Из Врат повесть о... часть1

Глава 1
Открытая форточка и человек, стоящий у оной. Время дорог жизни прошло. Тайна кончилась. Техника в кювете, а дорожные строители разбежались. Дальше только ухабы, овраги и сплошная пересеченная местность. А форточка будит ностальгические воспоминания, вглатывая отработанный легкими дым. Хорошо, что она не курит, и ему приходится выходить на кухню и оставаться наедине с форточкой и своими мыслями. Приятно осознавать, что она обнаженная спит там, а он здесь одинокий, но сознающий, что в любой момент может вернуться к человеку, мирно посапывающему в другой комнате.
Сигарета, описав параболу в темноте ночного неба, исчезла. Форточка захлопнута, сеанс самодостаточности закончен, он возвращается . Ощущение тамбура поезда, прибывающего на незнакомую станцию. Одна беда: поезд стоит, ибо путь взорван, и пейзаж за окнами никуда не сдвигается, а остается статичным и, похоже, не изменится никогда. Но возвращение к наполненности ничего хорошего не предвещает. Потому что она – это совсем даже не ОНА. Это просто такой же одинокий индивидуум, от безысходности забравшийся в его постель. И нечего обманывать себя иллюзиями, что она средство от одиночества, ибо они оба друг в друге ищут именно это средство. Одиночество, помноженное на одиночество, не даст ничего, кроме ОДИНОЧЕСТВА. Дикое желание раскрушить, разбить все вокруг заполняет все левое полушарие мозга. Как тот парень из «Стены» в отчаянье разгромить квартиру, дабы вышвырнуть наконец-то все свое негодование по поводу сложившегося порядка вещей. Но это уже было в той же «Стене» и выглядело бы пошло, даже в собственных глазах. В то же время правое полушарие, подсчитывая материальный ущерб от подобного мероприятия, призывает к отказу от данной акции ввиду ее экономической нецелесообразности. Но что-то же надо делать! Подчиняться воле обстоятельств аморально. Недостойно мыслящего существа всю жизнь наблюдать неизменный пейзаж за окном вагона, стоящего в тупике. А, может, разбудить ее. Зачем? Чтобы трахнуть. Станет легче, но ничуть не лучше. Пейзаж за окном не изменится. А, значит, после этого снова начнется приступ потерянности в лабиринте времени и песке пространства. Сейчас лучше всего выйти на свежий воздух. Зимняя ночная свежесть очень помогает закипающему сознанию. Особенно приятно гулять по ночному городу, когда есть конечная цель прогулки. А чтобы найти цель, достаточно взглянуть на опустевшую пачку сигарет, где по чистой случайности осталась всего одна штука. Он оделся, накинув безрукавку на кроличьем меху и старое пальто, которое уже давно не одевал ввиду неприличия его состояния, но одеть его сейчас было просто необходимо, ибо оно напоминало ему о его юности, стильной, бездумной, но вместе с тем всегда наполненной осознанным действием. И пока это пальто не выброшено на помойку, он еще молод, а значит, способен развиваться и двигаться к намеченной цели. Сапоги же он надел последний раз, это он решил твердо, когда в очередной раз разошлась змейка. Завтра одену новые, а эти выброшу в окно, нет, лучше в мусоропровод – мы ведь цивилизованные люди.
Нет, все же хорошо, что она спит. Я иду за сигаретами, а она даже не узнает об этом. У меня есть тайны. Личные частные тайны, как у шпиона или диверсачта, - мелькнуло в голове, прежде чем дверь, интимно щелкнув, закрылась.
Мертвые улицы ночного города с потусторонними фонарями ночных киосков – это ли не декорации к какому-нибудь сюрровому фильму? Декорации, пока не востребованные кинематографом в полной мере. Антураж, чуждый какому-нибудь Нью-Йорку с его огнями «большего города», чем Кирияковка, но меньшего, чем какой-нибудь провинциальный город средней руки нашей степи, где каждый метр улиц представляет собой слоеный пирог времен, наций и культур. Освещенные светом ночных киосков, в которых спят продавцы, дополненные рядами погашенных ночных фонарей. Вывеска, прикрытая с одной стороны клочком бумаги, на котором значится:
«Водка 1,50
котлета 1
сок 0,50
запивачка 0,25
и заклеенная с другой листовкой с изображенным галстуком на фоне морды с лаконичной надписью: «Наш мэр города Пятак», только «пятак» не вносит дисгармонию в окружающее, а напротив, выстраивает логическую связь, ибо запивачка нужна всем продуктам, рекламируемым на данном стенде. И сам киоск – апологет культуры «дикого востока» с его начищенным до блеска фасадом и новеньким кока-кольным холодильником, где по размерам и сортам расставлено пиво, с прогнившей боковой стенкой, из дыры которой торчит лицо дремлющего кота – тоже отдельный экспонат нашего крупнейшего в мире музея. Стук в окошечко с накрашенной эмблемной линией, шуршание коробок, открытие белых штор, сонный женский голос: "и«чего вам не спится  по ночам?». Ах, девушка, девушка, не дай тебе Бог, чтобы я начал рассказывать, почему именно я не сплю ночью, ибо не всякому по плечу выслушать эту тираду с отступлениями в историю, культуру, физиологию и химию, а посему я сожму зубы и буду молчать, как партизан на допросе нацистов, и процежу через эти зубы одну лишь фразу: «У вас «Новость» есть?»
