Системы залпового огня

Пистолеты я не люблю. Верно говорят –– оружие идиотов. Они еще хороши против шпаны с ножиками, а вот злые чечены вооружены, как правило, автоматами, против которых пистолет как-то не пляшет. Лупит ваххабит по тебе этак метров с двухсот, а ты что можешь? Разве что салютовать по этому поводу из пукалки. Вот "Калашников" –– другое дело, тут возможности равны и все зависит от твоих личных возможностей. Ну, и от удачи, разумеется.
Пулемет, по идее, еще лучше, да больно уж громоздкий, зараза. Потому мне и не нравится. Есть у нас один на взвод –– и ладно, в случае чего ткнул пулеметчику пальцем, тот и задавит кого нужно. По той же причине автомат предпочитаю без подствольника. Спору нет, вещь полезная, но развесовку нарушает, да и утяжеляет изрядно. Тем более, рядом всегда найдется кто-нибудь с ним. Опять же, ткнул пальцем –– и порядок…
Вот если бы только у "Калашникова" кучность была более-менее приличная. А то ведь только первая пуля из очереди идет в цель, а остальные –– только в ее сторону. "АН-94" в этом смысле куда лучше. Да и престижнее. Стоишь так, бывает, с "Абаканом" на плече, а мимо пехтура с "АК" топает, и сразу понятно, кто из нас элита. Новейшие разработки куда идут? Конечно к нам, тот же "Бизон" взять… Незаменимая штука, кстати, для ближнего боя. Патрон хоть и пистолетный, зато плотность огня… Носу не высунешь, когда тебя из "Бизона" поливают. Многим нравится.
А по мне, лучше "СВД" еще ничего не придумали. Примитивно это как-то, когда от пуза очередями в упор хлещут. То ли дело, когда полчаса сидишь, ждешь своего момента, а потом один-единственный выстрел –– но точно в цель, наповал. И пусть спецназовцы со своими "Бизонами" носятся как с писаными торбами. Настоящий стрелок тот, кто с километра в голову попасть может одним выстрелом. Жалко только, что сам такую же пулю в любой момент схлопотать можешь. Брони нет. В БМП себя куда уютнее чувствуешь.
Так ведь и БМП гарантии не даст, только так они горят… Дорога, по обеим ее сторонам кусты, а посередине –– чадящая одинокая бээмпэшка –– доводилось видеть… Правый кормовой люк распахнут, из него свешивается тело в бронике, каска валяется, а внутри –– язычок пламени, как лампадка. Гранатомет. Влепили в борт, а тех, кто ухитрился выскочить –– из стрелкового положили. Самое поганое то, что и с тобой это может сейчас произойти. У Т-80 броня куда толще, конечно, и защита есть от кумулятивных зарядов, так ведь и на старуху бывает проруха… Крутишь башней, в казеннике –– осколочный, самое время жахнуть по зарослям на ближайшем склоне –– так, для острастки хотя бы –– да командир молчит.
А что тут прикажешь? Ушли уже они, стрелять сейчас –– только повод им дать позлорадствовать. Вот и приходится игнорировать просительное молчание наводчика. Да и водителя тоже. Тому дай волю –– ломанулся бы сквозь кусты…
Руки на рукоятях фрикционов, многотопливный двигатель, кажется, едва сдерживает свои сотни лошадей, незамысловатые привычные движения рук и ног –– и многотонная масса танка с ревом поперла бы сквозь поросль молодых деревьев на склоне, наматывая на гусеницы кусты и духов… Эффектно, наверное, со стороны выглядело бы.
