Не от мира сего

Бывают люди, непохожие на других. Вот живёт человек, вроде ест, пьёт, спит, работает, учится. Словом, ведёт обычную человеческую жизнь. И вроде выглядит как все. Но что-то в нём не так. У таких людей всегда мало друзей, хотя собеседники они интересные, и на предательство вряд ли способны. Шумному обществу они предпочитают одиночество, к тому же никогда не возможно понять, говорит ли этот человек серьёзно, или тайно смеётся над каждым словом. «Не от мира сего», ходит в народе прозвище таким людям. Как-то, как правильно заметил писатель Ерофеев, дышат они странно... Если нормальный человек делает сначала вдох, а потом выдох, так тот, который «не от мира сего» – сначала выдох, а только потом уже вдох. Если у нормальных людей голова держится на плечах, то у «не от мира сего» – плечи каким-то странным образом вырастают прямо из головы. О чём же думают люди, которые не от мира сего? Что тревожит их светлые головы?
Дневник одного такого парадоксалиста я нашёл недавно, разбирая старые стеллажи с бумагами в своём кабинете. Написан он был несколько лет назад одним весьма странным человеком, жившем в нашем посёлке. Это одна из двенадцати тетрадок, которые и составляли дневник этого человека. В то время он был студентом, учился в Москве, в одном из технических Вузов на втором курсе, и надобно заметить учился на редкость хорошо. Как-то он даже уверял меня, во время одной из наших бесед, что ни разу за всё время обучения ни получил ещё никакой оценки, кроме «отлично». Вообще таким людям свойственны импульсивные, необдуманные (на наш взгляд) поступки. И вот однажды, во время очередной нашедшей на моего знакомого блажи, он решил раз и навсегда избавиться от всех своих дневников, и сжигал их, по одному каждый день. К сожалению, в то время меня не было рядом, я появился в посёлке только на двенадцатый день расставания моего знакомого с «жизнью прежней». Я уговорил его отдать последнюю оставшуюся «в живых» тетрадку мне. Текст которой, сохраняя авторский стиль, приведён ниже. Текст приведён без единой купюры, с соблюдением лишь единственной просьбы автора: имя и фамилия его – изменены...
Тетрадь, представленная на обозрение читателя – не последняя из двенадцати и не первая. Написана она по счёту седьмой, а почему должна была погибнуть в огне последней, мне лично не понятно.

...-сования все же не добились. В жопу такой плюрализм. Быть или не быть – вот в чём два вопроса. Делать ли хорошо, даже если не очень-то хочется, или делать как хочется, широко, с размахом? Или делать то, что надо, скрепя сердце и молча? А потом только тихонько поплакать и всё? Пойти и лечь поспать? Но ведь во сне тоже может присниться всякое нехорошее? Теряюсь в домыслах...
Но в одном я твёрдо уверен – кушать экскременты всё же преступление...*

 - данная заметка стоит без даты, и, вероятно имеет начало в предыдущей тетради.

13 Ноября

Мне шесть лет. Я сплю в своей кровати в зале. На кухне отец. Поднимает голову со стола, глаза красные, мутные. На полу – молодой совсем, его помощник.
- ну и что. Ну чуть-чуть маленько поддал. Ну и что. Надь, налей писят грамм. Налей.
Мне страшно, я начинаю дрожать. Мать закрывается в комнате и падает на кровать.
- Надь, налей, а то щас искать начну.
- Ищи! Когда ж ты уже напьёшься, алкоголик
- Ладно, не твоё дело.
Отец открывает шкаф и вываливает на пол все шмотки – простыни, одежду, пододеяльники. Разбрасывает всё ногами по комнате, повторяя в беспамятстве: «Где спрятала?! Где спрятала?!».
- вот придурок! Вот придурок-то, - кричит вбежавшая в комнату мать.
Я начинаю плакать и с головой залезаю под одеяло.
- ах так! Да я щас вообще пойду и под поезд брошусь!
- Иди! Хрен с тобой!
Отец хватает мать за волосы и начинает дёргать, приговаривая: «Налей, налей!». Я в истерике кидаюсь к нему под ноги.
- папа, не надо, папа!
- Ладно! Твоя мать дура!
Он отпускает мать и идёт на кухню. Открывает шкафчик, достаёт тарелки и начинает бить. Одну за одной. Потом лезет в стол и достаёт огромный кухонный нож. Переворачивает вусмерть пьяного помощника, расстёгивает рубашку, и втыкает нож ему в живот. Потом распарывает брюхо не проронившего ни слова помощника. Сам в это время произносит только «Ы-и-и-й-а!!!». Вырезает желудок, с большим болтающимся куском пищевода, разрезает его и, пачкаясь в крови и блевотине пьёт тёплую водку, уже наполовину переварившуюся, кроваво-красную. И плачет.

