Глава 19. На проклятом месте воздвиг я чертог!

Глава 19.

На проклятом месте воздвиг я чертог!

Залив сиял бело-голубым бисером на матовом апрельском солнце и стремился к горизонту. Вода уже оголилась, и всюду, куда можно было докинуть восхищённый взор, по атласно-лазурной глади тихонько плыли вперемешку глыбы льда с мокрым снегом и белые-белые лебеди. Ярослав стоял на Морской набережной и зачарованно смотрел на птиц, гордо бороздящих холодные воды. Эти красавцы, почуяв весну, прилетели сюда и, как хлопья ваты, приземлились на шёлк залива, чтобы кого-то согреть своим торжественным величием. Налюбовавшись, Ярослав повернулся и медленно пошёл по набережной к Гавани, жмурясь от солнца. Пройдя по Шкиперскому протоку мимо Галерной гавани он вышел на Наличную, достиг площади Морской Славы и ещё раз обернулся на сияющий залив. Когда-нибудь будет совсем тепло, когда-нибудь вода освободится ото льда, когда-нибудь всё в этом безумном мире угомонится и встанет на свои места.
Проходя по Большому,  Ярослав снова взглянул на мёртвую церковь за глухим забором. Ему хотелось верить, что однажды она воскреснет и весело зазвенит колоколами, возвещая о приходе на землю добра и справедливости. А пока… Пока её обшарпанные стены мрачны, под куполами – тишина и тьма, воздух пахнет сыростью и забвением, а вокруг всё так же пляшет зло, никем пока не наказанное… Ярослав шёл и думал о том, что любовь должна победить, но есть ли смысл говорить о любви, когда вокруг одна ненависть?
У метро Ярослава встретили агитплакаты и кучки людей, облепившие их. Сообразив, что опять происходит нечто из разряда предвыборных технологий, он притормозил и, вытянув шею, попытался рассмотреть, что же написано на плакатах. Разглядел Ярослав только две фотографии – утомлённого Юлия Рыбакова и как всегда бодрого Игоря Артемьева. Внизу следовал некий текст, однако чтобы его прочесть, Ярославу понадобилось бы порядочно растолкать всех, а делать этого Ярославу не хотелось. Поэтому он предпочёл спросить о происходящем одного из присутствующих.
-Не знаете, что тут опять творится? – деликатно задал вопрос Ярослав какой-то усталой даме в драповом пальто и шляпе.
-Говорят, праймериз, - ответила дама.
-Как, снова?! – удивился Ярослав, - Были же одни уже!
-Ещё одни проводят. Чтоб выбрать единого кандидата от оппозиции. Кто будет успешней и наберёт больше голосов, тот этим кандидатом и станет.
-И что, претендентов всего двое? – скептически спросил Ярослав.
-Ну да, Рыбаков и Артемьев.
Ярослав усмехнулся. Нет, ну как же им неймётся! Объединяются, объединяются, да так и будут объединяться до морковкина заговенья. Для полной уверенности Ярослав протолкался к так называемой урне и заглянул через плечо одному из «голосующих». На «бюллетене» не было даже графы «против всех», не то что ожидаемой Ярославом фамилии. Голосующий же поставил милую галочку напротив фамилии Артемьева.
-Этот хоть никаких Ледовых дворцов строить не будет, - пожелал «избиратель», с удовлетворением на лице опуская заветную бумажку в «урну».
Ярослав удручённо вздохнул и побрёл прочь. По инерции, задумавшись, он чуть не завернул  в метро, но вовремя вспомнил, что хотел ещё посмотреть бывшую гимназию Шаффе, что на 5-ой  линии, и свернул на Средний, протолкнувшись между цветочным и газетным лотком. Что им всем сдался этот Ледовый? Симпатичный, современный, да и вообще – чемпионат по хоккею ведь не лично яковлевский или питерский, он же всемирный! Да этим гордиться надо, а они Дворец проклинают, как будто он им жить мешает. Прямо-таки сгусток мирового зла.
