Записки рыболова-любителя Гл. 241-243

Конечно, - это вопрос первостепенной важности, и давай вместе думать над этим. Отправной точкой для размышлений может послужить пренебрежённый, но всё же реальный (а значит и несправедливо пренебрежённый нами) факт существования умников, а часто даже очень умников, которые не фактически, а именно практически (т.е. на словах, а иногда и на деле) отрицают объективность бытия (следовательно, и Бога), не только подводя под свою практику основу из словесных хитросплетений, но и деятельно утверждая эту практику самоубийством. Это - редкость, но всё же случалось и случается. Вот это-то практическое, активное неверие (как иной полюс к активной вере) может послужить просветом для уяснения нашего вопроса. Срединное (т.е. пассивная вера и пассивное неверие) будет между этими полюсами.
Но это в другой раз.

Тебе оказалось важным уяснение тождества двух понятий: Бытие и Бог, и ты требуешь от меня да или нет. Не могу никак удовлетворить тебя.
Сашуля, не вступай на путь дискурсии там, где требуется интуиция.
"Понятие" требует чёткого определения, т.е. границ, пределов. Тождество означает безусловное совпадение этих пределов (определений).
Но возьмём понятие "бытие". Как определить его? Бытие нам дано в личном опыте. Оно - очевидность, интуиция. Но чтобы определить его, нам надо указать его пределы, границы, указать то, что не есть бытие. Но именно небытие мы и не имеем в личном опыте (надо не быть, чтобы иметь интуицию небытия). "Небытие" - абсурд. Мы не можем указать на него, а значит не можем указать на границы бытия, т.е. определить понятие "бытие".
"Неопределимая очевидность" на традиционном языке называется тайной, непостижимостью (логической), невыразимостью (что не означает непостижимости интуитивной: напротив, интуитивно это может быть предельной данностью, "очевидностью").
Тем паче с понятием "Бог". Интуитивно постигаемый мною из самого факта моего живого бытия, живой источник моего бытия я называю Богом. И для меня Бог открывается в моём бытии, как моё бытие, и в этом смысле моё (и чужое) бытие есть Бог. Но имею ли я логическое, да и интуитивное право делать обратное заключение, что Бог есть бытие, что Он определяется как бытие? Никакого. Треугольник есть геометрическая фигура, но разве это означает, что геометрическая фигура есть треугольник?
Бог с очевидностью открыт мне как условие, источник, причина, основа (называй это ещё сотнею слов) моего бытия, и то, что я называю своим бытием есть Его действие во мне. Но действие ещё не означает действующего. Следствие не означает причины, вода ещё не есть источник, хотя в источнике - вода.
Если уж необходимо заведомо невозможное определение (если неопределима вода (бытие), то как можно определить её источник (Бога(?)), то скорее надо сказать не  Бог = бытие, а

Бог = самобытие.

Но это уже превышение логических прав, это уже может честно восприниматься лишь как знак, как имя, как символ, как поэтическое выражение, взывающее к интуиции.
Бог - непостижимая тайна. На Него можно указать. Его можно конкретно знать, но Его нельзя определить, ибо мы не имеем опыта Его пределов, Его границ, да и принципиально иметь не можем.
Для интуиции, для религии более присущ язык символа, язык синтеза, но не аналитически-дискурсивный язык "понятий" и "определений".
Я могу сказать:
"Октябрь уж наступил; уж роща отряхает последние листы..." Это сразу даёт всё, всем - всё и каждому своё.
Я могу сказать:
"В средних широтах северного полушария (простите: что такое широты, что такое средние, и что такое полушарие? - Не мешайте, продолжаю:) в середине осени, т.е. когда наклон земной оси по отношению к плоскости эклиптики ..., большая часть лиственных растений претерпевает обратимые изменения в своём организме..."
Здесь - что ни слово - загадка. И разгадка на этом пути мнимая, её нет.
А в строчке Пушкина сразу дано всё: и загадка и разгадка.
Так же и в слове Бог и в Его имени - "Бытие".