Диалог цифр, обмен разукрашенными бумажками, звон поблескивающих круглых железок. Тонкая рука в окошке, представляющая главную героиню этого спектакля, протягивает пачку сигарет «Новость», окошко закрывается, занавеска падает, конец.
Достижение цели всегда сопровождается некоторым разочарованием ввиду ее утраты, и скрашивает эту утрату только опыт, приобретенный в ходе движения к ней. Пачка распечатана профессиональным жестом. Более того, скажу, если бы я это делал профессионально в том смысле, что получал бы за это деньги, то жил бы в полном достатке и значился в тусовке открывальщиков сигарет высококлассным специалистом. Легкие вглатывают вредный наркотик, при этом весь организм почему-то рад до безумия. Все-таки мы не дорожим жизнью. А может, просто привыкли к постоянному экстремуму.
«Эй, курыть есть?» – послышался за спиной чей-то голос. В ночной темноте проступили очертания существа с мерцающим огоньком в районе головы. Вот вам и пожалуйста, нормальное завершение похода за сигаретами. Экстрем. Как много в этом звуке для сердца русского слилось… А сколько там отозвалось.
Однако не с тем он парнем связался. Вначале удар в сплетение ногой, он по идее загнется, потом по затылку кулаком, да посильнее, и можно идти баиньки. Ответ «Нет курить» с торчащей изо рта сигаретой так же вызывающ, как вопрос. Сейчас это существо выдаст тираду о моих личных качествах, и можно приступать к делу. Однако вместо тирады существо покачнулось и занесло надо мной руку с каким-то темным предметом и резко опустило вниз. Голова издала глухой звук, но, несмотря на отсутствие боли, было ясно, что произошло что-то непредвиденное ситуацией, ноги подкосились, после чего послышался хруст снега, смягчившего падение тела.


Глава 2
Светает – пронеслась железнодорожным составом первая мысль наступившего дня. Ногам мокро и холодно. Значит, ноги у меня есть, это раз. Еще есть голова, так как она болит, рук нет, так как они не болят, и я их не чувствую. Хотя на запрос мозга что-то там движется и поскрипывает снегом. Так что можно предположить, что они также имеются в наличии. А поскольку эти органы не могут жить автономно, можно предположить, что есть какая-то связующая часть в виде тела.
Осталось только сообразить, почему и сколько я лежу в этом снегу. Чертовы гопники. Как перестройка началась, эти недочеловеки совсем распоясались. И дались им мои волосы, лучше бы коммунистов на улицах вылавливали. Кстати, о волосах. Они тоже не чувствуются, видимо, отмерзли, как и руки. Хотя руки уже потихоньку стали обретать былую чувствительность. И куда только менты смотрят! Ясно, куда, за внешним видом сограждан, дабы те не выделялись из стада длинными волосами, завочными джинсами и непонятными для них надписями на майках. Отсюда менты и гопники суть явления одинаковые. А вот и они. Через ненаведенную резкость на белом снегу всплыл образ форменного человека. «Вставайте, документы», - в пространстве заснеженного двора стыла по стойке смирно дежурная фраза. Пока странной была только последовательность команд. Встать было трудно, но в целом возможно, несмотря на жестокую головную боль и окоченевшие ноги. Со второй командой было трудней, ибо, ясное дело, документов не было. Но для приличия нужно было постукать по карманам, а уж потом разочарованно сказать: «Понимаете, на меня напали, избили, документы и деньги, вероятно, отняли».
- Ну да, напали, небось, нажрался вчера и в снег упал, вот и всё нападение. Давай вали отсюда да в больницу зайди, у тебя вон вся голова в крови.
После этого резкость в глазах навелась, и начались действительно странные явления. На фуражке мента вместо привычного серпастого молоткастого зиял трезубец, какие обычно носили бендеровцы. Такой же знак красовался на нашивке куртки и рядом дисгармонично было выбито слово, наводящее ужас на всё население СССР, включая бандитов, «милиция».
