Повесть о моей жизни Глава 6

Глава 6


Шел 1943 год. Февраль месяц. Враг еще был сильный и коварный. Немцы находились на Кавказе. Ленинград был в блокаде. Фронт проходил под Орлом, Белгородом, Курском, Ржевом.  Немецкая авиация продолжала бомбить наши тылы. Москву, Калинин, Саратов и многие города, находящиеся в глубоком тылу нашей Родины.
Наша 25 отдельная стрелковая бригада была сформирована и усилена. Напряженно проходила военно-политическая учеба. Личный состав роты осваивал материальную часть минометов и способы ведения огня.
Кроме этого не обходилось без строевой подготовки. Часто командир батальона капитан Золотухин устраивал военные смотры. Он был сам кадровый военный. Его мать была украинка, а отец цыган. Очень любил лошадей. Всегда был на лошади верхом, сбоку у него была сабля, а на сапогах шпоры, сапоги были хромовые.
Наша рота всегда проходила смотр по строевой подготовке лучше всех подразделений, и капитан Хлопцов всегда был доволен своей ротой. На смотрах никогда не подводили свое командование. Всегда проходили четким строевым шагом и с песней. Наша рота в батальоне была на самом лучшем счету. Дисциплина у нас тоже была хорошая. Хотя у нас были ребята из бывших заключенных, но они себя вели хорошо. Не занимались воровством, как было в химвзводе батальона.
Там почти весь взвод был из заключенных и там же находился их организатор. Был такой Иванов, практически он руководил взводом, а командиром взвода у них был молодой из узбеков. Они его не признавали, что хотели, то и делали. Часто занимались грабежом. Поскольку мы стояли в деревне и были расквартированы по домам жителей по 4-5 человек, общую проверку было трудно организовать.
 Так вот этот Иванов часто устраивал ограбления, воровали у жителей кур, свиней, даже телят, и по погребам лазили, все, что можно взять съедобное все забирали.
 Не однажды его командир батальона сажал на губу, давал ему на всю катушку строгого ареста, отбывал наказание и снова повторял свои дела. Так продолжалось месяца два, а потом командир батальона  капитан Золотухин решил убрать Иванова из химвзвода и перевести в нашу минометную роту. Как наш командир роты не сопротивлялся, но все же пришлось ему согласиться, выполнить приказ командира батальона. Иванова зачислили в наш третий взвод во второе отделение.
Когда он прибыл, мне пришлось с ним поговорить с глазу на глаз по душам, хотя я ему почти в сыновья приходился, ему было лет 35-37, а мне 20 лет. Но он меня выслушал и сказал:
-Сержант, я воровал, и буду воровать, это моя профессия. Ты меня не паси. Я все равно уйду. Ты не сможешь меня все время охранять. Давай так, не следи за мной, я дам тебе слово, что я тебя не подведу, а темп своей работы я сбавлю.
Что мне оставалось делать, пришлось согласиться с его предложением, а тут нас вскоре из села Слипцовки перевели в город Аткарск, который находился от села за 80-90 км. Здесь совсем была другая обстановка, горожане сами голодали, у них взять было нечего.
 Наш Иванов прекратил свои вылазки, стал больше уделять внимание военным занятиям: изучению материальной части миномета и другим видам оружия, а также уставов военной службы. Постепенно стал приобщаться к военному порядку и дисциплине.
Только еще ему не по душе было носить плиту миномета. Он был третьим номером расчета. На маршах и занятиях минометы переносили на себе, а Иванов терпеть не мог таскать  плиту от миномета, которая весила 16 кг. Носили ее за плечами на ремнях, как рюкзак. И вот часто бывало, несет он эту плиту, устанет, по-видимому, нести было не удобно, спина от нее уставала, остановится, не спрашивая ни у кого разрешения, сбросит ее с себя, да так громко выругается.
 Наблюдаешь за ним, вроде и надо его за это наказать, но сделаешь вид, что не заметил. Взвод продолжает движение и ему ничего не остается, как поднять плиту и догонять взвод. Мы командиры, его за это не наказывали, он сам постепенно привык к этому грузу и больше не бросал плиту.