Или возьмём аналогичный пример. Первая книга Моисея начинается так: "В начале сотворил Бог небо и землю". И далее на протяжении главы рассказывается о том, как Он сотворил ещё звёзды, Солнце, луну, моря, сушу, о том, как суша породила растения, а вода - рыб, а воздух и земля - птиц и рептилий, и человека, наконец.
Здесь - всё всем ясно. Это - пусть ограниченное, убогое в своей историко-этнографической-географической ограниченности - но всё же абсолютное по своему содержанию выражение всеобщего интуитивного знания о том, что условие и первоначало всего-всего есть то таинственное и неопределимое, что дано в опыте всякому человеку, и что здесь названо Богом. Это сказано раз и навсегда, и понятно всем и всегда: гренландскому эскимосу и австралийскому негритосу, китайцу и европейцу, грузчику и академику. Это - начало священной (т.е. истинной, неколеблемой никакими условиями, интуитивно данной всем) истории. То же у ап. Иоанна выражено в Прологе к его евангелию в паре строчек: "Без Него ничто не начало быть, что начало быть". И это понятно всем без дальнейших рассуждений. Ибо это - самоочевидность, интуиция.

Когда люди видели разницу между историей и Священной историей, - для них не существовало ни интеллектуальных проблем, ни психологических трудностей в принятии этих строк Библии.

Но лет 200 назад произошла путаница в умах (почему - особый вопрос), и выражение интуитивного знания стали понимать как дискурсивное рассуждение, Священную историю - как историю естественную, - и поднялся гвалт, который сейчас затихает, но эхо слышно до сих пор.
Ха-ха-ха, как смешно: вначале был сотворён свет, а после Солнце. Хуже, - вначале из земли выросли растения, а после уж на небе повесили Солнце, без которого растения жить не могут. Вот невежество! Писали это дикари, а мы теперь люди Просвещения знаем, что Солнце было вначале, а трава - после. (Это то, что у Достоевского названо смердяковскими рассуждениями.) Великое знание - ничего не скажешь, есть от чего в восторге затаить дыхание, а после вопить о прогрессе.
Известен такой случай. Наполеон услышал, что в салонах Парижа только и речи, что о новой теории Лапласа о происхождении солнечной системы, вскоре представился случай увидеть учёного. Наполеон спросил: "Ваша теория остроумна и правдоподобна, но я не вижу из написанного Вами, какую роль во всём этом Вы отводите Богу?" Лаплас надменно поджал губы и гордо ответил: "В этой странной гипотезе моя теория не нуждается". После этого Наполеон понял, что перед ним человек не только не остроумный, но человек с пустым сердцем и головой, и потерял к учёному какой бы то ни было интерес.

Давно забыта лапласовская теория, её место заступили другие, и они будут в своё время забыты, а заплёванные строчки Библии были, есть и будут вовеки священными, неложными и всем понятными (кто хочет понять, кому нужно понять), ибо они - выражение очевидности.

Потому я и не вижу ни малейшей причины отказываться от слова Бог и заменять его другими словами, тем более что других слов для обозначения Бога просто не существует. И если Бог открыт мне как Йагве, как бытие, как жизнь, то в том же откровении, в той же интуиции мне непосредственно дано, что Бог - не только моя жизнь и бытие, но и условие моей жизни и бытия. А это - вещи разные.

Посему я на твой вопрос могу ответить так:

Моё бытие (и чужое тоже) есть бытие Бога, но бытие Бога - не моё бытие.

(Можно выражать это иными словами, говорить на эту тему сколько угодно... Но, думаю, что и сказанного - достаточно.)

Это - догмат, словесное отражение чистой интуиции. В догматике он выражается логически парадоксальным (но лишь на первый взгляд) утверждением: Бог трансцендентен бытию и имманентен ему.

