Глава 7. Планы Герцога фон Хорта

Глава 7. Планы герцога фон Хорта.

Теперь на некоторое время мы сами возьмем слово. Хоть история наша и основывается на записях, сделанных боцманом «Феникса», однако последний иногда слишком пристрастен к изложению подробностей. Поступаем мы так исключительно для того, чтобы не утомить вас, наш добрый читатель, и в будущем  иногда не будем приводить записи судового журнала дословно, а лишь следовать им в своем пересказе.

Едва славный Винг получил карту, нарисованную ему бродячим комедиантом, а так же узнал от него имя той, кого так часто видел во сне, как «Феникс» перестал метаться, словно раненая птица, и взял точный курс. За неделю или две пиратский бриг преодолел немалое расстояние. Оставшаяся позади часть океана, казалась команде чем-то вроде гигантского лоскута материи – этот лоскут их собственными усилиями и волей капитана был словно смотан в штуку ткани и брошен на полку памяти. Теперь «Феникс» находился от заветного берега в каких-нибудь двух-трех днях пути.
Не станем описывать встреч брига с другими судами, ибо хоть таковые встречи и были, но не повлекли за собой никаких вредных (разумеется, для других) последствий. Скажем лишь, что Винг, как только «Феникс» достиг первого порта, сделал то, о чем мечтал: юнга Рикки взбежал по сходням, неся в руках клетку с белыми почтовыми голубями. Там же «Феникс» сменил марсель, как мы помним, пробитый в самой середине ядром, и с этого момента мог быть принят за обычное мирное судно, коль скоро его обитателям явилась бы в том надобность.

Теперь, пока наш «Феникс» готовится вновь выйти в море, мы опередим капитана Винга и его команду, и сами перенесемся туда, куда позже последует бриг.

***

 Герцога фон Хорта мы оставили в тот момент, когда в собственном экипаже он покинул дворец. Теперь же нам стоит последовать за ним, и лучше всего сделать это, подцепившись на запятки его кареты.
Именно в это утро герцог выехал из дворца не спеша, и потому, примостившись на запятках, мы с вами ничем не рискуем. К слову, наше положение даже лучше, чем положение самого фон-Хорта. Едва главная подъездная аллея дворца, украшенная по бокам двумя рядами кипарисов, осталась позади, и над герцогом мелькнула золоченая арка парадных ворот, как он опустил шторы: смена картин за окнами кареты, очевидно, мешала его размышлениям. Мы же, будучи впервые в этом городе, не можем отказать себе в удовольствии глядеть по сторонам…

Сразу перед дворцом озером разливалась площадь Короля Симона. Широкая улица катилась вдаль, повторяя изгиб моря, и там, где синий нож горизонта срезал ее, и делал ее продолжение невидимым, располагалась усадьба губернатора де Борса. Когда приезжий человек ступал на берег, то неминуемо взгляд его останавливался на широкой мраморной лестнице – разноцветные двух- и трехэтажные дома разлетались от нее вширь,  сама же лестница через сотню шагов превращалась в широкий проспект. Этот проспект влетал на площадь под прямым углом, вливался в нее, как река в озеро. По прилегающим улицам то и дело мелькали пестрые купеческие платья, порхали шляпки девиц и дам, стрекотали колеса карет, но  площадь Симона обыкновенно бывала пуста, если не считать входивших и выходивших офицеров гвардии и въезжавших и выезжавших карет.
Скажем в скобках, что в последнее время это обстоятельство оказалось чрезвычайно выгодным для губернатора. Это не было запрещено очень уж строго, но мало кто из жителей и гостей давал себе труд преодолевать без надобности площадь и подходить близко к ступеням и стенам дворца. Когда же такие находились, то в глаза им начинала бросаться кое-где потускневшая позолота парадных дверей или пожелтевшая белизна стен или сбитая плитка ступеней. По удивительному единодушию этот факт вовсе не обсуждался ни жителями меж собой, ни тем более, жителями с приезжими. Гости же или купцы были не так глупы, чтобы заговаривать о том самим и, таким образом, господин де Борс пребывал обыкновенно в состоянии душевного спокойствия и полного умиротворения. Почему мы заговорили о нем? Да именно потому, что к нему-то сейчас и последует герцог.

