Дом

Кто хоть раз видел развалены Блосхолмского аббатства,
никогда не сможет забыть их…
   …время коснулось Блосхолма лишь слегка.
Почти все луга носят те же названия и
сохранили ту же самую форму и границы…
                (Генри Райдер Хаггард
                “Хозяйка Блосхолма”)


   Дом. Огромный. Старый. Весь покрытый, обвившим оконные проемы засохшим плющом. Влажные дорожки от прошедшего недавно дождя спускались по стенам с крыши, покрывая темными потеками замшелые карнизы.
   Зеленая медная крыша, вросший в землю, как огромный валун, – фундамент, мрачное удивительное растение, каким то чудом выросшее здесь.
Дом.
Такие дома всегда имеют свои тайны, имеют свое собственное привидение и никогда не умирают, рассыпаясь от времени. Их либо рушат люди, либо они вечно живут своей  странной жизнью среди природы, становясь частью ее. Комнаты становятся прибежищем мелких зверюшек, карнизы обживают птицы, в подвалах выращивают свое новое потомство змеи…
   И дом, окончательно вживаясь в окружающую природу, становится частью того места, на котором стоит, поглощаемый окружающим миром, и одновременно заполняя его собой, преобразуя под себя. Сливаясь с природой, внося в ее, естественное великолепие, крохотную частичку наивной надежды человека на то, что он в состоянии создать нечто вечное и неизменное в этом мире…
   Дом. Творение рук человеческих, давно уже вышедшее из под его власти, и окончательно сросшееся с природой. Подобные, древние символы прошедших времен, всегда бывают одиноки, удалены от современного жилья, и потому самодостаточны по своей природе, живя сами по себе, они не нуждаются уже в человеке, хозяине и родителе своем, на многие века пережив создателей…

  Такой стоял и тут. В старом лесу, не знавшем никогда трудов лесника. Среди упавших и гнивших тут же вековых деревьев, окруженный со всех сторон; лиственницами, дубами, кленами, по осени покрывающих землю таким плотным ковром из опавших листьев, что одеяло из них в несколько слоев застилает землю.

***
   Наверное, прибыть сюда лучше было бы утром, тогда, и первое впечатление было бы, видимо, другим. А в сумерках, кроме таких вот, мрачных мыслей, в голову и приходить не могло ничего иного. Но еще один внимательный взгляд вокруг, вновь заставлял думать о том древнем, потаенном ужасе, что сидит в каждом человеке испокон веков, со дня сотворения мира: Осень, сумерки, древний лес, старый дом, в котором, только-только, чуть оживляя его, начали зажигать свет. И тишина, - вот что больше всего настораживало, в лесу не может быть так тихо. Но было. Уже с километр, от этого места перестали слышаться обычные для живого леса шорохи, потрескивания, голоса птиц…
   Тут, будто угадав его мысли, пронесся над кронами деревьев ветер, ветви зашумели, раскачиваясь и сбрасывая остатки листьев. Маленькие вихри на поляне перед порогом закружили, разметав их в разные стороны, и поднимая в воздух много новых.

