Ужин на полу Привет, кот

Привет, кот. Я рад тебя видеть.
Все началось обычным ноябрьским вечером. Становилось все холоднее и холоднее, а после одиннадцати ветер стих и пошел снег. Он продолжает падать и до сих пор, но мне это уже не важно – ведь я теперь стал этим снегом.
Просто март. Становиться трудно думать. Кажется, что он сметает на своем пути все, что ему встречается. Но ему плевать – ведь он самый счастливый человек на свете и в темноте тоже. Ему плевать – ведь он чувствует сейчас то, чего другие почти никогда не чувствовали. ОН не знает, что это, но самое важное, что это есть.  Просто он продолжает падать. Падать туда, где уже лежит белое покрывало человеческих снов. А в домах продолжают спать. Они видят сны, и сны превращаются в снежинки. Они обгоняют друг друга, кружатся, иногда поднимаются немного, но все равно продолжают падать. Иногда две снежинки натыкаются друг на друга, сцепляются  и продолжают падать вместе, Но теперь это уже не две, а одна.
И снег скрипит под моими ногами. А я продолжаю идти, туда, где начинается пропасть. Пропасть, провалится в которую хотят все, все те – кто хотя бы раз видел ее. НО все почему-то боятся, но я уже почти не боюсь – может потому, что я сумасшедший. Но мне на это наплевать. Я хочу просто провалиться. Туда, в эту пропасть. Нет, не потому, что мне плохо здесь, а просто, потому что если есть пропасть, то в нее надо непременно провалится. Хотя бы одному человеку или кролику (к примеру). А здесь тоже хорошо, не всем конечно, большинству плохо, но мне и здесь хорошо. А все потому, что я видел пропасть.
Шаги начали стихать – ветер стал поднимать снег, упавший на землю минут пять назад.  Он собирал снег с тротуаров и крыш и нес куда-то. Я остановился и начал прислушиваться: звук падающего снега. Раньше я никогда его не слышал. Но теперь он показался мне реальнее всего на свете. Он был не похож ни на что другое. НО вместе с тем это не был звук. Скорее даже ощущение того, как  падает снег.
Я открыл дверь и вошел внутрь. В ноздри мне сразу же забрался запах жареного мяса, а в лицо пахнуло жаром от камина. Я принялся раздеваться. Снег покрыл мою одежду, и теперь тая, он превращался в лужи на ковре. «Ну, ничего до свадьбы высохнет», - подумал я. Сняв сапоги, я зашвырнул их в угол. Я прошел на кухню, желая попробовать мясо на вкус. Жена, стоявшая у плиты, не поворачиваясь, поприветствовала меня тихим «Здрасьте». Я ответил ей тем же. Руки мыть не хотелось, да честно говоря, в полезность этого я не верил. По крайней мере, те, кто всегда мыли руки, жили ничуть не лучше тех, кто их моет крайне редко, например я. Я сел на свой любимый в этом доме пол и попросил жену подать мне ужин туда же. Не то, чтобы это происходило каждый день – напротив, на полу я решил поесть впервые, но жена отнеслась к этому, как к обычному явлению. То ли она привыкла к моим выходкам, то ли просто ей немного нездоровилось. Вообще то она не плохая женщина: редко на меня кричит, зато всегда кормит. Жаль только, я забыл, как ее зовут, а спросить стесняюсь. Поэтому зову ее просто: «жена». Вроде бы ей и не обидно. На самом деле мне плевать. Не то, чтобы мне плевать на нее, как на человека, а вообще плевать. Сложно объяснить. Но я ее уважаю. Разве можно не уважать человека, который тебя кормит. Не знаю только, зачем я ей нужен. Может быть, просто так, а может, потому что ничего лучшего она не найдет. А сумасшедшие вообще все. Я хотя бы в этом признаюсь, а другие скрывают.
- Опять не помыл руки, - укоризненно спросила она, и я почувствовал себя виноватым.
- Да ладно тебе, - пробормотал Серафим, то есть я. Иногда я называю себя Серафимом так в шутку. Все равно не помню, как меня на самом деле зовут.
- Ты письмо написал?
- Ах да, - Серафим схватился руками за голову и больно ее сжал. – Ай, - вскрикнул он от боли, но голову не отпустил.
Просто у меня с тех пор как я научился писать, был такой обычай: каждый год за месяц до Нового Года писать письмо в будущее. Я, конечно, знаю, что будущего нет (как, впрочем, и прошлого - откуда пошел этот обычай), но все равно пишу. Просто так, ведь это очень интересно. Не верите? Ну и дураки! А сегодня как раз был такой день – тридцатое декабря. Ровно за месяц до нового года. Но важно другое – перед моими глазами проплыла тарелка дымящейся жареной картошки с  отбивной и остановилась точно передо мной на столе.
- Приятного аппетита, - сказала жена.
Нет, все-таки буду называть ее каким-нибудь именем: например, Фрося… Пойдет.
- Приятного аппетита, - сказала Фрося.
Я принялся заглатывать картошку и куски мяса, словно я был удавом, а картошка и отбивная были кроликом и тушканчиком соответственно. И в этот момент, я понял истинный смысл фразы «не хлебом единым жив человек».
