Мара

Haunted by this portent
This obsession in my mind
With a city sunk below
Tall cedar groves and graves sublime
Sporting their importance
Marble wings spread to the skies
A vale of dreams that it would seem
The daylights race to leave behind
Dani Filth, “Tortured soul asylum”


Началось все с того, что я родился не в той галактике, не на той планете и не в том обли-ке, в котором должен был, по первоначальному замыслу судьбы. Вместо мохнатых членистых ног большого паука мне дали тело недоразвитого человека: всего две руки, всего две ступни… Если бы не это несчастье, не сидел бы я теперь в этом уютном кафе под тентом, закрывающим солнечную жару, окруженный зеленой стеной живой изгороди, не смотрел бы я на красивый старый дом напротив – через улицу. Улица, засаженная радостными каштанами, бульвар чьей-то жизни…

…сидеть и, не отрываясь, разглядывать трещинки и поры покрытия деревянного стола и думать о том, как Тиха слепа, что позволяет одной женщине рожать сразу пятерых…

Густой дым сигарет мешает разглядеть детали, как спрут обвивает мои глаза, забивает ноздри, извивается медленным горным потоком.

А дом впечатляет: три этажа, парадный вход украшен изящной колоннадой. На втором этаже, в угловой комнате, на свет появляется уже четвертый ребенок, но я жду не его, я жду Ральфа – он так же, как и я, попал не туда… Детские пеленки, визжащие малыши, озабоченные няньки и родители…

…мама Мария подошла к окну. Она видела, что детям страшно, что они  боятся наступ-ления темноты. Было у нее одно средство против таких страхов: выключить свет, открыть окно - а дети в это время должны взяться за руки – и пустить в комнату ночных призраков. Но они на самом деле не страшные, поэтому дети просто увидят, что это такие же существа, как и они са-ми, и никогда больше не испугаются темноты!

И она подошла к окну, посмотрела во двор  сквозь розовый воздушный тюль, потом за-думчиво вернулась к двери, окинула взглядом своих малышей, и проговорила низким, довери-
тельным тоном:

- Хотите я сделаю так, что вы никогда ничего не будете бояться? – В ответ ей кивнули пять плешивенько-курчавых голов. – Тогда слушайте меня внимательно!.. Сейчас я выключу лампочку и открою это голубое окно, и внутрь влетят духи. Но вы не должны поддаваться пани-ке – они вам ничего не могут сделать, потому что их на самом деле нет – они лишь видения, миражи! Вы просто должны взять друг друга за руки, сесть в круг и подумать о том, что вы вме-сте, а вместе вы – сила! А когда вы увидите, что духи совсем безобидные, вам станет легко и весело и вы навсегда запомните, что значит быть властелином положения!

Плюшевые дети дрожали, стараясь казаться спокойными, потому что отговорить маму было невозможно…

И мама Мария распахнула настежь окно…

Нужно только взять за руку соседа, и все будет хорошо. И кто-то хватает руку
соседа, а она холодная, шершавая, отвратительная...

А я потихоньку маленькими глоточками наслаждался мокко, облизывая с губ сладкую пенку. Мне не видно было, что происходило в доме через улицу, но мне слышался замогильный голос, который шептал еле живому среди обглоданных братьев Ральфу:

- Малыш, не плачь! Сегодня ты не смог ничего изменить, но когда-нибудь и от тебя будет что-то зависеть! Я навещу тебя, когда тебе позволено будет быть сильным, но до того момента ты будешь видеть смерть близких и страдать от бессилия что-либо изменить…

Мимо проходила девушка. В руках она держала рожок ванильного мороженого. Ее вью-щиеся темные волосы покрывали оранжевую куртку. Она остановилась на секунду возле кафе, посмотрела на меня и подошла к моему столику, отодвинула стул напротив и присела. Я смот-рел в ее темные глаза и вспоминал своих прошлых кошек, их зеленые зрачки… Ее курносый носик меня немного смешил…

