Практикантка, ч. 1 девушка с персиком

 
- Смотри, какая красавица идет! -  Фазиль бросил в чан с кипящим бараньим бульоном очередную горсть очищенной фасоли.
     Они с Галом  сидели в самом эпицентре раскаленного двора, напротив своей хижины, подставив ребристые свои спины лучам неустанного солнца, особенно жаркого в этом году.
      -   Какие формы! Мадонна! – причмокнул языком Фазиль,-  Нет, ты только погляди.
     Гал,  медлительный в движениях старик, кинул в пустоту печальный взгляд бесцветных глаз, и плохо выбритые щеки Фазиля забагрянились румянцем стыда: Гал за долгие годы так превосходно научился жить без зрения, и его слепота стала столь незаметна, что даже Фазиль частенько забывал о недуге деда. Угрызения совести длились недолго, и, соответственно своему упругому возрасту, молодой человек быстро успокоился, снова обратив внимание на путницу, приблизившуюся к их двору.
 
    Высокая,  беловолосая девица лет двадцати, с полными, аппетитно подрумяненными солнцем, икрами и развитой грудной клеткой, стояла в проеме глиняного забора и ела мясистый персик.
- Спортсменка, - констатировал Фазиль, после чего тоскливо проследил за своей молодой женой Кларой, которая метнулась вдоль двора, словно гигантских размеров общипанная индюшка – с выпирающими костями бедер и  тонкой шеей, на которой неясным образом умудрялась держаться голова.
"" Мозгов нет. Легкая. Вот и держится,"" – объяснял себе этот парадокс Клариной физиологии  Фазиль.

Спортсменка тем временем управилась с фруктом, не торопясь обсосала витиеватую косточку, вызвав этим действием в области солнечного сплетения Фазиля волнение. Когда же девица краем глаза скользнула по его поджарому, мускулистому животу, волнение водопадом обрушилось вниз и забурлило там, рискуя вызвать взрыв той части плоти, которая уже давным-давно не взрывалась, закрытая на ключик спокойствия, навеянного общением с  Кларой.
- Мужчины! – сказала девушка. Смотрела она при этом на Гала.
- К тебе обращается, - прошипел Фазиль, отправляя в бульон партию фасоли, и тронул старика за плечо.
- Мне нужен поселок  Дерб-йищус, - девушка положила полную руку на поверхность забора.
- Вы прибыли по адресу, - ответил дед нарисованному в незрячем сознании образу, являющемуся его покойной женой Дорой, бабушкой Фазиля,  единственной женщиной, которую Гал успел познать до того, как ослеп. С тех пор любой женский голос – даже прокуренное скрипение костлявой Клары – творил в его представлении загорелую пышногрудую красавицу-Дору. Старик сладострастно улыбнулся расщелиной беззубого рта и поинтересовался:
- А что вам именно нужно?

Девушка задержалась с ответом, немного обескураженная тем, что дед, обращаясь к ней, смотрел совсем в другую  сторону, а именно – на небольшой сарайчик, на двери которого корявыми буквами было выведено ""Ватер  Клозэтт"".
Тут во дворе снова появилась Клара, в обнимку с тазиком, до краев наполненным помоями. Она брезгливо поглядела на путницу, потом на Фазиля, глаза которого фантанировали  спектром  потаенных желаний.
    Клара приблизилась к внезапно нарисовавшейся сопернице и стала молча ее изучать. Тазик с помоями удачно гармонировал с  востроносым лицом и откляченным тощим задом хозяйки.
    
Девушка уловила запах, струящийся из тазика, и чуть заметно отстранилась.
- И что же вам именно нужно? – повторил свой вопрос Гал, на этот раз обращаясь к Клариному заду.
- Я студентка, - решилась ответить девушка, откидывая со лба тяжелую русую прядь, - Меня к вам на практику отправили. В качестве медсестры. Где у вас местная больница?
- Нет у нас больницы. – проскрипела Клара, качнула тазик, и вонючие брызги окропили ее и без того грязные, похожие на две кочерги, ноги. – Здоровы мы все. А что дед слепой –  ему и так нормально.
     Девушка растерянно огляделась по сторонам:
- Но кроме вас здесь же еще есть люди. Дети. Может всякое случиться.
- Нет здесь никого. – Клара наконец-то опустила тазик на раскаленную землю и вытирала обрызганные ноги листом лопуха. – Жарко нынче. Все в долину перебрались. Там – река и тень. Вернутся с первым холодом.
   Она распрямила спину и прилепила лопух к забору.
- Но у меня бумага! – девица извлекла из сумочки какой-то документ с гербовой печатью в нижнем углу.

