Двери

Мне нравится подслушивать разговоры. Это такая игра. Обрывок чужого диалога, речи расширяет мой кругозор – банально сказано, вернее, приоткрывает дверь, и в щель я могу наблюдать происходящее – такой визуальный вуайеризм.  Воображение дорисовывает детали, и картина предстает почти целостной.
Однажды, подняв телефонную трубку, я услышала вибрирующую тишину, - так бывает, когда говорящий сообщил нечто, вызвавшее ступор у оппонента, или кто-то ждет ответа на откровенный вопрос, заданный им собеседнику неожиданно для того.
- Как ты можешь? – услышала я наконец, - мы же договорились обо всем! – ошарашенный шепот явно принадлежал мужчине, из чего я сделала вывод, что звонил он с работы.
- Все изменилось. Изменилась и я, - ответила женщина.
- Нельзя же так просто взять и сломать все! – все-таки он повысил голос.
- А было что ломать? Ну ладно, мне пора идти. Может перезвоню, - гудки возвестили конец разговора.
За пару минут передо мной прошел отрезок чьей-то жизни, представляющий собой финал отношений.
Дальше я начала искать такие двери, позволяющие мне стать свидетельницей событий человеческой жизни, но уже не случайно.
Легче всего оказалось делать это на улице. Парки, скверы и остановки транспорта открывали массу возможностей, - главное правильно расположиться.
Любуясь на крокусы в дендрарии, я догнала двух девушек, и остановилась возле них, сделав вид, что разглядываю табличку у клумбы.
Одна из девушек – обладательница пружинистых прохимиченных волос, отставив левую ногу и раскачиваясь на полуоторванном каблуке, произнесла:ъ
- Белые… На * марта Колька мне такие дарил, пока я его под зад коленом не послала… Хоть бы раз розы принес, а то притащит пучок, обернутый листьями, сунет под нос и говорит «Да ты понюхай как пахнет! Весною».
- Да… Именно весною… - вздохнула вторая – высокая, с распущенными темными волосами, чем-то похожая на модель Боттичелли, и откинула с лица прядь.
Больше в течение десяти минут они не произнесли ни слова, а я, заучив латинское название белого крокуса, звучавшее как «Virginus krocus» - «Девственный бутон», пошла дальше.
Дойдя до середины аллеи, я заметила сидящую на скамейке женщину. Сложив в лодочкой пальца, она о чем-то думала, совершенно забыв о сигарете в уголке рта, и «Winston» ронял пепел на клетчатую юбку. Рядом с ней лежали детская курточка и игрушечное ведерко с формочками для песочных пирожков. Раскрыв книгу, я присела рядом.
- Извините, у вас есть часы? – обратилась ко мне она, не выпуская изи рта сигарету.
- Нет, но когда я в последний раз интересовалась сколько времени, а это было совсем недавно, было двадцать минут пятого, - дверь приоткрылась и я стояла на пороге. Возможно, меня приглашают войти и побыть немного, но принимать роль гостя - отступление от правил игры.
- Спасибо. Пора домой – словно очнувшись, она по-мужски выплюнула сигарету. – Дима, иди сюда! – позвала она. Откуда-то из-за скамейки появился мальчик лет трех, в болоньевом комбинезоне с Микки-маусом на груди, выпачканном кетчупом.
- Мама – произнес он, - тебе уже пора уходить?
- Да, сына, - она надела на него курточку.
- Почему? Мы совсем мало погуляли, - мальчик рыгнул и прикрыл рот ладошкой.
- Ну, вот… Опять отрыжка. Только не говори тете Тане о том, что мы ели «хот-доги». До чего пачкуч этот кетчуп. Нет, все равно видно, - она вздохнула и рывком застегнула молнию на курточке.
- Когда ты снова придешь? – малыш смотрел снизу голубыми глазами.
Мать взглянула на небо, такого же цвета, как и взгляд ее сына, и ответила:
- Бог знает, когда… Но я постараюсь. Идем, а то сегодня обещали дождь.
Ладошка в ладони шли они к выходу. Мальчик нес ведерко с набором формочек, а мать шарила по карманам в поисках зажигалки, которая осталась лежать возле меня на скамейке.
Когда фигуры вошли под арку главного входа, почувствовала, что дверь, приоткрывшаяся для меня, все еще приглашает войти и, не желая покидать так рано хозяев, не узнав всей истории, я захлопнула книгу, подхватила зажигалку, и бегом припустилась за ними. Догнала, однако, только на троллейбусной остановке.
- Извините, это ваше, - женщина обернулась и взглянула на меня такими же светлыми глазами, как у сына, только тонкая сеточка морщин проступала сквозь тональный крем.
- Спасибо. Тоша, смотри, тетя вернула нам зажигалку, а мы-то думали, что уже потеряли ее.
- Я… Мне показалось, что я могу чем-то помочь, - запнулась я.
- Не понимаю, о чем вы? – в ее голосе не было интереса. Стоило ли заводить разговор?
- У меня есть знакомый адвокат, друзья в Департаменте образования и среди инспекторов по делам несовершеннолетних… У вас же отобрали сына.
- Милая девушка, мне уже никто не сможет помочь, потому что нет смысла отсуждать у отца сына и возвращать его матери, больной раком. Пусть лучше постепенно привыкает к этой семье, - она поправила шапочку на малыше.
- Извините… Я не предполагала. В любом случае, если что-нибудь понадобиться, позвоните мне, - я протянула визитку.
- Почему вы думаете, что я позвоню?
- Потому что я сама однажды позвонила по телефону, оставленному случайным человеком, и этот звонок изменил мою жизнь.
- Хорошо. Но я не обещаю.
Подъехал троллейбус, и она, кивнув мне, взяла на руки ребенка и вошла внутрь. Уже оттуда я услышала звонкий детский голосок, перекрывавший голос водителя, объявлявшего следующую остановку:
- Мама, а кто такой рак?
- Это, сынок, зверь такой…
Шестой троллейбус уехал.
Две тетки, торговавшие на стакан: одна кедровыми орехами, а другая семечками, переругивались между собой, но в эту дверь мне не хотелось входить. Вспомнив, что забыла угостить старую подругу-белку, я купила орехов, и вернулась в дендрарий.
02.05.02.