The Hole

…огромная дыра, пропасть во мне, которую вряд ли чем-то можно восполнить, которой вряд ли можно позволить жить, но что есть, кроме нее? пожалуй, что ничего…
Деревья, покрытые туманом, листья, так и не познавшие осени, нечто на грани зеленого и желтого, тусклого, превращающего цвета только в некое подобие золота, должного золота осени… туманные болота, затянутые зеленой пленкой ряски, скачущие вокруг них маленькие травяные лягушки, дымные костры чужих дач – все, что я видела сегодня, в тщетных попытках отыскать красоту осени, запечатлеть ее на моей пленке, добрым старым Зенитом.
Возвращаюсь домой, измученная путешествием, простуженная насквозь, горящая вечерней температурой… открываю свою дверь, а там внутри – темнота, нет света, хотя бы маленького его отголоска, чтобы успеть согреть мне немного чая, попить его в тусклом освещении кухни, и рассмотреть свежеотпечатанные фотографии с последней пленки. Нет возможности. Опускаю уставшие руки, бросаю вещи в углу, тянусь к счетчику, пытаюсь нащупать руками выбитые пробки, но они в порядке, все на месте – просто нет света. С усталостью, становящейся уже частью жизни, выхожу прямо в куртке на лестничную клетку, где ровным желтым светом горит электричество, сажусь рядом со своей дверью и начинаю рассматривать фотографии. Топот шагов внизу врезается в мою маленькую прогулку в картинках по прошлому – это явно комиссия из членов правления ЖЕКа, возможно им хотя бы ведома тайна моей темноты, но они лишь с удивлением заметив мою фигуру на лестничной клетке спрашивают: - что, забыла ключи? – нет, - отзываюсь я, отрываясь от своих фотографий, - у меня нет света. – И не будет! – словно издеваясь, радостно замечает молодой человек. – Вы не знаете, где квартира 53? – спрашивает обозленная женщина, подымающаяся вслед за ним. – Нет, - говорю я устало, - а вы, вы не знаете, что со светом? – Вам его перекусили! – радостно продолжает молодой человек, проходя мимо меня. Потом, словно сжалившись, добавляет – Перекусили фазу. Я углубляюсь в разглядывание, снова удаляясь от реальности, ибо она мне больше не несет ничего, даже надежды на свет. Нет – так нет, хотя бы здесь, в тусклом освещении парадного, я , больная, слегка подрагивающая от растущей температуры, все же досмотрю их. Что мне от темного дома – только сон, после выпитого чая с коньяком при свете свечи, темного чужого дома.
Они проходят вверх, потом вниз… затем их шаги и вовсе растворяются внизу. Тогда дверь напротив раскрывается и появляется сосед: - Что? – участливо интересуется он, - Нет света? – Да, - уже привычно отзываюсь я, не отрываясь от своей пленки. Он молча лезет в распределительный щиток, что-то делает там изолированными клещами, летят искры… - Ну как? - интересуется он. – Загорелся? …а то сидит бедный ребенок на лестничной клетке, единственный без света. Я лишь недоверчиво улыбаюсь, открываю и так незапертую дверь – в коридоре тускло горит свет. – Спасибо, - говорю я ему и исчезаю в проеме своих дверей.
Раздеваюсь на автомате, и чувствую, как меня легонько шатает. Лечиться. Только чем? Все равно ведь ничего не помогает от занудной простуды, дерущего горла, насморка, тем более, после сегодняшних вечных туманов, пройденных мною пешком по островам на юг от города, туда, где как сказал мне «утренний гидрометцентр» должно было быть солнце. День тумана, пройденный в погоне за солнцем, так и не найденным до самых сумерек…
Наливаю себе медовой с перцем, разогреваю старые вареники и падаю в тепло зеленого дивана. Вот я и дома. Дома не моего дома. Скоро я возьму все свои пожитки и уйду отсюда, и никто из соседей или из жилищного комитета при всем желании не достанут меня, не достанет меня и отсутствие света, ставшее в последнее время грустной закономерностью, особенно по выходным. Почти успокаиваюсь, ставлю градусник и допиваю свою горькую настойку, как вдруг моя слабая фаза и та пропадает, снова законсервировав меня в темноте. Уже с привычной определенностью иду, натыкаясь на вещи и дверные проемы, на лестничную клетку. Кто-то разъяренный, издавая угрожающие звуки несется сверху, бесцеремонно распахивает мою дверь, ломясь ко мне в квартиру и гневно вопрошает: -Это у вас дрель? -Какая на хрен дрель, - туманно проносится в моей голове, я еще не успеваю ничего ответить, как везде вновь зажигается свет. Удовлетворенные соседи оставляют в покое меня и мою дверь и уносятся вверх к своим квартирам. А я вновь погружаюсь в мягкий диван, лишь немного долив себе горькой настойки для восстановления утраченного равновесия.
И думаю, думаю о том, как я скоро уйду, вкладывая во все это как можно более глубокий смысл – все ради того, чтобы вернуться новой, не удручающей никого, не требующей и не взывающей ни к кому более о помощи, потому что разве возможно заполнить мою огромную страшную пустоту силами одного человека, даже пусть вполне самоотверженного - конечно нет, и я даже не смогу объяснить ему, почему нет. Рано или поздно, он просто ощутит это все сам – как все его вложенные силы вытекают из меня, словно сквозь продырявленный воздушный шарик, и ничего с этим нельзя поделать. И представляю, как его руки берут мое лицо, гладят нежно, обнимают и шепчут что-то хорошее на прощание, а что я? Я плачу, потому что так отчетливо понимаю свою беспомощность, свою ужасность… мне хочется упасть на колени перед этим единственно дорогим мне сейчас человеком, пытающимся мне помочь, и плакать, потому что я больше ничего не могу, больше во мне нет ничего, кроме сожалений, и ощущения пропасти, той самой, которую невозможно заполнить. Мое ощущение себя еще хуже, чем если бы я была уверена в том, что прощаюсь навсегда, в том, что где-то разобьюсь и не вернусь больше никогда, это еще хуже, еще страшнее – ощущение пустоты, которое я уношу с собой в вечность моих старых гор, ощущение своей бесхозности, не принадлежности ничему, ощущение одиночества. Поэтому, представляя свое лицо в его руках, я вижу, как по нему скатываются последние перед разлукой слезы, слезы бессилия и боли, слезы отчаяния и благодарности, но… что может мне помочь? Я не знаю, и даже не знаю, где искать, я просто иду, и лучше не спрашивать меня куда, потому что я не знаю, и пока не знаю, могу ли идти еще хоть как-то, а если задумаюсь… не дай бог мне заколебаться – я останусь не месте, и тогда точно пропаду безвозвратно, потому что никто никогда не заметит меня, окаменевшую на пути.

С любовью, тебе…