Наша бригада сформировалась. Шел апрель месяц.
 Я из дома, что-то давно не получал письма. Я писал, а ответа не было. Зарплату я получал, как командир отделения. Я иногда перечислял ее домой, маме платили 150 рублей в месяц. Я думал, что на эти деньги они смогут себе что-нибудь купить, так как они жили в деревне, у них особого дохода не было. Питались только картошкой и молоком. Хлеба и того не всегда давали на трудодни.
 Поэтому я старался меньше расходовать деньги, экономил, посылал их домой, считал, что маме там трудно без меня. Сестренки были еще не совершеннолетние. Только Аня могла маме помогать, а Вера и Валя еще были маленькими, им особенно требовалось питание, которого не хватало.
 Нас тоже кормили не важно. Не всегда давали хлеб. Продукты были не качественными, горох попадался с червями. Люди стали заниматься обменом своих вещей.
 Когда мы стояли в Слипцовке и жили на квартире у одних хозяев, их было трое:  муж, жена, старушка. Нас пять человек поселили в горнице. Ребята спали на полу, а я на деревянном топчане у печи. А с другой стороны печки спала старушка. Нас отделяла печь и дощатая перегородка, которая была шириной 50-70 см не более.
 Когда все улягутся спать, мои бойцы и хозяева. Она мне потихоньку, что-нибудь сунет в руку, кусочек хлеба или стакан молока, или картошку. Но больше давала молока. Очень была хорошая старушка, а когда молодых хозяев не было,  то старалась всех накормить.
 Молодые были скупые. Хотя в это время они жили не плохо. У них все было. Хлеб они ели досыта. Была картошка, молоко. В окрестностях Саратовской области колхозники особой нужды с питанием не имели. Не так как в других областях нашей страны. По-видимому, у них были хорошие запасы.
 У нас в Сибири с первых дней войны люди остались голодными, без запасов пищи.
В апреле месяце бригада получила приказ: грузиться в эшелоны и следовать к фронту. На какой участок нас повезут, никто точно не знал. Командование об этом не сообщало. Но, когда мы двинулись в путь, то примерно догадались. Едем куда на север, вроде к Москве приближаемся.
 Так и получилось, что мы прибыли в Москву. Загнали свой состав в тупик. Мы простояли два дня. Нас сводили в баню, помыли, постригли. Наша рота была назначена на дежурство по эшелону.
 Перед отправкой нашей бригады с города Аткарска командир бригады предупредил всех командиров подразделений, чтобы не было ни одного отстающего от своего эшелона. Всех подозреваемых взять под строгий контроль.
 В нашей роте был красноармеец Иванов, который все время был на особом контроле, а тут еще совпало, что наш эшелон по всей вероятности будет следовать на западный фронт через город Можайск, родные места Иванова. У него там проживает жена и двое детей, с которыми он много лет не виделся. Находился в заключении. Поэтому меня и Иванова командир роты и взвода не включили в наряд. Мне было приказано следить за ним, чтобы он не сошел с поезда в городе Можайске.
 Нас в вагоне было трое: я, Иванов и еще один Иванов, однофамилец. Первого называли, Иванов - большой можайский, а второго маленький, он был из Сибири. У него была болезнь – куриная слепота, как солнце на закат, так он ничего не видит. Вот почему он не попал в наряд по эшелону. Поэтому я их двоих назначил дневальными по вагону. Старшему приказал ложиться отдыхать, а младшему дежурить. Но младшего Иванова я предупредил, чтобы он не сводил с него глаз и сам тоже решил отдохнуть.
Наш поезд уже был отправлен из Москвы и следовал на запад. До Можайска было еще далеко. Можно было немного отдохнуть. Внезапно я проснулся, сколько я спал, не знаю. Слышу, поезд идет. Посмотрел туда, где лежал Иванов старший, там его не оказалось. Я быстро вскочил и бросился к Иванову маленькому, а он прислонился к стенке вагона и спит. Дверь вагона была немного приоткрыта, его хорошо было видно, хотя в вагоне было темно. Я быстро его разбудил и спрашиваю:
-Где Иванов?
