Повесть о моей жизни Глава 8

Глава 8

Дивизия встала на постоянное место дислокации. В полках и батальонах налаживалась мирная жизнь. Были разработаны планы проведения военно-политических занятий. Намечалось проведение партийно-комсомольских собраний во всех подразделениях. Стали оборудовать ленинские комнаты плакатами. Налаживался выпуск боевых листков. Усилилась массовая работа среди личного состава армии.
С  местным населением устанавливались контакты. Строго стали спрашивать за мародерство, за изнасилования. Отдавали под суд военного трибунала. Если во время войны прощалось. Разрешалось посылки отправлять. То после войны запретили.
В воинских частях появились  женщины немки, они работали в столовых, кухнях и подсобных хозяйствах.
Можно было видеть, как многие офицеры разъезжали на автомашинах с немками-любовницами. Разрешено было общение с местным населением. Часто устраивались офицерские вечера, куда приглашались немецкие девушки. Вечера были с выпивками и обильными закусками.
На этих вечерах обсуждался опыт работы в частях, выступали с докладами о боевой и политической подготовке, ставили в пример лучших офицеров, обсуждали нерадивых, принимали решения по устранению недостатков. А затем были танцы, игры всевозможные. Вечера проходили весело и интересно. Были организованы курсы танцев. Многие молодые люди не умели танцевать.
Наша 220 стрелковая дивизия получила приказ: готовить к мобилизации рядовой и сержантский состав  старших возрастов. Дивизия возвращалась в Советский Союз. Демобилизация должна произойти на своей территории. Несколько дней спустя, накануне отправки дивизии, пришел другой приказ: молодых политработников не старше 35 лет откомандировать в расположение 7 армии.
Из  нашей дивизии получили предписание три человека, в том числе я. Нам было приказано явиться в артиллерийскую бригаду 305 мм пушек. Эта бригада следовала тоже в 7 армию.
Дивизия уходила на Родину, а нас, как отшельников, отправили в Венгрию. Приходилось расставаться со своими боевыми друзьями, с которыми нас сроднила война. Мы с ними ели из одного котелка, делили горести и радости, не раз смерть ходила за нами.
Нам дали лошадь, запряженную в бричку. До бригады было 60-65 км. Когда прибыли в бригаду, нас определили в 3ий дивизион. Поставили на вещевое и продовольственное довольствие.
Через день бригада стала сниматься. Сначала был поднят 1ый дивизион, и отправлен на станцию на погрузку в железнодорожный состав. Спустя три дня отправили 2ой дивизион. Затем приготовился к отправке 3ий  дивизион.
Железнодорожного состава на станции не оказалось. На погрузочной площадке простояли двое суток. Командир дивизиона получил приказ: погрузка временно отменяется. Дивизиону было приказано расквартироваться на станции и до особого указания выполнять занятия по расписанию.
Но мы, прикомандированные к дивизиону (всего нас было двенадцать человек) жили самостоятельно. В свободное время ездили по окраинам нашего расположения, в пределах 25-30 км. Встречались с нашими русскими, которые выполняли работу по демонтажу заводов и фабрик и отправке  в СССР.
Были мы и у польских товарищей. Эта территория отводилась Польше. Мы с ними дружили. Они жили богаче нас, у них было свое хозяйство, которое обслуживали вольнонаемные. Жили они сытно, готовили, стряпали блинчики, пирожки. Имели вино и самогон.
Мы им подарили велосипеды за их угощение. Недалеко от нас был когда-то велосипедный завод. Его во время войны разбомбили. На свалке подбирали пригодные запчасти и собирали из них от нечего делать велосипеды.
Простояли в ожидании отправки два месяца. Для нас, прикомандированных, в это время жизнь была сладкой малиной. Что хотели, то и делали. Были представленные сами себе. За годы войны закрепощенные силы молодости, наконец, то вырвались на свободу, старались наверстать упущенное.
Советских девушек было много, военнослужащих и гражданских. Иногда к девушкам ездили на велосипедах за 25-30 км. Побудем у них два-три часа и возвращаемся назад. У них был строгий режим дня. В шесть утра подъем, отбой в десять вечера.
