Как я был актером

КАК Я БЫЛ АКТЕРОМ

Маленькие дети, когда их спрашивают, кем они будут, когда вырастут, обычно говорят: «космонавтом», «милиционером» или на худой конец «пожарником».
Что касается меня, то, по свидетельству моих родителей (сам-то я этого, конечно, не помню), на подобные вопросы я отвечал, что желаю стать дворником, и начисто игнорировал героические профессии летчика, водителя трамвая и Деда Мороза. Чем уж занятие дворника так сильно меня привлекало, сказать трудно, но факт остается фактом - в раннем детстве я хотел быть дворником.
Потом мои интересы изменились. Меня в равной степени привлекали медицина и педагогика, но больше всего меня манила сцена, больше всего я мечтал быть артистом. Но жизнь, как это часто бывает, распорядилась иначе. Мне не пришлось «сеять разумное, доброе, вечное», резать скальпелем животы и даже подметать улицы, но вот хлеб лицедея мне попробовать довелось, и даже неоднократно.
Летом 1978 года я находился в заведении под названием «Детская санаторно-лесная школа» в «Быково», под Москвой. Среди прочих забав и развлечений мы инсценировали «Золушку»; сюжет известный, но, как говорится, вечно юный. Я играл второстепенную роль (поскольку на Принца «рылом не вышел», а на главную роль и без меня было много желающих) и появлялся на сцене в середине действия, ближе к концу, Ни имени, ни фамилии у моего персонажа не было, это был королевский чиновник средней руки, который шляется со товарищи по городам и весям с хрустальной туфелькой и ищет сбежавшую с бала таинственную незнакомку.
Здесь я хочу сделать маленькое лирическое отступление и сказать, что одну из дочерей золушкиной мачехи играла моя возлюбленная. Годы стерли ее облик из моей памяти, помню только, что звали ее Наташей, и что у нее были круглые голубые глаза и светлые вьющиеся волосы. Сцену примерки туфли на ее ножку я мог репетировать бесконечно. Но это к слову.
Настал день выступления, первого и единственного. Зрители, т. е. все остальные не занятые в постановке, заполнили зал. Под бой часов занавес медленно отполз в сторону, открывая считающую удары Золушку, и действие началось. Пока злая мачеха тиранила несчастную сиротку, я наводил за кулисами последний марафет. Из деталей костюма за давностью событий я помню только что-то вроде плаща неопределенного цвета и шляпу, нечто среднее между канотье и котелком. Выступать на сцене без грима мы (у меня было два помощника) решительно отказались. Поскольку красить глаза и губы нам в голову не пришло, мы ограничились тем, что нарисовали себе красивые черные усы, а я, кроме того, для пущей важности посадил на подбородок лихую «мушку».
И вот бал во дворце; Золушка убегает, теряя туфельку, и занавес закрывается. Дворец начинает срочно превращаться в дом дровосека - золушкиного папаши, а справа из-за занавеса на авансцену выходит наша троица. При этом мы усердно изображаем смертельную усталость, то есть хромаем на все ноги, отдуваемся и вытираем несуществующий пот. Появление трех усачей зал встретил радостным гулом узнавания. Очевидно, наши детские лица с щедро намалеванными усами выглядели гротескно, примерно как корова с оленьими рогами. Волнения я не испытывал никакого, все происходящее скорее представлялось мне просто игрой, тем более, что так оно и было.
Я разворачивал свернутый в трубку ватман, на котором ничего не было написана и «читал» королевский указ о том, что обладательница 33-го размера должна стать принцевой супругой со всеми вытекающими отсюда последствиями. Затем следовал короткий диалог, мы проходили через авансцену, скрывались за занавесом и попадали прямо в дровосеков дом, где все семейство, за исключением спрятавшейся виновницы торжества, жаждало пролезть в невестки к королю. Обмениваясь с кем-то какими-то репликами, я пробовал натянуть туфлю сначала одной сестрице, затем другой (о сладкий миг!), но убеждался в тщетности этих попыток.
Что было потом, все хорошо знают. Пока Принц и Золушка радовались друг другу, мы незаметно испарялись и появлялись снова, только чтобы поклониться зрителям и сорвать их бурные аплодисменты.
Опускаю здесь рассказ о том, как я изображал Тома Сойера в рамках «Недели английского языка» в школе, не считая это своим большим достижением, поскольку все мои усилия были в основном направлены не на творческую сторону, а на то, чтобы не спутать английский текст. Вдохновение снизошло на меня только во время драки, причем до такой степени, что, катаясь по сцене, мы даже укатились за занавес, где чуть не сшибли приготовленную для следующей сцены конструкцию. (Мы инсценировали известный эпизод, как Том после долгих пререканий подрался с приличным мальчиком.)
Кстати, от этого моего выступления, единственного из всех, осталось несколько фотографий.
Летом 1980 года я очутился в пионерлагере «Артек» Я не был круглым отличником, не ловил нарушителей государственной границы и не спасал из огня колхозных телят, тем не менее, в "Артеке" я был. Дело в том, что, как вы, вероятно, помните, в 1980 году в Москве проходила Олимпиада, и всех школьников от греха подальше усылали из Москвы куда только можно. А я в то голубое время танцевал в одном детском хореографическом ансамбле, который поехал с культурной программой в «Артек», и я с ним.
