Это маленькое белое окошко

Это маленькое белое окошко... оно меня с ума сводит! Нет, хуже — заставляет писать... Чем отличается белый лист бумаги от белого окна? Правильно! Снегом. Снег белого листа и снег окна совершенно противоположные структуры. И важно то, что холод нарисованного окна теплее холода бумаги...

***

...Шёл двенадцатый год войны. Кидасы занимали привилегированную позицию — в ущелье сталагмитовых звёзд располагалась их дивизия, восток — сзади. И самое главное преимущество — крылья. Кидасы умели летать. А мы любили читать. Один мой знакомый диверсант читал ОЧЕНЬ много. Когда я спрашивала, почему он ЭТО делает, диверсант щурился, лукаво улыбался и ничего не отвечал. За меня он беспокоился, как за дочь. Говорил: «Ни одна свободная минута не должна быть прожита впустую. Читай!» Где ж книги брать, когда кругом война? У него, маленького, коренастого, широкоплечего зверя, на дне рюкзака, всегда лежал журнал на пятьсот страниц. Назывался журнал "Новая смерть".
- Ты веришь в воскрешение?
- Я верю в новую смерть,— маленький коренастый зверь щёлкал языком и у него получалось точно так же, как у Олега Янковского в фильме "Тот самый Мюнхгаузен". Боже, как я люблю Янковского и вот это его цоканье языком!

***
- Тебе чай или кофе? — заспаным голосом, в одной ночнухе с рюшами и горошком, спрашивала я своего обожаемого мужа каждое утро.
- Чай!
- С молоком или с лимоном?
- С лимоном!
- С вареньем или с сахаром!
- Ё*** твою мать! Да когда ты прекратишь эту дурацкую манеру ставить альтернативу? — взбешённый муж взрывался громогласно и неистово и из ванной доносились милые сердцу раскаты.
Я садилась молча за стол и, пошвыркивая жидкость своей кружки, начинала мазать бутерброд. "Так,— думала я,— интересно, ему бутерброд с сыром или колбасой?"
Муж приходил за стол уже в полном обмундировании: побритый, одетый и даже благоухающий французким одеколоном "Job". Он брал в руки кружку, бутерброд и откусывая с краю, начинал морщиться.
- Что такое? – пугалась я.
- Зачем ты сыр с колбасой совместила?
- На всякий случай... Я не знала, с чем ты будешь бутерброд и на всякий случай положила и то, и другое...

***

...Завтра наступление. Бойцы-звери тихо сидят в кружке у костра. Трещат сучья в красном огне, дым взмывается до самоых звёзд, тишина гробовая, как перед настоящей смертью. Кто не был на войне, тот не поймёт, что такое ночь перед наступлением. Каждый думает о себе. Каждый боится и одновременно хочет умереть. Умереть именно в бою. Как герой. Это важно. Ко мне подсаживается Пинэ. У него всегда грустные глаза. Длинные ресницы. Нос орла. Фигура Геракла. Пинэ любит меня и я об этом знаю.
- Ну как?
- Отлично, – когда я говорю «отлично», все начинают сразу же мне завидовать,— а у тебя?
- Неважно...
- Что так?
- Потерял обручальный камень. Верёвочка порвалась...
Терять обручальный камень так же опасно, как и терять обручальное кольцо. Плохая примета перед боем. Только обручальное кольцо – у Кидасов, они птицы, а у нас – камни, мы – звери...
- Вспомни, где ты бродил! – я подскочила с места. – Пошли искать!
Пинэ угрюмо потупился в горку из мха:
- Я вчера плавал на Веле. Вероятно, поток...

Я задумалась на минутку и опять села. Мне было жалко Пинэ. Он хорший парень, но он меня любит. И любовь его – неразделённая.

***

Когда я стираю руками, у меня выступает пот на лбу и ушах. Это очень мило. Пот, похожий на капли росы, почему то солёный на вкус. Наверное, пот – это не роса. «На обед нужно приготовить суп с галушками... » — думаю я. Звонит телефон. Бегу с пенными руками, хватаю трубку, а пена превращаясь в струйки воды, сбегает по трубке. Просто катастрофа!
- Алло!
- Привет! Задержусь сегодня. К обеду не жди...
- Опс! А твои любимые галушки?
- Галушки разогреешь на завтрак, а то твои бутерброды с неизвестно какой тряпнёй уже по перёк горла... Пока!
- Пока...
Ну вот... Можно продолжать писать... Мир реальный – груб и несовершенен... Никакой жизни! А в фантазиях – жизнь настоящая! Жизнь, похожая на смерть!