- Иди домой, проспись, а то в отделении вопросы задавать будешь, - послышался ответ.
 И голос, и манера построения фраз говорили о том, что перед ним стояла наша родная советская милиция. Но трезубец. Или это какой-то псих-неформал решил пошокировать? Но где тогда булавки крысы, наклейка Г.О., в конце концов? – всё отутюжено, отглажено. Может, это и псих, но никак не панк.
Панк-мент еще некоторое время постоял возле объекта наблюдения и двинулся прочь.
Так, теперь главная задача – сориентироваться, где я нахожусь и куда идти, первоочередная задача – выйти на транспортную линию, сесть на транспорт и добраться домой. Остановка. Трамвай открыл двери, чмокнув, глотнул очередную порцию пассажиров и, покачиваясь, как обжора после обильного обеда, покатил по привычному маршруту.
- Девушка, этот трамвай до Жуковской идет?
 - Идет. Ваш билетик, - монотонно прощебетала девушка.
Непроизвольно захотелось морковки. Нарваться на кондуктора – это сам по себе момент неприятный, еще более некорректно в этот момент у него наводить справки по географии города, а уж тем более если у тебя нет ни билета, ни денег за проезд.
В этом случае целесообразно вести себя так же, как с ментом. То есть, лицо должно выражать вид деловой озабоченности, а руки суетливо шарить по карманам. Чего только там не было: какие-то разноцветные бумажки, расческа, сверкающие жетончики, незнакомые ключи. Не было только денег, так необходимых сейчас. Вдруг девушка выхватила у меня из рук одну из бумажек, а в обмен дала горсть маленьких жетонов и билет. На билетике красовалась цена – 30 коп. и дата – февраль 2000 г.
- Какое сегодня число? – задал он вопрос в пустоту глаз стоящего рядом пассажира с пакетом Мальборо.
- Двадцать пятое, - ответил пассажир тоном, как будто был специально поставлен сюда для ответов на подобные вопросы.
- А месяц какой? – усугубленный вопрос прозвучал по отношению к девушке в кожаной курточке и высоких сапожках.
- Февраль, - ответило юное существо нерешительно, как бы просчитывая в уме все варианты ответов.
- А год, год то какой? – как крик в пустыне прозвучал голос, обращенный, казалось, ко всему человечеству.
 Мужчина и женщина переглянулись, остальные пассажиры слегка отпрянули и отвернулись, всем своим видом давая понять, что не расслышали вопроса.
- Двухтысячный, - ответил мужчина еще более неуверенным тоном, чем девушка на вопрос о месяце.
Непонимание двух систем ценностей, двух систем времени застыло в чреве трамвая.
- Жуковская, следующая – Правды, - сказал трамвай, открывая рот, чтобы выплюнуть отработанных пассажиров и заглотнуть новых.
«Я сейчас проснусь, я сейчас проснусь», - стучала в висках спасительная мысль всю дорогу от трамвая к дому: она откроется, и наступит кульминация сна, на которой обычно сон прекращается.
Хозяин открыл дверь, деловым жестом убрав его палец с дверного звонка.
- Вам кого?
- Мама дома?
- Чья?
- Моя.
- Не знаю. А вы кто?
- Я ее сын.
- А где ваша мама?
- Теперь не знаю.
- Может, скорую?
- Нет, не надо.
- Ну, иди тогда домой, проспись.
Дверь с лязгом закрылась. Снова звонок, снова невозмутимый вид незнакомого мужчины.
- Я тут живу, пустите меня.
- А я где тогда?
- Не знаю.
- Может, милицию?
- Не надо.
- Ну, иди тогда подобру-поздорову. 
Третий звонок был непродолжителен, так как дверь открылась сразу, а мужчина, ни слова ни говоря, схватил за грудки навязчивого гостя.
- Что тебе от меня надо?
- Год сейчас какой?
- Двухтысячный от рождения Христова.
- Спасибо.
- Может, в горсуд?
- Не надо.
- Тогда чеши отсюда, и чтобы я тебя больше не видел.
Сон не проходил. А вдруг это не сон или же сна такого нет в природе, а то, что мы называем сном, всего лишь переход в другую реальность? У большинства этот переход кончается пробуждением, некоторые переходят и живут дальше как ни в чем не бывало, даже не представляя, что происходящее не есть их жизнь, но происшедшие события не вписывались даже в эти фантастические схемы. Это не моя жизнь, и я это осознаю, и нет никакой зацепки, чтобы из этого шизофренического состояния слепить новую реальность. Так, сейчас главное – успокоиться, хотя бы настолько, чтобы логически соображать.