Однажды меня познакомил мой товарищ с одной девушкой Аней. Он сначала сам хотел с ней дружить, но она ему отказала. У него уже была девушка, но она ему не нравилась. Он ездил туда один. Путь был недалеким, всего 4.5 км. Но одному было ездить опасно, особенно возвращаться ночью. Вот он и предложил мне:
-Хочешь, познакомлю тебя с хорошей девушкой?
Я согласился. Мы с ним вечером поехали. В большой деревне жили наши русские репатриированные. Несколько семей и одинокие девушки работали на уборке хлеба. Под  руководством  военных специалистов были созданы такие отряды по уборке урожая с вывозкой его в СССР.
Прибыли в указанную деревню. Девушки жили в двухэтажном доме. Мы вошли в общежитие. Капитан представил меня, как своего товарища сослуживца. Познакомил меня с Аней.
Она была насильно угнана из Белоруссии в Германию. Ей было шестнадцать лет. Отец был призван в армию, а мать находилась в оккупации. Девушка была скромная интересная красивая. Мы с ней полтора месяца встречались. Сдружились. У нас была обоюдная любовь. При возвращении на Родину договорились пожениться.
Но нам мешали встречаться. У Ани были рьяные поклонники. Из той части, где она работала. Один старшина и младший лейтенант из особого отдела. Они всяческими способами старались отбить Аню, чтобы не дать нам встречаться.
Однажды мы сидели на берегу речки в беседке. Рядом были кусты. Уже было темно. Слышим, кто-то в кустах зашевелился. Я крикнул:
-Кто здесь?
Но никто не отозвался. Мы вынуждены были оттуда уйти.
Один раз исчез у меня велосипед. Потом я узнал, что его взял тот старшина. Через два дня я его забрал. Они неоднократно устраивали мне допрос и проверяли мои документы. Затем в открытую запретили мне встречаться с Аней. Наговорили на нее всякую чушь, что она враг СССР, немецкая шпионка. Но это была просто надуманная ложь. Я  со многими жителями разговаривал.
Девушка была честной из порядочной и хорошей семьи. Но мои противники не могли успокоиться. Не смотря на их угрозы, я продолжал ежедневно встречаться с Аней.
Однажды, я с моим лучшим другом Иваном (фамилию его не помню) лейтенантом были в гостях у наших друзей поляков. Возвращались домой и на развилке дорог нам встретились мои соперники. Через 100-150 метров, наша дорога уходила влево, но, когда мы сравнялись с ними, они открыли по нам стрельбу из пистолетов. По какой-то случайности в нас не попали, или может, просто решили нас попугать. Думали, наверно, что мы откроем ответный огонь. Но мы не ступили в конфликт.
Решили их проучить на следующий день. Приехали с Иваном к ним в часть, письменно изложили их командиру, чтобы он  их наказал. Если не будут приняты меры, то мы сами с ними расправимся. У нас сил было побольше: целый дивизион, а их было всего пятнадцать человек. Бывало в армии не раз, такие конфликты доходили до убийства. Это предупреждение какую-то роль сыграло. Больше они нас не беспокоили.
 Вскоре мы расстались. Меня из Германии увозили в Венгрию, а она возвращалась в СССР на Родину. Мы обменялись адресами. Я ей дал мой домашний адрес. Она мне свой адрес в Белоруссии. Адреса военной части я не мог дать, так как  неизвестно было, куда нас отправят.
В один долгожданный день был подан воинский эшелон. В течение нескольких часов погрузили орудия, тягачи, машины.
Нам, прикомандированным офицерам, выделили классный вагон, старого типа. Но мы были благодарны командиру дивизиона за его внимание к нам. В то время это был хороший вагон с отдельными каютами, купе.
Не могу не остановиться на таких фактах, которые мне пришлось видеть своими глазами.
 Возвращались домой репатриированные из союзных зон оккупации: американской, английской, французской  в основном молодые женщины, которых немцы увезли насильно, а были и такие, которые уезжали добровольно. Этих людей немцы держали в западной части Германии, где они работали на заводах, фабриках и в других учреждениях, работали на врага против СССР.
Они были освобождены нашими союзниками. Передавались нашим военным властям. Везли их поездами и машинами. Было их очень много, сотни тысяч.
