Яблоки - глава vi - какие бывают пари

— О, да тут избранное общество, — продолжал Подриз, присмотревшись. — А очаровательные дамы... — он чуть было не сказал что-нибудь типа “в горизонтальном положении”, но обе тут же сели, избавив его от затруднений. — И Монте-Карло уже работает. Правда, пока еще только целомудренные открытые игры, но дело вполне поправимое.

— Здорово, — оказал Бобби, — рад тебя видеть.

— И я рад необыкновенно... — сказал Дмитрий. — Не думаю, что приезд благородного Арнольда... внесет, как бы поточнее выразиться?.. нестабильность. Давайте введем сухой закон, но не суровый. Пусть желающие играют, но не крупно. И поменьше наличные надо пускать в ход, общак сделаем сегодня, положим его на книжку. Теперь о бригадирстве. Арнольд, ты ведь знаешь Бобби? Порекомендуй его ребятам — мне кажется, лучшего бригадира не найти.

— Бобби? — Подриз смотрел на “ковбоя”. — Ты ведь Колей был? Ну да ладно, и так все ясно. Славный парень и прекрасная кликуха.

— А у тебя там, в Харькове, небось, тоже есть?

— Султаном его зовут изредка, — оказал Юра Кацман.

— Что совершенно не соответствует его характеру, — заметил Дмитрий.

— Да, много, пожалуй, колоритных личностей для одной шабашки, — сказал ворчливо, но уже без непримиримых инто­наций Витя Гребенщи­ков.

— А что поделаешь? — сокрушенно покачал головой Лева Калу­гин, давая понять, что они согласны.

— Приедут и поколоритнее, — мимоходом бросил Арнольд, ставя наконец дорожную сумку.

— И с нашей стороны тоже, — откликнулся Бобби.

— Ну что ж, господа, — говорил Подриз, усаживаясь и бросая едва уловимые насмешливые взгляды на Дмитрия и на Бобби, — за мо­ральные качества Бобби я могу поручиться. А Митя будет советником по теоретическим вопросам. Кто же лучше него финансовые и любые другие головоломки распутает?

— В нормальных бригадах головоломки не возникают, — резонно отметил Юра Кацман.

— Ты прав, Юра! — согласился охотно Арнольд. — Деньги у Мити не разойдутся. Он же и казначеем у нас будет.

“И как знать, — подумал Дмитрий, — может быть, и будет что считать?”

Все стали готовиться ко сну, но Арнольд достал две бутылки вод­ки.

— На девять человек, полагаю, не много.

— Нормально, — сказал Бобби, — но стакан всего один.

Поискали в багаже, и нашлось много чашек и кружек, разложили на газете закуску, которой еще было ­достаточно.

— За счастливую шабашку, за удачу во всем, — провозгласила Виолетта, которая была в восторге от всего, что происходит.

Когда выпили, Арнольд сказал довольно-таки фило­софски:

— Пили уже за удачу дома, но мне она пока не сопутствовала.

Водка настолько подняла тонус, что Бобби потянулся к ги­таре, которую по его просьбе прихватил из дому Леха. Бобби мог бы при­везти и свою, но не захотел снимать ее со стены, опасаясь таким способом еще болше расстроить отца. Покрутив колки с минуту и побренчав, он спел популярнейшую песню “Ваше благородие, госпожа удача”. Это было до того уместно и так всем стало хорошо, словно впереди были безоблачные дни, а не испытания. Виолетта с восхищением смотре­ла на Бобби, когда он в очередной раз обещал “повезет в любви”, и он в этих местах смотрел на нее. А в самом конце он, рискуя даже сбиться на пошлость, глядя на Леху и Арнольда и улыбаясь многозначительно и с юмором, вздохнул: “Не везет мне в картах — повезет в любви”.

Все было так замечательно, особенно с точки зрения Виолетты, словно сама судьба решила подарить им этот вечер. “Уж не для того ли, — думал Дмитрий, — чтобы горше было разочарование?” Однако, скоро и он был увлечен весьма интересной беседой.