Ярослав злился и шёл, глядя под ноги, пока что-то не заставило его остановиться и поднять глаза. Ярослав сообразил, что чуть не вмазался в стену дома, вернее, в водосточную трубу на ней, облепленную всяческими объявлениями о купле/продаже. Одно объявление показалось ему экзотическим. Бумажка формата бульварной книжонки серо-розовых тонов была украшена знаменитым хоккейным лосёнком, только каким-то больно странным. Ярослав подслеповато прищурился и прочитал: «Сантехника в отставку». Вот это да! Неслабое объявление! Антиагитация! Ещё не успели между собой договориться, как принялись мочить противника. Ярослав, недолго думая, содрал листовку, скомкал и бросил на землю. Несчастный Яковлев. Да не сантехник он и тем более не лось, а строитель! Бедный, несчастный город! Ярослав прошёл до следующей трубы и прочёл на ней листовку иного содержания: «Была культурная, стала криминальная». Низкокачественную полиграфическую продукцию постигла та же судьба. Ярослав просто-таки рассвирепел. Пачкать его родной город, да ещё такой отборной дрянью! Мерзко пахнет всё это, и нетрудно догадаться, чьих рук это дело. На очередной листовке Ярослав сквозь презрение и брезгливость прочёл в уголочке: «МАЯК – Молодёжная АнтиЯковлевская Коалиция». Да-да, Ярослав начинал припоминать. Видел он по телевизору сходку этой «коалиции», только тогда ещё не догадывался, чем сии малолетние оппозиционеры будут заниматься. Вот ведь гады! И Ярослав, забыв про гимназию Шаффе, помчался по Среднему, срывая противные листовки. Замелькали водосточные трубы, обшарпанные колонны дома Аладова, готические двери лютеранской кирхи, широкие окна дома Путиловых, и чем ближе подбирался Ярослав к шумящей и гудящей 1-ой/Съездовской линии, тем легче отдирались листовки – клей был свежим и ещё не засохшим. Ярослав достиг пешеходного перехода. Значит, клеили совсем недавно. Значит, занимающийся этим активист ещё рядом. Найти бы его и надеть ведро с его вонючим клеем ему на голову! Ярослав дождался зелёного огонька и перебежал на другую сторону – вся улица гудела от огромного количества асфальтоукладочной техники, и воздух пах разогретым битумом. Ярослав прошёл дальше по отрезку Среднего, ведущего к набережной Макарова, сорвал ещё две листовки, потом остановился и огляделся. Больше вражеских отметин не было. Следы терялись. Ярослав повертелся вокруг своей оси, досконально изучил все водосточные трубы и даже газетные стенды, и понял, что на этом его миссия завершена. Противник хитро скрылся, и искать его у Ярослава не было ни малейшего желания. В конце концов, пусть это останется на совести этого «маяковца». Ярослав даже заглянул в Тучков переулок для успокоения души и, не увидев там ни намёка на противные серо-розовые бумажки, развернулся и пошёл к метро. Смотреть на гимназию Шаффе после всего этого ему расхотелось.