Он спросонок не поймет, что-то бормочет. Я опять его трясу:
-Почему ты спишь? Где Иванов?
 Он, наконец, пришел в себя, вскакивает на ноги и говорит:
-Товарищ старший сержант, тут был, а сейчас не знаю. Простите меня, как заснул, не помню. Укачало. Поезд все идет почти от самой Москвы без остановки.
 Мы сидели и думали каждый про себя, что проспали Иванова. Он нас обоих обхитрил. Что будем докладывать командиру роты, как мы его упустили. А поезд все шел и шел, где мы ехали, из нас никто не знал. Но вдруг поезд остановился на какой-то большой станции. Железнодорожники стали обрабатывать поезд, проверять буксы вагонов и тормоза. Мы у них спросили:
-Скоро будет станция Можайск?
 Они нам со смехом ответили:
-Станция Можайск осталась позади, 80 км отсюда, так что, молодые люди, вы ее уже проехали. Что вас должны были там встречать, близкие, родные?
 Мы отвечаем:
-Нет, просто одно дело было в Можайске, проспали с товарищем. Вот и спрашиваем. А долго мы тут стоять будем?
-Как обработаем поезд, тогда поедете. Минут 30-40.
 Я говорю Иванову:
-Пойду, посмотрю на платформы. Нет ли его там.
 На платформах у нас были погружены минометы. Когда я подошел и поднялся на платформу, там я увидел нашего пропавшего Иванова. Он сидел на ящиках и курил. А перед ним лежала селедка и кусок хлеба. Он, по-видимому, закусывал. Когда я увидел его, я так обрадовался. Если можно было, то расцеловал бы его. Но я не подал виду, пошел и сел с ним рядом:
 -Что подкрепляешься? Где-то селедки достал. А селедка вкусная. Вот бы к этой селедки по грамм 100-150. Если ты не против, я выпить  найду.
 Он повернулся на 180 градусов и достает бутылку, которая стояла в ящике с минами. Бутылка была не полная, отлитая. Грамм 150 он мне налил в кружку. Я выпил. Это оказался самогон, та такой вонючий, что меня чуть не вырвало. Я опять не вытерпел и спрашиваю:
-Где ты это все раздобыл?
 Он мне говорит:
-Рыбу я прихватил у тех двух лейтенантов, что жили у нашей хозяйки. Они получили, по-видимому, паек и поставили в погреб. Я это высмотрел. А когда нам объявили грузиться, я ее приголубил и положил в лотки от мин, а мины выложил в деревянные ящики. А самогонку вчера днем обменял на эту же селедку.
 -Ну, ясно, -  говорю я, - а почему ты с вагона ушел втихаря? Нам ничего не сказал. Ты уходил, Иванов спал. Но ты его не разбудил. Вдруг кто-нибудь проверил бы несение службы дневальных. Мне бы в первую очередь попало бы. Вот какие у меня подчиненные – один уснул, другой ушел. Как я с вами воевать буду? Как мне прикажешь доложить командиру взвода? Хорошо, что остановился поезд, и я пошел посмотреть на платформу. Думаю, где ему еще быть, как не на платформе. Оказывается, я не ошибся. Вот, что тебя среди ночи потянуло, - показываю ему на бутылку, а сам думаю, нет, не это его потянуло, а тоска по Родине по родным и близким.