Из них многие нажили себе детей от немцев, французов, итальянцев и прочих наций. При возвращении на Родину многим не хотелось иметь обузу и позорное пятно на всю свою жизнь. Они старались избавиться от детей. Оставляли их, ложили под откосами дорог, в кусты или просто в траву. А были и такие, что бросали в туалетах, не чувствуя материнской ласки и жалости. Наиболее жестокие выбрасывали  на ходу поезда.
Эти люди были в основном морально распущенные. Многие были больны венерическими болезнями, специально зараженные врачами по указке фашистского правительства Германии.
Понимая, что война с Советским Союзом проиграна, они решили нам насолить. Нашу молодежь обработать, развратить. Построили для этой цели рядом мужские и женские лагеря, чтобы рабочие свободно между собой общались.
Наше командование  репатриированных в СССР сразу не отправляло, сначала проверяло тщательно медицинским обследованием. Всех выявленных больных помещали в бывший лагерь наших военнопленных в городе Бунслау, который находился в Верней Силезии (в настоящее время город относится к Польше).
В этом лагере их лечили, а кто выздоравливал, отправляли на Родину.
 Брошенных детей, независимо от кого они были: от немцев, французов, американцев, собирали. Живых направляли в детские приюты, а мертвых хоронили.
В это тяжелое время были всякие предатели, отщепенцы, власовцы, а также те, кто торговали своим телом.
Если бы этих предателей, изменников, паникеров и прочей нечисти в первые годы войны не было бы, возможно  не допустили бы немцев до Москвы.
Благодаря мужеству нашей армии, мы все же сумели остановить немцев, а впоследствии выбросить их из нашей территории и добить их в собственной берлоге.
Дивизион направлялся в Венгрию, в бывшую союзницу Германии, которая воевала против СССР. Перед отправкой наши офицеры решили  умыться.
Один капитан снял ремень с кобурой, в которой находился пистолет. Неосмотрительно положил на край полки. Когда подошел паровоз к составу, чтобы соединить сцепку. От толчка состав двинулся.  Пистолет упал на пол и произошел выстрел. Одного майора ранило в ягодицу.
Отправку эшелона на несколько часов задержали. С платформы согнали легковую машину “Победу” и повезли раненого в город Бунслау в госпиталь.
Наш поезд проезжал через немецкий город Дрезден. Город лежал в развалинах. Авиация США разбомбила его в последние дни войны. Они знали, что этот город освободят наши войска, делали все, чтобы не достались нам ценности. Так как город славился историческими памятниками, музеями.
В дальнейшем наш эшелон двигался по территории Австрии. Были в Вене.
Ехали по Чехословакии, через Прагу. Ходили по городу. Сфотографировались у здания, где проходила в 1912 году Пражская партийная конференция под руководством В. И. Ленина.
Когда приехали в Венгрию. В Будапеште стояли трое суток. Город был сильно разрушен  во время военных действий. Шли ожесточенные бои. Немцы долго не сдавались, находились в окружении. Приходилось применять все средства, чтобы выкурить их из укрытий. 
Нашему дивизиону предписывалось прибыть в небольшой городишко под названием Надь и там выгрузиться.
Из Будапешта нас отправили на четвертые сутки. Мы следовали к месту назначения.
Однажды я был дежурным по эшелону. Дежурство, как правило, назначалось на сутки. Заступление на дежурство в армии принято  с вечера с 20 часов. Мы стояли на какой-то станции. Причем нас там держали что-то долго, почти сутки. Я узнал у дежурного по станции, сколько времени мы будем стоять и доложил об этом начальнику эшелона.
Он разрешил увольнение личному составу в город. День был воскресный. В городе были гуляния и спортивные игры. Наши офицеры тоже ушли в город.
День был хороший, ясный, даже очень жаркий, шел август месяц.
Мое дежурство уже подходило к концу, и мой сменщик уже пришел, им был лейтенант Попов, парторг дивизиона. Вдруг к нам подбегает мальчик мадьяр лет 8-9 и предлагает вина. Мы спросили:
-Где вино?
Он показывает в сторону нашего подбитого танка, который стоял в 15-20 метров от станции и говорит:
-Моя мама ждет вас.
