Практикантка, ч. 7 печальная история великого переселенца

- Я родился в одной из маленьких деревушек Нечерноземья. Я был последним ребенком в семье.  В семье детей было нечеловечески много, а моя мать, которая родила меня  в возрасте шестидесяти пяти лет, имела  к тому времени уже отвратительную память и еще более отвратительное воображение, и поэтому она не стала утруждать себя высокими терзаниями по поводу моего наречения, и назвала меня  одной буквой. Это была буква «Я», которая олицетворяла последний символ в алфавите, что, в свою очередь, символизировало конец ее способности рожать детей.

 Отец с ней не спорил. Он был глухой от рождения, и имена детей волновали его не больше чем количество метеоритов в тридцать восьмой галактике. С того момента, как поп нашей местной церквушки окрестил меня этим именем, жизнь моя была испорчена навсегда. Как только я стал соображать и вычленять себя из окружающего мира, я это понял.
Слово «я» произносится каждым человеком, в среднем, две тысячи тридцать раз в день, это было мною подсчитано, когда я научился считать, и если учесть, что в доме с тобой живет пара десятков людей, большее число из которых дети, очень часто упоминающие данный термин, можно представить, какие процессы происходили в моей неокрепшей психике.

Мне приходилось откликаться на все  «я», звучащие вокруг, отчего я был несносен, появляясь всякий раз там, где меня совсем не ждали, и, в результате, постоянно ходил избитым и подавленным. Спокойно я чувствовал себя только в компании с отцом, поскольку он не слышал абсолютно ничего, а если и говорил, то извергал на свет поток каких-то неясных сочетаний звуков, в которых, к моей радости, «я» не фигурировало. Но, к сожаленью, отец был уже очень стар и, к тому же, безбожно пил, проводя остатки дней своих в хмельной дремоте на сеновале. Тем не менее, я старался держаться возле него. Моё детское сердце хотело любить, и мне приходилось любить этого глухого, пахнущего водкой старца. Я часами проводил на сеновале.  Смотрел на небо, уткнувшись в вонючую подмышку спящего отца, и  размышлял о несправедливости, произведенной судьбой по отношению ко мне.

По мере того, как я рос, нить моей жизни становилась всё более и более  запутанной. В какой-то момент я осознал, что, фактически, говорю о себе в третьем лице. Вот, предположите хотя бы на миг, что, говоря о себе, вы вместо «я» произносите свое имя. Каково? А теперь представьте, что у всех вокруг имя такое же, как у вас. Веселенькая картинка получается?
В моей голове происходили необратимые патологические процессы, потому что, естественно, я не только говорил, но и думал в третьем лице. «Я, - думал я, - Обречен влачить эту позорную кару небесную до конца дней своих. И я…""  Тут я останавливал мысль свою и пытался решить – чем являлось последнее, подуманное мною «я» – местоимением или моим именем. Эта дилемма была страшной пыткой, и в какой-то момент я попытался, хотя бы в мыслях, заменять «я», когда оно играло роль местоимения, на «ты». Эта подмена получилась,  и в  результате, я стал мысленно беседовать сам с собой. У меня наконец-то появился собеседник, который не затыкал мне рот и не давал мне затрещины, как все окружающие .

Все свое свободное время я и теперь проводил на сеновале, делясь с собой своими мыслями. ""Я,"" - говорил ты, подразумевая под «я» своё имя, - "" Самое отвратное из имен, ты, благодаря этому, отрезан от всей Вселенной. И как только могла твоя мать назвать тебя так, не подумав о последствиях?"" Я падал лицом в колючую, пропитанную парами навоза солому, и плакал, плакал часами, навзрыд, отлучаясь только к обеду и в сортир.
         У меня был старший брат – один из многочисленных старших братьев, в количестве и личностях которых я всегда путался – знал только некоторых по именам. Причем, мать, которой, по-видимому, великая фантазия никогда не была присуща, некоторых из них назвала одинаково, при этом пронумеровав, как межпланетные корабли. Брат, о котором я поведу речь, звался Руслан – 5. Это звучало не намного приятней моего имени, но всё же не вносило в жизнь брата тех мучений, под тяжестью которых трещала и мучалась моя душа.