Я вскакиваю с кровати в поту, с трясущимися руками и слабостью в кишечнике. Это сон. Очередной мой весёленький кошмарчик. И не шесть лет мне вовсе, а двадцать. И не отец плачет, а я. Я крещусь и бормочу: «Отче наш! Иже еси на небеси!...» Отче наш!

17 ноября
шепотом: « Бабушка хорошо умерла, сердешная. Никого не мучила. Пять дней парализовало её. И всё. Под новый год похоронили. И место у неё хорошее. Рядом с её матерью.
А дед грустить стал. Всё, бывало плачет... «Как там моя Олюшка». На сорок дней-то всего пережил. Это, значит, как поминки справили, так он и пошёл домой. На четвёртый этаж поднимался, с сердцем плохо стало, ага, сел на ступеньки-то, к стенке притулился и умер. Дядь Толя бегал всё хлопотал. А в гробу лежал – улыбался. «довольный». Рядом-то с бабкой и похоронили их. Да-а»

19 ноября

Дедуля в больнице, сидя на койке, в байковой рубашке, весь седой и светлый.
«А ты Дим, учись. Старайся. Это пригодится. Мать с отцом слушайся. Жениться надумаешь – женись. Но пока не надо. Рано ещё. Учись лучше. Как следует. Старайся.»

Дядя Толя, здоровыми руками обнимает за плечи и треплет.
«Дим, ты ж любимый мой племяш. Самый мой близкий родственник. Я тебя всегда в гости зову. Ты учись. На тебя все надеются. Ты будь умнее. Ты – наша надежда. Семьи Клеевых, нашей фамилии. Давай, заканчивай институт, поступай в академию. Учись, Димон!»

Отец, пьяный, облокотившись на стол. Смотрит в пол.
«А я тебе всегда говорю – учись. Я всем говорю – «у меня сын – самый умный». А они завидуют... Мы дураки были, а ты учись. Как Ленин говорил: «Учиться, учиться и ещё раз учиться». Я, пока работаю – помогу. Ты выучишься – ты им всем покажешь. Я хочу чтоб ты большим человеком стал. А ум он всегда пригодится. Тебя за ум ценить будут. Учись, поступай в аспирантуру, учись. Да, вот так.»

Брат, хлопая по плечу.
«Давай, Димон! Ты ж мне как родной. Выучишься – начальником станешь. Кем ты будешь то? Инженером? Что по технике безопасности что ли? Да ладно, всё равно. Давай, чтоб доцентом стал.»

1 декабря.

Суета сует, всё суета.

12 декабря.

Смысл? А нету его, смысла-то. Да, я уважаю логику. Я снимаю шляпу перед логикой. Перед стальной логикой. Но не в ней сила. Сила – в бессмыслице. Всё гениальное изначально бессмысленно. Музыка тоже бессмысленна. Русский язык как ни богат, как ни могуч и как ни прекрасен, а далеко ему до правды. Остальным и подавно. Ведь правда это не «мешок муки за кроватью». Правду не понимать, её чувствовать надо. Правда – это я. Реальность – это я. Мир (мыр) – это я.
Моя рука весит... Ну, скажем полтора кило она весит. Но ведь это моя рука, а не Я. Я иду куда-то. (чёрт возьми, куда же это я иду-то?) Ну, предположим, я иду за хлебом. Но ведь это тело моё идёт, а не я. А где Я? Ну, сижу тут, ну, сижу.
Тьфу, чёрт! Нет, столько бреда на единицу бумагоплощади может нагнать только полный кретин. Херня всё это. Бздёжь, ****ёжь и провокация.