Мы решили посмотреть вино. Около танка стояла женщина с корзиной, и  в корзине в бутылках было виноградное вино. Мы у нее спросили:
-Что вы за него хотите?
Она говорит:
-Господа офицеры мне нужно что-нибудь из вещей. Если они у вас есть, давайте обменяем.
Я Попову говорю:
-У меня что-то найдется. Пойду, выберу что-нибудь из того, что я подобрал своим сестренкам. Хотел отправить посылку. Не успел.
Я принес ей на обмен какие-то тряпки.
Вино мы принесли в наш вагон. По стаканчику решили выпить и угостили нашего солдата старичка ординарца. Хороший был старичок, старательный. Я передал свое дежурство лейтенанту Попову. Вместе с ним пошли докладывать начальнику эшелона о передаче дежурства.
Начальник эшелона нас отпустил. Мне пожелал хорошего отдыха, а Попову спокойного несения службы.
Проходя мимо службы ПВС, капитан пригласил нас к себе в будку. Мы поднялись. У него сидел еще один офицер. Капитан предложил нам выпить. Попов отказался, так как заступил на дежурство, а я согласился.
Выпил не больше 50-75 грамм. Мне стало что-то  не по себе. Во-первых, было очень жарко. Я попросил разрешения уйти. Чувствовалась усталость, сутки не спал. Зашел в свой вагон. Наших офицеров еще не было. В вагоне был один ординарец. Я сначала хотел лечь спать, но в вагоне было душно. Посидел немного на нижней полке. Потом вышел на открытый воздух на улицу, чтобы отдышаться.
На первом пути стоял пустой пассажирский поезд. Он ходил один раз в сутки. Станция была тупиковой. Сел на подножку вагона этого поезда. Стал разговаривать с солдатом ординарцем. Сколько я там просидел, не знаю. Солдат куда-то на время отлучился. Я остался один. По-видимому, мне стало плохо, и я стал искать более прохладное место. Время уже было темное.
Ординарец забеспокоился, хватился меня искать. Но там, где сидел, меня не оказалось. Обошел весь перрон, но меня не обнаружил. Когда пришли наши ребята, он им рассказал, что я был сильно выпивший, сидел на подножке и куда-то исчез.
Все офицеры тоже стали меня искать, обошли вокруг станцию. Нигде не обнаружили. Стали спрашивать у населения, может быть, кто-то видел, но те отрицали. Потратили на поиски 2-3 часа, в виду того, что была ночь, решили поиски возобновить с утра. Начальнику эшелона не стали докладывать.
Пассажирский поезд отправлялся рано утром. А посадка в те годы была очень шумной. Желающих было много. А поезда ходили редко. Все старались влезть в вагон. Кричали, ругались друг на друга.
От этой суматохи я проснулся. И не пойму, где я. Вижу: шпалы, рельсы. До меня дошло, что я лежу под вагоном. Сразу мысль сработала, что меня бросили под вагон. Наверное, все забрали: деньги, документы и оружие. Не вставая, я ощупал кобуру, пистолет на месте. Проверил карманы. Начинаю припоминать, как я сюда попал.
Мы с Поповым выпили красного вина по стакану, а потом я выпил спирт. Мне стало плохо. Ситуация стала ясной. Думаю, надо вылезать.
Под вагоном земля была прохладная, и продувало сквозняком. Брюки и гимнастерку я измазал в  мазуте. В таком виде идти в вагон не решился.
В 30 метрах от станции протекала река Дунай. Я попытался водой отмыть мазут. Тер одежду песком и глиной. Но безрезультатно. Отжал как можно лучше воду. Надел на себя мокрую форму и подался к своему вагону.
Вагон был закрыт изнутри. Я не стал тревожить ребят. Время еще было раннее. Все  спали.
У нас вагон был с тормозной площадкой. На этой площадке была прорезана сквозная дыра в вагон, размером 60 x 70 см.
Вместе с нами ехал майор армянин по национальности. Он в пути заболел дизентерией, мы его никак не могли высадить. Так как он категорически отказывался. Не хотел с нами расставаться. Сначала он в дверь ходил, мы его держали, чтобы он не вывалился из вагона. А потом кто-то предложил прорезать отверстие в стенке с выходом на площадку. Но майору от этого лучше не стало. 