Это и выражает первая книга Библии на своём библейском языке. Бог - есть условие бытия твари, т.е. Творец, - и как таковой - трансцендентен твари. Но Бог и открыт твари (в лице человека) как бытие и жизнь самой твари. Поскольку же для человека настоящее откровение (знакомство) может быть лишь разумным, словесным откровением, постольку Бог открыт человеку в имени (в термине), и имя Его откровения - Аз есмь, т.е. Бытие. В этом - Его имманентность.
О трансцендентности мы можем знать, но самоё её не знаем. Об имманентности мы не только можем знать, но знаем и её самоё.

Слово Бог подчёркивает трансцендентность (абсолютно непознаваемую) источника бытия. Имя Божие - Бытие, Ягве подчёркивает имманентность Бога нашему бытию.

Иного слова, кроме слова Бог я не знаю. Ну, если только адекватности на иных языках (Deus,            , Эл, Аллах и т.п.).

Отказываясь от этого слова, я отказываюсь от первичного откровения, от самого начала Священной истории. Но история, хоть и Священная, не ограничивается началом. Она имеет продолжение. Отказавшись от начала, я не узнаю продолжения. Я этого не хочу.

Конечно, я могу не знать даже начала. Но если уж я его узнал, то как я могу отказаться от него и от продолжения истории?

Я могу быть Маугли, воспитанным среди волков. Если я при этом не окончательно потеряю человеческих свойств и попаду в среду людей, я узнаю что-то чисто человеческое, не волчье. И я не смогу это человеческое выразить на своём волчьем языке. Так, у волков нет ложек и вилок. Естественно, на их языке нет и соответствующих имён. Интуиция же, очевидность ложки для волка существует, если он её увидит. Маугли может воем изобразить свои впечатления от этого предмета, но поймут ли его? Зачем ему усложнять свою и чуждую жизнь, а не воспользоваться уже готовым, тысячелетне апробированным и всем людям ясным словом "ложка"?

Не знаю, удовлетворит ли тебя такое моё объяснение на твой вопрос. Постарайся вернуться к аналогии со светом и проследить, что свет (как условие ведения, т.е. "бытия" глаза), во-первых, имеет свой источник, а во-вторых, видение ("бытие") есть действие света, но не есть сам свет. Видение есть образ света, но не есть свет.

8 марта, в четверг первой недели поста, после великого повечерия с чтением канона Андрея Критского я в нашей академической церкви был владыкой ректором Кириллом пострижен в монашество. Пожалуй, впервые это действие происходило в открытую, всенародно, в присутствии сотен людей, поражённых этим необычайным и прекрасным зрелищем, хором, великолепным словом, которое после пострига произнёс архиепископ. Проходя искус, я три дня и три ночи пребывал в храме, не спал, молился, не снимая с себя облачений, выходил лишь ночью по нужде. Слух о постриге немедленно разнёсся по городу и все эти дни в церковь приходило множество людей с поздравлениями; вчера дома меня уже ожидали письма с тем же содержанием. Вчера после чина торжества Православия Кирилл опять же всенародно разрешил меня от клобука и я был выведен из храма в трапезную, где и обедал со всеми вместе. Сегодня я отоспался, отдыхаю, вот письмо пишу.

Моё новое имя - Ианнуарий - в честь св. священномученика, погибшего в 305 г. во время гонения Диоклетиана в г. Путеолы возле Неаполя. Память его 4 мая по новому стилю. В Неаполе - большой храм в его честь, там же хранятся его св. мощи, вот уже более полутора тысяч лет привлекающие к себе внимание верующих людей источаемыми этими мощами чудесными действиями. Ну, об этом ты, наверное, слышал. Чудо Сан Джанеро ежегодно даже по телевидению из Неаполя передаётся. А может быть это имя у тебя свяжется с воспоминаниями о приключенческой комедии "Операция св. Яннуарий".

Я очень счастлив и пребываю в радостном состоянии духа, как и положено на посту.
Крепко целую и передаю привет Сашуле, твой монах Ианнуарий.

