Практикантка, ч. 4 история подштанников

Фазиль шел по  темной пылящейся дороге и изредка, умильно улыбаясь, шарил рукой за пазухой, поглаживая пушистые венчики цветов. В какой-то момент он  остановился, вытащил букет и увидел, что цветы поникли, будто под тяжестью какой-то неразрешимой проблемы. Недовольно нахмурившись, Фазиль развернулся и зашагал домой.
       Гал все так же возлежал возле чана, освещенный холодным светом луны, и казался в этом свете большой восковой куклой, небрежно оставленной во дворе и навеки забытой.
-  Понимаешь, дед, - Фазиль опустился на корточки рядом с Галом, - Мне тряпица нужна – цветы завернуть. Иначе, погибнуть могут. Ты же не хочешь, чтобы они погибли.
 С этими словами Фазиль без особых усилий сдернул со старца подштанники, накрыв несчастного ковриком для молитв.
-   Я штанишки твои намочу, - продолжал объяснять свои кощунственные действия Фазиль, - Маргаритки заверну.
-  Да, дорогая, - внезапно проговорил Гал.
Фазиль окунул исподнее в бочку с водой, немного его отжал и бережно завернул маргаритки во вновь образовавшуюся упаковку.

       Подштанники, которых Фазиль так цинично лишил своего деда, являлись предметом реликтовым, и, зная их историю, можно было расценить поведение молодого человека, как крайне безнравственное.
     Дело в том, что  в далекие, незапамятные времена, когда Гал был совсем ещё мальчонкой, и носился резвым жеребенком по степным просторам, его прадед, вековой старик, как-то вечером, расположившись у костра, усадил правнука себе на колени и начал вещать  низким, скрипучим голосом:
- Послушай Гал, сын сына моего моего сына, - начал он нараспев.
Дальше он еще какое-то время еще что-то говорил, но Гал выпал из полотна его повествования, поскольку пытался разобраться в смысле фразы "" сын сына моего моего сына"". Мальчику казалось, что в этих словах есть что-то лишнее, отчего фраза походила на заклинание. Маленькие, пятилетние мозги производили титаническую работу, анализируя слова прадеда, и от таких нечеловеческих усилий Гал задремал. Когда он очнулся, то обнаружил себя всё так же сидящим на острых коленях прадеда, который  тихо и монотонно продолжал говорить.
- И вот, вся эта история сводится к тому, что прабабка твоя, царство ей небесное, сотворила это исподнее для тебя, именно для тебя, и ни для кого более, поскольку  уникальность идентичности твоего лица и лица того мальчика не давали ей покоя на протяжения всей её нелегкой судьбы. Конечно, сейчас они тебе не будут  в пору, но пройдут годы, и ты дорастешь до них, и тогда исполнишь завет своих предков, и тогда наденешь их, и будешь носить не снимая , до конца дней своих, поскольку в них сконцентрирована вся сущность, накопившаяся за долгие века жизни нашего гордого рода.

Прадед использовал в своей речи очень сложные обороты, отчего Гал мало что понял в этом пространном монологе, но хорошо прочувствовал всю драматическую важность происходящего.
Сняв с себя мальчонку и поставив его на пыльную землю, прадед извлек из-под порога что-то, завернутое в старую рогожку, развернул ее, и на свет появились те самые подштанники, которые в настоящее время двигались по направлению к долине, освежая разгоряченную грудь влюбленного Фазиля.       Только в те незапамятные времена они были совсем другими – добротно сшитые, ярко-зеленого цвета, они могли украсить наряд любого степного щеголя.

          Когда Галу исполнилось шестнадцать лет, а прадед давным-давно отправился в подземную обитель, подштанники наконец-то пришлись юноше впору, и он тут же их надел, после чего,  по завету предков, так и носил, не снимая , до того самого момента, когда его телу пришлось расстаться с ними, отдав их в циничные руки бессердечного Фазиля, который, впрочем, абсолютно не ведал об этой старинной истории, и считал, что дед по причине слепоты и старости просто-напросто ленится лишний раз переодеться.