     Клара вытерла руки о подол платья, взяла документ, прочитала написанное, о чем-то задумалась, прищурив свои и без того узковатые маленькие глазки.
- Вишню подвязывать умеешь? – с хитринкой в голосе поинтересовалась она, возвращая студентке бумагу.
- Что?
- В саду работать умеешь? Скотину кормить, обед варить умеешь?
- Вы меня не поняли, - натянуто улыбнулась практикантка, - Я учусь в медицинском институте. Меня направили на практику к вам в поселок в качестве медсестры.
     Клара бросила на девушку презрительный взгляд, подняла с земли свой благоухающий тазик и, уходя, сообщила:
- За орешником – речка, за ней – долина. Палатки увидишь – туда пойдешь. Девушка вздохнула, поправила походную сумку и покорно отправилась в сторону, указанную Кларой.

- Ушла… - вздохнул вслед красавице Фазиль. – А могла бы и остаться. Слышь, дед?
- Могла бы – осталась бы, - пробурчал дед, ловко вскрывая фасолевые стручки, - Больница ей нужна. Институтка она.
    Фазиль пронзил взглядом жену, которая копошилась у хлева, рассекая острыми локтями горячий воздух, и нахмурился.
- Кларка - то совсем худая стала. Откормить ее надо.
- Работящая, вот и худая. – Гал промахнулся мимо чана, и фасоль посыпалась в опаленную искрами  траву.
- Работящая, - ворчал Фазиль, выискивая упавшие коричневые зерна и отправляя их в бульон, - Лучше бы ленивая была, но с фигурой. Я наследника хочу, а ее даже поцеловать не могу. Сразу учительницу по математике вспоминаю – она меня на переменах указкой по голове била. Вон, погляди, вмятины остались.
     Он наклонил голову, взял в руку морщинистую ладонь Гала и провел ею по своему затылку.
- Не знаю, - рассудил дед, одергивая руку, - Не могу я лицезреть твою Клару, но баба она работящая и темпераментная. Вон – какой сад выходила. Все в долину сбежали, а мы благодаря ей – здесь, в родных пенатах. И кончай болтать. Пора выпускать баранов – солнце остыло. Пусть порезвятся… До завтрашнего харчо.

    Фазиль поднялся с земли, швырнул в чан последнюю фасолину, постоял минуту, наблюдая, как расходятся вокруг нее мелкие круги жира, и пошел к хлеву, где, подобрав юбку, Клара ногами месила в корыте какую-то неприглядного вида субстанцию. Клара приплясывала, притоптывала и подскакивала, поднимая стайки брызг, которые разлетались по двору, как поздний осенний дождик – пахнущий забытым счастьем, меланхолией и дерьмом. Окинув взглядом жену, Фазиль подумал, что, пожалуй, сегодня будет ночевать один,  во дворе, под навесом.

    Он откинул массивный засов сарая, и на свет, словно истосковавшиеся по воле заключенные, наталкиваясь друг на друга, выскочили четыре жирных барана,  тут же ринулись к длинному корыту с водой и стали жадно поглощать живительную влагу.
     Подкинув баранам пышную связку сена, Фазиль вернулся к деду. Тот как раз набивал трубку просушенной травой конопли, буравя слепыми зрачками темные, неведомые зрячему человеку, дали.

     Фазиль опустился на корточки рядом с Галом и, дождавшись, когда трубка была набита до отказа, привычным движением извлек из штанов спички.
- Взрывай! – торжественно произнес дед и протянул внуку трубку, чуть не лишив того глаза.
- Осторожней, - проворчал Фазиль, - Одного слепого хватит.
     Он чиркнул спичкой по коробку, поджег травку и смачно затянулся. По двору поплыл сладкий дурман марихуаны. Гал шевелил волосатыми ноздрями и блаженно ждал своей очереди. Затянувшись несколько раз, и вернув деду трубку, Фазиль упал на спину и воткнул затуманенный взгляд в небо – чистое, лазурное, без единого облака, с пятном солнца, вставшего близко к горизонту.