Ленинград, 13 марта 1979 г.
Дорогой Сашок!
Моё вчерашнее письмо могло тебе показаться маловразумительным. Возможно, таково оно и на самом деле.
С одной стороны утверждается, что Бог есть бытие, с другой - что Он не есть бытие.
Так и должно быть, когда речь идёт о предметах, в своей дискурсивной разработке грозящих обратиться в безумие, в абсурд. Парадоксальность здесь присуща не предмету в себе, как таковому, а сродни той, которую мы наблюдаем в эйнштейновской теории относительности (кстати, на днях Эйнштейну исполняется сто лет, надо как-то отметить эту дату). Всё зависит от умопостигаемой точки наблюдения.
Для меня (и для всякой твари) Бог есть бытие, в частности, - моё Бытие, моя жизнь. И иначе я Бога знать и чувствовать не могу, иначе Он мне принципиально не открыт. Поэтому в практической, жизненной нужде я не только смею, но только и могу сказать, что Бог и есть Бытие.

Но для Него, в Себе Бог? Что я могу сказать об этом? Да ровным счётом ничего, уж во всяком случае я не имею логического права сказать, что для Себя Он - моё бытие. Скорее - для Себя Он - Самобытие, или выдумаю какое-нибудь другое слово для обозначения того, что мне принципиально не открыто и открыто быть не может. Так появляются разные умные, но для сердца малозначащие термины: Единое, Абсолют, тожественная Монада, Атман, Божественное Ничто и т.п. Всё это не имеет для меня бытийственной, жизненной нужды: мне важно только то, что касается моего бытия и бытия мира, в котором я живу, а здесь, как мы уже выяснили Бог = Бытие. Но логического права абсолютизировать этот значок тождества я не имею. Он релятивен.
В христианском умозрении в зависимости от акцента на ту или иную точку отсчёта мы находим два параллельных потока высказываний о Боге (т. наз. апофатическое богословие (т.е. отрицательное), подчёркивающее момент "Бог в Себе", Его трансцендентность, непознаваемость; характерные для этого богословия обозначения Бога: Мрак, Ничто, Молчание; и т. наз. катафатическое богословие (т.е. положительное), подчёркивающее имманентного Бога Откровения, Бога для мира и в мире. Его познаваемость; здесь парадигма - Бог есть Бытие; оба богословия дополняют друг друга и оба имеют ценные практические следствия).
Иногда, когда тот или иной религиозный писатель забывает чётко указать пункт своего "наблюдения", его речь становится хотя и интуитивно ясной, но логически маловразумительной.

Ну вот для примера несколько авторитетных высказываний:

Преп. Иоанн Дамаскин: "(Бог есть) некое неизмеримое и беспредельное море сущности. Он содержит в Себе всю целокупность бытийственности".

Св. Фома Аквинский: "(Бог -) не разновидность формы, но само бытие". "(Бог -) не род бытия, но ... безбрежное море субстанции".

Св. Григорий Нисский: "Ничто не может пребывать в бытии, не пребывая в Сущем. Собственное же и первоначально Сущее есть божие естество, о котором по необходимости должно полагать, что оно во всех сущностях есть само их бытие".

Св. Дионисий Ареопагит: "не только бытийствующее, но и само бытие бытийствующего исходит от Предвечно-Бытийствующего"
или столь же непомерно изощрённо у того же Ареопагита:
"Я нарицаю Бога самим всебытием в самой бытийственности всебытия".

Видишь, как ловко во всех этих глубокомысленно-невразумительных тавтологиях обходится требуемое тобою да или нет.

Аверинцев выражает это более понятным языком, не избегая указать на тождество бытия Богу и нетождество Бога бытию:

"Во всём, что есть, именно то, что в собственном смысле слова есть, - это Бог, и уделённое вещи присутствие Бога есть основание её бытия".

Оно и понятно: об очевидности иначе как тавтологиями и не объяснишься.
Что такое "тепло"? Тепло - это когда тепло.
Что такое бытие? Бытие - это когда бываешь.

И если Ветхозаветное Откровение указало мне на то, что Бог есть безусловное основание моего бытия, и лишь в туманном зачатке намекало на христианское откровение, то последнее с предельной полнотой указало мне на то, что Бог есть в то же время моё бытие.
Теперь яснее?
Целую, монах Ианнуарий.

