло в переплевшихся руках. На втором сидении пьяный, упавший в блаженном состоянии на оба сидения и уронивший безвольную голову на спинку, едва удерживающийся на двух этих креслах и содрогающийся всем телом в такт движениям троллейбуса. На одиночном сидении напротив средних дверей грустная девушка с влажными глазами, нервно прикрывающая лицо от пассажиров, прячущая свою боль в дрожащих руках, которыми она невольно теребит свою маленькую сумочку. И где-то рядом у окна я, ловящая порывы ветра и глядящая вместе с фарами троллейбуса в темную вечность впереди, летящая вместе с ним на одном дыхании среди садов. Моя вечность перерастает дальше и уходит туда, где начинается спокойно плещущее волнами темное море, в свете звезд. Тишина, и тихий шелест волн по гравию. Свет луны на воде, блуждающие огоньки. Скоро я буду сидеть на берегу своего моря и смотреть в другую вечность, отдам ей на время душу, чтобы она научила ее чему-то новому, забытому в городе и людской суете. Отдам ее, чтобы море вылечило ее от плавающих островков боли, смыло с нее всю шелуху отчаяния и неискренности и вернуло ее спокойной и чистой, как глубины.
Среди тысяч лиц ни к кому не хочется идти, кроме тебя. Среди всех голосов только один заставляет вздрагивать сердце. И что мне делать ? Мне надо бежать от этого единственного дорогого на свете лица, мне надо оглохнуть только к одному на свете голосу – чтобы выжить, чтобы разорвать связывающие нас канаты вечности. Зачем ? Чтобы снова стать свободной и легкой, как ветер в пустыне, чтобы снова не осталось ни одной ноги, потому что имея ноги можно сложить крылья, а они должны быть всегда развернуты, должны болеть от усталости, но становиться сильнее, держаться на ветру, никогда не забывая неба, и отдыхать только в восходящих потоках воздуха. А боль, свою боль я не могу дарить стеклам троллейбуса, как одинокая девушка, теребящая сумочку, - они все равно не примут ее, они слишком много видели лиц и слишком мало в них глубины, не могу дарить пьяному забвению – оно заберет меня, но потом возвратит в мир с двойной тяжестью и сожалениями, не могу подарить второму человеку, потому что твои руки не обняли меня и не согрели в холодном троллейбусе. Я могу ее подарить только тем, кто древнее меня и разумнее, молчаливее и мудрее – старым городам в Крыму или вечному морю, они всегда умели прикоснуться к моей душе бережно, осторожно и рассказать ей что-то на древнем языке, открыть ей тайну, которая заставит ее загореться по-новому и понять суть жизни, оставив все это непознанным для моего разума. Да и зачем ему знать, для него это было бы излишне, возможно, если бы он понял – то надорвался бы, дал трещину, и… наши дома для душевнобольных и так переполнены пациентами. Достаточно того, что он и так знает. Он знает тебя, он проваливается и знает тебя…
…ты обнимаешь меня, нежно склоняя мою голову к своему плечу. Мне так удивительно спокойно и приятно, я верю тебе, как самой себе, даже больше, куда больше. Ты кладешь руку на мой живот, и глаза твои светятся от какого-то острого ощущения счастья, - там совсем еще маленький, почти еще незаметный твой ребенок. Ты прижимаешь мою голову и качаешь на руках, словно ребенка, ты накрыл нас двоих своей душой, полностью, с головой, и готов оберегать до конца, и мы знаем, оба, что мы – самое дорогое для тебя на свете. Ощущение, непознанное ощущение, что ты снаружи и ты же внутри меня, растешь маленьким любимым кусочком, плаваешь там, обитая во мне изнутри. И я тихонько закрываю свои глаза у тебя на руках, вдыхая становящийся уже прохладным воздух, вдыхая дым очага, исходящий от веток вереска, приятный и немного смолистый. Наш дом, наш очаг, с нашим ребенком, укутанным в нашу любовь. В глазах отражаются языки пламени, и ветки убаюкивающе потрескивают, обдавая теплом и дымом. Я люблю тебя, ты шепчешь мне на ухо какие-то слова, я уже не разбираю их смысл сквозь полудрему, но мне важен их звук и твое дыхание у моего уха, как шелест осенних листьев на ветру, мне важно твое тепло, сила, исходящая от тебя, и рука на моем животе. И не страшно, что у нас не так много еды и хороших вещей, но мы вместе, и значит, больше ничего не надо, остальное придет, если будет на то воля Одина, и зима будет не сильно страшной, и сбережет нам жизнь, и очаг наш не угаснет, потому что начало его лежит в наших душах и в наших сердцах, пока они бьются, вместе, в нашем доме.