я, ты, он, она...

   Я прихожу к тебе на работу; ты радостно встречаешь меня, мы целуемся, я начинаю спускаться к тебе под юбку...
   - Нет, не здесь, - испуганно говоришь ты; - здесь могут увидеть... Проблем потом не оберёшься...
   - Что - завидовать будут? - шучу я.
   - Хуже - не поймут.
   - И что же делать тогда? - спрашиваю я, поглаживая твоё бедро.
   - Пойдём... в туалет.
   - Ор-ригинально.
   И мы идём в туалет.
   Довольно чисто. Запираемся в кабинке. Ты садишься на стульчак, я сажусь перед тобой на колени... Совместными усилиями мы снимаем с тебя трусики, твои ноги развигаются, и я вижу желанную припухлость губок под кустом тёмно-русых волос.
   - Ты меня сводишь с ума, - воркочу я.
   - Смотри, не сойди с него окончательно, - подмигиваешь ты.
   - Постараюсь. - Я наклоняюсь вперёд и проникаю туда, под юбку, в царство чуть горького аромата твоей плоти, я вдыхаю этот аромат во все ноздри и представляю себя рыцарем без страха и упрёка, прорвавшимся сквозь дикие джунгли Амазонии к своему Эльдорадо, Золотому городу из легенд и сказок. Но ты не легенда и не сказка, а живое существо, и от этого я счастливее вдвойне, и я знаю, что не хочу тебя потерять, пропустить сквозь руки, как тот золотой песок мечты, нельзя сидеть, надо, надо, надо делать... надо, чтобы тебе было хорошо, и когда будет хорошо тебе, и я почувствую светлую радость, потому что...
   Я вожу языком по твоей щёлке. Она чуть влажная, но с каждой секундой становится всё влажнее: и от слюны и от возбуждения. Я лижу тебя медленно, будто изучаю, - хотя что изучать? - я знаю тебя всю, вдоль и поперёк; но ведь каждый раз должен быть первым? и я не спешу.
   Вот твой клитор; источник наслаждения, его ещё называют похотник; может, и верно. Я всецело сосредотачиваюсь на нём. Ты уже вся влажная, и слизь измазала моё лицо - придётся мыть: не принято как-то с блестящим фэйсом ходить. А зря. Ты тихо стонешь, а я щекочу клитор самым кончиком языка.
   - А-а, а-а... - чуть не шепчешь ты. Я хочу громче. Клитор, будь другом, помоги... И мы вместе с ним взвихряем воздух у твоего лона, и щекотное ощущение приятствия заставляет тебя открыть рот от напряжения; ты стонешь громче. Я не останавливаюсь, а наоборот убыстряюсь; пальцы рук моих сжимают твои бёдра и я ввинчиваюсь языком в твою стыдливую совесть. Стонешь...
   - Извините, с вами всё в порядке? - заинтересованно спрашивает незнакомый голос из-за запертой двери.
   Пауза.
   Всё нормально? - опять этот голос.
   - Да... да... - пытаясь казаться спокойной, говоришь ты, - всё... в по-рядке... Небольшой... запор... Тужусь... - Очень находчиво с твоей стороны.
   - По-нятно, - неуверенный в этой "понятности", тянет голос. - Может быть, вам чем-то помочь?
   - Не-ет! - вскрикиваешь ты, потому что в этот момент я вставляю в твоё влагалище парочку жадных пальцев и это для тебя неожиданно и хорошо. - Не надо!
   - Ладно... Я пойду тогда... - сомневающийся голос нехотя уходит.
   - Можно бы... ло... и притор.. мозить, пока... - невнятно укоряешь ты меня, а я ещё невнятнее отвечаю "умнюмым", не отрываясь от тебя.
   Ты кончаешь, и несколько минут блаженно сидишь на унитазе, еотом сбрасываешь муть с глаз и обращаешься ко мне:
   - Может быть, теперь я?..
   - В следующий раз... А то если застону я, это уж точно никто не поймёт. Ты выходи, а я выйду немного позже - на всякий случай...
   - Ладно.
   И ты, оправившись, уходишь в свой скучный кабинет, а я остаюсь умываться в этой весёлой уборной.
   Кто-то подходит; я думаю, что это ты вернулась и с улыбкой поворачиваюсь... но это кто-то другой.
   - Так-так-так, молодой человек, что вы здесь делаете? - я узнаю этот голос: тот самый, что ты прежде отвадила. Подозрительный голос. - Что вы делаете в женмком туалете?
   - Перепутал, наверное.
   - Знаю я, как вы перепутали. За дурочку меня держите? Думаете, я не знаю, что это были за стоны?! Ещё как знаю!! - (Сомневаюсь.) Она подвигается на меня своим старым, толстым телом, негодующе тресёт щеками.
   - Ну и что вам с того? Чего вы дёргаетесь? То же что ли хотите? - (Чёрт меня дёрнул...)
   Она открывает рот, чтобы вытолкнуть из себя очередной хрип и застывает на секунду, тускло поблёскивая глазами. В голове её медленно, со скрипом проворазивается жернов мысли и она говорит:
   - Да, а что? Хочу...
   - Перехочете; - лицо моё выражается сильнее...
   Она якобы хитро улыбается.
   - Зря вы так. Я ведь не просто так... Ваша туалетная невеста моим посредством может за-апросто вылететь отсюда...
   - Из туалета? - пытаюсь шутить я.
   - Не только. Ну - так как, молодой человек, - намёк поняли? - Она препротивнейшим образом подмигивает: так мигают, разве что, полуразложившиеся трупы.