31 декабря.

Молчаливы километры...
Там, где по морю бродят ветры...
Где суровые скалы ещё ждут влюблённых детей...

Под снегом последним, что падал как микрочастицы;
Под полной луной, обещавшей холодную зиму
Я стал орнитологом, понял, что думают птицы...

И ночью – белая луна
И утром – тусклое пятно
Как ветер, рвущийся в окно
Поднялся из последних сил
Пришёл. Увидел. Победил...

А?! Поэт?!

Опа, опа, опа, опа! Обяза-ательно, обяза-ательно!
Я на рыженькой женюсь, да я на рыженькой женюсь.

9 января.

Физика.
«Ну, контрольную я вашу проверил. Впечатление конечно печальное. В общей массе – знания оставляют желать лучшего. Так что не знаю, как вы будете сдавать зачёт и экзамен. Ну, что ж, это ваши трудности. Напоминаю, получившие за контрольную неудовлетворительную оценку до зачёта, равно как и до экзамена не допускаются. О дне пересдачи контрольной мы договоримся со старостами после занятий. Итак, результаты...
Артёмов – три, очень слабо, Артём. Бакулин – два. Гордеева – два. Долгих – два. Катерина, это вообще никуда не годится. Захаров – четыре. Молодец, Александр. Зорин – два, Кочергин – два, Клеев – пять. Ну, тут всё понятно. Кузнецова – два...
Да, и ещё одно объявление. Решением кафедры, человек, сдавший экзамен за первые два семестра на отлично, и написавший все контрольные на пять – освобождается от экзамена за третий семестр. Ну, я думаю здесь возражений никаких не будет, поэтому прошу, Клеев – вашу зачётку.
Аплодисменты в аудитории.

Философия.
Итак, какие ещё вопросы? Нет? Готовьтесь к экзамену, и желаю вам всего хорошего. Теперь – автоматы. Как я говорила в начале семестра – человек, сделавший на семинарах более двух докладов, и сдавший реферат на заданную мной тему – освобождается от экзамена. В вашей группе – таких трое. Девочки, давайте зачетки... и ещё в вашей группе есть человек, который не сдал никакого реферата, и у которого только один доклад, но которого я всё-таки хотела бы тоже освободить от экзамена, если никто не возражает. Это Клеев. Я думаю, вопросов здесь не возникнет...
Без аплодисментов.

15 января

И т.д. и т.п.

21 января

Я маленький человек. Я – человечек. Я – человечечек. Не пугайте меня, пожалуйста... Мне уже и так страшно... за что вы меня шпыняете? Чем мне защищаться от вас? Только одеялом. Я спрячусь – там тепло. Я тигрёнок. Я снусмумрик. Они под одеялками живут. В домиках. У меня бабушка умерла. И дедушка тоже...
Носочки мои. Чтоб ножки не мёрзли. А то заболеть можно. Надо подушку перекрестить обязательно. Господи, спаси меня!!!

22 января

- Уже двадцать лет дураку, а ума не набрался.

- Большой, а без гармошки.

- Ревёт как баба.

- как ты живёшь-то в тоске такой?

- Всё ему смехуёчки да ****ихахоньки.

- С тобой интересно спорить – ты умный человек. Но бесполезно.

- Ваш Дима никогда не женится. Ни одна девушка за такую тряпку не пойдёт.

- Он до того откровенен и честен со всеми, что даже страшно.

- Качество? Наверное, доброта. Да, доброта ненормальная. Он мухи не обидит.

- Злой ты, Клеев. Как собака.

- Какой-то ты, не от мира сего.

- Умный стал. Только ****ишь много.

- Пускай вскроется. Или из окошка выпрыгнет. Поможет...

Всё вышеперечисленное – мнения различных людей обо мне.

9 февраля.

Лучше б и не было никаких дней рождения. Моя обязанность, значит – угостить, а их – значит – поцеловать. И наврать там что-то про дружбу, про то, что росли вместе, про ум опять же. А потом будут сидеть и молчать. И смотреть так, мол, «почему не развлекаешь». Нет, лучше я рыбу пойду ловить, вот! В одиночестве! Как.. как... как Брюс Ли, вот как кто! Где мой топор! Где мои снасти! Где мои валенки! И ещё.. и ещё.. где мой Беломор! Там-то мне покойней будет. Ведь я же, в конце концов, человек, а не удод.

