Белые руки

   Иногда мне кажется, что  это какая-то чудовищная игра. Я изо всех сил пытаюсь оттянуть свою реплику. Кашляю, зачитываюсь журналом “Медицина и здоровье”, открываю кран и долго мою руки холодной водой. Но я продолжаю исполнять  роль. Резкие движения, нервный почерк, скрипящий стул – пометки на полях сценария; мне предписано строго следовать его правилам. Стук в дверь. Господи, еще ведь только восемь десять, ну куда же, зачем  так рано?
 -Да, да, войдите, - слышу  свой голос. Сказала, все-таки сказала. Дальше будет проще, по обкатанной дорожке, лицом к лицу, без ожидания, без страха, без дрожи в голосе.
 -Проходите, - сердце замирает, руки трясутся, я не поднимаю глаза, не смею, стесняюсь, смущаюсь, мешкаюсь,  заполняю какие-то желтые бланки, что-то подписываю, описываю, выписываю, ставлю печати, они бледны, как они бледны, на бумаге остаются только голубые разводы.
 -Можно?
   Женщина, молодая девушка, совсем девочка. Она бодриться, как и остальные,  все бодрятся. Каждый день я слышу эти звонкие голоса, они поют, кричат, шутят, они пытаются меня убедить, что у них все в порядке, они появляются и исчезают, оставляя мне частицу своей невидимой боли.
 -Вы – Людмила Николаевна?
   Наверное, она красивая. Они часто бывают красивыми, если бы я встретила кого-нибудь из них на улице, я бы обязательно обернулась. А, может, и нет, они так жадно ловят взгляды, так ненасытно и шумно дышат, нет, я бы ускорила шаг, я бы побежала бегом.   
   Положила руки на стол. Какая белая кожа. Как будто, она - богиня, настоящая кожа не может быть такой мраморной. Руки застывшей богини, она пытается скрыть волнение, притворится спокойной, превратиться в каменную статую. Но эта девочка живая, и она пришла ко мне. Она будет смотреть мне в глаза, наверное, уже смотрит, будет изучать мое лицо. И каждый мой поворот головы и подрагивание уголков губ она будет считать тайными знаками, они будут долго занимать ее мысли, в конце концов, она придаст им смысл, я даже знаю какой. Знаки бога, ха, знаки ее судьбы.
 -Да, это я. – Я не выдержала, ответила.
   Но на нее посмотреть так и не решаюсь. Господи, ну что я все пишу? Что мне делать, если вдруг кончится паста? Пойти искать ручку, хотя нет, она мне предложит свою. Тогда придется взять, сказать спасибо, беззаботно улыбнуться, как я улыбаюсь человеку, придержавшему для меня дверь в метро. А ей придется ответить на мою улыбку, я вынужу ее ответить. Может прекратить писать? О чем я думаю, какой бред. Пассажир, ручка, пишу, бледная кожа. А она все сидит, молча ждет. Позже она встанет, бесшумно закроет дверь, ссутулясь пойдет по немому коридору теней, выйдет на улицу, иллюзия, что печальное мертвое царство осталось за спиной, окунется в дым, скрежет колес, на нее навалится серое небо, и она выпрямится под его тяжестью, смешается с толпой, на время почувствует себя живой клеткой. Клеткой.  Как это абсурдно. Мне снова придется быть абсурдной, циничной, жестокой, беспощадной, смертоносной. “У вас деформация клеток, точно, к сожалению, пока ничего нельзя сказать, нужно делать анализы,  я выпишу вам направление…”.  Деформация, я предпочитаю говорить сухими словами, “перерождение” – это слишком липко, скользко, гнетуще. Плод без беременности, рождение без радости, жизнь без цели, шаги к смерти, постучавшись ко мне, она стартовала. Бег с закрытыми глазами, их слепит наше солнце, на финише их ждет темнота. Перерождение. Где на этот раз? Кожа, легкие, мозг. Пигментация, кашель, головные боли. К каким мучениям я приговорю ее звонкий голос, ее белые руки?
 -Здравствуйте, я из медучилища, меня прислали к вам на практику. Что от меня требуется?