На одной станции мы его все же с помощью военного коменданта уговорили, высадили и отправили в госпиталь. Иначе бы он не выдержал, умер бы в дороге. А так хоть  какая-то возможность у него появилась вылечиться и остаться живым.
Я пролез в эту дыру, и потихоньку лег на верхнею полку. Никто даже не проснулся. Спали мертвым сном. А вскоре и я уснул.
Кто проснулся первым, увидел меня спящим живым и невредимым, удивился, и давай кричать на весь вагон:
-Товарищи! Вы только подумайте. Он дома. Спит!
Все вскочили. Спросонок не поймут: кто спит? Кто дома?
А он им говорит:
-Вы что не видите, Богданов нашелся!
Тогда все посмотрели на меня.
Я тоже проснулся. Лежал, соображал, что мне говорить. Рассказать всю правду, на смех поднимут. Что-нибудь придумать, не поверят, засыпят вопросами. Я решил рассказать правду, пусть горькую, но правду. 
Когда я им рассказал, где был, они мне не поверили. Мы, говорят, много раз проходили мимо этого вагона, тебя там не видели.
Тогда я показал им свой костюм, а потом место своего ночлега. Там еще оставался отпечаток моего тела. Они, наконец, мне поверили и потребовали от меня магарыч, за то, что я им принес страдания.
-Нужно тебя отмыть от мазута и за то, что остался живой.
Я был на все согласен, лишь бы они меня не изводили, за то, как я провел свой вечер.
Наше вино, которое мы с Поповым обменяли на тряпки, было целым, они его не обнаружили. Мне пришлось его поставить на стол. Тем самым было покончено с этим происшествием. Никто об этом не вспоминал, кроме меня самого.
Иногда да вспомнится. Не проснись я вовремя, чем бы дело кончилось неизвестно. Или бы совсем зарезало, или бы остался калекой на всю жизнь по своей дурости. На  фронте я пробыл почти три с половиной года, бог миловал, а тут из-за этой проклятой выпивки все бы разом рухнуло.
После нескольких дней пути наш поезд прибывал на станцию назначения.
Мы уже готовились, упаковали личные вещи. А вещей у нас было много, по два, а то и три чемодана. Во время войны столько бы не тащили, а настало мирное время, стали запасаться, готовили подарки для родных и близких.            
У меня было тоже два чемодана.  Один большой, а второй поменьше и еще тюк с постельной принадлежностью: пуховая перина, подушка и шерстяное одеяло. Кроме этого была хорошая односпальная кровать на панцирной сетке. Спинки  кровати были никелированные.  Из какого металла она была изготовлена, не помню. Была удивительно легкой, я ее одним мизинцем поднимал. С кроватью мне пришлось распрощаться, не потащишь же ее с собой. 
Постель  я не бросил, сохранил, довез до города Нальчика. Перину пришлось продать. Подушка осталась во Фрунзе у Байзаковых, когда мы уезжали в город Рудный, ее Таня забыла положить в контейнер, она лежала на кровати у Физы, сестры моей жены.
После выгрузки мы снялись с вещевого довольствия в дивизионе и всей командой направились на железнодорожный вокзал. Нам еще предстояло ехать поездом до штаба 7ой армии в район озера Балатон.
Вокруг Балатона располагались санатории, курорты и дома отдыха. Воды озера были целебные. Штаб 7ой армии располагался на другой стороне озера, в поселке Балатонфюред. Попасть туда можно было только пароходом. По Балатону ходили пассажирские пароходы.
Мы узнали расписание и приобрели билеты. Поплыли на пароходе. Вокруг озера места были живописные. Красочная зелень. Сады, виноградники. Дома были легкие, дачного типа. Не смотря на то, что прошла война, разрушений было мало. Городок, куда мы прибыли, был прекрасным, утопал в зелени.
В штабе 7ой армии мы получили назначения в разные подразделения.
Я был направлен 142 стрелковую дивизию на должность комсорга батальона. От штаба армии мне пришлось ехать поездом до города Капошвар, а там делать пересадку.