Мне Иванов отвечает:
-Старшой, водкой, ты, знаешь, я уже два месяца не очень то увлекаюсь. Меня другое сюда потянуло. Мы проехали мимо моего города Можайска. Где я родился, вырос, женился. В данное время здесь проживает жена и дети, близкие родственники, которых я почти восемь лет  не видел. А тут такая выпала фортуна. Побыть дома, повидаться со всеми. Будет ли еще такая возможность, не знаю. Мы ведь не в гости едем к теще, а воевать на фронт. А оттуда не все возвращаются. Вот почему мне было не до сна. Вы только уснули и этот хмырь, что-то мурлыкал про себя. Слышу, засопел. Думаю пора мне сматываться. А тут, кстати, и поезд остановился. Я подошел к двери. Потихоньку ее приоткрыл. Иванов даже не пошевелился. Я спрыгнул на землю. Дверь опять задвинул. Хотел ее закрыть на задвижку снаружи. Но думаю, не стоит, а то больше шуму понаделаю, и, оказывается, правильно сделал. Станция была еще не моя. Можайск был впереди. Я пошел вдоль эшелона к своим платформам. Сел вот сюда и стал ожидать своей станции. Думаю, что, когда поезд прибудет на станцию, я побегу к своим. Хоть на денек побуду с ними. Посмотрю на них, и обратно Поезд за сутки далеко не уйдет, догоню. А там пусть решают, что со мной делать. Дальше передовой не пошлют. А фронта мне все равно не избежать. Сидел все вспоминал своих. Как они увидят меня, испугаются или обрадуются от такой неожиданной встречи. После долгой нашей разлуки я так размечтался, что, когда поезд прибыл в Можайск, я все сижу и думаю. А потом пришла другая мысль. Причем так неожиданно. Что я делаю? Во-первых, я наделаю переполох в доме. Они меня не ждут. Уже отвыкли. Смерились с нашей разлукой. А я сейчас заявлюсь так неожиданно, разобью им сердце. Побуду несколько часов с ними и опять оставлю их одних. Им и себе сделаю больно. Да еще неприятности наживу от командования роты и выше. Чего доброго под военный трибунал попаду. Я все это взвесил и решил никуда не идти. Если живой останусь, обязательно вернусь домой, только домой. Вот так я здесь и остался. Вспомнил, что есть бутылка. Налил себе грамм 150. Выпил, и улеглись все мои грустные мечты. А тут и вы пришли.
Я подумал про себя, что, сколько нужно иметь силы воли, чтобы проехать мимо своего родного дома. Хотя бы намекнул об этом раньше. Возможно, бы отпустили на два дня или телеграмму бы дал, встретили бы родные, пока поезд стоял, повидались бы. Ничего не сделал и в самоволку не пошел.
Хотя в прошлом был ярый ворюга, имел не одну судимость, но чувство долга сохранил, не предал товарищей и Родиной не торговал. Разбирался в обстановке, что можно, а что нельзя.
 Происшедшее этой ночью осталось между нами. Командованию роты я об этом не доложил.
 Наш эшелон проследовал станцию Вязьму. И где-то за 30 км от Вязьмы мы остановились на небольшой станции. Поступил приказ выгружаться.
После выгрузки мы походным маршем прошли километров  15-20 и остановились в лесу. Здесь был получен приказ командования бригады: расположится в лесу на временное жительство, построить для личного состава временные строения, шалаши для жилья.
Бригада была рассредоточена в лесу и была замаскирована вся военная техника. Нам было приказано лишний раз из леса не выходить, чтобы не дать возможности противнику нас преждевременно обнаружить.
 После размещения и устройства жилья, мы стали усиленно проводить военные занятия. Рота готовилась к предстоящим боям. Тщательно изучала материальную часть. Обрабатывала методы ведения боя из минометов. Бригада находилась в полосе боевых действий западного фронта. Нас считали резервом командования фронта.
Не прошло десяти дней, как поступил приказ сверху, что наша 25 бригада и 26 бригада, выходящая из боя, расформируются и на базе этих двух бригад будет сформирована 174 стрелковая дивизия.
Наш отдельный батальон был преобразован в 474 стрелковый полк. Командиром полка стал наш командир батальона майор Золотухин. В полку было создано три стрелковых батальона и с другими службами минометная 82 мм батарея и батарея 76 мм пушек, взвод связи и прочие.
174 дивизия была полностью укомплектована командным составом и вооружением. Мы, уже в составе дивизии, продолжали учебу и готовились к предстоящим военным действиям на фронте.
За несколько дней до вступления в полосу боевых действий в нашу дивизию прибыл бывший начальник штаба 62 армии генерал-лейтенант Крылов, который по поручению Президиума Верховного Совета СССР вручил нам участникам Сталинградской битвы медали за оборону Сталинграда.
 Эта медаль была первая награда Правительства.