Завершив таким необычным манером романс, переждав короткие ап­лодисменты, Бобби обратился к Арнольду:

— Стало быть, отвернулась удача?

— Эх, удача, — сказал Арнольд меланхолически, потом сел поудобнее и начал свой рассказ.

— Ты ведь помнишь, Митя, да и ты, Юра, кажется, был, какие па­ри я заключил возле шашек?

— Да, — ответил Юра, — ты взял Голландию и Италию именно в та­ком порядке. Тебе ответили 600 против 200.

— Против 150, Юра, — поправил Савельев. — И Аргентина, Брази­лия — именно в таком порядке, — продолжал он быстро припоминать, — и тебе ответили 700 за 500. Небывалое возле шашек пари, просто фанта­стическое! — возле шашек, конечно, а вообще-то скромное. А то, что поставили 700 против 500, — это было, на мой взгляд, чистое безумие. Ведь в этой финальной группе играли бессильные Польша и Перу.

— Но это бессильное Перу обыграло у себя в группе грозную Шотландию 3 : 1.

— Это еще не значит, что оно способно было вмешиваться в спор Аргентины и Бразилии. Следовательно, Аргентине и Брази­лии два пер­вых места обеспечены.

— Что значит “следовательно”? Это же не теорема, — заметил Бобби.

— Ты не прав, Бобби. Если тебя как лингвиста больше занимает семантика, то это другой вопрос.

— А ты язвительный, — пробормотал беззлобно ­Бобби, не понимая, как стало Дмитрию известно, что он ­“лингвист.”

— Итак, есть уверенность — так лучше, Бобби? — что два первых места уже поделены. Стало быть, за это никакой форы не причитается. А за что же тогда? За первое место Аргентины? А свои стены? Безумный рев трибун? Ну можно себе представить, что им позволят от­дать первое место?! Я думаю справедливым было бы пари наоборот: ты бы отвечал 700 за 500, Арнольд.

Спор этот, почти профессиональный, никого не утомлял, так как мелькали большие суммы денег.

— До чего ты хорошо анализируешь пост фактум! А с каким трудам она в своей группе выкарабкалась, хваленая Аргентина?

— Да, она проиграла 0 : 1, но кому?! Блиставшей на чемпионате Италии.

— А почему же блиставшая Италия, — вмешался неожиданно Леха-музыкант, — проиграла в финале за III место Бразилии, которая, в свою очередь, тоже еле пробилась из своей группы?

— На все вопросы есть ответы, но надо помнить, что это все неточные задачи, вроде шахмат или карт, где многое зависит от случая.

— И шахматы тоже неточная игра?

— Еще бы. В домино хоть иногда есть ясность, а в шахматах, когда наступает ясность, игрок сдается. Однако, вернемся к фут­болу. Ты заблуждаешься, Леха, уже потому, что пытаешься учитывать более поздние события, что вообще недопустимо в подобных рассуждениях. Что же касается слабой игры Аргентины в своей группе, то именно тот факт, что она “выкарабкалась,” позволял надеяться, что она и в финале выкарабкается. И если ты это чувствуешь, то смело заключай пари.

— Что-то я не видел, Митя, чтобы ты смело заключал, — ехидно заметил Подриз.

— На то есть свои причины, — ответил Савельев, не успев даже расстроиться, так хотелось узнать, что же дальше произошло с Арнольдом. — Итак, выиграл ты оба пари: и 600, и 700. Мне уже тогда стало ясно, что ты с нами не поедешь.

— А он поехал, — захохотал Бобби.

— Я предчувствую интереснейший рассказ, — подстре­катель­ски ска­зала Виолетта.

Было уже довольно поздно, но интерес был всеобщий, включая и Любашу. Интерес прогнал сон и усталость после тяжелого дня. Арнольд продолжил рассказ о своих злоключениях.