Когда я прибыл на станцию Капошвар, мой поезд уже ушел. Поезд ходил раз в сутки в 5 или в 6 часов утра. Ехать мне оставалось не так много, примерно километров 45 до какого-то разъезда. Дальше можно было добраться пешком или попутным транспортом, 15-20 км от железной дороги. 142 стрелковая дивизия находилась в летних лагерях в лесу.
На станции Капошвар я пробыл более 50 часов.  Первый день моего прибытия посвятил знакомству с городом. Был на базаре, где в основном торговали фруктами. Затем побывал в кинотеатрах. За последние пять месяцев не было возможности смотреть фильмы. Хотелось немного развлечься.
Познакомился с одной девушкой мадьяркой. Мы с ней ходили в кинотеатры, обедали в одном хорошем ресторане. Город Капошвар мало был разрушен, почти весь сохранился. Кругом были зеленые аллеи и парки, на клумбах цветы.
На вокзал я  вернулся уже за полночь,  в два часа ночи. А поезд отправлялся утром. Я прошел в воинский зал. Скамеек было мало. В основном были военные. Спали на полу. Я тоже последовал их примеру. Завернулся в свою шинель и лег на пол. Проснулся в 8 часов утра. Проспал свой поезд. Конечно, было обидно. Ну что делать, пришлось ждать следующего поезда. Только на третий день уехал.
Прибыл в политотдел дивизии. Получил направление в один полк. Командиром батальона был старший лейтенант Байков, а зам. командира политчасти лейтенант Горбань, парторг батальона лейтенант Гусек.
В этом батальоне мне пришлось служить месяц, а потом меня временно назначили комсоргом полка.
Комсорг полка Дружинин Володя уезжал в отпуск на родину в Сибирь в город Куйбышев Новосибирской области. Володя оказался моим близким земляком. За всю войну я никого не встречал земляков из области. А тут такая случайность встретил человека из моего любимого города, где прошло мое детство. В армию я был призван из этого города в 1941 году. Даже не верилось, что Володя едет туда. Спустя 54 года после окончания войны я встретился с Володей в этом городе.
Мы с ним распрощались. Он уехал отдыхать, а мне предстояла большая кропотливая работа с несоюзной молодежью, вести боевую, политическую и воспитательную работу. В полку на учете состояло более 400 комсомольцев, и несоюзной молодежи было не меньше.
После отъезда лейтенанта Дружинина я решил собрать комсомольское бюро и обсудить план комсомольской работы. На бюро пригласил парторга полка капитана Стриханова очень грамотного и делового партийного работника. До бюро я с ним советовался, как лучше составить план работы. Он мне оказал практическую помощь, порекомендовал, какие включить в план мероприятия. Членов бюро было девять человек, ребята подобрались толковые, из разных подразделений, рядовые, сержанты и офицеры.
Один из них был капитан Михайлов инженер полка. Я почему-то робел перед ним. Хотя по занимаемой должности я был его старше. Но он был образованным грамотным, капитан по званию. Я всегда старался относиться к нему с большим уважением.
На первом организационном бюро я сначала очень терялся, не мог собраться с мыслями. Но на  дальнейших заседаниях бюро при поддержке и советах парторга Стриханова и замполита полка майора Дуброва, я вошел в норму, руководил бюро уже нормально. Комсомольцами полка мне пришлось руководить семь месяцев.
Дубров  был нам за отца, он был бывший моряк. Чем-то провинился и был списан в пехоту. Очень любил слегка выпить. Всегда был навеселе. Он даже завел  порядок в полку. В офицерской столовой в буфете продавали спирт на разлив по 50-100 грамм на человека для тех, кто желает выпить в обед. Разрешалось только офицерам.
Наш полк располагался в лесу. Были построены временные казармы типа землянок  в расчете на роту личного состава. Для штаба полка, где находился командир полка и зам. по политчасти,  построили сруб из бревен. А мы втроем: парторг, агитатор полка и я, жили в передвижных вагончиках.
Вагончики были небольшими, в них мог разместиться только один человек. Стояла кровать и стол, за которым я работал. Недалеко от нас находились деревни, от двух до восьми километров по окружности. Жители этих деревень часто приходили к городку и продавали фрукты нашим военнослужащим за деньги или в обмен. В то время были дефицитом: соль, спички, керосин. Солдаты  старались раздобыть товар для обмена. Кто дежурил на кухне, воровали соль, из-за чего пища в столовой оказывалось недосоленной.