- Смотрю я, как ты ешь, - сказала Фрося-жена, и на душе тепло становится.
«А вот зачем я ей нужен!», - подумал Серафим и хитро прищурился.
- Как доешь, иди в свою комнату, - заботливым голосом сказала Фрося, - и садись писать письмо.
Она нежно погладила меня по голове, и мне стало еще приятней поглощать еду, приготовленную такими нежными руками.
Когда кролик на пару с тушканчиком скрылись в моей змеиной пасти, Фрося убрала тарелку и поставила на ее место чашку сладкого чая с лимоном. Она наклонилась ко мне и еле слышно прошептала мне в ухо:
- Ненавижу лимон.
Да, точно ей не здоровится.
Допив чай, я сполз со стула и, извиваясь, пополз в свою комнату, только изредка высовывая раздвоенный язык и нюхая воздух.
В моей комнате было как-то уютно и вместе с этим чрезвычайно просторно, словно я уменьшился в два с половиной раза. Серафим сел за стол, достал из ящика пачку белой бумаги, серый маркер и принялся писать письмо в будущее.
«Я, пишущий письмо себе же самому в далекое будущее…» - на этих словах Серафим остановился, вопросительно уставился в потолок и принялся грызть кусочек карандаша. Он всегда останавливался на этом месте, и дальнейшее написание письма казалось ему настоящей пыткой. Но оН любил эту пытку. Серафим понимал всю важность соблюдения ритуала и относился к нему с определенной серьезностью.
Вдруг раздался осторожный стук в дверь, а затем громкий, пронзительный крик Фроси:
- Ты что опять заперся?
Серафим не отвечал, все его внимание занимал потолок.
Дверь с треском и неохотой слетела с петель и упала посередине комнаты. Следом за ней в комнату так же бесцеремонно ворвалась Фрося, потирая плечо.
Серафим оторвался от потолка и нежно сказал:
- А это ты? Проходи.
Фрося совсем побледнела, подошла ко мне почти вплотную и (ненавижу эту ее дурную привычку) прямо в ухо прошептала:
- Кошатник пришел, - она выдержала паузу, - с новым котом!
Я поспешно отложил бумагу и накрыл ее карандашом.
- Так пригласи его сюда!
Не прошло и трех минут, как Фрося привела Кошатника. Он действительно пришел с «новым», но не с котом, а с кошкой. То, что это была кошка, я сразу понял по ее аккуратненькой вытянутой мордочке и наивным глазам.
Кошатник сел на кресло в углу комнаты, устроил свою кошку у себя на коленях и стал почесывать ей за ухом. Его глаза показались мне довольно странными. Такие глаза бывают обычно у тех, кто либо полностью доволен своей жизнью, либо у меня, когда я смотрю на Фросю.
Кошатник дождался, пока кошечка улеглась и закрыла глаза, и быстро заговорил:
- У меня к тебе есть дело, причем очень важное, - эти слова меня успокоили, и я понял, что Кошатник зашел по какому-то пустяку, как обычно. – Вчера вечером я не стал ложиться спать, как делаю это обычно, а решил немного прогуляться. Это решение далось мне не просто, ну ты понимаешь. Но я все-таки пересилил себя и вышел. На улице меня ждала полная луна и вот эта кошечка. Представляешь еще вчера у нее не было ни хозяина, ни крыши над головой, а уже сегодня у нее есть все. Да, да, все! Но разговор не об этом. То, что я хочу тебе предложить, еще никто никому не предлагал, и боюсь, никогда не предложит, - он стал говорить тише и оглядываться по сторонам, словно за ним мог кто-то наблюдать. – Я хочу предложить тебе жить.
- Что? – переспросил Серафим, и его глаза округлились.
- Жить, - повторил Кошатник уверенным тоном. – А что в этом такого, что заставляет тебя удивляться? По-моему вполне нормальное предложение, - сказал он и перестал чесать кошку. Она отнеслась к этому крайне отрицательно и недовольно мяукнула.
За замерзшим стеклом падал снег. И мысли, словно снежинки, продолжали путаться. Они неслись куда-то вниз, туда, где их уже не будет. Где есть только…
- Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, - сказал я. – Точнее сказать, какое-то понимание у меня есть, но я не уверен, что оно совпадает с твоим.
Кошатник не отвечал, он так увлекся своей кошкой, что перестал воспринимать окружающие звуки. На его лице застыла улыбка человека, который доволен тем, что он хоть чем-то доволен.
А снег все продолжал падать. Он летел откуда-то сверху. Но там, откуда он падал, его тоже не было. Там был всего лишь…
И в этот момент Серафиму как никогда захотелось шоколадных конфет. Он встал со стула и почти бегом отправился на кухню. В холодильнике всегда были шоколадные конфеты, но в этот раз их, как нарочно, не было.
И тут мне стало невыносимо холодно: может быть от горя, а может от подувшего ветра. Снег похрустывал под моими тапочками, а снежинки забирались мне под майку. Я шел все быстрее и быстрее. Светофоры уже не работали, мигая лишь желтым светом, словно маяки.