— С неба свалились 1300 рублей, а перед этим получил я кое-что за набор[14] (и поклялся больше не ходить), немного наиграл, полоса бы­ла такая хорошая. И образовалась в конце концов сумма в 4000 рублей. Вот тут-то я и решил разбогатеть одним махом. В тот день, когда мы расстались в баре, я пошел бродить по саду и скоро понял, что возле шашек и шахмат делать нечего. Можно было, конечно, и там поиграть, в этом году необыкновенное ожив­ление в игроцком мире. Но что значи­ло для меня в тот момент выиграть даже 100 рублей? Можно было и пари там заключить.

— Так и надо было сделать, курочка по зернышку клюет, — вмешал­ся Леха-музыкант в рассказ не то чтобы бесцеремонно, а с какой-то уверенностью, словно сам давал зарок впредь не зары­ваться.

Бобби при этих словах подмигнул Лехе, а Арнольд взглянул на Дмитрия, потом, не комментируя Лехину реплику, продолжал:

— Переходя от одной группы к другой, я даже не обращал внима­ния на разнообразные предложения. “Беру Аргентину, даю гол форы”, или такое, например, при моем приближении: “Вон Султан идет, дай ему Италию и полуторный ответ”, или просто неизвестно на кого рассчитанные возгласы: “Беру вместе Арген­тину и Бразилию”. Клянусь вам, я за тридцать лет ничего подоб­ного не видел даже близко. Даже весь­ма далекие от всего этого мельчайшие шахматисты и шашисты заключали между собой пари по пять, десять, двадцать рублей. Скоро я их покинул и пошел на футбольную брехаловку, чтобы лучше почувствовать котировку. Там есть удивительные знатоки, тончайшие ценители, футбольные статистики. Толпа на брехаловке была огромная, но предвидеть, как говорится, никому не дано. Скоро у меня составилось твердое представление о сравнительной силе и котировке. Я испытывал и так, и эдак, предлагал людям шуточные пари, предлагал и настоящие с единственной целью — лучше почувствовать. Оттуда поспешил я на мельницу, там есть такой тип занятный Боцман. С ним-то и началась рубка. Одни о нем говорят, что у него полные карманы денег, другие — что он пустой, как бара­бан...

В этом месте Лева вдруг рассмеялся и оказал:

— Не могу не вспомнить в связи с этим анекдот: “Дяденька, вы боцман?” “Нет!” “Вы лоцман?” “Нет!” “А кто же вы?” “Я Кацман!”

Леха, Виолетта и Бобби узнали скоро, почему других анекдот сильнее рассмешил, и у них сделался новый приступ смеха.

Лева, конечно, своей выходкой сбил несколько интерес, но когда все угомо­нились, спать опять решительно никому не хо­телось. Виолетта сгорала от любопытства, и очень хотела узнать, что же произошло дальше с Арнольдом.

— Да, значит, началась рубка. Он говорит “Дай мне Голландию”. “Сделай одолжение, возьми ее”. “Два гола форы”. “Тогда ответь по­слаще...” и так до бесконечности. На другой день прихожу я в полпя­того — он уже там. Я из образовавшихся у меня четырех решил 3 500 по­ставить, в Аргентину я еще больше поверил. Долго мы снова торгова­лись, пока он не сказал: “Ты говоришь 3 500? Поставлю напротив 17 500, дай два с половиной гола форы”. Если это не всем понятно, в частнос­ти дамам или питерским, или кому-нибудь из инженеров, то я поясню. Если я дал два с поло­виной гола форы, то победа моей команды с пе­ревесом два гола означает мое поражение, а для выигрыша мне нужен перевес в целых три гола. Разойтись же мы не можем ни при каком резуль­тате.

— Иначе это называется два гола и ничья, — уточнил Бобби.

— Могли бы и не объяснять, — буркнул Леха.

— Я ему говорю: “17 500, конечно, очень заманчи­во, но...”

