Мальчик и верблюд

       МАЛЬЧИК И ВЕРБЛЮД.


С детства я более всего на свете мечтал увидеть верблюда. Одни мечтали стать космонавтами, другие - мастерами машинного доения, третьи - сесть в тюрьму за попытку изнасилования. А мне ничего этого не надо было, о другом грезилось.

И, главное, почему верблюд? Совершенно непонятно. Я и тогда не понимал, а сейчас-то... Когда мне было лет пять, я услышал где-то словосочетание "корабли пустыни" и так живо представил себе этих горбатых, и в то же время вовсе не уродливых, а трогательных в своей мохнатости существ, словно с другой планеты прибывших к нам на Землю - возможно, даже с какой-то Миссией, что, наверное, уже до конца дней своих не смогу отделаться от грёзы.

Я начал собирать всю попадавшуюся на глаза информацию о кораблях пустыни и об их мире. Так и в мой мир вошли вараны, бараны, ну и, конечно, верблюжья колючка - как же без неё? Родители отчего-то не на шутку встревожились и даже водили меня к невропатологу, но тот успокоил их, сказав, что в наше время лучше уж верблюды, чем сравнительная анатомия человека. Хотя времена тогда были ещё ничего. Одноклассники посмеивались надо мной и пытались обидеть, но я не обиделся, и они отстали. В тот год мне удалось увидеть по телевизору верблюда в действии. Летом в Москве случился фестиваль молодёжи и студентов, одной из подлинных сенсаций которого стало появление на Красной площади группы бедуинов-комсомольцев на верблюдах. Когда у гостей столицы брали интервью в прямом эфире, один из верблюдов метким плевком сбил корреспондента с ног. Детскому восторгу не было предела. " Так вот вы какие, корабли пустыни!" - воскликнул я, не в силах сдержаться.

В школе после этого случая меня сразу зауважали. Впрочем, к внешним проявлениям славы я так и остался равнодушен.

Ночами мне снилось, будто я глажу верблюдов по головам и кормлю их сахаром. Верблюды, доверчиво закрыв глаза, благодарно мурлыкали, трогательные в своей беззащитности. А иногда во сне случались даже погони на верблюдах за басмачами или индейцами со стрельбой и метанием томагавков. Обычно наши побеждали. Однажды мама пришла с работы радостно-взволнованная. Оказалось, в город приехал зоопарк и у них на работе распространяли билеты. "Председатель профкома обещал, что там будут и эти твои!" - сказала она.

Неужели мечта моей жизни осуществится? Перед глазами вставали сотни, тысячи, миллиарды верблюдов, жёлтых, красных, чёрных, зеленых, и все они улыбались мне, кивали головами, махали лапами! И я улыбался им, протягивал руки. Но они были далеко, далеко, а казалось - так близко!

"Где они? - сказал я твердым голосом (еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать от счастья). - Веди меня, мама!"

И вот мы пришли. Долго бродили среди клеток. Служитель что-то объяснял нам, тыкая указкой сквозь прутья решётки. Вот это животное травоядное, в пустыне не размножается. При слове "пустыня" я ощутил смутное беспокойство. Однако секунду спустя тревога сменилась торжествующей иронией. Ага, подумал я, слабо тебе размножаться в пустыне - а вот был бы ты, дурачок, верблюдом... Тут даже нечто вроде сочувствия возникло, да вмиг и исчезло. Дальше я слушал уже вполуха. Так стало скучно, что я начал ковыряться в носу, чего со мной не случалось лет восемь. Львы, гориллы, крокодилы - ничто не могло взволновать меня.

Наконец терпение лопнуло, и я спросил напрямую. Служитель не сразу понял, о чем речь, а когда понял, странная гримаса возникла у него на лице - он пытался её скрыть, но получилось ещё хуже.

-Почему же вы сразу не сказали, что вас интересует? - пробормотал он, снимая левой рукой фуражку с головы, а правым рукавом кителя вытирая выступивший на лбу пот.

К жилью верблюда мы шли очень долго. Казалось, служитель ходил по зоопарку кругами, чтобы запутать следы. Однако мы так и не заметили этого, ведь когда мы проходили мимо какой-либо клетки снова, он начинал рассказывать об её обитателе всякий раз как о каком-то другом животном. Так,утконос пять минут спустя превратился в щитовидного енота, а ещё через пять минут уже стал каким-то археоптериксом, три года назад записанным в Красную книгу, хотя незадолго до того считался вконец вымершим. "А вы говорите, чудес не бывает!" - воскликнул наш экскурсовод, расчувствовавшись, хотя мы ничего не говорили.

Ждать ещё пять минут не пришлось: и двух не прошло, как служитель, оборвав на полуслове очередной потрясающий рассказ, вдруг оттолкнул мою маму и, довольно резво перепрыгнув через решетку, очутился в клетке с бенгальскими тиграми (они же - сумчатые коноплянники). "Ну что, съели теперь?" - спросил он затем и показал мне язык.

