Депрессия

Живым мы обязаны уважением.
Мёртвым мы обязаны истиной.
               
________________ Франсуа-Мари Bольтер.
               

Усталое солнце освещало холодными лучами лес, покрытый разноцветным ковром умирающих листьев. Колючий ветер пел колыбельную песню, баюкая зелёные ели, ярко выделяющиеся на фоне аляпистого пейзажа. Осень не жалела красок, но дни становились короче, всё чаще слышался журавлиный плач и гоготание гусей летящих на юг, и это навевало грусть и тоску, пустоту и чувство одиночества. Осень ждала свою верную и преданную подругу - зиму. 
Он сидел в своём загородном доме и думал. Мысли мелькали одна за другой не приводя к конечному результату. Он часто смотрел в окно, но осенняя красота не радовала и он грустил под заунывное и нудное пение ветра. Открыв очередную пачку сигарет он посмотрел на остатки коньяка, переведя опустошённый взгляд на пустые бутылки в углу комнаты. Закурив, он снова наполнил стакан и погрузившись в раздумья уронил голову на стол. Он был не пьян. Сигарета дрожала в его руке, роняя серебристый пепел... Ему было безразлично. Дом был пуст и заброшен. Дом был так же одинок, как и его хозяин. Он приезжал сюда, чтобы побыть одному, убежать от суеты и жизненных неудач, а может быть от самого себя. Он врал. Врал безбожно. Врал самому себе. Последнее время у него всё не ладилось, все его начинания лопались как мыльный пузырь, долги и полоса неудач преследовали его, а болото безысходности засасывало в свою жуткую трясину. Вот и сейчас, он сидел в пустом доме надеясь на чудо, но чуда не свершилось. Воспалённый разум уже неповиновался, темнело и мелкий дождь застучал по крыше отбивая рваный ритм в унисон с гулко стучавшим сердцем. За окном рыдала осень... Поднявшись с кресла он прошёл в подсобку, где среди всякого хлама нашёл старую бельевую верёвку. Повертев в руках, он неожиданно свернул её кольцами и нежно погладил, как верного пса. Вернувшись в комнату и налив полный стакан коньяка, он снова закурил, выпил залпом и тупо уставился на железный крюк, торчащий в дощатом потолке около тускло светящейся и закопчённой от пыли лампы.
Одинокий мотылёк, обжигая крылья, кружил вокруг неё не находя точки опоры. Вот и я так же, подумал он, не отводя взгляда от обреченной бабочки. Мотыльку оставалось жить максимум до утра, а может быть и меньше. Силы его были на исходе  и обожжёные крылья всё больше и больше, теряли серебряную пыльцу, оставляя мутные облачка тумана. "Вот и я так же" - снова подумал он... Крюк был прямо над столом, и ему не потребовалось больших усилий залезть на него и перекинуть верёвку. Виселица была готова. Виселица без судьи и палача. Он сам был себе - судья и палач. С осунувшимся, бледным лицом, он стоял на краю стола. Петля сжимала его шею раскалёнными тисками. Стол качался словно выстроенный на скорую руку эшафот. Ему надо было сделать всего один шаг. Шаг, который избавит от душевной муки, ненависти и лжи, невезенья и горя, неудач и сомнений, а главное, от этой жизни, от которой он устал, которую разучился любить, но научился ненавидеть. Тоска и безысходность, праздновали пиррову победу. И он шагнул...
Резкая боль в затылке вернула его к действительности. Он лежал на полу, больно ударившись головой, бесполезный крюк лежал рядом. Отбросив верёвку, свернувшуюся мёртвой змеёй, у которой вырвали ядовитые зубы, он поднял глаза и увидел дыру в потолке, где когда-то торчал злополучный крюк. Мотылёк мирно спал на перегоревшей лампе. В голове прояснялось. Он чувствовал себя полным идиотом и неудачником. Потянулись медленные, как сгущенное молоко, минуты... Неуклюже поднявшись, он вышел на крыльцо. Где-то на болотах изголялась одинокая выпь. Небо было чистым, дождь прошёл, напоив землю влагой и насытив воздух свежестью. Дышалось легко и свободно. Светало. С неба улыбались одинокие звёзды, исчезая одна за другой падая в чрево предрассветного тумана. Начинался новый день. Он попытался улыбнуться, но улыбка не получилась.., и он остался стоять с гримасой грустного клоуна. Но вдохнув полной грудью пьянящий утренний воздух, он снова улыбнулся. Улыбнулся открыто и свободно, той улыбкой, которую дарил всем, твёрдо веря в завтрашний день, в дружбу и верность, в честность и благородство, в умение прощать и любить. В те благородные качества, которых практически не осталось в этом загнивающем мире. И он верил, вернее - поверил. Поверил в удачу, а может и в... себя.