 Многие из нас прошли с боями трудный боевой путь в 1941-42 годах. Многие не раз были ранены и отважно сражались с немецко-фашистскими захватчиками.
В нашей минометной роте один единственный человек, старшина роты, фамилию его запамятовал, был награжден правительственными наградами двумя медалями “За отвагу”. Мы все гордились им и завидовали ему. Все с уважением относились к нему, как к герою. Вот, отважный товарищ, что ж он сделал такого героического, за что он был удостоен такой высокой чести?!
Мы тоже испытали схватки с врагом, многие дрались, не жалея крови, а многие отдали свою жизнь на поле боя, мужественно сражались и умирали  героями, но никто их не награждал. Да и сами мы в то время и не думали о наградах, а старались как-то остановить немцев, чтобы дальше их не пустить в глубь нашей Родины.
 Через несколько дней дивизия получила приказ вступить в боевые действия. Она с большой маскировкой маршем двигалась к фронту. Где не позволяла местность, мы шли ночью, а днем отдыхали в лесу. У самой линии фронта немецкие самолеты летали и выслеживали нас с воздуха, но, благодаря  хорошей маскировке, мы не были обнаружены и почти к самой передовой приблизились без потерь.
 Наша 174 стрелковая дивизия вступила в бой под городом Ельня Смоленской области. Город Ельня был уже освобожден нашими частями. Линия фронта проходила с юго-западной стороны города, в 5-7 км. Эту оборону наша дивизия принимала от какой-то обороняющейся дивизии, она отводилась в тыл.
 При вступлении в зону обороны противник открыл по нашей роте ураганный минометный огонь. Мы оказались на открытой местности, и он обнаружил нас. Мы не растерялись, броском бросились вперед, вышли из пристрелянной зоны и достигли месторасположения нашей роты.
 Огневая позиция уже была готова. Здесь раньше стояла тоже минометная рота, той дивизии, которую мы сменили.
 Правда местность вокруг была открытая. Линия обороны проходила в основном на пересеченной местности, соприкасаясь с населенными пунктами и мелкими лесами, болотами.
По прибытию на передний край нашей дивизии была поставлена задача: прорвать оборону немцев и наступать на запад.
 Противник, по-видимому, все же обнаружил нас, что прибыла новая часть, и усилил на нашем участке фронта боевые действия. Самолеты часто бомбили наши боевые порядки пехоты и однажды нанесли бомбовый удар по нашей минометной роте. Все вокруг наших огневых позиций было изрыто воронками. Бомбы рвались рядом, но ни одно, к счастью, не угодило в наши огневые точки. Вся наша техника осталась невредимой.
Но мы потеряли хорошего опытного бойца, Самогурина, который  с первых дней войны был на фронте, и уже имел четыре ранения, а в этом бою он оказался засыпанным землей в окопе и задохнулся. Когда его отрыли, было уже поздно, он был мертвый. Это первая потеря в нашей минометной роте и в нашем третьем взводе.
 Через несколько дней, как мы прибыли на передовую, меня пригласили в политотдел нашей дивизии в партийный комитет за получением кандидатской карточки. Я был принят кандидатом в члены ВКП(б).
Во время вручения нам вступающим кандидатских карточек прямо в окопах политотдела дивизии, который находился на южной окраине города Ельня, налетела немецкая авиация и начала бомбить наш штаб дивизии, в том числе и место, где работала комиссия, которая вручала партийные билеты и кандидатские карточки.
Начальник политотдела дивизии всех нас поздравил с вступлением в партию, пожелал нам всем боевых успехов в бою, мужественно сражаться с врагом до полной победы и остаться живыми и вернуться домой с Победой. Мы все возвращались в свои подразделения с поднятым настроением, а на другой день наша дивизия перешла в наступление.
 Немецкая оборона была прорвана и дивизия успешно продвигалась вперед. Мы освобождали нашу родную землю. Много было освобождено населенных пунктов. Но почти ни одной деревни не осталось целой. Они были все разрушены или просто сожжены.