Я протянул руку к чашке кофе, поднял ее и отглотнул.
Горький вкус лимона отравил мои вкусовые рецепторы, пришлось поморщиться. Но я глотнул еще. И поднял глаза на красивую незнакомку. Кофе тек вокруг моего языка, спускался по горлу к желудку, немного журча, а на-против седела красота, гладчайшая кожа морщинилась. Оранжевый цвет куртки блек, серел… А в ее уже желтоватых белках носился необъяснимый безотчетный ужас… А я успел сделать только один глоток… Когда блюдечко приняло обратно горячий круг чашечки, передо мной сидел скелет с вытянутыми вдоль по столу руками. И лишь прозрачные ногти остались такими же прекрасными…

Что мне оставалось? Я погладил ее высохшие кисти – они все еще хранили нежное теп-ло… И перевел взгляд на дом через дорогу. Ральфу как раз исполнилось пятнадцать, Изабелле же стукнуло тринадцать…

Ральф вышел на улицу, прикрыл за собой дверь, посмотрел на солнце, зажмурился и спустился по ступенькам, провел указательным пальцем по кроне березы у калитки, по ее ли-стьям, понюхал зелень дерева, и пошел вниз по бульвару, поеживающемуся на холодном утрен-нем солнце.

Он не знал, как звали Изабеллу. Но всегда перед тем, как войти в здание школы, они сталкивались у нижних ступенек парадной лестницы и пять минут молча глядели друг на друга. Школьники настолько к этому привыкли, что даже перестали смеяться над ними.

Ральф думал, стоя перед тринадцатилетней Изабеллой – девочкой-милашкой с еще не оформившейся грудью – о том, что в его черный туннель пустили наконец-то свет – открыли забитый прежде выход. Ему одновременно было и радостно, что путь открыт, и неуютно оттого, что этот путь оставался единственным теперь… В темноте он мог двигаться в любом направле-нии, мог грызть стены от ужаса и тоски. Но отныне перед ним горел свет в конце туннеля, об-рамленный влажными красными губами девочки.

Изабелла улыбалась и ни о чем не думала – она позволяла этому мальчику любоваться своей красотой.

Везде рядом с Ральфом появлялся его друг Михаил. Высокий парень с тусклым взором, с прилизанными коричневыми волосами, пахнувший крепким одеколоном. Прилежно одетый, в блестящих начищенных ботинках. Они с Ральфом были неразлучны.

После школы Михаил пропал из поля зрения своих одноклассников. Никто и не подозре-вал, чем он увлекался до этого, никто не мог представить, чем он занимался после.

А Михаил, однажды заинтересовавшись древнегреческой мифологией, возродил антич-ных богов. Избрав для себя профессию скромного плотника, мастера по гробам, он целиком посвятил всего себя чарам богини Гекаты.

Он ходил по лесам и ловил змей, приносил их к себе в мастерскую и связывал их верев-ками таким образом, чтобы клубок ядовитых гадов принимал форму человеческую. И благодать снисходила на его творения: они покрывались белой кожей, обрастали волосами, вставали в виде прекраснейших нимф, и лишь пальцы их покачивались змеиными головами.

Ральф организовал фирму, которая занималась поставками вин высших сортов в те рес-тораны и гостиницы, которые могли себе это позволить. Он редко видел Михаила, потому что ни на что не хватало времени. Но все же нашлась для старинного друга минутка, и он зашел в мастерскую гробовщика Михаила.
Помещение было отделано багряным бархатом, вдоль стен возвышались фигуры стигийских собак.

А я поболтал пальцем в чашке с остатками кофе и кофейной гущей написал на столе чис-ло. Чтобы оно не пропало через какое-то время, подчиняясь воле случая, я развернул салфетку и накрыл его, пропитав вкусом зверя.