— Позвольте мне сделать одно замечание, — вступил в разговор Витя Гребенщиков. — Если бы у вас оказалась огромная сумма, двадцать тысяч с лишним, то вы бы все равно так или иначе ее спустили бы. А во-вторых, напрасно вы думаете, что не все понимают: тут, кроме Любы, каждый во что-нибудь да играет, и зерна азарта падают на благодатную почву. В конце концов, и вся шабашка игра, но надо постараться сделать верную ставку, как рабочие бригады. А я почему-то уверен, что найдутся здесь люди, которые всех заранее захотят обыграть, а потом на продаже только собирать.

Во все время этого странного, прямолинейного и неуместного рас­суждения Леха-музыкант смотрел не на Витю, а на Бобби и Арнольда, а Дмитрий — на Леху.

Виолетта от нетерпения сходила с ума, Леха тоже, да и всем остальным очень хотелось узнать, чем все это могло закончиться. Дмитрию тоже было крайне интересно, но и ясно было, что микроб пьянства и азарта уже проник в их компанию, а ведь Кепка, Метла, Сироп еще не появлялись. И дай Бог, чтобы не появились, а то ведь начнется такое... Как это он раньше не предвидел?..

Бобби разлил всем, кроме отказавшихся Вити и Любаши. Подриз словно в мыслях читал: он глядел на Дмитрия, но и Витю удостоил ответа.

— Непременно найдутся. Особенно среди тех, кто приедет. Но что об этом сейчас переживать? Да, и вот я ему говорю: “Это ведь все равно что выбросить в урну. Ты мог бы и сто тысяч поставить. Конечно, если бы можно было десять рублей поставить против целого богатства, так я готов и пять голов фору дать. Почему не поиграть в лотерею? Но я ведь тоже огромную сумму поставил”. “Ты мне душу не изливай, — говорит он. — Меня оно не скребет: много у тебя де­нег или мало...” Могло бы наше пари вообще не состояться, если бы мы продолжали с ним ссориться, но оба мы слишком уж далеко зашли в своим желании заключить пари. “Черт с тобой, — говорит он, — два го­ла форы и 9 000 против твоих 3 500”. “Десять!” “Девять пятьсот”. Вот такое пари и заключили мы в тот вечер и внесли всю сумму, то есть каждый свою ставку. Отдали одному, которому я доверяю, а Боцман — этот любому доверяет.

— На его деньги, мол, никто не осмелится посягнуть, — пони­мающе сказал Леха.

Дмитрию подумалось, что Лехе нелегко было бы вносить такой залог. И Леха то же самое подумал о Дмитрии, которому уже было ясно, что Леха думает о нем, — по Лехиному взгляду. “Но если Леха прав, а он-таки прав, то причина-то совершенно иная, а кому это объяснишь?”

Арнольд продолжал:

— Важность этого пари и то, что все поставлено на карту, дер­жало меня в ужасном напряжении. Я поэтому решил как-то отвлечься. Я как в лихорадке подходил то к одним, то к другим. Нашлись, пред­ставьте, такие лохи[15], которые дали за Италию во втором финале (за III место) 650 за 500, все там же на мельнице — возле шахмат такое невозможно, прав Митя. А потом уж я без труда сам примазал за Ита­лию. Мне ответили за Бразилию 600 за 400 нормальные люди. И там, и там, разумеется, тоже деньги впе­ред. Поэтому, как нетрудно догадаться, мне пришлось еще одол­жить 400 рублей.

— Замечательно! — воскликнул Леха. — Побеждает Бразилия — 250 рублей в кармане, Италия — 100 рублей в том же кармане.

Дмитрий с видом мудреца ласково смотрел на Леху, отмечая его смекалку, Подриз тоже отметил эту быстроту схватывания у Лехи, чуть дело касалось денег, а Бобби испытывал небольшую неловкость оттого, что не мог сразу сообразить, но драматические перипетии чемпионата мира были, конечно, ему известны. Бобби курил, выигрывая время, чтобы сообразить. Лев Калугин что-то смеясь говорил Дмитрию, который кивал.