…Стояла жара, от раскалённого свежеуложенного асфальта поднимался смрадный дух, и Ольга совсем употела в своей модной кожаной курточке и кожаных брюках. Осталось ещё листовок двадцать, но у неё уже не оставалось ни сил, ни желания их клеить. Она и так уклеила ими почти половину Среднего и какую-то линию, и ото всех этих водосточных труб в голове у нее подурнело. Пальчики все были в клею и в типографской краске, а макияж съехал от жары. Ольга наклеила ещё пару листовок и свернула в Тучков переулок. Там тоже хватало водосточных труб, но Ольге и видеть их не хотелось. Надо закругляться. Остальное можно доклеить на Большом, а пока пора на третью пару в Университет. Ольга прошла по переулку до изнанки дома Брюллова, нырнула под арку и, пройдя сквозь дворики, вышла на Съездовскую. Никогда не помешают лишние деньги. Только если «МАЯК» и дальше будет заниматься исключительно такой дурью, как расклейка листовок, долго подобного не выдержать. Организация, без сомнения, полезная, иначе бы Ольга в неё не вступила, только вот методы у неё какие-то странные. Артемьев, конечно, перспективней, чем Рыбаков, но тот факт, что эспээсовец снимет свою кандидатуру, ещё не говорит о том, что ставленнику «Яблока» будет суждена громкая победа, и это Ольгу и раздражало. Ну неужели Яковлева не побороть?! Да если он останется губернатором, ещё одного Ледового Дворца городу не избежать. Зачем нужна эта махина? Есть же СКК. Ольга ходила туда с папой на автомобильный салон. А этот дворец никому, кроме Яковлева, и не нужен. Чемпионат? Пошёл на фиг этот хоккей. Придумал сантехник себе рекламу, вот и всё, думает, что самый крутой. Листовками, конечно, делу не поможешь, но вот настроение кое-кому испортить можно. Ольга подошла к крыльцу факультета журналистики и поздоровалась со стоящим на ступеньках однокурсником Женькой.
-Привет, Ольга, тут тебя какая-то бабка спрашивала, - сообщил ей Женька.
-Какая ещё бабка? – раздражённо осведомилась Ольга.
-Сказала, что её зовут Ксения, и хотела тебя видеть.
-Не знаю никакой такой Ксении, - отрезала Ольга и хлопнула серой дверью факультета.
…Плотный ветер продувал открытое пространство насквозь, развевая волосы и хлопая мягкими ладошками по глазам. Марьяна стояла к нему лицом, и ей казалось, что она летит. Голубая стеклянная громада сливающегося с небом Ледового Дворца смотрела на Марьяну острыми клиньями, и как будто плыла ей навстречу, подгоняемая ветром. Зачем приходить сюда который раз? Зачем и разве может это чем-то помочь? Разве унять скулящее беспокойство, тусклую тоску, живущую в сердце, как в неприступном замке? Марьяна раскинула руки, и свежий ветер забрался ей под воротник и в рукава плаща. Ветер, ветер, выдуй всю тревогу и тоску, унеси её далеко-далеко, за Неву, за начинающие зеленеть шумные леса, за холмы и гряды - дальше, дальше… Марьяна открыла глаза и ещё раз посмотрела на дворец. Какой он большой, красивый… Есть в нём что-то неземное. И как странно то, что построенный для счастья, он приносит пока только горе. Как будто возвели его на проклятом месте, как будто тёмные силы, эти всевластные Тени, используют его для своих чёрных дел, а он, словно белая, хрупкая птица, не может вырваться из этих сетей. Замок изо льда, замок для Князя. Не растает ли он под лучами тёплого солнца? Такой большой и блестящий, он не сможет быть для Князя убежищем. Сказочный чертог, ещё не успев родиться, он был проклят и распят, как и его хозяин. Ветер, ветер… Марьяна медленно двинулась к метро. Вчера к ней опять приходил Сирин и своими мягкими чёрными перьями и серебряным голосом гасил её боль. А ещё он обещал ей подарок, но какой – не сказал. Он рассказывал, что Князь в порядке, но Марьяне всё равно было его жаль. Она знала, что, несмотря на то, что Князь бодр, несмотря на все ласковые уверения Сирина, город её в опасности, её город в огне, в дыму пожаров, её город надо спасать. Где они, Тени, кто они, за что они воюют? Как хочется знать и как страшно даже думать о них! Марьяна оглянулась на Дворец в последний раз. Какой же он всё-таки красивый!.. Воздушный, небесно-голубой, подгоняемый ветром, плывущий по реке из грязи вникуда… Все эти листовки на водосточных трубах и трансформаторных будках, статьи в газетах, ложь с экранов и зло – зло, рассеянное в воздухе и пылью осевшее на домах, - как это всё невыносимо низко и грязно по сравнению с ним, таким высоким и чистым, как это высокое, чистое и вечное северное петербургское небо…