 Нам на встречу выходили жители, которые скрывались в лесах, все оборванные и голодные. Немцы забирали у них скот, а дома со всем скарбом уничтожали, обливали дома керосином и поджигали. От деревень оставались одни трубы с печами.
Так мы с боями двигались, освобождая деревню за деревней.
 Подошли к городу Смоленску. В Смоленске немцы хорошо оборудовали оборону. Им не хотелось его сдавать. Они считали, что мы не сможем его взять.
 Но, после хорошей артиллерийской подготовки, бомбежки с воздуха, немцы не выдержали, и город Смоленск был освобожден нашими войсками, в том числе и нашей дивизией, которая непосредственно принимала участие в освобождении Смоленска.
 Немцы упорно сопротивлялись, но под натиском наших войск отступали. Мы приближались к границам Белоруссии. Наша дивизия освободила город Красный на подступах к Белоруссии. В районе Красного было село Ленино, там немцы упорно сопротивлялись. Шли жаркие бои.
Вот на этом участке фронта нашим соседом слева стала новая часть, сформированная из поляков, которые убежали от немцев к нам в Советский Союз. Это было решение нашего Правительства и коммунистической партии Польши создать первую польскую дивизию имени Костюшко, знаменитого польского гражданина. В этой дивизии не только были поляки, много также было русских и представителей других народов Советского Союза.
 Вот эту дивизию немцы решили уничтожить. Они усилили огонь по рубежам действия дивизии, бесконечно бомбили их порядки, вели артиллерийский огонь по дивизии. Пытались сломить моральный дух личного состава дивизии. Сбрасывали с самолетов листовки в их адрес.
 Но дивизия героически сражалась, отбивала атаки немцев, а в последствии перешла сама в контрнаступление, выбив немцев из сильно укрепленной обороны. Продолжала преследовать.
 Немцы, отступая, на своем пути все уничтожали. Строения сжигали или взрывали. Скот угоняли за собой. А жителей увозили в Германию на работу.
Смоленщина была совершенно опустошена. Все было разграблено, уничтожено и сожжено.
 Жителей много было увезено в Германию, а также много было расстреляно карателями, как не угодные новому немецкому порядку.
 Дивизия наша, ломая сопротивление противника, с тяжелыми боями продвигалась вперед.
 На одном участке фронта немцы оказали упорное сопротивление. Они заранее готовили рубежи обороны. Вот на одном таком рубеже они приостановили наше наступление, это было к выходу реки Днепр в направлении к городу Орша.
Наши войска, несмотря на большие потери, не давали противнику прочно закрепляться, всеми способами старались выбить его из занимаемого рубежа обороны.
Немцы потерпели третье поражение в 1943 году на Орловско-Курской дуге. Это уже были не те немцы, что наступали в 1941-42 гг., они откатывались на запад, и моральный дух у них уже был подорван. Но они еще были сильные, упорно сопротивлялись на оборонительных рубежах.
Но наша Красная Армия становилась с каждым днем сильнее. У нас  увеличилось вооружение, много стало новейших самолетов, танков, как по качеству, так и по количеству. Возрос боевой порыв среди личного состава войск. Было одно стремление: изгнать немцев с нашей советской территории и закончить войну.
 Нашей дивизии было приказано: сняться с переднего края и передвинуться по фронту на несколько километров в сторону реки Днепр в районе совхоза Н. И деревни Россовная. Там было приказано организовать переправу.
 Место было выбрано неудачно. С нашей стороны проходила низина, ничем не укрытая. Берег был пологий, хорошо просматривался противником. А у противника наоборот берег был высокий обрывистый и на том берегу рос лес. Все немецкие военные точки были скрыты, замаскированы.
 Наша минометная рота заняла огневую позицию в тылу от основных сил на расстоянии от 1.5 до 2 км среди холмов.
Когда по сигналу началось форсирование Днепра, немцы открыли ураганный огонь по нашей роте. Несмотря на нашу поддержку огнем артиллерии и минометов, дивизии не имела успеха. Много было убито и ранено на поле боя.