Открывается очередное экстренное заседание мозга. На повестке дня следующие вопросы: 1) Кто я? 2) Что со мной? 3) Как из этого выбраться?
К вопросу первому – я человек, и это радует. В новой реальности я мог бы быть котом или, еще хуже, крокодилом, и это бы усугубило положение. Далее, я знаю, что такое человек, кот и даже крокодил – значит, я не полный даун. Продолжаем тестирование мозга: 2 на 2 – четыре, пять на пять – двадцать пять, Yes. Кайф, я знаю это, опять же Yes – это по-английски «да». Может, я англичанин? Что мы знаем об Англии? Это страна, живущая лучше нашей, а что я знаю о нашей? Ничего, значит, я не англичанин. Еще я знаю, что такое высшая математика. А что я знаю из высшей математики – ничего. Далее, литература. Добрый доктор Айболит, он на чем-то там сидит. Так, доктор – это человек, который помогает больным. А я болен? Безусловно. У меня года расходятся, и я не помню ничего из высшей математики. Видимо, я псих, и мне нужен психиатр. А как быстренько к нему попасть? Сейчас как укушу ту дамочку, что идет навстречу, небось, сразу вызовет психиатра.
Бросок в сторону женщины с возгласом «Гав-гав» (что в переводе собачьего означает «Не вызовете ли вы мне неотложку?») был для нее явно неожидан. Но дама, вцепившись в свою сумочку, вместо «Скорая!» заорала «Милиция! – тем самым расписавшись в своем полном незнании собачьего языка.
- Успокойтесь, я не грабитель.
 - А кто?
- Я сумасшедший, вызовите мне скорую.
- Идиот, - кинула дама и, обойдя незадачливого пса, двинулась по своему маршруту.
Вот так всегда все приходится делать самому. Только автоматы здесь странные, с кнопочками и без прорезей для монеток, такие только в африканских фильмах видел, а может, я в Америке? Точно, вон плакат LukuStrike, а рядом здание с ракушкой на фасаде Shelf, а вон еще в ларьке все ихнее разноцветное. А что мы знаем об Америке? Это страна, живущая лучше нашей. А что мы знаем о нашей? Ничего. Так и есть, я наш эмигрант в наших кварталах Нью-Йорка. У них «скорая» – о3?
- Алло, это скорая?
- Да.
- Это СССР?
- Это скорая, говорите.
- Я имею в виду, страна эта называется СССР?
- Нет.
- А скорую психиатрическую можно вызвать?
- Для тебя, что ли?
- Да, а как вы догадались?
- Неважно, говорите улицу.
- Улица Ленина-стрит 18, а еще я лаю и на прохожих кидаюсь.
- Хорошо, ждите и никуда не отходите.
- А куда мне идти? Я тут никого не знаю.
Короткие гудки говорили о том, что эти бравые парни уже бросились на помощь попавшим в беду. Только в их мире чистогана, говорят, даже «скорые» платные.  А, наверняка, советская пропаганда: как у психа, считающего себя собакой, можно взять деньги. Минут через пять подкатила белая машина с надписью «Швидка допомога». Из нее вылезли два краеугольных парня и один худенький, вероятно, врач.
- Кто вызывал? – спросил худенький, заикаясь.
- Я.
- А для кого?
- Для меня.
- А что с тобой?
- Я псих, я на людей бросаюсь в образе собаки. Вот – Гав-гав!
- Не верю, - по-станиславски ответил заика, - с вас штраф за ложный вызов.
- Во-первых, я действительно психически болен, а во-вторых, у меня нет ваших долбанных долларов.
- Так он же просто пьян! – вмешался в разговор один из краеугольных.
- Точно, его ментам надо сдать, в вытрезвитель, - поддержал другой и стал осторожно придвигаться ближе, как тигр перед прыжком.
Но его намерение было разгадано, и улицу сотряс истошный крик: «Свободу! Прекратить расовую дискриминацию, долой гонку вооружений, да здравствует коммунизм во всем мире!»
Отодрать человека от телефонной будки – вообще задача трудная, особенно, если тот уцепился руками и уперся ногами, и тем более, если он обмотал свою шею проводом телефонного кабеля, и только возглас заики «Нет, по-моему, это наш пациент» сделал эту процедуру легкой и подозрительно быстрой.
Путешествие по городу было недолгим, но утомительным, особенно для краеугольных, так как им приходилось то и дело успокаивать больного, пытавшегося заглянуть в окна машины. И только под конец пути он успокоился и мирно уснул.