Булька

Засыпаю… То отчаяние, с которым смотрят на меня ее глаза из вечности пробуждает меня внутри сна, вытягивает мою душу на тонкую линию рассеянной реальности, смыкающейся вокруг. Я даже не тяну к ней руки, чтобы не потревожить, чтобы не позволить ей в очередной раз поверить, что я рядом. Сколько раз и в скольких обличьях она приходила ко мне, сколько своего страха подарила за ночь-часы, или это всего лишь еще одно из неоконченных древних поверий об умершей на твоих руках? Когда мой друг заговорил как-то об одиночестве и его осмыслении, мое собственное понимание одиночества переполнило меня ее образом, потому что с тех самых пор, как она ушла, даже скорее, с тех пор, как стала болеть, даже… вся ее жизнь была одиночеством, посвященным другим. Детство: одна из пятерых детей в семье, и тут мне вспоминается обыденный рассказ студента-араба о доме, о семье, в которой было более 20 детей, и об отце, который не всех помнил, как зовут. Детство: запущенность вместо внимания, дисциплина вместо любви, - так мне представляется ее детство, хотя и не было в ее рассказах ни разу ничего мрачного или грустного, не сквозила в них никогда обида или неуважение к родителям, неприязнь к братьям или сестрам. Юность: это вообще сплошной сумбур, смена обстановки, масса новых впечатлений, медучилище, общежитие, батон с сахаром, как наивысшее лакомство... потом война. Когда тяжело, мы все одиноки, когда страшно, мы тем более одиноки, когда смерть улыбается нам - это и есть одиночество. Это минуты, дни, года, сотканные из человеческой крови, разорванных частей тел, ужаса, криков, боли и одиночества, одиночества каждого в месиве сплошной бойни. Зрелость, она же - почти вся ее жизнь до последних дней: это время, подаренное ребенку, единственному существу, скрасившему ее жизнь, скрасившему и ушедшему, так же легко, как и возникшему, но привязавшему к себе навеки, отсюда - еще острее одиночество. И в конце концов, старость, сама по себе для меня синоним оного: болезни, снова болезни, последняя болезнь. Каждый умирает в одиночку, - это справедливо, как никогда. И не имеет значения, сидят ли у ложа умирающего заботливые друзья, любящие родственники или пара отощавших крыс, - смерть приходит к каждому отдельно, и он встречает ее один на один, никто не уходит вместе с ним, никто не провожает его до ворот мира, напутственно махая недопитыми бутылками шампанского, и никто не будет шептать обнадеживающее: "не бойся, я рядом с тобой". Есть они, есть ты и есть она. Я представляю ее, как мы смотрим друг другу глаза в глаза, но у меня почему-то нет страха, может потому, что мне приоткрылась суть, и я знала, что в каждом мгновении, даже самом веселом и прекрасном, насыщенном людьми и событиями, по-прежнему пульсирует кровью в венах все то же одиночество, а в каждой минуте жизни - смерть. И ощущая ее там, ничего не меняется, теперь просто в каждой минуте смерти - жизнь.