Так продолжалось в течение дня, но овладеть берегом противника не удалось и только вечером саперам, ниже по течению от того места, где проходило форсирование, на 800-1000 м, удалось установить понтонный пешеходный мостик, через который в первую очередь была переправлена наша минометная рота.
Мы буквально в 50 метров от этой переправы под берегом заняли оборону и стали рыть огневые позиции для минометов и окопы для личного состава.
 Во время переправы мы в роте потеряли красноармейца Иванова, нашего маленького Иванова – сибиряка, о котором я писал. Когда мы переправлялись, немцы обстреливали нашу переправу. Иванов шел последним, замыкающим. У него были мины в лотке за спиной. Когда снаряд разорвался недалеко от мостика, Иванова осколками задело или волной сбросило в реку с его грузом. Он даже не произнес ни одного звука и не разу не выплыл из воды. Так мы потеряли бойца нашего третьего взвода.
За нашей минометной ротой переправились пехотинцы и связисты батальона. Все переправившиеся заняли оборону на занятом плацдарме. Пехота от нас расположилась впереди в сотни метров.
 Немцы ночью против нас особых действий не принимали, только вели обстрел переправы из орудий прямой наводкой. Причем вели методический огонь: выпустят снаряд и через некоторое время снова выстрел.
Вот таким выстрелом был убит мой наводчик, Вася Карасев, житель Мытищи Московской области, тоже из бывших заключенных. Окопы наши с ним были отрыты рядом в пяти метрах. Все вроде было тихо. Я подошел к нему. Мы с ним немного побеседовали. Я его предупредил, чтобы он был начеку. После того, как мы переправились, огня не открывали, но на случай чего мы были готовы открыть огонь.
 Мы уже распрощались, я пошел к своему окопчику. Не доходя до него какого-то метра, слышу взрыв, меня сбрасывает волной в окоп. Я тут же прихожу в себя, выскакиваю и бегу к Карасю и кричу:
-Вася, ты, жив? - но он молчит.
 Подбегаю к его окопу. Он лежит около своего окопа. Дотронулся до него.
-Вася, что с тобой?
 Он молчит. Когда дотронулся до груди, она была вся в крови. Беру за руку: уже нет пульса. Срываю с него гимнастерку. Вся грудь в крови. Он уже мертвый. Забрал его документы, деньги, а его похоронил в его окопе.
Так мы потеряли второго человека из нашего взвода, моего наводчика и боевого друга. Вася был с 1923 или с 1924 года рождения. Хороший был парень. Воевал отлично. В боевой обстановке вел себя смело, не терялся.
Ночь прошла спокойно. Немцы боевых действий против нас не принимали, но утром попытались нас выбить с нашего плацдарма. Весь день мы мужественно сражались на малом пяточке, ни на шаг не отступили.
 Немцы понесли большие потери в живой силе и технике. Были вынуждены отступить. Наши попытались продвинуться вперед и занять их оборону, но немцы подбросили подкрепления и опять перешли в контрнаступление.
Командир батальона со своим ординарцем чуть не попал в плен. Так как в батальоне уже людей оставалось мало, много было убитых и раненых. А подкрепления с того берега не давали.
Когда немцы стали отходить, а наши стали их преследовать, увлеклись успехом и не заметили, как немцы подбросили подкрепление и пошли в атаку и стали обходить наших. В это время командира батальона ранило, но ординарец  спас его и вывел в безопасное место.
 Комбат все же скончался от большой потери крови.
 В батальоне осталось совсем мало бойцов. Новым командиром батальона было приказано: выделить из нашей роты минометчиков и с автоматами направить их в распоряжение обороняющимся ротам и взводам. Командир роты приказал оставить на один миномет по два человека: командира расчета и наводчика, а остальных в пехоту.
 Все наши парни, вооруженные автоматами и карабинами, ушли в первую цепь охраняющих, так как наша задача была не наступать, а удерживать занятый плацдарм на правом берегу Днепра.
 Так мы держались трое суток. Вели оборонительные бои. Немцы неоднократно пытались нас сбить с данного участка. Наши передовые части были потеснены к берегу. Мы непрерывно вели огонь по противнику на дальнее и близкое расстояние. Доходило до того, что вот-вот нас сомнут. Но выручали наши минометы. Благодаря тому, что у нас было много снарядов. Нам в первую ночь удалось переправить на этот берег достаточное количество снарядов.