17 февраля.

Так-с, вашу мать, пора выздоравливать! Психов больше не читаем (прощай, немытая Россия), в штанах больше не копаемся, пузыри больше не пускаем. Пиво на ветру пьём, но меньше. Плачем по-прежнему. Спину держим ровно, стрижёмся аккуратно, с девушками – приветливы. Об умном больше не говорим! В метро звёзды не ищем, во дворе собак не гоняем. Дышим ровно. Спим только ночью. На завтрак – манная каша, ванна и Шуберт. Потом – здоровый смех (до обеда). На обед – первое, второе и третье. Вставая из-за стола не забываем говорить «славненько», или «прелестно, прелестно». После обеда – наука. Потом - жизнь. Жизнь совершаем на свежем воздухе. Слушаем радио. Смотрим телевизор...

28 февраля.

О-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха! Минуты деградации качества вытянутся в столетия! Ошибочно принятые или утерянные кодовые слова составят ошибочное мнение! Обратная связь – отрицательная и положительная настигнет и уничтожит. Коэффициент полезного действия уныло стремится к бесконечности.

2 марта.

- А Андрей вышел, а их двое было, он взял и по шее им надавал.
- Ну и что? Герой твой Андрей?
- По крайней мере не испугался.
- А у меня другая история на тему героизма есть. Колючего знаешь? Так вот он месяц назад, когда в сортир ходил – такой котях высрал, что потом весь НИИ Геофизики смотреть бегал. Тоже герой.
- Причём здесь Колючий, высрал. Это совсем разные вещи.
- Нет одинаковые!!!

Как-то летом...
- сегодня на Манежке в торговом комплексе взрыв был. А мы с Максом оттуда уехали за два часа до этого.
- может тогда вы и взорвали?
- Конечно, ага. Обидно просто
- Что тебе обидно?
- Да место хорошее
- Место сбора мажоров, скотов и человеческого мяса. Мало их взорвали, надо было вообще разрушить всё к чёртовой матери. Ты цены там видела?
- Ну конечно, бедным там делать нечего. Там люди с деньгами.
- Ну не всю же жизнь им везти должно – пускай хоть знают, что их в России ненавидят.

Возле бани. Стоит «Ягуар».
- (с восхищением) Вот это тачка!!!
- Да, я когда такую тачку вижу – об одном мечтаю.
- О чём?
- Огнемёт бы... Калашникова ещё и пять человек ребят. Представляешь, захожу я в сауну и говорю: «Так, девушки – одеваться и по домам, а вы, господа, становитесь-ка возле той стеночки.» И каждому – пулю в затылок. Потом выхожу на улицу и сжигаю тачку.
- А о чём ещё ты мечтаешь?
- Представь себе, в один прекрасный день вдруг перестаёт вещать телевидение. Всё телевидение. По всем каналам – таблица настройки. А где-то часов в шесть вечера, когда вся страна уже дрожит от страха и нетерпения, на экране появляюсь я. Небритый и предельно серьёзный. За моей спиной – красный флаг, я в полевой военной форме, с автоматом, у меня в обоих руках – по отрезанной голове. Ельцина и Горбачёва. Я грохаю их о стол и говорю: «Так мы будем поступать с каждым, кто посмеет покуситься на мир и благополучие нашей Родины. В стране произошла революция. Правительство и президент – расстреляны, Дума распущена, аэропорты, вокзалы и узлы связи в Москве и Петербурге – в руках повстанцев. Армия на нашей стороне. На территории РФ объявляется чрезвычайное положение. Я, главнокомандующий войсками повстанцев, призываю присоединиться к нам всех угнетённых, униженных и оскорблённых, всех ограбленных прежней властью, всех, оставшихся без работы и крова, всех людей доброй воли. Как русский, как имеющий с вами одну кровь и одну Родину, я теперь обращаюсь к вам, боевые офицеры, насильно уволенные в запас, и вынужденные торговать на рынке или работать ночными сторожами, к вам, учёные, труд и творчество которых стало никому не нужно, к вам, работяги, здоровые мужики, не могущие прокормить свою семью. Мы найдём дело для всех. Призываю присоединиться к нам всех жителей СНГ, пострадавших от распада СССР, всех, кому не безразлична судьба Отечества».
Ну, или что-то в этом роде.
- Да, богатая фантазия...