Ральф сбросил с себя бумажную пелену, неожиданно окутавшую его, и оцепенел – у се-верного барельефа трехглавой бестии стоял дубовый гроб, в котором лежала прекраснейшая женщина…

Ламия… Она медленно поднялась, перекинула левую ногу через бортик, поставила ее на паркетный пол. Округлые нежности розового тела вытянулись в тонкие линии грациозных мышц.
Полностью обнажена… И зовет его в свои объятья…

Михаил попытался остановить безумца:

- Тебе нельзя ее трогать!  Это смерть твоя!

Но Ральф уже ничего не слышал… Он только чувствовал кислый жар ее тела и сладкий яд в своих венах. Он уже не знал, где находится, вокруг метались шумы наслаждения и среди них – его собственный голос. Сквозь хаос он видел перед собой одну лишь картину, она жила и двигалась: черное пятно вползало через все окна и щели его дома и текло в спальню мамы Ма-рии, которая еще спала, улыбаясь небесным грезам.
Темень встала у ее изголовья, протянула два длинных лезвия ножниц и разрезала пополам маму Марию… Мария от этого слегка приподня-лась в воздух туловищем, будто была картонной…

Официант осторожно позвал откуда-то неподалеку, я отнял ладони от глаз, и стало снова светло. В руках молодого человека с подносом блестела бутылка «Бордо», возле меня стоял уже бокал с гипнотическими синими контурами. Красное вино медленно потекло из горлышка бу-тылки в жерло бокала.
Из темного стекла в светлое. Приятный букет, немного терпкий вкус… А сверху – несколько капель кофе, мне как раз принесли каппучино. Черные капли ядрами рас-плылись по бордовому напитку и стянулись к поверхности, своими рваными краями воспитав основания болотных лилий. Розовые лилии… И легкий голубой оттенок у кромки… Виноград-ный запах этих цветов сводил меня с ума, я наблюдал, как распускаются бутоны, как расцвета-ют сердца. Но даже вечная красота умирает: жизнь лилии в оси моего фужера расправила кры-лья, встала во весь рост, огляделась и выпрыгнула в воздух. Я напряженно следил за ее полетом: он плыл к дому через улицу. Тридцатилетний Ральф как раз проснулся, поднялся с постели, приблизился к окну и отворил ставни. Он вдохнул солнечное настроение и жизнь лилии.

И вот он стоял передо мной и не видел меня. Я изучал его руки, шею, грудь, волосы… Жизнерадостный, здоровый человек.
Но изгибы скул говорили: нет счастья! нет счастья! нет счастья!

Каппучино как раз успел чуть-чуть остыть, и я отхлебнул.
Густой шоколадно-кофейный поток погрузил меня на минуту в медовые мысли, словно падающие звезды промчались злове-щие быстрокрылые гарпии, уносящие кресты с распятыми святыми в лазурную ночь заката… Тлеющий пепел ущербного диска… …закат разгорался все ярче и ярче, солнце поднималось все выше, из глубины горизонта восстал дом через дорогу, а в нем робкая фигура в темно-синем плаще, с горящими глазами. Она плавно перемещалась из комнаты в комнату. Обойдя первый этаж, она переместилась на второй, затем на третий.

Ральф покрылся гусиной кожей – его пронзил озноб. За его спиной медленно распахивал-ся шелковый плащ. Ральф поежился и хотел уже закрыть окно, но не смог двинуться. Под пла-щом локти ее продолжались в пяти направлениях тонкими лучиками с клешнями вместо ладо-ней. Эти клешни клещами ушли в его тело, а в затылок впились гранитные зубы.

- Изабелла…

Каппучино остыл… Мой язык погладил стенки чашки с золотым ободком, опустился к холодному кофе и погрузился в него, но пить не стал. Когда он вынырнул, слева за столиком у меня уже сидела незнакомка. Она удивленно спросила:

- Вы не любите кофе?

- Холодный – нет.