Домой мы вернулись заполночь - знали бы вы, каких усилий стоило нам выбраться из чёртова зоопарка! Мама всё проклинала себя за то, что доверилась этому жулику из профкома. Я молчал.

Дальше я рос без цели и смысла. Я понял - никакого верблюда нет, всё это выдумки, выдумки, выдумки. А если есть где-нибудь, то ему на меня наплевать. Что ж, тогда и мне на него плевать.

Едва получив паспорт, я выгодно женился, потом выгодно женился ещё раз. На полученные проценты прикупил всяких разных акций, особенно много каких-то светло-коричневых с водяным знаком в виде пересекающихся парабол. Сначала все отговаривали меня, но когда год спустя те же лица звонили мне, чтобы поздравить с днем рождения, я великодушно не стал им ничего напоминать. Правда, номер телефона скоро пришлось сменить, так как от журналистов, преимущественно в мини-юбках, иногда невзирая на бородатость, к тому времени уже не стало отбоя. Пришлось завести охранников, а уж строительство собственной железной дороги стало шагом, логически вытекающим из всего вышеизложенного. Иногда на пресс-конференции мне задавали вопрос: «Ходят слухи, что в юношестве вы увлекались верблюдами». Я только посмеивался и приглашал прокатиться со мной на паровозике. Свою будущую третью жену пришлось прокатить на паровозике восемь раз, прежде чем она дала согласие родить мне сына-здоровяка, о чём, впрочем, впоследствии не жалела. Вскоре после родов отправил их со всем скарбом и няньками в Швейцарию; до сих пор получаю оттуда яркие открытки с текстом на незнакомом языке.

Но рано или поздно любым из нас овладевает усталость, сопряженная желанием лечь на мягкое и закрыть глаза. Я боролся с этим желанием с детства и считал, что удачно. Сон расслаблял меня; хотелось вернуться туда, где уже давно нечего было делать. К тому же потом пришлось бы пробуждаться и возвращаться. Как в тот день, когда я вернулся из зоопарка, мучимый чувством, что оставил там нечто важное, или, наоборот нечто приобрёл, а возможно, это одно и то же, когда в последний раз я задумался о подобных вещах, когда стоял у школьной доски и не знал ответа на заданный вопрос. Теперь же забылся и вопрос, осталась лишь двойка в дневнике.

Я швырнул в кресло дипломат, набитый деньгами. Я снял свой притворяющийся дорогим пиджак, при этом оторвалась и укатилась неизвестно куда пуговица. Я не стал гнаться за ней. Я лёг на кожаный диван и закрыл глаза.

Сколько бы ни прошло времени, минут или часов, проснувшись, я отчего-то твердо знал, что все часы и минуты в доме стоят, и не хотелось вспоминать о том, как ежеутренне их заводит один из охранников.

Я подошёл к окну. Заснеженный двор казался пустынным, но, приглядевшись, я понял, что ошибся.

Верблюд был старый, дряхлый, вконец опустившийся. Видимо, он много пил; был бы человеком - наверняка собирал бы пустые бутылки по помойкам. Непонятно, как ему удалось одолеть все преграды, отделяющие от внешнего мира. Отключил ли он сигнализацию сам, или у него имелись сообщники из числа обслуги?

Я стоял, трогая пальцем оконное стекло, и наблюдал за собой, тем собой, которого давно не существовало, не могло существовать. За собой, идущим навстречу. Босиком по снегу - но снег не обжёг холодом пятки, напоминая вату. Не дойдя нескольких шагов, остановился. Было слышно, как поднимается пар, внебрачное дитя дыхания.

Здравствуй, мальчик, сказал верблюд.

Здравствуй, верблюд, сказал мальчик.

Что же ты не заходил, спросил верблюд. Я заходил, сказал мальчик, заходил, но не застал. Не повезло, сказал верблюд.
Кому? - спросил мальчик. Верблюд ответил не сразу. Он молчал так долго, что, казалось, уже не ответит. Однако —

У каждого на этой планете есть свой верблюд, говорил он, но не каждый готов искать его. И тому, кто найдёт своего верблюда, суждено - я знаю, перебил мальчик, вот и я нашёл своего верблюда. Нет, сказал верблюд и нахмурился, это я тебя нашёл, потому не считается.

И что теперь?

Я не знаю. А теперь мне пора.

Он развернулся и пошёл прочь, ссутулившийся, одинокий. Он знал, что сначала ему вслед будут смотреть, но недолго, а потом повалит снег и заметёт все следы, и никто потом ни подтвердит, ни опровергнет истинность недавнего разговора. Да и зачем?

Я стоял и смотрел вслед, но недолго. Я даже не знал, что потом выпал снег. Я пошёл на кухню, там в холодильнике стояла большая водочная бутыль, и прозаически нажрался, как свинья, так что потом меня очень долго приводили в чувство. В тот день я впервые почувствовал, что


ВИТАЛИЙ ЧЕРНИКОВ