Карета фон Хорта преодолела площадь и, свернув с нее, последовала к особняку губернатора. Глаза многих прохожих проводили экипаж герцога, но особенно пристальным и заинтересованным был взгляд человека, внешность которого сама по себе привлекала внимание. Длинная, до земли, рубаха, именуемая у арабов словом галлопея, выдавала в нем жителя Востока. Поверх рубахи еще имелась расшитая золотым бисером жилетка, которая не застегивалась,  да и не могла бы застегнуться на толстом животе этого низенького человека. Незнакомому с арабским нарядом могло даже показаться, будто рубаха касается сандалий толстяка именно из-за его невысокого роста, а не вследствие фасона. Некоторые прохожие с любопытством озирались на чужеземца. Последнего это обстоятельство смущало в очень малой степени. Человек этот шел не торопясь, держал на лице сладкую улыбку и изредка кланялся в стороны, когда особенно любопытные слишком долго задерживали на нем взгляд. Сладкая улыбка выглядывала из черной бородки и, видимо, никогда не сходила с лица этого человека, потому что оставила возле прищуренных глаз расходящиеся морщины.  Борода, мясистый нос, глаза – живые и хитрые, - да еще белый платок на голове – вот то, что сразу запоминалось в лице чужеземца. Эти живые глаза проследили внимательно за каретой герцога. Когда фон Хорт скрылся, человек остановил прохожего, справился у него о том, действительно ли проехавшая карета – карета герцога, опять растекся маслом улыбки и поспешил пешком вслед исчезнувшему фон Хорту. Этого человека, этого купца и восточного гостя звали  Абдул аль-Бахрат.

Между тем, его светлость достиг цели своей поездки. Как только карета остановилась, герцог легко спрыгнул с подножки, словно ему было не сорок, а двадцать пять, и на ходу бросив кучеру какое-то приказание, поднялся по ступеням особняка де Борса. Ливрейный слуга, чей зеленый наряд делал его похожим на ящерицу, тотчас отворил герцогу. Тот вошел, не взглянув на открывшего, левой рукой на ходу вручая ему хлыст для верховой езды и шляпу. Последуем  немедленно за ним, пока двери открыты, а лакей не успел распрямиться и потому нас не видит…
 