— Парни, объясните мне все это, — сказала Виолетта, слегка надув губы.

Бобби, которому больше всего предназначалось кокетство Виолетты, стал спокойно все объяснять, расставляя заодно и для себя все по местам и с честью выходя из ­положения.

— Выигрывает Бразилия, что и случилось, — объяснял он ме­дленно, — ему причитается 650 по первому пари — это ясно. А во втором он взял сам Италию, то есть должен сам платить, но всего 400. Ну а теперь представим, что выиграла Италия. С Арнольда сколько? Пятьсот? Правильно. На зато ему причитается 600. Верно, Леха, 250 или 100, но всегда со знаком плюс. Где бы тебе, старина, доставать такие пари?

— Это называется, — сообщил Калугин то, что многим из присутствующих было известно, — “без несчастья”.

— Да, — вздохнул Леха.

— Есть люди, которые сделали из этого статью дохода, — сказал Дмитрий. — Знаете, все так легко в теории, и вовсе не нужно знать, кто как играет и угадывать результаты. Нужно знать котировку: если кто-нибудь согласен заключить с вами пари вопреки котировке и в ущерб себе, то дальше уже нетрудно найти людей, заключить с ними правильное пари наоборот и играть “без несчастья”. Вот вам пример.

— А что, одного примера мало?

— Как хотите.

— Нет, пусть Митя расскажет, у него будет, не сомневаюсь, красивый пример, — с готовностью сказал сам Арнольд и все приготовились слушать.

— Перенесемся мысленно на несколько лет назад. Вы помните, что творилось вокруг матча Спасский – Фишер. Предположим, что Фишер котируется выше Спасского, но находится какой-нибудь безумный джентльмен, который восхищался всегда игрой Спасского и его общей безупречностью. И вот теперь он переносит свои симпатии на объективное соотношение сил в данный момент. Наш Арнольд или Бобби подходит к нему и говорит: “Уверен, что победит Фишер”. “Готовы держать пари, сударь?” “Надо подумать”, — говорит Арнольд, опасаясь спугнуть наивного джентльмена поспешным согласием. “Хорошо, — говорит он наконец. — Ваша ставка?” “Двадцать пять тысяч”. “Двадцать тысяч”. “Как вам будет угодно”. Итак, простой джентльмен, богатый и верный своим симпатиям, заключил пари против котировки. Дальше возможны варианты. ­Вовсе не обязательно быть шахматистом, чтобы знать ­котировку.

— Совершенно правильно, — продолжил за Дмитрия Леха-музыкант. — Арнольд идет в букмекерскую контору, где знают котировку, и заключает правильное пари. Фишер там котируется, предположим, 13 к 10. Он берет теперь сам Спасского, предлагает 18 000, а ему отвечают за Фишера двадцатью тремя тысячами четырьмястами ­долларов.

Все, а больше всех Виолетта, обрадовались и заулыбались на быстроту смекалки и устного счета Лехи-­музыканта.

— Но так как никто не хочет такого большого пари, то он раз­бивает его и играет по частям. Может разбить и на десять частей. Я не знаю, может быть, там есть тотализатор и он может накупить билетов сколько угодно, или еще как-нибудь.

— Насчет тотализатора ты загнул, Леха, это из другой области, — не преминул вставить Лев. — Тотализатор для устроителей все­гда беспроигрышный.

— Возможно, возможно. Мы ведь не об этом говорим и не знаем тамошней жизни.

— И никогда не узнаем, — не отставал въедливый Лева.

— Ему важно, чтобы поставили 23 400 против 18 000. А это всегда возможно, потому что так велит котировка в данный момент.

— Молодец, Леха! Дальше просто, Виолетта, — подхватил Бобби. — Если выиграл Фишер...

— Арнольд получит 20 000, а потеряет 18 000.