Ходили сами в села,  доставали вино. Вин в Венгрии было много, как у нас на Кавказе или в Молдавии. Выдерживали по 20-25 лет крепкие хорошие виноградные вина.
У нас был один солдат, фамилию его не помню, звали его Саша. Он был у нас ординарцем на троих офицеров. Мы его часто отправляли в село за хорошим домашним хлебом и за мясом: индейками, курами, гусями, а также за вином. Был он аккуратным поставщиком. Его все мадьяры знали и звали Шандра. Как только Саша появлялся в деревне, все его зазывали к себе и спрашивали: что принес, что тебе надо?
В то время входу были вещи. Их не хватало не только у нас в Союзе, но и за границей. Вещи были только в Германии, потому что она во время войны ограбила всю Европу. Кое-что нам удалось прихватить с собой. Вот мы меняли продукты на эти тряпки.
Однажды в одном батальоне нашего полка произошло ЧП. Командир батальона с замполитом решили после бани выпить и отправили своих ординарцев в деревню, чтобы они доставили им вина к бане. Они пришли в деревню, купили у одного гражданина вино. Он пошел их провожать.
Шли по улице. Ребята не подозревали, что он задумал коварный план. Шел рядом с ними и разговаривал, а потом неожиданно распахнул полы своего пальто, выхватил топор и зарубил одного солдата, ординарца командира батальона.
Второму удалось убежать, он прибежал в расположение батальона и сообщил о случившемся. Были приняты меры, выехали на место происшествия, чтобы забрать труп и арестовать убийцу.
Когда наши прибыли в деревню, нашли того гражданина, он был дома, никуда не скрылся. Его арестовали и увезли в расположение полка. Работники опергруппы спросили мадьяра, за что он  убил солдата, он ответил:
-Я вас всех ненавижу.
В Венгрии много было людей настроенных против нашей Красной Армии, за то, что мы находились у них в стране. Всяческими способами стремились скомпрометировать наше пребывание. Под воздействием бывших помещиков, кулаков, прочих фашистских элементов пытались в 1945 году в период осенней посевной сорвать посев. Венгрия в основном проводила посевную осенью. Настало время сева, а крестьяне не сеют.
Наше командование заинтересовалось, почему не проводится сев? Разослали венгерских коммунистов и наших политработников по селам. Выяснили, что крестьян запугивали бывшие хозяева.
Земля, которая принадлежала богатым, была национализирована  и передана бедным. Крестьяне ссылались на то, что у них нет семян. Лошадей забрали красные.
Чтобы сорвать этот гнусный контрреволюционный план, командующий южной группой войск маршал Советского Союза К.Е. Ворошилов отдал распоряжение частям нашей армии оказать содействие в посевной крестьянам Венгрии.
Наши солдаты помогли вспахать и посеять хлеб. Крестьяне были очень довольны, и благодарны нашему Советскому командованию за оказанную им помощь в трудное время.
С тех пор как я прибыл в Венгрию, прошло четыре месяца. Переписка почему-то была запрещена. Мы не писали письма до возвращения в СССР.
Кончался декабрь месяц и 1945 год, год Победы над фашистской Германией, и приближался новый 1946 год, первый год мира, без войны.
В нашу дивизию просочились сведения, что мы должны возвращаться на Родину в СССР. Но были это пока предположения, официальных сведений не было.
Мы продолжали формально нести службу. Проводились занятия с подразделениями, усиленно шла политико-воспитательная работа среди личного состава. Готовились к встрече Нового года. Проводились отчетные комсомольские и партийные собрания.
Наконец пришел приказ: дивизию отправляли в СССР.
Было проведено совещание в политотделе дивизии о порядке следования наших частей по железной дороге по странам союзников. Запрещалось разглашать военно-государственную тайну,  вступать в какие-либо контакты с местными жителями. Всех, кто на день отправки оказался болен венерическими болезнями, оставались на месте до излечения в госпиталях.