Не успели губернатору доложить, как герцог уже сам ступил в приемную. Это обстоятельство, если и встревожило слегка губернатора, то уж, верно, не удивило. За несколько недель знакомства  с фон Хортом, губернатор успел изучить независимые привычки этого господина, и если бы не положение герцога, привычки эти граничили бы, в понимании губернатора, едва ли не с дерзостью. Впрочем, где бы ни появлялся его светлость, где бы ни возникала его облаченная в черное, подтянутая фигура, там тотчас замирали разговоры, тотчас пропадали улыбки – такое первое впечатление производил на людей света  этот человек.
Итак, фон Хорт вошел в приемную и поклонился губернатору едва различимым движением головы. (Герцога можно было упрекнуть в чем угодно, кроме дурных манер). После он отверг предложенное ему кресло, и вместо него опустился  на золоченый, обитый красным бархатом, табурет. От этого губернатору – человеку не молодому и весьма упитанному – пришлось сделать то же. Де Борс подтащил табурет – парный к табурету герцога – и тяжело опустившись на него, уложил ручки на крышку широкого стола, словно школяр – на парту. Устыдившись этого жеста, он потянулся к кувшину, нажал пальцем с дорогим кольцом на его серебряную крышку, и пока слабое розовое утреннее вино переходило из кувшина в кубки, поднял вопросительный взгляд на пришедшего, очевидно вспомнив, что здесь хозяин все-таки он сам.
- Благодарю, губернатор. Этого вполне достаточно, - произнес герцог, принимая далеко не полный бокал и пока отставляя его в сторону.
- Чем моя скромная обитель обязана чести принимать вашу светлость, господин посол?
- Да полно вам, де Борс! Вы, кажется, сами запутались в том, что хотели сказать. И поделом! Мне кажется, мы достаточно знакомы, чтобы избавить друг друга от утомительных формальностей.
- Что ж… если вашей светлости угодно… - произнес хозяин, по лицу которого трудно было понять, доставили ли слова фон Хорта ему облегчение, или, напротив, стеснили.
- Должен же быть на этом чудном острове, где наряды, речи и нравы так же пестры, как крылья бабочки, хоть один дом, куда я, чужестранец, не привыкший к постоянному веселью, мог бы явиться, так сказать, без бантов и рюшей, но и без шпаги, и при этом найти понимание. И перестаньте, наконец, говорить «ваша светлость» и «господин посол» - говорите «герцог». Смею заверить, меня это обращение вполне устроит.
- Что ж…  пожалуй, вы правы, - помолчав, ответил де Борс, все-таки избегая  как бы то ни было называть посетителя, - Признаться, мне и самому утомительна такая жизнь.
Сказав первую откровенность, губернатор вдруг развеселился:
- Всему виной мои проказницы-дочери! У вас есть дети, герцог?
- Я холост, и вам это известно.
- Да, правда… Знаете, они, эти две птички, становятся совсем неугомонными, как только услышат о каком-нибудь празднике. А уж если неделю не случается ни бала, ни прогулки, ни выезда, птички превращаются в настоящих орлиц, дорогой герцог, и клюют, клюют своего бедного отца! Скорей бы уж нашлись достойные господа…
- Что ж! – по краям тонких губ фон Хорта пробежала усмешка, - по крайней мере, в ближайшие дни вам, господин губернатор, не придется заботиться об том дважды – одна забота поглотит другую.
-  Да здравствует король!  - губернатор приподнялся над табуретом, и поднял глаза к потолку.
Посол – герцог фон Хорт - так же встал, но сделал это гораздо легче губернатора:
- Здоровье Его Величества! – произнес он и наконец коснулся губами своего кубка.
После их разговор продолжился так:
- Да, да, герцог, безусловно, вы правы, - засмеялся хозяин кабинета, вновь садясь, - Прибытие на остров Его Величества – большая честь для нас… Но, скажу по секрету, и большая ответственность!
- Да помилуйте, в чем же? Неужто, приготовления к карнавалу в его честь так утомляют вас, губернатор?
- Дело не в карнавале… к тому же, вы понимаете: удовольствия, которые будут от этого и моим птичкам,  в какой-то мере скрашивают…
- Тогда в чем же?
- Дело в Ее Высочестве, - вздохнул де Борс, - Она прибыла на остров подготовить королю встречу, и право, если с ней что-то случится здесь… не могу и продолжать… Вам ведь известно: она прибыла на маленьком легком судне, а ведь это безрассудство,  фон Хорт, безрассудство!
Губернатор не заметил, как перешел на шепот. Тут он спохватился:
- Впрочем, что я говорю вам? Вам это известно лучше моего.
- Совершенно верно. Ведь ее яхта – подарок правительства моей страны. Смею заверить вас, де Борс, с этой стороны принцессу не ждало никакой опасности. Корабли, построенные на наших верфях, способны преодолевать тысячи лье без всякого ущерба для себя, и я никогда не слышал, чтобы какой-то из них затонул вследствие бури. Не тревожьтесь! Мое правительство не стало бы делать опасных подарков принцессе Суэне – наследнице престола государства, с которым оно желало бы иметь союз.

Говоря это, герцог фон Хорт несколько кривил душой.
Подарить принцессе прогулочную яхту, которая не тонет в бурях и может легко обойти полсвета – было все равно, что подарить ребенку отменный перочинный ножик, чтобы намекнуть его отцу на то, какие же тогда делаются мечи, если простые ножи – такие.