Поскольку мы были некоторым образом артисты, а не обыкновенные «шкодники», то всякой очковтирательской ерунды типа Учебы Пионерского Актива, разучивания глупых песенок и т. д. у нас не было. Мы занимались своим привычным делом - плясали. Однако, некоторые общелагерные мероприятия не миновали и нас. Так нам пришлось участвовать в Празднике Абсолюта. Абсолютом в «Артеке» называется тихий час и представляется в виде такого гномистого старичка, который навевает сны, а сам «ходит и глядит, кто не снял ботинки, кто еще не спит». Как этот праздник проходил в других дружинах - не знаю, а в нашей, «Лазурной», его поручили устроить отряду, где как раз был я. По традиции местом действия было решено выбрать гору Аю-Даг, которая якобы напоминает пьющего из моря медведя, почему собственно и называется Медвежьей Горой. Сценарий был нашего же собственного изготовления.
И вот рано утром, пока все еще спали, мы двинулись через весь лагерь к Аю-Дагу. Примерно через час мы были у подножия горы и начали долгое восхождение. Пока мы, сбивая колени, карабкались по камням, из-за облаков появилось розовое солнце и осветило наши политые потом спины. Наступило утро.
Вершина оказалась поросшей редким лесом и напоминала лысеющий череп. Вскоре нам попалось толстое дерево с пустым стволом и большим дуплом метрах в двух от земли. Было решено использовать его в качестве жилища Абсолюта, которого, кстати, изображал ваш покорный слуга.
Пока мы исследовали ничем не примечательные окрестности и подкреплялись сухим пайком, время подползло к десяти, пора было наряжаться и ждать подхода зрителей, одновременно являвшихся и соучастниками представления. Поверх футболки я нацепил какую-то лохматую кацавейку, натянул чью-то желтую юбку, присобачил бороду из ваты и в довершение всего нахлобучил козырькастый картуз. Вид у меня был живописный. Правда, бороду свою, стараясь сделать ее побольше, я растянул до того, что в ней кое-где появились дыры, а так ничего. Я залез в дупло - попробовать. Оказалось нормально, если сесть на корточки, то снаружи ничего не заметно.
Наконец разведчики принесли весть: «Идут!» Катя Савина, изображавшая Василису Прекрасную, не то Премудрую, отправилась со свитой встречать гостей, а я скрючился в дупле.
Сидел  я  долго,  уже  стал  скучать,  наконец  слышу  -  голоса  приближаются.   «Ага, - думаю, - ползут! Надо готовиться». Вдруг в дупло просовывается чья-то любопытствующая рожа. "Пошел вон!» - рявкнул я. Рожа исчезла, и тут не слышу возбужденный голос: «Там кто-то сидит!» Так, понимаю, неожиданным мое появление уже не будет. Катерина их подводит к моему дереву и говорит: «А вот тут живет дедушка Абсолют. Давайте его позовем. Три-четыре!» Нестройным хором заорали: «Абсолю-у-ут!» Я тут как тут. Высовываюсь из дупла и говорю слащавым голоском, т. е. кошу под старичка: «Здравствуйте, ребята!»
Передо мной на полянке стоят человек сорок подростков обоего пола в артековской форме (в шортах, желтых рубашках и пионерских галстуках) и с ехидным любопытством взирают на меня. Дальше я леплю от фонаря что мне приходит в голову, а пионеры вразнобой мне отвечают. Причем замечаю, что некоторые особо ретивые начинают мне хамить. Ладно, шпарю по сценарию - прошу спеть песенку про меня. И тут какой-то распоясавшийся субчик эдак нахально мне заявляет, что петь они не будут, не желают, понимаешь.
Все вылупились на меня, как на новые ворота, и ждут. Константин Сергеич, что делать! Мы так не договаривались!
«Ах, так?! – говорю, - Тогда я на вас обиделся!» - и опять в дупло спрятался. Слышу, Катя их уговаривает, нехорошо, дескать, поступаете, дорогие товарищи, некрасиво, старичка обижаете. Уговорила, наконец, согласились они спеть. Я вылезаю из дупла, надо же - ноги затекли. Пионеры смотрят на меня, веселятся - выползло не поймешь что, в какой-то майке грязной, в юбке, из-под юбки треники торчат, да борода ватная клочьями висит. Видок тот еще! Организовали вокруг меня хоровод, ходят поют песню про меня, из которой я ни одного слова не помню; я стою в середине, лыбюсь, как пассатижи, всеми силами изображаю жуткое удовольствие.
Тут, как и задумано, из-за кустов появляются злые разбойники, хватают меня под белые руки и увлекают в лесную чащу. Я, от радости, что избавился от этих гнусных пионеров, бегу быстрее самих разбойников, но роль не забываю - ору истошным голосом: «Спаси-ите! Помоги-ите!» Отбежали мы метров на сто, я на какие-то кусты завалился, лежу, отдыхаю от трудов праведных. А пионеры сердобольные тем временем по наущению Катюши Премудрой организовали вылазку по моему спасению. И тут случился маленький экспромт. По сценарию пионеры освобождают меня  из разбойничьей неволи, я их сердечно благодарю, и они с песнями и плясками отправляются в обратный путь. Но не тут-то было! Разбойнички неожиданно оказали яростное сопротивление, и незадачливые спасатели с накостыленными шеями обратились в беспорядочное бегство.
А когда через некоторое время я отправился поглядеть, что там делают мои пионерчики, их уже и след простыл, Представление окончилось, понял я и с облегчением оторвал свою изрядно потрепанную бороду, где-то в глубине души понимая, что второй раз этого уже не пережить, и теперь об этом можно будет только вспоминать.
Чем я, собственно, и занимаюсь в редкие минуты досуга.

Август - сентябрь 1989