   Мне совсем не хочется этого делать; лучше в унитазе утопиться... Но всё же... Я это делаю для тебя, как пишут в некоторых книгах.
   Киваю головой и становлюсь на колени.
   - Стоп-стоп-стоп! Не здесь! Обстановка не для меня. Есть место получше.
   Идём в это самое место; какая-то подсобка, тёмный угол, набитый столами, стульями, всевозможными ящиками... и посреди всего этого почему-то оранжевый диван.
   - Вот! - удовлетворённо говорит она и садится на диван. - Здесь.
   - Понятно, - говорю я с тоской и оглядываюсь на предусмотрительно запертую дверь. Может, стукнуть её и?... Это не наш метод. Придётся... Я опускаюсь на колени: трусы она уже стянула и положила их на диванный валик рядом с собой; её юбка задёрнута... Поразительное, не побоюсь этого слова, зрелище.
   Судорожно вздыхаю и лезу носом вперёд; пытаюсь лезть. - Она отшатывается от меня.
   - Что это вы? Что за гадость? Я хочу то же, ято и она - обычного... этого!..
   - Вот я то же и собираюсь делать. Вы что - о куннилингусе никогда не слышали? - Меня охватывает злорадное любопытство.
   - Нет, а что это?
   - То, что я сделал ей и сделаю вам, - почти повторяюсь я. - Это когда... - я неопределённо машу рукой, - легче показать, чем объяснить.
   - Но это не... больно? - Осведомляется она.
   (Хотелось бы...)
   - Ничуть.
   - Ладно тогда; валяйте. - Она всё же несколько опасливо приближается ко мне; является картина её заплывшей жиром вульвы.
   - Валяю.
   Сначала её лоно недоверчиво напряжено, но постепенно оно расслабляется и даже как-то увлажняется. Я скашиваю глаза наверх и вижу, как складки живота её начинают подрагивать от нутряного удовольствия;  о н о  дышит; начинает стонать. И эти глупые "Господи!", "Господи!", "Господи!"...
   Я человек не жестокий, но бывает иногда минута слабости. Очень мне не нравится человеческий студень. Пущусь на полную: может, лопнет?
   Она дышит всё чаще, и дурацкие крики становятся всё пронзительнее; дальше;.. и тут что-то наступает тишина. Непонятно, чего она? Я вынимаю желчно пахнущий кулак из влагалища и оцениваю ситуацию. Она лежит без движения. С гримасой пронзительного отвращения наклоняюсь к груди: сердце не бьётся. Не выдержало, что ли. Вот те раз... Я боязливо оглядываюсь по углам пустой людьми комнаты; что делать?...
   Уйду-ка я. Нащупываю так остроумно спрятанный в бюстгальтере ключ и потихоньку - как если бы старался не разбудить спящего ребёнка - выхожу.
   Ты встречаешь меня колючим ожиданием.
   - Ты чего так долго?
   - Знаешь, тут такое дело...
   - Фу... Что это с ней. 
   - Ну, по-моему, она мёртвая.
   - Точно?
   - Я, конечно, не врач, но... - Я делаю скорбные глаза. - А ты знаешь, кто она вообще такая?
   - А? Что? Да. Ещё бы. Она моя начальница... Была. - Ты неуверенной рукой трогаешь тошнотворно зарумяненную щёку пухлой жабы. - Сдохла!
   - Ты чего? Потише. И пошли-ка отсюда. А то знаешь - придёт кто-нибудь за стульчиком... И что будет?
   Ты поворачиваешься, и я вижу в твоих глазах странный, сумасшедший огонёк.
   А давай здесь? Сейчас?.. А эта... Пусть посмотрит, сука.
   Я думаю заикнуться, что мол это не очень благоразумно и лучше бы... но тут брюки мои расстёгиваются, трусы спускаются и ап... мне становится трудно говорить и ещё труднее думать.
   В голове красными пульсирующими буквами вспыхивает надпись "Член - устройство чувствительное и обязательное, пока работает, слава богу. Так что" - буквы лопаются, красная краска заливает поле воображения и я думаю: интересно, чем там кончалось? Я так хотела бы досмотреть до конца...
   Я лежу на полу, среди хлама и пыли, что не очень удобно, сверху, светлым ореолом освещая убожество, сидишь ты, что тоже удобно не очень, но очень приятно, а сзади тебя, на диване, в полупозиции, располагается оно - о чём даже и не скажешь сразу, приятно это или нет. Молчу. Не вижу.
   Вижу тебя. Ты со страшной целеустремлённостью качаешь чреслами и сладкий хлюп ритмически сопровождает это шаманское действо. Твои глаза до поры смотрят на меня, потом, не меня направления - сквозь - не видят... Потом со вздохом и я перестаю тебя наблюдать.
   Чёрный шар приобретает очертания убогого квадрата с оранжевым пятном на боку. На диване я вижу лежащую горку мяса и поспешно отвожу взгляд. Мне нужна ты.
   - Да, ты мне тже нужен, - отвечаешь ты. - Пойдём отсюда.
   Мы торопливо уходим.
   На следующее утро я звоню тебе на работу.
   - Ну, что там с жабой?
   - С кем?
   - Ну, с начальницей твоей... Которая, хм, копыта отбросила.
   - Что-то я тебя не пойму: какая начальница? какие копыта? У меня вообще начальник мужчина. И он несносно здоров.
   - Да? Странно... это... Здоров, говоришь? А он своё здоровье тебе, случаем, не показывал?
   - Конечно, показывал. 20 сантиметров. Учись, малыш.
   - А ты, карлсон, не борзей - а то вареньем перестану кормить... --
   Дальше может случиться всё что угодно, но примерно понятно что.