  Дверь отворилась, и на порог вышел хозяин, огромный коренастый, с черной копной волос окружавшей лицо, соединяясь вместе с такой же иссине черной бородой. Да, именно такой и должен быть хозяин этого дома. Они братья близнецы, разве что одному было суждено родиться человеком, а другой оказался домом. И увидев гостя, эта черная копна волос расползлась обнажая белые зубы в светлейшей, приветливой улыбке.
-Ба!!! … Да кого я вижу, долго же мы вас ждали. Значит, все-таки принесли приглашение? Ну что ж, заходите, – глухим басом, как громом, прогремел хозяин. И расставив руки, будто пытаясь обнять, пошел навстречу.
   Что-то пробормотав в ответ приветливое, гость проследовал в дом, поддерживаемый за плечи  огромными руками хозяина, который своим гулким голосом, тоже что-то несущественное, непрерывно говорил. О том как прекрасно, что, наконец, приехал покупатель, что его так ждали, и что-то еще, еще…
   Хозяин вежливо отступил, пропуская гостя в дом. За порогом первоначальные  впечатления только усилились. Огромный зал упирающийся в стену с отверзлым жерлом камина, выложенного из каменных плит, в стене, старинный резной стол, маленькие зарешеченные узорными решетками окна, лестница с массивными ступенями. - Все  окружение невероятно гармонировало с внешностью и самого хозяина и вида дома снаружи. Огромный, затерянный в глухом лесу, очаг древней жизни. Обязательно, с сохранившимися ритуалами, поверьями, обычаями.
   И он не удивится, если в скором времени обнаружится, что в подвале имеются завалявшиеся по углам антикварные вещицы с востока, пыльные серебренные украшения: медные вазы, кувшины, сломанные сабли, шпаги, сваленные в кучу старых доспехов, покрытые коркой ржавчины и грязи веков. Всего того, что неизменно сопровождало историю этого места на протяжении всего его существования, накапливаясь ненужным мусором, вбирая в себя само время… Дом поражал своей внутренней силой, подаренной ему этим временем, которое прожил он на этом самом месте не меняясь.
   Хозяин проводил его по комнатам, показал спальни на втором этаже, с деревянной кроватью с балдахином на которой, возможно сотню лет назад, вполне могла спать и королева. Библиотеку, со сплошь заваленными книгами столами, кабинет, который, судя по покрытой толстым слоем пыли, мебели, такой тонкой, какая бывает только когда в совершенно изолированном помещении сами вещи разрушаясь от времени, выделяют ее, уже как минимум год, никто не посещал.
   Везде пахло древностью, временем, и, казалось сами стены смотрят на тебя, став за века живыми и впитав в себя тысячи и тысячи взглядов людей живших в нем.

   Хозяин предложил выпить чашечку чая, и приведя на кухню, во флигеле. Сам приготовил его, пользуясь наборами, каких то витиеватых приспособлений. Тут же поясняя, что это брат его привез все это из Китая, еще очень давно, когда был там в юности.
   Те самые чашечки, заварные чайники, из тонкого фарфора, серебреные палочки непонятного назначение… Чайная церемония в Китае совершенно иная, и не так известна, по сравнению с более поздней ее формой в Японии, да и почти утрачена сейчас, в своем первоначальном виде. Вряд ли кто вспомнит, что из всего этого набора чайных приборов и для чего предназначено изначально. Но хозяин очень умело управлялся со всеми этими чайничками, ложечками, заварными стаканчиками, и в мановении ока наполнил помещение сладким запахом ароматного, черного как смоль, чая. Они сели и не разговаривая наслаждаясь, медленно смакуя, выпили напиток.
   Наконец, хозяин, отставив в сторону чашку, поинтересовался, понравился ли гостю дом. Тот вежливо ответил что да,  для его целей это самое изумительное место в мире, и он вполне готов выложить за него требуемую сумму, даже не торгуясь, чем сразу несказанно обрадовал хозяина. И тот предложил гостю сразу остаться тут, а за вещами пусть съездит он, хозяин, которому все ровно ехать оформлять документы и вести сюда нотариуса. На том и порешили. А после разговора, хозяин сразу же собрался и пожелав приятного вечера, уехал в город, оставив его одного.