- И потом, принцесса уже на острове, а значит, опасность миновала полностью, дорогой де Борс, - прибавил герцог.
- Вы полагаете? Разуверьтесь!
- Что так?
- Скажите, герцог, я могу быть с вами откровенным? – голос губернатора опять сполз до шепота.
Фон Хорт показал, что такое предисловие излишне.
- Полагаю, именно вам это будет небезынтересно…
- Что вы имеете в виду? Говорите яснее.
Губернатор почувствовал, как при упоминании принцессы внутри герцога натянулась какая-то холодная струна, но поспешил успокоить его. Для этого он дважды быстро и осторожно коснулся плеча фон Хорта, как бы упреждая вспышку и поспешил продолжить:
- Я имею в виду вот что. Характер Ее Высочества, – он заговорил почти одними губами, - как бы выразиться? – несколько эксцентричен. Вам ведь это известно, не правда ли?
-  В чем это выражается?  В том, что нынче утром она назвала меня графом? – фон Хорт желчно, но искренне рассмеялся и даже отстранился слегка назад, -  Пустяки, де Борс, пустяки!
- Стало быть, ваша светлость сочли возможность не расценивать это как оскорбление?
- Мой друг, де Борс! Если бы я позволял себе обижаться на капризы женщин, от меня давно остался бы, - герцог огляделся, - только этот костюм! Сам же я был бы испепелен их гордыми взглядами!
- Но однако, вы не отрицаете, что Ее Высочество поступили неучтиво с вами, как с послом… Мне показалось, вы были  рассержены?
- Дорогой губернатор! Я отлично понимаю разницу между мной, как дипломатом, и мной же, как кавалером. Поверьте, Суэна достаточно умна, чтобы пытаться унизить посла, и потому я спокоен.  Ее слова относились именно к кавалеру. И знаете, почему? Думаю, она не может простить мне тех же качеств, которые, безусловно, есть у нее самой. Принцесса  умна, решительна, красива. Ее свобода слишком большая ценность для нее. И я, право, огорчен, что при виде меня, всякий раз ей приходят мысли о том, что скоро с этой свободой придется расстаться.
«Никогда раньше не встречал того, кто так искусно умел бы отвешивать похвалы самому себе!» – успел подумать губернатор, но вслух ничего не сказал.
- Так вот, добрейший господин де Борс! Именно потому я изобразил сердитость и оскорбленный вид нынче утром, чтобы дать нашей прекрасной Суэне хоть чуть чуть насладиться победой. Право, не знаю, чем я заслужил ее немилость?.. Однако, я перебил вас. Вы, кажется, о чем-то изволили говорить? Прошу вас, продолжайте.
- Говорил?.. Да, конечно! Говорил я вот о чем: едва Ее Высочество прибыли на остров, как я дал негласное распоряжение ни на минуту не оставлять ее одну. Вы понимаете? Это сделано исключительно для ее безопасности.
- И что же? – герцога явно заинтересовали слова губернатора.
- А то, что и на острове это царственное дитя, как оказалось, ежедневно подстерегают опасности.
- Какие же здесь могут быть опасности? Казалось бы, здесь, на этом солнечном и всегда праздничном острове…
- Но, сударь, море! Принцесса всякое утро стала прогуливаться по берегу. И я, право, опасаюсь каждой волны – того и гляди любая из них смоет Ее Высочество в море.
- Только при шторме.
- Они здесь не так уж редки.
- Слушайте, в конце концов, что за беда? Те, кому вы велели стеречь Суэну, надеюсь, отменные стражники, и не упустят ее.
- Бог мой! О каких стражниках речь? Смилуйтесь! Если подле нее увидят хоть одного шпика,  меня тут же обвинят в измене – это слуги, только слуги!
- Что ж, понимаю ваш испуг. Ей ничего не стоит приказывать оставлять ее одну, и они, наверняка, не смеют перечить. Но опасений ваших я все-таки не разделяю.
- Вы знаете, герцог, я навел справки – раньше за Ее высочеством не наблюдали такой любви к морю.
- Ваш остров, дорогой хозяин, располагает к ее возникновению, - произнес фон Хорт, погружаясь в какие-то мысли.
Так они просидели несколько минут молча. Губернатор, видимо, сожалел о сказанном – ему показалось, что его опасения посол счел смешными, его светлость же молча допивал утреннее вино, как бы приготовляя собеседника к перемене разговора. Сделав вид, будто что-то вспомнил, герцог произнес:
- Да, вот что, господин губернатор. Мы только что говорили о страже, и я вспомнил, о чем хотел у вас справиться…
- Я слушаю, ваша светлость.
- После того, что вы рассказали, не уверяйте меня, будто вы не знаете или не сможете узнать того, о чем я вас спрошу.
- ?
- Мне бы хотелось уяснить для себя роль, которую, по слухам, играет здесь один человек, - герцог склонился вперед и достаточно пристально взглянул на губернатора.
Последний понял, что герцог только сейчас подобрался к тому, зачем пришел.
- Назовите мне его, и если это в моих силах…
- Предупреждаю, сведения мои не точны, но… это простолюдин, имя его Ринальдо.
- Простолюдин? Чем он мог заинтересовать вашу светлость?
- Тем, дорогой де Борс, что, по моим сведениям, он бригадир корабельщиков и великий смутьян. А вы знаете, нет ничего опасней простолюдина-смутьяна. Если мятежник – светский человек, он в худшем случае убьет противников, а в лучшем – удовлетворится тем, чего требовал. Простолюдин же никогда не сможет насытиться! Может настать день, когда такой вот ринальдо под крики толпы войдет вместо вас в ратушу и останется там., а мы с вами вынуждены будем грузить мешки в порту. Вы когда-нибудь грузили мешки, де Борс?
- Святые небеса! Никогда! И надеюсь, не придется! Но как вы, герцог, узнали обо всем?
Фон Хорт сделал вид, что не расслышал вопроса, а губернатору не хватило смелости повторить его.
- Надеюсь, эти сведения пригодятся вам, господин  губернатор, а сейчас я вынужден проститься. Благодарю за изумительное вино! Всегда знал, что в этом доме, - герцог  изящно провел рукой, - проживает гостеприимство.
 После того, как губернатор и герцог простились, герцог покинул особняк и снова сел в карету.
- Домой! – приказал он кучеру.