         Руслан–5 в отличие от всех других  членов нашего семейства, относился ко мне лояльно, и я даже сказал бы, с некоторой долей жалости. Не знаю, что было тому причиной – добросердечность брата или его недуг, который позволял ему лучше, чем другие, понимать боль обиженных судьбой людей. У Руслана-5 было три глаза. Два, как и полагается, находились по правую и левую сторону носа, а третий, совсем маленький, как у птички, черной горошинкой  покоился в ложбинке, у основания шеи. Сначала все думали, что это родинка, но однажды, когда Руслан-5 спал, и его обычные, как у всех, глаза были закрыты, в дом пришел фельдшер, приглашенный матерью с целью удаления  уродливого нароста с шеи сына.

Когда фельдшер, продезинфицировав  скальпель спиртом, приблизился к спящему и поднес отбрасывающий отблески от свечи инструмент к его горлу, третий глаз испуганно заморгал, продемонстрировав миру тоненькое, усеянное лиловыми прожилками веко, и фельдшер, ошарашенный таким невероятным явлением природы, отпрянул в сторону, чуть не проткнув скальпелем стоящую рядом мать. Руслан-5 вскочил на ноги и выбежал из дома. С тех пор его третий глаз прозрел, и брат стал видеть намного больше, чем другие. То, что он видел, Руслан-5 называл пятимерным пространством, но никто кроме него не понимал, что это такое, и все воспринимали мальчика – кто, как чудака,  а кто – как несчастного урода.
          Так вот однажды, когда я производил на сеновале очередную процедуру скорбного плача,  Руслан-5 пришел ко мне, сел рядом и положил мне руку на плечо. По привычке, я вздрогнул, но увидев, что это он, расслабился, не переставая при этом истошно рыдать.
- Я, - начал он, но когда от этого обращения мои рыдания усилились, осекся и сказал, - Брат мой. Послушай меня.

Я несколько успокоился, извлек свое лицо из соломы и всхлипывая, посмотрел на него. Я увидел, как дрогнуло тоненькое веко, и как из-под него, омывая черную горошину, выкатилась маленькая слезинка, которая пропала за воротом рубашки.
- Ты знаешь, какой необычною вещью наделила меня судьба. – он опустил глаза , - И если бы я… - он опять осекся, - Если бы у меня были по этому поводу такие же неприглядные мысли, что и у тебя по твоему поводу, то мы бы вместе провели свою жизнь на этом сене в совместных рыданиях. Но знай, что у каждой вещи в этом мире есть две стороны. Ты, к сожалению, решил видеть только плохую. Но ведь есть и хорошая!
- Нет. – с уверенностью возразил я.
- Есть! Мне тоже казалось, что мой третий глаз – уродство, но когда свершилось прозрение, моему разуму предстали невероятные вещи! Ты всегда был мне симпатичен. Ты самый младший в нашем роду, и я хочу помочь тебе.
- Мне не помочь, - все с той же уверенность мрачно сообщил я.
- Пойми, имя – это всего лишь набор звуков…

- Моё имя – это всего лишь один звук. – не сдавался я, чувствуя с каждой секундой возрастающее доверие к Руслану-5.
- Да. Но какой! – он вскочил и раскинул руки, как будто хотел обнять что-то очень большое и круглое.
- Какой? – поинтересовался я.
- Универсальный!
Я не понял значение этого слова, поэтому насупился и отвернулся.
- Ладно, - Руслан-5 снова опустился рядом. – Помню, ты как-то говорил мне о своем впечатлении, что все вокруг носят твое имя.
- Говорил. И теперь так думаю, - ответил я.
- Прекрасно. Допустим, что так оно и есть. Допустим, что всех людей, населяющих этот мир, зовут, как и тебя, Я.
Я горестно вздохнул.
- Но! – он приподнял брови, а вместе с ними – указательный палец, - Не будем забывать, что у всех у них есть еще, как минимум, - одно имя – кроме этого Я.
- У всех… - согласился я, - Только у меня нет.
- Отлично! – воскликнул Руслан-5, - Почему же ты должен страдать оттого, что у всех – несколько имен, а у тебя только одно?
- Я уже десять лет думаю, почему.
- Так пусть и у тебя будет два!