- Добавьте в него свежей, теплой крови! Хотите, можете взять мою! – Я молчал. – Меня зовут Света. – И правда, ее голубые глаза и волосы, завязанные в хвостик, сверкали и сияли… На рыжей маечке от одной груди до другой тянулись серебряные буквы в оправе красного эл-липса: «СМЕРТЬ ЛЮДЯМ».

- Света, почему ты мне предлагаешь свою кровь?

- Не только кровь… – Ее указательный палец лег на правую щеку, остальные сжались по-ближе к ладони. Указательный палец согнулся крючком и поехал вниз, а за ним – румяная бо-роздка. Как будто конденсируясь из свежего бриза на ней вылуплялись пурпурные шарики, смешивались друг с другом и бежали к земле. Они мутновато струились по длинному ногтю, опоясывали палец, стремясь к запястью, и локтю. Кровавые слезы капля за каплей падали в мою чашку. И я услышал пар с пряным оттенком. – Попробуй! Это всем нравится!

Под столом я обнял ее коленку.

- Венера?

- Пей!

Я послушно вылил в себя смесь. Рыжая футболка начала менять цвет, постепенно исче-зая, стол растворился. Светина юбка пропала. А мои белые ногти выросли в черные когти, че-люсть удлинилась, на губах я ощутил острия клыков. Солнце погасло до размеров полной Луны, могильные плиты молчаливо стонали отовсюду.

{- Делай то, что хочешь! – Света насмешливо раскинулась на сиреневом обелиске. Хоте-лось больше крови, еще крови, мяса, влаги…}

…оставив разорванную Венеру, я шел вперед, не отпуская
взглядом Луну. Памятники и кресты сторонились моей поступи…
В свежевырытой могиле неподалеку лежали, вжавшись в мякоть земли, Ральф и Изабелла. Они любовались звездами, обрамленными костлявыми ветка-ми и червивыми корнями. У меня была Луна, у них – звезды. Наше дыхание не совпало…

Рубиновая Луна полыхнула мне в лицо, заросли позеленели, чащи стали кущами, и я сно-ва был у своего столика, он все так же стоял на крытой террасе у кафе, никто его еще не занял. А официант даже принес мне чаю, и теперь оглядывался, недоумевая, куда же пропал клиент. Я поспешил на свое место, поблагодарил молодого человека за чай и, помешивая ложечкой янтар-ную жидкость, обратился вновь к дому через улицу.

Я не верил своим глазам: неужели прошла целая вечность?
Безносый Ральф, покрытый болотно-зелеными пятнами, капал себе на язык раскаленную ртуть. Они шипела и наполняла воздух желтым дымом. Виноторговец развалился на роскошном кожаном диване. …из перга-ментных воскурений на него мрачно надвинулось воплощение ночи…

Будто изнутри прозвучал механический раздвоенный голос:

- Я буду убивать Изабеллу, приглашаю насладиться аттракционом. Если успеешь, то мо-жешь и сам вытянуть из нее жилу-другую…

Ральф вскочил и очутился в темной пустоте, там выли ветры и кричали горящие кошки; чуть не захлебнувшись в своем страхе, он тут же сел обратно на диван, и фантом исчез.

Ральф бросился вниз, чуть не упал на ступеньках парадного подъезда, и побежал прочь, вверх по бульвару, который в этот весенний вечер был особенно чудесен: золотистые отблески прощающегося солнца придавали молоденьким, едва распустившимся листочкам безумно мяг-кий вид. Какие-то птицы до сих пор пели свои соловьиные трели…

Я обожаю, когда чьи-нибудь руки скользят по моим ногам.
Поэтому, почувствовав легкое прикосновение слегка прохладной кожи на щиколотках, я напрягся в ожидании ласки, а рука серпантином обвивалась уже вокруг колена, поднимаясь к животу. Каким образом она вылезла из-за моего пояса, останется тайной еще на несколько минут. Быстро юркнув вдоль ребер, обо-гнув лопатку, над моим плечом повисла змеиная голова, нервно раздувающая свои широкие перепонки.