Теперь, пока он едет, мы воспользуемся этим обстоятельством и скажем несколько слов, которые должны будут кое-что прояснить нашему терпеливому читателю.

Остров Фэйон, на котором гостила принцесса Суэна, и куда на следующий день должен был прибыть Симон I,  отстоял на значительном отдалении от самого королевства, но имел массу достоинств. Береговая линия во многих местах была неровной, и образовывала собой чрезвычайно удобные бухты, глубина которых у берега колебалась от десяти до тридцати футов. Бухты, как нельзя более подходили для стоянки и ремонта любых кораблей. Это было первым достоинством. Вторым, и еще более важным, являлось то, что почти три четверти острова было покрыто лесом. Среди деревьев преобладала сосна именно той породы, каковая, как нельзя лучше, годилась для постройки кораблей.
Все это, а также мечты короля Симона, были превосходно известны герцогу.
Но, собственно, кто такой этот фон Хорт, и что за дело ему до будущих кораблей Симона Благодушного, спросите вы? Что ж, спешим удовлетворить ваше любопытство:
Герцог фон Хорт – адмирал и министр двора Анторры, принадлежал к числу тех людей, чьи имена всегда окружены ореолом тайн, интриг и заговоров, чьи имена произносятся с восторгом или гневом – но, обязательно, с блеском в глазах и, чаще, – шепотом. Герцог принадлежал к числу тех, чье отсутствие или бездействаие тотчас сказывалось на состоянии государства, и именно потому никогда не бездействовал. Если внешне могло показаться, будто министр предается праздности или развлечениям, то чаще всего вслед за кажущимся спокойствием разворачивались такие события, которые могли быть приведены в действие только его энергией и его миллионами. Последние, впрочем, чаще извлекались не из собственного, а из королевского кошелька так, что со временем разница между этими двумя кошельками перестала быть заметной и ему самому, и королю, и парламенту. Тот союз, о котором герцог вскользь упомянул в беседе с де Борсом, действительно замышлялся.
Суть дела состояла в том, что интересы трех соседних государств, одно из которых было Анторрой, второе – Лантанией (королевство Симона Благодушного), а третье – княжество Гротуэл, постоянно пересекались, и спор между тремя державами не мог быть разрешен к взаимной выгоде всех. Именно тогда  в уме фон Хорта и родился план, согласно которому принцессе Суэне был сделан подарок в виде превосходного корабля, а Его Величеству Симону герцог предстаавил проект союзного договора. Согласно проекту, флот Анторры брал обязательство вступить во всякую войну на стороне короля Симона, в случае, если Его Величество призовет в советчики свою королевскую мудрость, и отклонит возможные попытки Гротуэла заключить с ним сходный союз. Договор содержал целый длинный список пунктов, но именно наличие этого не давало покоя Симону Благодушному. Дело в том, что именно в этот период в мыслях Симона наконец очертился  давно вынашиваемый им план о постройке собственного флота, но не здесь, а  в колониях – то есть на острове Фэйон.