P.S. Уровень "научного атеизма":
Когда несколько дней назад я, проходя искус, стоял в мантии и в клобуке в храме, и рядом стоял другой новопостриженный монах - бывший хирург, в церковь вошла группа людей довольно развязного вида. Они любопытно озирались по сторонам, и, заметив нас, подошли.
"Вы что здесь делаете?" - спросили они монаха Поликарпа.
"Молюсь после вчерашнего пострига", - ответил он.
"А что Вы до этого делали?"
"Был студентом Академии, а до этого главхирургом областной больницы в Рязани".
"Как? И Вы, приносивший столько пользы людям, решились прекратить это?"
"Почему Вы считаете, что теперь я стану приносить меньше пользы?" "Так ведь вот же, Вы стоите и бездельничаете, а так бы Вы кого-нибудь резали".
Бедный Поликарп понял, что ему надо спешно ретироваться, потому что объяснять что-либо бессмысленно. Поэтому он просто указал в другой угол храма, где молодой священник исповедовал большую толпу сгрудившихся возле него людей.
"Вот священник, бывший музыкант. Как Вы думаете, эти люди, которые бросили свои дела и покинули очереди в магазинах, а теперь стоят вокруг него со страхом, уходят же с лёгким сердцем, получают от него какую-нибудь пользу?"
Тогда они обратились ко мне:
"А Вы кто такой?"
Я попросил прежде их самих представиться. Оказалось, сотрудники ин-та Научного Атеизма.
"Мы можем с Вами поговорить?"
Мне очень не хотелось, и я, увидев проходящего мимо дежурного священника, совсем мальчика иеромонаха о. Маркелла, сказал им:
"Спросите у моего священноначалия".
Тот разрешил.
"Он Ваш начальник? Но он же совсем молодой."
"Но он - священник. Вы же видите у него на груди крест".
"А Вы кто?"
"Я - монах".
"А монах - это не священник?"
(Это сотрудники ин-та, занимающегося Церковью. Может быть даже читали когда-то Толстого, Достоевского, Лескова. А что они там вычитывали?)
"Кем Вы были до этого?"
"Кончал физфак".
"И Вы искренне соглашались с тем, что Вам там преподавали?"
"Что Вы имеете в виду?"
"Ну там физика, математика".
"Почему бы нет, если мне это казалось истинным?"
"Но как же, нам непонятно, как Вы можете соглашаться с физикой теперь, если Вы верите в Бога?"
"А мне непонятно, почему Вы считаете, что я должен отрицать физику".
"Но ведь должны же Вы ответить на вопрос: что первично - материя или сознание?"
"Мне кажется, что Вы находитесь в плену у предвзятых структур и схем. Не говоря уже о том, что физика просто не занимается вопросом о первичности или вторичности материй, мне непонятно, почему я должен отвечать на этот вопрос и даже задаваться таким вопросом".
Растерянное молчание...; они искренне считают, что этим вопросом занимаются все, и что вера или неверие сводятся к тому или иному разрешению этого искусственного вопроса.
"А как Вы полагаете я должен ответить на этот вопрос?"
"Разумеется, что сознание первично, а материя вторична".
"Ну так вот именно так я и не отвечу".
Полная растерянность... Надо переключаться.
"А как Вы относитесь к эволюции?"
"Ну что ж эволюция? Слава Богу, если эволюция."
Тут они зашумели все разом что-то о Дарвине, об обезьянах, особенно одна тётка в трико шумела. Я попросил их не шуметь в храме и заметил, что, кстати, Дарвин был очень верующим человеком. Эта новость показалась им отчаянно неприятной и непонятной и они замолчали. Тогда я воспользовался тем, что мимо проходил один из наших студентов, очень тихий и милый мальчик, выпускник филфака, переправил их к нему, попросив только выйти из храма, и, когда они удалились, мы с Поликарпом не могли выдержать, рассмеялись.