— Блестяще, Виолетта! Итог — плюс 2 000. А если ­Спасский?

— Двадцать три тысячи четыреста минус двадцать, то есть плюс 3 400.

— Потрясающе, Виолетта!

— Ну, от тебя, Бобби, я не ожидал, — Подриз смотрел на Бобби с усмешкой, словно подзадоривая. — И от Виолетты тоже. Это все совершенно неправильно. Зачем же мне получать 2 000, когда сами плывут 20 000. Я ведь знаю, что Фишер выиграет.

— Он, кстати, начал с поражений и эксцессов.

— Не для того ли, чтобы ставки взвинтить? Может, он сам на себя поставил миллион.

— А может, это все спектакль был, и Спасский участвовал в нем, зная, что все равно обречен?

— Не будем отвлекаться, — бойко захватил инициативу Леха. — Вы сказали, что вам якобы наперед было известно, что Фишер выиграет. Никто заранее знать не может. Иначе не было бы никаких пари, букмекеров и тому подобного. Нет, конечно, кто-то знает, если игра подстроенная, не настоящая. Это все и на бегах, и где хотите, но совершенно из другой оперы. А мы говорим об ожидаемом результате. Есть шансы: у одной стороны бóльшие, у другой — меньшие.

— Ну до чего же все стали грамотные, — дразнил Подриз. — А почему же Фишер выиграл? Все знали, что он станет чемпионом, и он стал. Все этого ждали, и это произошло!

— Значит, не все. Это ведь мы для примера только взяли котировку 13 к 10. А она могла быть и три к одному, она изменчива. На этом, если хотите знать, и биржа построена, и тотализатор, и букмекерские конторы.

Снова пытался что-то объяснить Лев Калугин, но ему не дали.

— Короче, — подвел итог Леха, — если кому-то посчастли­вилось, как Митя говорит, найти желающих играть против коти­ровки, или, как вы изволили выразиться, лоха встретили, то он, этот везучий человек, обязан подстраховаться.

— Как вы быстро судите. А, может быть, он как раз обязан рискнуть?

— А почему же вы сами подстраховались?

— Да потому, что у него эти пятьсот, которыми он отвечал за Бразилию, были последние.

— А у меня хоть бы миллион был, я бы подстраховался. Лучше синица в руке.

— Простой ты очень, Леха, — сказал на это Дмитрий. — Разве ты не видишь, куда он клонит? Тут же философия игрока. У тебя своя — у него своя. Так ты только в невыгодном свете пока­жешься, как человек мелкий, не способный рискнуть, все на кон поставить.

— Я ему еще дома говорил, что рубль к рублю богатства не составишь, — говорил Бобби, выпуская дым.

Дмитрий думал о том, как зыбки и обманчивы мосты мысли. “Вот Бобби теперь думает, что своей репликой присоединился как бы ко мне, а невдомек ему, что я всецело на стороне Лехи. А если бы он и знал, то еще нескоро узнал бы почему. А Подриз полагает, что видит меня насквозь, а понятия не имеет, почему я рисковать и вообще играть не хочу. Вот они, перегородки между душами. Но ведь я-то считаю, что каждого из них верно вижу. Выходит, что и нет перегородок особых, а все дело в болезни моей? Или у каждого своя болезнь? Нет, так не бывает: болезнь — она и есть болезнь... Они-то все здоровые...” Он очнулся и стал слушать продолжение разговора, который мало успел поменять направление и тему.

— А вы, Арнольд... простите, как по батюшке?..

— Просто Арнольд, нравы здесь простые. Жаль, водка кончилась, но ничего, считай, что выпили на брудершафт.

— Вот я и говорю, Арнольд, что ты богатства не скопил. А по 25, по 50 рублей уже бы скопил, тем более, что ты сильный игрок такой.

— А сам-то ты много денег накопил?

Бобби только свистнул. Леха покраснел, очень огорчился, вспомнив о расстроенных своих делах.