8 марта

Как это странно... Как это бесконечно странно, когда смотришь в окно мартовским вечером. Когда в путанице смешанного со снегом ветра тебе откроется вдруг бесконечность. Когда в доме напротив, у такого же окна сидит человечек и также грустно смотрит на улицу. Когда далёкий зов предков манит тебя в ночь – вечную, юную, трепетную. Когда синим сполохом мерцает в темноте печальная надпись «Торговый центр Киевский». Когда звёзды падают с неба окурками с верхних этажей. Когда музыка сливается с сердцем, а весна становится памятью... когда нет ни прошлого, ни будущего, есть только сейчас. Здесь. Тихо. Молчи и слушай...

15 апреля.

Больше месяца ничего не писал. Чем же занимался ты всё это время? А вот чем:
Пил портвейн из горлышка, закусывал плавлеными сырками; спал на крыше, потому как тепло; ходил в дискотеки, чтобы там читать (Гёте и Тургенева); изучал мировые религии. Мировые религии изучал следующим образом:
29 марта объявил себя протестантом. Для этого переписал тезисы Лютера и приколотил их на входную дверь квартиры. Два дня жил в протестантской вере. Надоело.
31 марта перекрестился в католики. Содрал к чёртовой матери с двери протест Лютера и разорвал его на двенадцать кусочков.
2 апреля принял иудаизм. Впоследствии оказалось, что обрезание в домашних условиях тупыми ножницами – процесс очень болезненный. Поэтому, так и не доведя его до конца,
3 апреля принял ислам. Через день оказалось, что и в исламе необходимо обрезание. Плюнул на всё, и
5 апреля стал буддистом. Через три дня окончательно запутался в кармах, дхармах, брахманах и сансарах. В индуизм переходить отказался.
9 апреля достал с полки потёртый крестик и поехал в храм – каяться. Вернулся в православие окончательно. Чего и вам желаю... Да сохранит вас Господь!
Позавчера поехал в центр с намерением обязательно влюбиться. Два раза подходил к девушкам, но почему-то через десять минут общения, неожиданно для себя скатывался в дурость и юродствование. Девушки как назло попадались какие-то напуганные и правильные. К вечеру всё же вытряс у одной телефончик. Зовут Алла. Послезавтра звоню...

17 апреля.

Звонил Алле. Трубку подняла мама и сказала: «Саш, это ты что ли? А Аллы нет, из института ещё не приехала, позвони через часик». Похоже, давать телефоны на улице – это её хобби. Решил впредь влюбляться в более приличных местах.

Съел отменный обед и выпил шесть кружек чаю (для эксперименту).

19 апреля

- У тебя триста штук кассет, и не одной весёлой нет.
Я, сидя на кровати:
- четыреста тридцать.
- Во! И ни одной весёлой.
- Не знаю, мне лично – весело.

Что смешно? Что грустно? Почему то смешно, а это грустно? Русь, дай ответ?! Не даёт ответа!

21 апреля.

Опосля обеду сытно и глумно и нехоца думать. А хоца попукать. Особливо ежели супу съевши. Пук туда да пук сюда, время пятится назад...

1 мая.

Слово за слово, проходит время. Дни тянутся от понедельника к понедельнику. Внутренний мир молчит, не отвечает на запросы. Писем никто не пи-.....




На этом седьмая тетрадь дневника моего знакомого обрывается.
Прекрасный повод посудачить о душевном здоровье и наклонностях моего приятеля. Но прежде, чем вы вынесете диагноз, хочу рассказать вам о его дальнейшей судьбе.
Институт он закончил с отличием, разумеется. Вскоре женился, на прекрасной девушке, стал работать, хорошо продвинулся по службе, и впоследствии (вы не поверите) был избран президентом Российской Федерации – В.В Путиным... В нашей палате его уважали...