Я пристально взглянул на брата, и внезапно взорвался новыми рыданиями. Сквозь слезы я слышал, как он продолжает:
- Выбери себе второе имя, и отзывайся только на него.
- Как же я буду на него отзываться, если никто не   будет знать,  что оно у меня есть. – резонно возразил я, всхлипывая.
- А ты не отзывайся на первое. Забудь про него. « Я » – это всего лишь местоимение первого лица единственного числа.
- Знаю …
- Ну вот! А ты выбери второе, нормальное, и когда-нибудь, рано или поздно, кто-нибудь догадается, что тебя зовут именно так. И начнется новая жизнь.
- А если не догадается?
Руслан-5 пожал острыми плечами:
- Да вообще-то, честно говоря, ты и так мало с кем общаешься.

После этого разговора я приступил к настойчивой мыслительной тренировке. Я вытеснял из своего сознания старое имя, стараясь не реагировать на то, что его повсеместно произносят окружающие. После долгих и мучительных упражнений, медитаций и некоторых элементов йоги, мне это удалось. Я стал говорить «я» смело, используя это, ставшее теперь для меня обыденным, слово лишь как местоимение, а когда другие произносили его, не вздрагивал, и, ко всему прочему, прекратил посещения сеновала, а, соответственно, и плакал теперь намного реже – но все-таки плакал. Старую привычку извергать из глаз соленые потоки было трудно искоренить, тем более, что я нашел новую причину для ее реализации: я понял, что теперь я – вообще человек без имени.
- Я! Я! Где ты, сорванец? – кричала мать, когда звала меня к ужину, а я сидел в тени березы и не знал, что делать, поскольку я был уже не Я, а нового имени у меня еще не было.
 
    С этой проблемой я пришел к Руслану-5, который тут же снабдил меня связкой ученых книг, начиненных именами известнейших и достойнейших людей человечества.
- Выбирай любое, - ласково сообщил брат. – Теперь ты – свободная личность.
    Но выбор оказался не из легких. Первое имя, которое попалось мне на глаза, было Спиноза. Прочитав краткую биографию этого гения, я понял, что до конца жизни ни один человек не назовет меня таким именем. Все последующие имена были подобными первому, и все-таки, нужно было принимать решение.
Имя, на котором я остановился, приглянулось мне своим красивым звучанием: Казанова. Я даже не стал утруждать себя углублением в историю этого человека. «Понравилось – и баста», - подумал я.
       С этого момента я стал Казановой, и ждал, когда же, наконец, кто-нибудь догадается, что меня зовут именно так. Но никто не догадывался. Домашние удивлялись и раздражались, что я не реагирую на их ко мне обращение, и драчливые братья стали бить меня еще чаще, чем раньше.

           Однажды мы с матерью поехали на рынок: она взяла меня и еще одного из младших , чтобы мы помогали ей перекладывать покупки в телегу. Я стоял возле рыбного лотка и смотрел, как мать перебирает мертвые туши карасей, как вдруг увидел рядом с соседним лотком девочку,  которая, опершись гибкой спиной о деревянную сваю, глядела на меня и улыбалась. Мне было тогда двенадцать лет, и внимание девочки приятно шевельнулось в моей душе. Кинув взгляд на мать, по локоть зарывшуюся в рыбе, я тихонько приблизился к девочке. Она была худенькая и рыжая. Из-под синего сарафанчика просвечивали еще не оформившиеся грудки, а чуть вздернутый нос был усыпан коричневыми пятнышками веснушек. Она кокетливо наклонила голову и проговорила тоненьким голоском:
- Ты кто? Тебя как звать?
Вопрос меня взволновал, и от этого дурацкого волнения, я по привычке произнес:
- Я…
- Ты, ты! – задорно утвердила девочка и захихикала.
Тут я взял себя в руки и тихо произнес:
- Меня зовут Казанова.
-  Тебя зовут, как девочку - она снова хихикнула. – А меня, как мальчика – Саша. Можно – Шура. Смешно, правда?