     Мысли потекли по древу сознания стремительным потоком, они были разумны, глубоки, но не оставляли в памяти не единого следа. Такая умственная кутерьма  рождала приятное головокружение, расслабляла тело и стирала из чувственных закоулков  неприятный осадок, который постоянно  сопутствовал Фазилю  с того дня, как он женился на Кларе.
Тут перед внутренним взором молодого человека, словно призрачный джинн, возникла давешняя спортсменка во всей своей красе – с грушеобразными бежевыми икрами, густыми пшеничными волосами и грудной клеткой, распирающей узкую летнюю кофточку.
- Может, и нам в долину податься… – сказал он вслух.
- Зачем? – резонно возразил Гал, который к тому времени уже возлежал рядом с Фазилем, положив под голову свернутый коврик для молитв. – Почувствуй, как здесь хорошо. Сейчас кушать будем. Потом – поспим, сил накопим. Потом послушаем, как  природа молчит…И сами помолчим.
- Скучно здесь, - Фазиль повернул голову в сторону неутомимой Клары, все еще находящейся в корыте.

     Выкуренная травка округлила восприятие Фазиля, и ему стало  нестерпимо жалко жену – работающую день-деньской, надрывающую свои тонкие руки, похожие на веточки крыжовника, стирающую в кровь худые ноги, таскающую тяжелые тазики с помоями и подвязывающую непослушные вишни. Ему захотелось сделать для Клары что-нибудь хорошее. Он поднялся с земли, слегка пошатываясь, пришел в дальний закоулок сада, где росли цветы, и вырвал, прямо с корнем, самую большую розу, после чего нашел возле забора какую-то старую тряпку, обернул ею колючий стебель и отправился к жене.

- А против лома нет приема, - не попадая на нужные ноты, гнусавила Клара, танцуя в корыте. – Так дайте ж мне побольше лом……
- Клара, - тихо позвал ее Фазиль.
- Чего? – не оборачиваясь, откликнулась жена, - Похлебка, что ль, готова? Деду налей. И хлеба ему дай. А я позже подойду…А против лома…
- Клара…
     Она обернулась, увидела варварски уничтоженную розу, и, словно бешеная кошка,  выскочила из корыта.
- Опять накурился, наркоман проклятый? В город поеду, в милицию тебя сдам! Ты зачем цветок погубил? Я два месяца эту розу выхаживала, к сентябрю, к бабке на могилку!

     Она выхватила розу из рук испуганного  Фазиля и, как розгами, принялась хлестать его по всем местам, имеющимся на теле. Розовые шипы, словно стрелы, вонзались в кожу, и через несколько минут Фазиль походил на апостола, снятого с креста -  испещренный кровоточащими ранами и с великой тоской в потускневших глазах.
     Когда  душная июльская ночь укрыла поселок жарким шлейфом  беспокойного забвения,  Гал, выкурив четвертую трубку  конопли, уснул прямо во дворе, возле тлеющих углей, подмятых пузом остывшего после жирной бараньей похлебки чана, а Клара  одиноко коротала свое невеселое замужество под душным одеялом, прижимая к  груди погубленную королевскую розу.


   Только Фазиль не спал. Он принял решение идти в долину. Образ спортсменки, обсасывающей персиковую косточку, не давал ему покоя. И это состояние было для него так ново и так неистово, что Фазиль был готов на любые сложности и преграды, которые могли встретить его на пути к эфемерной цели, которую он определил, как счастье.
     Он в очередной раз посетил заветный цветочный закуток, откуда вернулся с букетом солнечных маргариток, удовлетворенно убедившись, что  на их шершавых крепких стеблях нет шипов. В хижину Фазиль идти не решился, дабы не спугнуть чуткую Клару, поэтому накинул на плечи единственную одежду, которую нашел во дворе, для чего ему пришлось разбудить Гала, поскольку одеждой той был пиджак деда.
         Старик сел, наклонившись вперед, и, ничего не спрашивая, покорно расставил в стороны руки, отчего стал походить на древнего грифа, чутко выжидающего падаль. Фазиль сдернул с деда пиджак, оделся: рукава были чуть длинноваты, а, в остальном, – пиджак пришелся впору. На груди, словно маленькое светило, отбрасывала звездные блики какая-то медаль. Раньше Фазиль не задавался вопросом о ее предназначении, теперь же ему стало любопытно, какую смысловую нагрузку она в себе несет. Спичка миниатюрным маячком вспыхнула в темноте, и на несколько секунд осветила гравировку: "" Лучшему …"" – дальнейшие слова были стерты неумолимыми перстами времени. Надпись Фазилю понравилась. Он кинул взгляд на Гала, который так и сидел, расставив длинные руки в стороны, и безмятежно посапывал во сне. Фазиль уложил деда обратно на траву, застегнул пиджак на все пуговицы, сунул за пазуху маргаритки и ринулся в путь, к своей светлой, хотя и несколько расплывчатой, цели, определенной им, как счастье.