Как люди выдумывают себе схемы (воистину, какие-то "комплексы идей") и после борются с ними с помощью других "комплексов". Чёрная магия. И жуткая серость.

242

25 марта мы с Серёжей ездили на мотоцикле в Мамоново. По слухам, там ловилась корюшка. А вообще корюшки в Калининградском заливе в этом году практически не было, и цена на неё (для наживки на судака) доходила до полтинника за штуку: продавали в дизеле рыбакам-судачникам те, кто ловил её в карьерах или на Куршском заливе.
День был ясный, температура 2-5 градусов тепла, ветер юго-западный, южный, слабый. Через полушубки чувствовалось, как припекает уже солнце. Вообще, в солнечные мартовские дни на заливе самая красота, особенно когда ветра нет, загорать можно, в полушубках аж жарко становится, их часто скидывали, оставались в одних свитерах (не говоря уж, когда лунки долбили)...
На Калининградском заливе на лёд на мотоциклах уже не выезжали: вдоль самого берега тянулась трещина, которую не везде можно было и перейти, метров через сто - вторая, а дальше лёд был сплошной и всё ещё толстый. Не более чем в полукилометре от берега лёд весь издырявлен лунками, явно корюшатные места, но народу немного, поскольку клюёт корюшка очень плохо. За два часа - с 12.30 до 14.30 поймали я - три, Серёжа - две штуки и отправились к противоположному берегу за судаком.
К 16-ти часам пришли "под башню", т.е. вышли к тому берегу, ориентируясь на старую немецкую башню. Поклёвок не было, и около 18.00 я стал призывать Серёжу к возвращению. Но тут как раз он поймал небольшого судака и заговорил о вечернем клёве... Короче, до 19.00 я его от лунок оттащить не мог, а он и в самом деле ещё одного судачка выдернул. У меня же и не клюнуло ни разу, и я с тоской думал, что ехать теперь в темноте придётся, чего я не люблю: уж больно хилое освещение обеспечивает слабомощное 6-вольтовое электрооборудование моего "Ижа".
Когда мы выбрались на берег, уже стемнело. Мотоцикл мы оставляли у самой кромки льда, спустившись к ней по крутому глинистому склону, который утром был мёрзлым, а теперь раскис. Взять его с ходу не удалось: мотоцикл забуксовал и сполз вниз, пришлось слезть и толкать его вверх, газуя. Но и это привело лишь к тому, что мы уделались грязью с ног до головы. И главное, помочь некому - темнота, все рыбаки давно уже прошли. Вот где я Серёже высказал, что о нём думаю - ведь звал же раньше домой повернуть, чтобы засветло уехать!
Уж не знаю, как бы мы выбрались, да нашлась ещё одна компания на тяжёлом мотоцикле, которая подъехала откуда-то к этому же месту и завязла тут же аналогичным образом. Мы помогли выбраться им, навалившись на мотоцикл впятером, а они нам - вместе все мы буквально подняли мотоцикл и перенесли наверх.
Уже в городе, спускаясь по Суворова с моста через железнодорожные пути, я не заметил впотьмах глубокую колдобину, и нас здорово тряхануло на ней, так что отвалилось зеркальце заднего вида, а обнаружил это я уже около дома. Как тут было опять Серёжу недобрым словом не помянуть: каждый раз - как уходить с рыбалки - его ждать приходится, всё ему нескольких минут не хватает, сколько уж раз с ним и возвращались по льду в потёмках, и по заливу мчались, как угорелые, язык высунув, и на дизель опаздывали...