Я улыбнулся.
- Казанова, - обратилась ко мне Саша, - А ты завтра будешь здесь? Приезжай. Я здесь каждый день. Это мой отец, - и она указала на румяного торговца бубликами.
- Буду… - нерешительно ответил я, - Постараюсь.
Но тут я услышал  над ухом усталый голос матери:
 -  Иди, помогай грузить рыбу, - и отправился к телеге.
        Мы с братом забрались в телегу, а мать подавала нам скользких рыбин, и мы раскладывали их рядками на специальные, пропитанные солью, тряпки. Иногда я поглядывал на Сашу, которая, словно маленький огонек, скакала на одной ножке вокруг деревянной сваи. Тут я вспомнил слова Руслана-5 о новой жизни и подумал, что, видимо,  сегодня она началась.
         Вернувшись домой, я отправился на сеновал и был там до позднего вечера. Когда же небо вспыхнуло звездами, меня посетило озарение. Я понял, что теперь могу выбирать себе любое имя, какое захочу, но для этого должен находиться вне дома,  оторваться от родного гнезда, где я навеки обречен быть избитым и покинутым Я.

            Я подошел к дому и тихо подозвал Руслана-5, который сидел на завалинке и любовался небом. Брат перевел задумчивый взгляд с небесной феерии на меня и промолвил:
- Ты принял правильное решение, брат. Тебе нужно уходить из этого дома.
- Ты умеешь читать мысли? – удивился я.
- Имея третий глаз и находясь в пятом измерении, возможно все, - Руслан-5 подошел ко мне, крепко обнял  и проговорил, - И у тебя  имеется неповторимый Божий дар. Человек без имени – это человек, имеющий абсолютную свободу выбора. Ты самый свободный житель Земли. Ступай по свету, меняй имена, и каждый раз ты будешь ощущать рождение новой жизни.
Я прокрался в дом и собрал в узелок свои скромные пожитки, которые состояли из старой, вырезанной отцом, деревянной улитки, двух пар фуфаек и увесистого томика Спинозы,  а во дворе снова столкнулся с Русланом-5.
- Я хочу  подарить тебе кое-что. Дай руку.

Я протянул ему руку, и брат положил мне на ладонь что-то холодное.
- В пятом измерении, в котором я нахожусь, можно решить любую проблему. Этот шарик, - и тут я увидел, что в моей руке блестит маленький стальной шарик, - Будет связывать нас всю жизнь, и если ты когда-нибудь столкнешься с неразрешимой проблемой, проглоти его, и тогда я приду к тебе на помощь и помогу. Только учти, что это возможно один единственный раз.
После этих слов он сунул мне несколько монет и ушел в дом. Я еще немного постоял во дворе, а потом развернулся и зашагал по дороге, навстречу необъятному миру.
В эту ночь мне надоело быть Казановой, и в доме, где я нашел ночлег, я представился Эзопом, чем очень смутил хозяйку дома, у которой была плохая дикция, и буква «з» в ее исполнении звучала неизменно, как «ж».

Дальше было еще много домов, городов, женщин и имен.
И вот я оказался здесь. Не знаю, долго ли я тут пробуду, но пока уходить не собираюсь: уж больно в этой речке хорошо клюет. А Ахмедом в компании данных субъектов, - он кивнул в сторону  мужиков, -  быть намного безопасней, чем Чуковским, хотя, я думаю, Чуковским я еще когда-нибудь буду.
Рыбак замолчал и поглядел на задумавшегося Фазиля. От необычайной трагичности рассказанной истории, молодой человек на время даже забыл о своей цели, и только запах подштанников, вырывающийся из-за пазухи, напомнил ему о белокурой Фемине.
- Не подскажешь ли ты мне, где палатка Гасы, того печального человека с лопатой, которого мы видели утром на берегу? – спросил он у Ахмеда после продолжительной паузы.
- Нет, не подскажу. Я своего-то дома не знаю. – рыбак, прищурившись, покосился на поплавок, - Но если тебя интересует путница с пшеничными волосами, найдешь ее в палатке цвета плодов вишневого дерева.