***

Шесть утра. Никто толком не проснулся. Кричат. Бегут. Стреляют. «Вот и началось!» — подумала я и стала глазами искать диверсанта. Вот он! Командир отдал приказ и мой любимый зверь побежал в гущу леса. А я? Я должна опекать Пинэ. Кто-то крикнул: «Ложись!!! Кидасы!!! » Какая-то неведомая сила дёрнула меня за шкварник. Очутившись за камнем, в свежем рву, пахнущем землёй и гарью, я вскинула голову в небо. На синем, без единного облачка небосводе, вырисовывался невероятный рисунок. Муравьи. Крылатые муравьи заполонили всё воздушное пространство. Тихо, бесшумно, как будто их крылья были шапками-невидимками, срашные птицы приблежались с востока. У нас же была неудачная дислокация. Отходить некуда, в тылу – болото. По правому флангу – лес, с едва просвечивающимися деревьями, за которыми и укрыться-то невозможно – так тонки. По левему флангу – горы из огненной лавы. Ближайший ахчибаринский вулкан, практически, первый и единственно на данный момент опасный объект по всей территории, которую мы успели занять. Не сегодня – завтра его косматая шевелюра кипящей пены прольётся на наши лесные тропки. Сгорит и лес, и мы вместе с ним. А муравьи, эти гадкие ненавистные муравьи-птицы улетят на восток. В глубь.

- Стреляй! – услышала я поодаль. – Чего разлеглась! Мечтательница...
Руки онемели от тяжести оружия. Ноги, по самую щиколотку вбурились в глинянную почву, глаза ничего не видели. Но я нажимала и нажимала курок автомата и страшный рёв, похожий на гранатомётную очередь, закладывал мне ушные перепонки.

***

...Спать одна не хочу! И не буду! Во всяком случае, до двенадцати ещё целых десять минут. Это просто подарок. За десять минут может случиться огого сколько... Подожду...
Как-то странно свет падает в окно. Фонарь. Аптека. Блок. Лет через пятьдесят и моё простенькое стихотворение вспомнят потомки. Или я размечталась?

***

...Где я? Не могу открыть глаза... Что со мной? Не могу поднять ни рук, ни ног... Вообще не чувствую тела... Пинэ! Диверсант? Голос... ещё один... плен? Только не плен! Лучше смерть... Вот женщина стоит. Вся в белом. Она спрашивет меня: «Вы кого защищали?» А я ей отвечаю: «Родину». Она мило так улыбнулась, стала прозрачной и превратилась в луч... Улетела... Как кидасы, только без крыльев... Пинэ? Боль! Теперь чувствую боль. Невозможно ломит кости и жилы тянет... Кто? Оставьте меня, пожалуйста! Оставьте! Пинэ! Пинэ!... Ой, мама!...

***

Придётся засыпать в пустой кровати. Мужа, наверное, в командировку отправили (это я себя так успокаиваю). Одеяло одно. Подушка одна. И холод. Нет, не спится... Встаю и иду. Иду к маленькому белому окошку. С ним теплее. С ним теплее, чем с бумагой. Снимаю чехол с тастатуры, нажимаю маленькую кнопочку, включаю настольную лампу, надеваю очки. На мониторе появляется голубой экран. Несколько операций и – долгожданное белое окошко. Лёплое своей белизной. Окошко, спасающее меня от одиночества в реальной жизни.

***

- Что ты кричишь, как резанная? – возмущается человек в белом халате. – Я тебя ещё не резал... У тебя осколком задело только правую часть бедра. Вытащить его – минутное дело, а ты орёшь уже пол часа и я не могу работать, потому что все твои мышцы напряжены. Расслабься!
Вдруг толчок. Сильный толчок в грудь и свет погас. Умерла. Конечно же, умерла. За родину, как и мечтала. Вот и смысл жизни появился. Вот и цель обрисовалась. Я заулыбалась...

Двенадцать лет идёт война.
Война без следствий и причин.
В бою сражаюсь я одна —
Ни женщин рядом, ни мужчин...

***

- Тебе чай или кофе? — заспаным голосом, в одной ночнухе с рюшами и горошком, спрашивала я своего обожаемого мужа каждое утро.
- Чай!
- С молоком или с лимоном?
- С лимоном!
- С вареньем или с сахаром!
- С вареньем!
- С клубничным или вишнёвым?
- С вишнёвым!
- С моим или с тем, которое мама вчера принесла?
- Ё*** твою мать!!! Когда это кончится! – не выдержал муж, жужжа новой электрической бритвой.

Я собрала все свои фантастические повести и, оставив на столе бутерброд с сыром и колбасой, вышла на площадку. Дверь захлопнулась понимающе, тоесть – тихо. Спустившись без лифта, я завернула за угол. Там, длинным жёлтым шлейфом стояли такси. Подойдя к первой машине, достав две зелёные бумажки я пожелала: «На родину!» «Садитесь!» — кивнул Пинэ и его глаза засияли всё той же неразделёной любовью. Я села и мы... полетели, как Кидасы.

25 апреля 2002 года  12:21:09
МаШа