Опять же, в скобках скажем, что такие планы до того захватили ум Его Величества, что, вопреки обыкновению, уж готовы были начать осуществляться. Это обстоятельство чрезвычайно обеспокоило фон Хорта, но Его Величество неожиданно оказался тверд, как кремень (свойство, рожденное не так величием души Симона, как его упрямством) и не дал никакого определенного ответа, ограничившись тем, что поручил господину послу доставить ответные подарки Его Величеству, королю Гедеону. Иными словами, вследствие каприза (именно каприза, а не расчета) Симона, первая попытка фон Хорта закончилась ничем, но герцог не терял надежды, и ничего другого так не желал, как помешать постройке верфей на острове. Как только позволили государственные дела, фон Хорт незамедлил туда отправиться. Надо сказать (в тех же скобках), что имя принцессы Суэны неоднократно возникало в уме всемогущего министра, но, как мы могли убедиться, к ней скорее относились его планы, нежели его мечты…
Пока до особняка, который занимал здесь герцог, и из окон которого открывался превосходный вид на море, остается еще минута-другая пути, скажем вкратце вот о чем. Человек по имени Ринальдо, о котором упоминал герцог,  действительно был бригадиром корабельщиков той единственной верфи, которая уже сейчас была на острове.  Этот богатырь, под огромными сапогами которого обычно стонали доски,  чьи широченные плечи позволяли ему одному поднимать целое бревно, а голос, который ни с чьим другим во всем порту нельзя было спутать, еще появится у нас позже. Мы познакомим вас с ним в следующей главе, а пока довершим то, что начали – продолжим наблюдать за герцогом.
Как раз в эту минуту экипаж фон Хорта остановился у дома. Герцог уже ступил на землю, и тут увидал человека, чей портрет мы старательно вывели немногим ранее. Абдул аль-Бахрат на этот раз поклонился низко и очень учтиво, однако ни на секунду не отводя взгляда от герцога:
- Не будет ли ваша светлость столь милостива, что позволит чужеземцу сказать несколько слов?
Одним из полезных качеств герцога была способность мгновенно определять если не характер людей, то возможность получения от них выгоды. Фон Хорт окинул подошедшего взглядом, машинально отметил наличие на толстеньких пальцах двух дорогих перстней и золотую вышивку жилета и, удостоверившись, что перед ним не нищий, коротко ответил:
- Пройдите в дом.
После, когда Абдул, продолжая кланяться, попросил герцога приказать оставить их одних, и начал так:
- Ваша светлость, мое имя Абдул аль-Бахрат, и родом я из Багдада или, точнее, из Басры.
Герцог кивнул, ожидая продолжения. Поняв это, велеречивый Абдул поспешил продолжить:
- Мое ремесло – это торговля, господин, но торговля не совсем обычная. Я продаю почтовых голубей.
- Голубей?
- Именно так. Я покупаю этих чудесных птиц, выращенных по всему миру, и, таким образом, любой, кто нуждается в том, чтобы послать письмо, приходит ко мне…
- Что ж, отлично, я куплю несколько твоих птиц.
- Дозвольте продолжить, господин… Я продаю не только их.
- Что же еще?
- Я продаю секреты…
- Что ты хочешь предложить из своего товара? – засмеялся фон Хорт.
- Не правда ли, ваша светлость, удивительно, когда целый жаркий день ты сидишь в лавке, и продашь только десяток птиц, которым и цена-то по пиастру за штуку, и которые летают не дальше соседнего города, как вдруг какие-то с рожами разбойников спрашивают голубей – да самых дорогих, и обязательно белых …
- Дальше.
- …выращенных здесь, на этом острове, в самом дворце? – докончил Абдул и вновь поглядел на герцога, не позабыв пустить в действие масляную улыбку.
- Я покупаю твой секрет, - после короткого раздумья ответил фон Хорт и положил перед Абдулом красный бархатный кошелек.