Новость отправки дивизии встретили с радостью. Мы все скучали по Родине, потому что никаких вестей от родных и близких не получали.
Меня волновало, что  связь с девушкой Аней оказалась надолго прерванной.  Мы с ней при расставании думали совсем иначе, а фактически получилось так, что друг о друге не знали больше шести месяцев. Не меньше меня волновала судьба моих сестренок, оставшихся сиротами. А также судьба моей любимой бабули, которая жила у нас с моими сестренками в деревне.
Моя мама умерла весной 1943 года. Бабушка жила уже два года в деревне, на ее воспитании были три моих сестры: Аня, Вера, Валя. Из них только Аня работала в колхозе, а другие были несовершеннолетние.
У бабушки еще жили два внука: Петя и Коля от младшего сына Алеши, который  воевал на Карельском фронте. А его жена Ольга с дочкой Таней оставалась в совхозе. Я даже в боевой фронтовой обстановке старался писать регулярно письма. А тут в мирное время после войны не разрешили писать. Я представлял, как сходит с ума бабуся.
Во второй половине января 1946 года нас подняли, и мы двинулись на станцию под погрузку в железнодорожные составы.
Погрузка шла по батальонам.  Составы были небольшими, по 30,40 вагонов, так как местность была горная. Когда проезжали Румынию, нас тащили три паровоза – кукушки. Ехали мы до своей границы очень долго, почти месяц. Больше стояли на станциях.
На место нашей 7 ой армии входила новая гвардейская армия усиленно вооруженная, чтобы при возможности дать отпор провокациям. И пока она не вступила на территорию Венгрии, мы оставались на границе между Венгрией, Чехословакией, Болгарией, Румынией. Так как было опасение, что после нашего ухода могли ввести свои войска США, которые всяческими путями старались овладеть Венгрией, и исподтишка проводили определенную работу, чтобы помешать народной власти в стране, подстрекали к  саботажу, устраивали диверсии при помощи своих агентов.
Их замысел не прошел бесследно, в 1956 году была организована контрреволюция, которая пыталась свергнуть народную власть, но благодаря Советской армии и самого венгерского народа под руководством коммунистической партии мятеж был подавлен.
Наш состав приближался к румынско-советской границе. В городе Плоешти нам предстояло перегрузиться на другую железнодорожную колею, и дальше нас должны были вести уже наши паровозы, Серго Орджоникидзе, самые крупные в мире паровозы в то время.
В конце пути, поскольку мы возвращались на Родину, нам выдали зарплату советскими деньгами.  А в Венгрии мы получали жалование в иностранной валюте,  в форинтах.
Но наше начальство всех предупредило, чтобы советские купюры не расходовали за границей.
 Железнодорожники проводили работы по  перестановке составов. Всем разрешили по очереди побывать в городе, походить по магазинам и помыться в бане.
В Румынии в то время была в основном частная торговля, и в магазинах из промышленных товаров можно было все купить. Продавались куртки меховые венгерские, сапоги хромовые, костюмы, чемоданы и прочие товары, и не так дорого, особенно на советские деньги. Один русский рубль приравнивался десяти румынским.
Наша братва увидела на вид добротные товары, понабрали их себе и потратили на них всю оставшеюся зарубежную валюту и свои деньги, не посчитавшись с тем, что наши рубли запрещалось тратить. Разве удержишь русского Ивана от такого соблазна. Тратили свои сбережения напропалую, кто в магазинах, кто в ресторанах.
Начальство дивизии особенно не препятствовало, понимало настроение солдат. Мы возвращались на Родину живыми и невредимыми.
От солдата до генерала все были этому рады и с нетерпением ожидали встречу с родными, с которыми не виделись всю войну.
Наш воинский состав был готов к отправке. Открыли семафор и мы поехали, невольно прощаясь с нашим пройденным боевым путем. Поезд еще не успел набрать скорость, стал вновь притормаживать.
Мы приближались  к границе. Состав остановился. Было приказано из вагонов не выходить, будет производиться таможенный осмотр работниками таможенной службы. После исполнения всех формальностей поезд отправили, через 2-3 км мы проследовали нашу границу.
Поезд набирал скорость, как бы спешил быстрее доставить нас на Родину.