Пожалуй, так же, как залп "Града": тишина, и вдруг резко-неожиданный, мгновенно удаляющийся рев снаряда, оставившего дымный след и метнувшегося в горизонт языком пламени выхлопа. За ним сразу другой, потом третий. Красиво…
Это если отсюда смотреть. А оттуда… Если знать, можно еще успеть заметить мелькнувшую на горизонте черную точку в ореоле марева. Потом все мысли пропадают бесследно. Лопающиеся один за другим оглушительные звуки разрывов, подбрасывающая тебя земля и паника, настоящая, жуткая, похожая больше на истерику…
Бывает. Генерал с похмелюги может спутать вчерашнюю разведсводку с сегодняшней, опечатка в таблицах стрельб –– не так уж редко снаряды летят не туда, куда должны бы… И по своим попадает, случается… Каждый раз, делая отмашку флажком, думаешь об этом. Батарея вздрогнет стволами, с земли поднимется туча пыли. Воя снарядов не слышно после грохота выстрелов, самих их тоже не видно, и гадаешь, что тебе скажут через минуту по рации. Только через эту минуту можно будет вздохнуть с облегчением, услышав привычный деловитый голос, и упаси бог, если радист побледнеет разом и одними губами скажет… Уже знаешь, что он скажет, потому что смертная тоска в его глазах доложила тебе раньше него. Но пока еще минута не прошла, пыль оседает, снаряды еще шуршат к цели, а ты ждешь, думая о том, как хорошо вертолетчикам. Они видят, куда летят их ракеты.
И как летят. Фыркнув черным дымом, быстро уходят от "Крокодила" вперед и если отвести от них на мгновение взгляд –– сразу потеряешь из виду. А потом они искорками разрывов вспыхивают внизу, в зелени леса. И какое удовольствие слышать в наушниках удовлетворенный голос наземника:
–– Ништяк, мужики, все лежат…
"Все лежат"–– это значит, конец группе. Все три ракеты легли точно в цель и даже если кто-то из духов еще жив, жить ему осталось недолго. Напарник в переднем пузыре кабины довольно кивает –– он тоже слышал. Работа сделана, и сделана качественно, можно домой.
Валюсь на крыло, по широкой дуге выхожу на обратный курс и с сознанием хорошо выполненной работы иду на аэродром. Десяток минут, пока шасси наших "сучек" не коснутся ВПП, можно отдыхать. Вот только давят мысли о наземниках. Нас с ведомым тоже могут сбить, но это настолько маловероятно, а вот им… Километры и километры топать по зеленке, рискуя в любой момент нарваться на очередную группу…
Удовольствие, знаете ли, ниже среднего. Потому что если уйти не удастся, это будет однозначный конец. В плен попадать нельзя. Чечены не требуют выкуп за голову наземного наводчика, и даже не расстреливают его. Точнее, не сразу расстреливают. Счастье, если к тому моменту, когда останется один патрон, будешь в сознании… Да даже если и не наткнешься на них, всегда есть риск напороться на мину или растяжку.
Подорвавшиеся на мине умирают редко, разве что кровью истекают. А так –– оторванная или изуродованная ступня. Боль жуткая, это уж само собой. Инвалидность. И не только физическая. Лежит такой на койке в госпитале, культя уж подживает, самое время медсестрами начинать интересоваться –– а он в потолок смотрит, и взгляд у него отрешенный такой… Не жилец. Большинство, конечно, в себя приходит, а некоторые –– нет. Таких обычно по утрам находят в окровавленной постели, со вскрытыми венами. И вот, казалось бы, чего ему не жить? Других привозят в гораздо более тяжелом состоянии: обширные ранения брюшной полости, проникающие огнестрельные головы, размозжения, перебитые позвоночники, и прочее и прочее… Иногда за голову хватаешься: где кончается пропитанный кровью грязный бушлат, а где начинается истерзанная плоть? И ведь хотят жить, карабкаются… Часа три операция, потом перекуришь –– и снова к столу, глянешь на бедолагу –– а тот даже под наркозом зубы стискивает, упрямо так. Такие обычно и выживают. А остальные… Как повезет. Кто прямо на столе отходит, кто спустя неделю, в палате. А пока они живут и умирают, я, закинув в ящик стола "ПМ", синей пастой заполняю при свете настольной лампы разные бумажки. И больше всего я не люблю те самые. В которых в графе "причина смерти" меня тянет иногда написать: "Несение службы в рядах Российской Армии".