— Мне не повезло очень. Вроде все правильно делал... Это не беда, я молодой еще.

— А он и сейчас не пустой, после всех крушений. У него жена, квартира, любовница есть, мебель, аппаратура. На шабашке сейчас, даст Бог, поднимется. Но не на яблоках, — с тонкой улыбкой прибавил Бобби.

— Витя как в воду глядел, — прокомментировал Лев Калугин, весело рассмеявшись.

Бобби в последний момент перед отъездом предложил Лехе интересную вещь: чтобы не платить по 600 рублей в месяц полтора года, одним махом избавиться от кабалы. Бобби соглашался взять как полный расчет весь заработок Лехи на шабашке, но не меньше 3 000, а если будет и пятнадцать тысяч, то все равно они при­над­ле­жат Бобби. А уж если будет меньше трех, то по приезде в первый день должна быть выплачена разница. Конечно, это была новая слабость Бобби и новое его великодушие, но для изне­женного Лехи такая шабашка была очень подозрительной, и мало было надежды, что заработок его будет большим. Для отца Лехи, препо­давателя марксизма в институте, и для матери заведование мясным складом при столовой было ужасом, но далекая неведомая страна яблок и того хуже. И все-таки Леха решился.

— Нет, я за Леху спокоен, — сказал Бобби. — Но ты, старик, самого главного нам не рассказал. Четыре твои ведь уцелели.

— И 250 добавилось, — напомнил Леха. — Отволок бы четыре на книжку, а с двухсот пятидесяти начал бы новое восхождение.

— Ладно, — сказал Дмитрий, — это мы уже обсуждали и ни к чему не пришли. Спать пора. Завтра десятого дождемся и айда на яблоки. А то и девяткой. Ты, Бобби, знаешь этого Хомича, устрой как-нибудь.

— Это сделаем. Знаю я Хомича, если только он меня помнит, он ведь тоже лукавый. Утро вечера мудренее. Но ты доскажи нам, Арнольд, что же с тобой дальше ­произошло.

— А вот то и произошло, что засадил и здесь с вами пребываю. Казалось бы, я должен радоваться, что ноги унес и двести пятьдесят выиграл. Я ведь с таким облегчением вздохнул, когда свой гол увидел. Я сам себе не верил, когда повтор давали. Вообще, в таких случаях лучше не смотреть. А не смотреть — еще хуже, потому что нервы просто не выдержат узнавать результаты. Мне потом эти двести пятьдесят такими ничтожными показались рядом с уплывшими безвозвратно девятью с половиной.

— Но ведь не было ни малейших оснований на них рассчитывать. Часто мы видим разницу в три гола?

— Это так до третьего гола[16] было. А потом... Удивительным образом психология меняется, и два раза за один матч удар может хватить.

— Тут дело не в том. Он может и пять раз хватить, потому что это самое настоящее самоистязание, — высказал Леха на сей раз настолько верную мысль, что ее никто и не пытался оспаривать. — И тем более в этом возрасте. Разве можно на последние играть?

Арнольд очень как-то посерьезнел, словно Леха приоткрыл перед ним бездну.

— Счастлив, кто не ведает азарта, — глубокомысленно изрек Бобби.

— Или кто всегда с ним живет, — эхом отозвался Дмитрий.

— Да, ты прав, Митя, — Арнольд печально улыбнулся. — И ты, Бобби. И ты, Леха. А вот я маху дал, — он посмотрел лукаво на Леху. — Надо бы по лехиной системе: 2 250 отложить на алименты, а с двумя закатиться на юг. С двумя-то можно месяц погулять, можно развернуться.

Он хотел было еще рассказать, как и в какие игры он вконец проигрался, но, поглядевши на Бобби, который клевал носом, сидя за столом, подумал, что не следует посвящать его в свое теперешнее бедственное положение.

Любаша спала, Виолетта устраивалась, кто-то выключил свет. Дмитрий, вытянувшись на кровати, стал думать о скверной будущей жизни в бараке.