…Она была высокая и стройная, в чопорном длинном сером платье, закрытом со всех сторон, и со странной высокой причёской. Девушка в сером, Яковлев уже второй раз видел её проходящей по третьему этажу Смольного с отсутствующим взглядом. Она не была похожа на одну из журналисток, она вообще не была похожа на человека из сегодняшнего дня. Яковлев даже спросил у вице-губернатора Антонова, не видел ли он в коридоре какую-нибудь подозрительную даму, но Антонов ответил, что кроме коварных журналистов вообще никого не видит и вообще, ему некогда присматриваться к дамам, когда такая горячая пора. Проанализировав полученные сведения и умозаключения, Яковлев пришёл к выводу, что чересчур переутомился и пора бы ему немного расслабиться. Для душевного успокоения он увлёкся чтением книжки про легенды и мифы Санкт-Петербурга, написанную Наумом Синдаловским, и открыл для себя много нового. Яковлев особо налегал на главы про Петра Первого и Григория Романова – одного из своих предшественников на посту главы города, потом пробежался глазами по главе о Ленине, а после случайно открыл раздел о Ксении Петербургской и выяснил, что фигура это не мифическая, а вполне реальная, и что, дескать, Ксения не умерла, а продолжает ходить по городу в образе простой пенсионерки и давать нуждающимся дельные советы. Яковлев даже пожалел, что это легенда, потому что дельный совет ему бы сейчас не помешал. Чернокрылый советчик куда-то пропал, и пожаловаться на утомлённость было некому, а внешний мир всё давил и давил на нервы, и с каждым днём делал это всё изощрённей и изощрённей. Больше всего переживал Князь из-за своего Ледового Дворца. Он проникся к нему тёплыми чувствами и необычайно расстраивался по поводу всякого выпада шипящих недругов. Некоторые из этих недругов дошли до такого абсурда, что утверждали, будто результаты выборов будут напрямую зависеть от того, какое место займёт российская  сборная по хоккею. А если она проиграет? А если, не дай Бог, случится какой-нибудь пожар или дворец заминируют? Вот это будет дело… Скандал и вопли восторга!
После заседания правительства Яковлев подошёл к окну с видом на Неву и подозвал Антонова.
-Как там Ледовый? – осведомился он.
-Отлично. Всё готово. Провели учения по эвакуации, - поспешил успокоить его Антонов.
Яковлев задумчиво смотрел на улицу – на дереве в гнезде сидела ворона, а её, по-видимому, «муж» летал рядом; птицы перекаркивались, и выглядело это забавно. Антонов тоже глянул в окно, но на ворон не обратил внимания.
-Развязка? – снова осведомился Яковлев, не отводя глаз от пейзажа.
-Порядок. Скоро асфальт положим.
-Давно уже надо было положить! – раздразился Яковлев и вдруг замер.
По Неве один за другим караваном шли корабли. Огромные, деревянные, петровских времён, на раздутых белых парусах с трепещущими флагами, они плыли чинно, но довольно быстро, и их мачты почти касались небес. У Яковлева сердце рухнуло в тартарары.
-Смотри, корабли! – перехваченным от волнения голосом бросил он Антонову, про себя не в силах осознать то, что видит.
Антонов заглянул ему через плечо.
-Ничего не вижу, - заключил он, - Какие корабли, где?
Яковлев смолк. Нева и в самом деле уже была чиста, как слеза.
-Я хотел сказать – облака. Облака, как корабли, - буркнул он.
Антонов посмотрел на ясное небо с чуть заметными перистыми облачками, потом на Яковлева и подумал, что шеф окончательно перегрелся за время предвыборной суматохи. И только вздохнул.