Люди были так измученны трехдневными боями, что от усталости и от голода валились с ног. На четвертую ночь не выдержали наши пехотинцы, в том числе наши минометчики, которые были переданы в передний край, заснули. Немцы воспользовались этим, подкрались к ним и всех сонных перекололи штыками, без выстрела.
Надеялись и нами минометчиками так поступить, но мы несли службу по одному человеку у орудия и в боевой охране у нас были выставлены охранения во главе наших командиров взводов.
Немецкая разведка, которая шла впереди, как раз напоролась на наш дозор и была неожиданно обстреляна и все, кто находился на огневой позиции, были подняты по тревоге и открыли огонь по самому близкому расстоянию, 70-80 метров от роты, т.е. сделали ограждение. Многие немцы как раз находились на этом расстоянии, и попали под наши мины. Следовательно, их затея была сорвана.
До утра они нас больше не беспокоили. На четвертый день высотки немцы окончательно решили с нами разделаться: они против нашей небольшой группы бросили сотни две автоматчиков, которые должны были атаковать нас и выбить с занимаемого участка. Немцы сосредоточились в небольшой лощине и приготовились к атаке.
Наш командир роты, находясь на наблюдательном пункте, заметил группировку немцев, и смог по телефону сообщить на левый берег в штаб полка и попросил, чтобы по ним открыла огонь артиллерия, которая находилась на том берегу. У нас уже кончались снаряды. Мы уже вели  в исключительном случае огонь, старались экономить.
Командование полка приняло экстренное решение. К этому времени, оказывается, подошли наши катюши, которые были приданы нашей дивизии для развертывания  дальней операции и расширения плацдарма на правом берегу Днепра.
 Вот эти катюши и ударили по той ложбинке, и вся группировка немцев была накрыта. Причем буквально во время. Немного бы наши артиллеристы замешкались, нам уже было не устоять. Снаряды уже были на исходе, а патронов осталось по одной обойме, а гранаты были отданы пехотинцам. После артподготовки переднего края немцев наши части начали переправу на лодках личного состава.
 Мы почувствовали уверенность, что к нам идет подмога. Переправляющие солдаты с командным составом сходу стали расширять плацдарм.
Немцы были вынуждены отойти на вторую линию обороны. Теперь от нас немцы находились на расстоянии 800-1000 метров и переправе уже так не угрожали. Но вели прицельный огонь из орудий по переправляющимся.
На наших глазах один снаряд прямым попаданием угодил в лодку, на которой переправляли раненых на тот берег. Все вместе с лодкой взорвалось и ушло на дно реки. Вот так,  в бою ранило, остались живые, еще были уверены, что вылечат, но на воде уже окончательно добили, а если, кто был живой, то утопили.
С каждым днем фронт наступления расширялся. На наш участок уже были переправлены через реку танки и крупная артиллерия.
 Мы тоже сменили огневую позицию. Продвинулись в глубь нашей обороны на 2-2.5 км и в лесу оборудовали новую огневую позицию.
 Отрыли себе землянки. Сделали 2 наката из бревен. Во-первых, от мелких снарядов и мин, прямого попадания, во-вторых, для тепла, уже была осень, ноябрь месяц. На улице уже стало сыро и прохладно. А еще по всей вероятности, нам придется здесь зимовать.
 Немцы на подходе к городу Орше укрепили оборону. И не так просто ее прорвать.
 Наши войска за период наступления в Смоленщине и в Белоруссии, а также при форсировании Днепра понесли крупные потери в живой силе и технике, а, следовательно, (i) при наличии данного состава войск и техники не смогли бы прорвать оборону немцев.
 Наши части остановили наступление, перешли к обороне, но к обороне активной. Часто организовывали разведку с боем. Изучали оборону противника. Брали языков. Изучали замысел противника.
За форсирование водного рубежа реки Днепр многие из нашей роты были удостоены правительственными наградами, в том числе я, получил медаль  “За отвагу ”.