И последний раз на зимнюю рыбалку этого сезона мы ездили с Володей Смертиным в Каширское 31 марта. Температура была плюс два - плюс три градуса, дождь сменялся мокрым снегом, ветер северо-западный, к вечеру стих. Лёд был вполне приличный - 40-50 сантиметров, правда, рыхлый, конечно, и пропитан водой. Народу на заливе было полно. Клевало у всех неважно, но мы с Володей наловили примерно по пять килограммов каждый, на сыр. Видимо, и место выбрали удачно, и подкормили правильно и ловить настрополились.
Всю плотву, которую я наловил за зимний сезон (а плотвы было наловлено много, не взирая на то, что большую часть сезона я проразвлекался с мотоциклом - топил, вытаскивал, разбирал, собирал), я завялил, вывешивая её вначале на балконе, а потом досушивая на кухне, и часть разослал в посылках - Милочке с Павлом в Севастополь, Морозам в Ленинград, тестю во Владимир, дяде Грише в Марьинку, возил в командировки с собой, угощая собутыльников, и уж мы сами с Иринкой, конечно, дома вдоволь погрызли. Я и с пивом, и просто так.

243

В начале апреля потеплело до +10°. 7-го утром встречали Сашулину маму - бабу Тоню, соскучилась по внуку, приехала забрать его к себе во Владимир (эту зиму за Митей присматривал дома мой отец), ну и нас навестить, разумеется. А вечером того же числа были в гостях на новоселье у Саенко - очередной ладушкинец перебрался в Калининград. Первыми были мы с Лаговским. Толик, впрочем, вскоре после переезда в Калининград ушёл из обсерватории в ВЦ облстатуправления, замначальника, сохранив со всеми нами тёплые отношения. Он честно признался, что к научной деятельности не способен, на диссертацию, значит, рассчитывать не приходится, а быть у нас просто доставалой, гонцом по кабинетам - не хочется. Мы его поняли и отпустили с Богом без каких-либо претензий, полагая, что квартиру свою он отработал. Он же ведь и пробивал при Гостреме долевое участие обсерватории в городском жилищном строительстве. Саня Шевчук тоже работал теперь у него в ВЦ ОСУ. Следующей в Калининграде получила квартиру Галя Якимова, однокомнатную, далеко, правда, от центра, в Балтрайоне, и вот теперь Саенко - получил трёхкомнатную, такую же как и у нас, и рядом с нами, на Московском проспекте, у строящегося Дома Советов.