   Дом и впрямь был хорош, и главное его достоинство было в том, что он имел свой дух, душу, лицо, которое никогда не встретишь даже в самом лучшем, самом удобном, но новом строении. И главное, это было место где по настоящему был покой. Покой древнего места, старого леса, с тишиной, какая бывает только на кладбище. А это самое лучшее что можно только придумать, чтобы сесть наконец писать книгу. Он долгое время вынашивал ее идею, и теперь держал всю книгу в голове, от начала и до конца, и оставалось только, наконец, найти возможность достойно выложить ее на бумагу, и вот этот дом станет местом рождения этой книги, лучшего места и не придумать.
   Он еще раз прошелся по пустым комнатам, пораздвигал старые портьеры, собрал все подсвечники в доме, с остатками свечей в них, и расставив их в главном зале с камином, осветил себе пространство таким образом, чтобы со всех сторон они смотрели на него отделяя от тьмы. Закатный свет уже не мог бы помешать создавшемуся великолепию окружающего его огня.
   Он достал привезенную на этот случай бутылку вина, откупорил ее и сев спиной к камину, за стол, налил бокал, и встав громко произнес, гулко отразившуюся эхом в пустом помещении фразу. – Я пью за дом, который даст мне время и место для труда моей жизни!
   Залпом выпил до дна. Как только бокал коснулся стола, горящие свечи чуть дрогнули, или ему это показалось. Он сидел и смотрел на десятки огоньков окружающие его в темноте, они не были способны разогнать тьму этого места. Сколько веков жил этот дом? Скольких перевидал людей в своем чреве, и сейчас тут находиться он. Примет ли он его? И тут он задумался, а и вправду, легко ли он войдет в ритм жизни этого каменного монстра, прошедшего через века, сможет ли вжиться в это место. И может за время его жизни тут, появилась некая злая сила, вобравшая в себя все жизни людей в нем проживших.
   Он отмахнулся от этой мысли, глупо было даже на мгновение поддаться суевериям. И налил себе еще вина.
   За окнами стемнело, он вышел на крыльцо, посмотреть, как выглядит окружающий лес, теперь, уже в полной темноте.

   Все такой же темный и мрачный, он нависал над тропинками, скрывая их от неба. Как наверно и всегда. Эти деревья росли так, чтобы веками творить под своими кронами полумрак в солнечный полдень и непроглядную тьму в ночь.
   Мир вечного, тайного смысла в каждой крупинке земли вокруг, время пропитало это место своей силой.
   Никогда он не видел ничего подобного, что так могло бы восхищать его, своим простым и незатейливым, на первый взгляд, видом. Он начинал бояться, но это ему нравилось, ужас этого места завораживал как древняя сказка, как старая легенда, которую, помнишь с самого детства, и всегда, не управляя собой все ровно, накатывает страх, когда вспоминаешь самое ее жуткое мгновение.
   Дом в древнем лесу, обиталище духа времени. Материального средоточия нечеловеческой сущности мира, природы. Не зла. Попросту иного, неподвластного пониманию человека осознания понятий добра и зла. Когда даже не важны все эти простые, и понятные человечеству законы, важно только все естественное, чистое, живое, настоящее.

    Он вернулся обратно. Многие свечи догорели, оставив в темноте только тонкие струйки сизого дыма, все еще поднимающегося к потолку. Он непроизвольно поднял глаза вслед за ними, и…
  …Из сгустка теней мерцающих от света оставшихся свечей, на него пристально глядели два гигантских глаза. Будто сами камни раскрылись и собрались сами собой в два гигантских зрачка. Он в ужасе замер, пытаясь пробудиться от этого жуткого сна, ибо это не могло быть явью. Глаза замедленно моргнули, Послышался вой ветра, затрепетали огоньки редких уже, последних огоньков огарков свечей, и, в то же мгновение, стены стали смыкаться вокруг него. Парализованный ужасом он не мог даже пошевелиться. Последнее что он услышал, были гулко прозвучавшие в ночи слова, смешавшиеся с гулом ветра. – Как долго я был голоден…

Если он ходит как собака,
лает как собака,
виляет хвостом как собака, -
то это собака!
                (Американская пословица)





     Примечание:

Попытка, тренировка, (называйте как угодно) постепенного нагнетания определенного рода атмосферы. Плюс, использование стандартного приема (не уверен что удачное),   в классической готической форме литературы,
и старая как мир тема…

Судите, рядите, как хотите…
Но учтите,
пишу всего чуть меньше года…
И это первая моя законченная форма.

   Александр Тиль. (псевдоним, я даже не Александр)