- Знаешь ли ты, что такое судьба? Ты думаешь, что властвуешь над всем тем, что есть в твоей жизни?

- Нет, нет… – Мои пальцы от волнения вспотели и прилипли к столу. – Стихия, природа, божественное провидение… – Я тараторил подряд весь тот лепет, что был в моей голове.

- Ничего нельзя предотвратить! – По моему горлу прошлись два зуба, а к щеке прижалась жесткая щека змеиная, и шипящий голос вновь зашептал в самое ухо, навевая морозным дыха-нием все больший страх. – Представь себе просторную залу. Под потолок повсюду уносятся дивные витражи с сюжетами из Корана. Стены обиты парчой, внутри нет никакой мебели, нет окон, только одна дверь. А в центре стоит алтарь, на нем спит девушка, прекрасное созданье. Одного взгляда ее довольно, чтобы погубить душу человека…

Могильная тишина, не слышно даже, как из восточного угла к человеческому телу при-ближается смоляное пятно кошмара. Он взгромождается на грудь спящей… Она начинает зады-хаться, мечется на своем скорбном ложе, но нельзя скинуть демона с себя… Кажется, что ничто уже не спасет несчастную… И в этот момент дверь распахивается, и в кабинет врывается муж-чина, ужасный на вид. Он кричит что-то о помощи, зовет любимую, единственную, но она не слышит. А аггел усмехается. Мужчина трясет девушку, пытаясь ее разбудить, но чем дольше трясет ее тело, тем яснее понимает, что оно безжизненно... На его лице выступает чернильный пот, урывками стекает на подбородок, оттуда стремится на перси мертвеца, на шею, и застывает на мгновение, а потом начинает не спеша разъедать остывающую плоть… И тут ее веки подни-маются, и на Ральфа обращаются восковые глаза с гранатовыми подтеками… и это божествен-ное личико откатывается от туловища…

Фантом, все еще витающий где-то рядом, хватает за волосы эту голову и приставляет се-бе. Ральф в ужасе отскакивает назад: его Изабелла принимает лик дьявола! Изабелла поворачи-вается… и оказывается, что это чудовище двухглаво!
Во втором, истлевшем лице Ральф узнает друга детства – Михаила!

- И он снова слышит этот раздвоенный заплесневелый голос: «Мне нужна еще одна голо-ва!» Но Ральф убегает… Ему остается жить всего несколько часов – ровно столько, сколько ос-талось до наступления полной темноты…

- Все именно так, ты угадал судьбу. Ты можешь теперь открыть глаза. Прощай! – Змей исчез, как наваждение, я еще не открыл глаза, но уже точно знал, что не увижу его желтых зрач-ков, потому что ничто больше не сжимало мою ногу.

На стуле справа сидел Ральф, он с ненавистью смотрел на меня и давил указательным пальцем правой руки муравьев.
Весь стол кишел муравьями, они облепили все: чашки, салфет-ки, бутылку «Бордо», скелет напротив…

- Откуда все эти насекомые? – Я задал вопрос не сразу, дав себе минуту справиться с волнением.
Ральф безумно улыбнулся, и ответил:

- Видишь эту дохлую крысу? Он указал на тушку животного, лежавшую у каблука моего правового башмака. – Она рожала только что, но вместо слепых крысят она исторгла из своего чрева тысячи зрячих муравьев. Не обращай на них внимания… Мы оба здесь чужие! Давай вы-пьем за нас с тобой, все равно мы больше не встретимся! Выпьем чистой воды.
Любезный официант тут же принес два стакана, заполненных до краев. Кристальная про-зрачность…

- Прощай! -  Только и успел я проговорить, почувствовав, как сладкий яд расходится по моим венам…