На следующий день, 8 апреля мы с Серёжей и Смертиным отправились на мотоцикле на открытие летнего сезона. Поехали в Полесск, посмотреть обстановку на Дейме, на Полесском канале, может, до Матросово добраться.
Приехали. Увидели, что в самом Полесске на Дейме (лёд на ней и канале давно уже сошёл) ловят с берега одних только ершей. Дорога на Головкино закрыта: стоит знак "Въезд запрещён" на мосту через Полесский канал, якобы дамбу размыло паводком. Проехали немного вдоль канала за мост, не переезжая через него, и наткнулись у фермы на навозную кучу с просто шикарными, крупными навозными червями. Затарились ими и стали думать: где же ловить? Здесь, в канале, как и в Дейме вовсю бушевал ёрш.
- А в Заливном на канале не были? - спросил нас какой-то приезжий рыболов-любитель.
- Нет, а что?
- Да не знаю, как там дела, у Вас хотел спросить, подумал, может, Вы были.
- А что, в самом деле, не съездить в Заливное на разведку? Здесь явно делать нечего. Погода отличная, только кататься. Поехали?
- Поехали.
И мы поехали в Заливное.
День был чудесный. На небе ни облачка. С утра слегка подмораживало, а днём чувствовалось настоящее весеннее тепло (хотя максимальная температура днём была всего +8°, но это в тени). Приехали в Заливное и увидели, что какой-то мужичок с удочками на мопеде поехал куда-то в сторону от посёлка по булыжной дороге. Мы за ним, догнали, спрашиваем:
- Вы куда?
- На канал, - отвечает.
- А разве канал не в Заливном прямо?
- Нет, вон за тем лесом. В километре отсюда. А в Заливном просто канава для лодок прорытая.
Вот оно что. Оказывается, на самом канале в Заливном я ещё и не был ни разу, а в прошлом году был на этой канаве, когда всё вокруг залито было.
Поехали за мужичком. Он прикатил на какой-то двор у края леса и посоветовал оставить мотоцикл здесь. У него, мол, в Заливном уже два мопеда украли. Из дома, однако, вылез хозяин, не совсем трезвый в эту хоть и позднюю, но всё же ещё утреннюю пору, и стал нас прогонять со двора - он, мол, за наше добро отвечать не желает. Еле мы его уломали, чтобы разрешил оставить мотоцикл и мопед у своего крыльца.
- Чёрт с вами, ставьте, но я смотреть за ними не буду.
Поставили мы свою технику, взяли рюкзаки, стульчики, удочки и пошли за мужиком. Вдоль леса по раскисшему полю, утопая в грязи, мы прошли с полкилометра и подошли к дамбе, перед которой всё было залито водой выше колена. Серёжа и Смертин были в болотных сапогах, а я в обычных, пришлось им меня на руках переносить на дамбу.
Дамба эта как раз и шла вдоль канала шириной метров в 15-20 с заметным течением. Слева виден залив, в который впадает канал. На заливе ещё лёд, но в отрыве от берега, метров пятьдесят чистой воды до льда. Прямо в том месте, где мы вылезли на дамбу, мы наткнулись на рыболова, сидевшего под дамбой и таскавшего из канала удочкой ершей одного за одним. Однако в садке у него ворочался и лещ.
- Давно поймали? - спросили мы у него.
- Да только что. Я вообще здесь всего полчаса как сижу.
Размотали и мы свои удочки и тоже начали таскать ершей, надеясь, что, может, и что посерьёзнее попадётся. Ещё три-четыре рыболова виднелись в устье канала, у самого залива. Серёжа отправился к ним попытать там счастья. Минут через пятнадцать он прибежал оттуда с приличной плотвой в руках, забрал свой рюкзак и перебазировался туда, ближе к заливу. Пошёл и я за ним посмотреть, что там такое, и встал левее всех, в самом устье. Гляжу, мужик справа волочит леща. Ничего себе! А меня и здесь ерши одолевают. Минут через десять опять слышу справа шум - теперь другой уже, ещё правее, тоже леща тащит.
Я не выдержал и перебрался к ним поближе, зайдя теперь с правой стороны. Нацепил навозника покрупнее, закинул, положив груз на дно. Глубина около двух метров. Вот ёрш затеребил, я не стал на него реагировать, а вот что-то другое - поплавок-"гусинка" поднялся и лёг, "выложило", как говорят. Тяну - как зацеп кратковременный, но отпустило. Вытаскиваю - червяк ободран начисто.
- Э-э, тут дело чем-то пахнет, похоже, что лещ клевал.
А червей с собой нет, там у Смертина остались, где мы начали рыбачить. Бегу к нему, хватаю червей, рюкзак, говорю Володе (у него одни ерши):
- Там лещей таскают, и у меня, похоже, уже поклёвка была. Айда туда!
Я уселся там, где у меня была как бы лещёвая поклёвка, справа от меня Смертин, ещё правее Серёжа. Закинули удочки, ждём. Ерши, конечно, тут же приступили к своему чёрному делу, но мы терпеливо снимали их с крючков и закидывали удочки снова. И вот - у меня "выкладывает" поплавок. Подсекаю, леса натягивается как при зацепе, удилище изгибается и несколько секунд никакого движения - лещ упёрся. Я не ослабляю натяжения лесы, но и не усиливаю его, просто жду. Наконец - пошёл!
Конец лесы, который в воде, описывает круги по поверхности канала, а вот и лещ поднялся наверх, переворачивается с хвоста на голову, хлопает по воде боками, удилище ходит ходуном, но всё это длится недолго - 15-20 секунд. Наглотавшись воздуха, лещ дуреет и ложится на бок с открытым ртом, прекратив сопротивление. Волочу его к берегу, стараясь держать голову над поверхностью воды. Подтаскиваю буквально к ногам, а подсачека ни у кого из нас нет - не за лещами же поехали. Прошу Володю: - Помоги!
Самому мне невозможно наклониться, не ослабляя натяга лесы. (продолжение следует)