Фойе в соавторстве с Coscus

Странные мысли рождаются всегда неожиданно. Пожалуй, мне логичнее было бы подняться по лестнице в Ленинском садике, нежели обходить вокруг по Лобачевского и Кремлевской, но иногда ноги несут задумавшуюся голову напрямик и я, не подумав свернуть, прошел мимо поворота, когда мне неожиданно, так же как Генри оказывается каждый раз в Китае, а Мирча все возвращается на Балканы, мне вдруг подумалось: «Фойе», конечно – в нем ключ ко всему. Я ускорил шаг и, придерживая руками полы куртки, почти побежал по запыленным тротуарам.
Закрутив турникет, сразу недовольно загудевший, я вошел в огромный шестиугольный зал, хорошо освещенный (тут даже поздно ночью горят огромные лампы) и современно обставленный. На каждую из сторон приходится одна дверь, я знаю, что за ними есть еще залы. Вдоль стен стоят диваны с разноцветной обивкой, на полу расстелены пестрые ковры. Между диванами - маленькие столики и автоматы с газированной водой.
Говорят, раньше в центре зала всегда было пусто. Поэтому там однажды появился фонтан с водой для питья, разбавленной красным сиропом, исторгающейся изо рта бородатого мужчины (предположительно Нептуна, только без трезубца), за плечи его поддерживает другой человек тоже с бородой, аккуратно расчесанной (если тот Посейдон, то это, наверное, Протей). Третий замер несколько поодаль, указывая им что-то простертой рукой (это мог бы быть Гермес, если бы не его бородка). Вокруг фонтана на полуистертых каменных плитках валяется множество вещей, видимо забытых теми, кто приходил сюда освежиться: книги, тетради, ручки, разбросанные в беспорядке свидетельствуют о том, как поспешно они отсюда уходили. Сейчас лишь один человек молча сидит на каменном бортике фонтана, зачем-то опустив ноги в прохладную воду.
На диванах почти нет свободных мест. Сидящие погружены в чтение, иногда отрываются, но только для того, чтобы протянуть руку к ближайшему автомату и взять запотевшую баночку. Раньше для этого приходилось вставать, бросать в щель монетку, доставать свой стакан (поскольку здешние чаще всего были разбиты) и ждать, пока он наполнится шипящей жидкостью. Некоторым удавалось нацедить даже больше, чем нужно, и это считалось удачей; сейчас это совершенно невозможно. Все пьют одинаково много.
Сейчас уже никто не вспомнит, кто первым додумался приносить книги в фойе и читать их прямо здесь, сидя на мягком диване. Наверное, тогда был жаркий день, и он просто захотел совмещать приятное с полезным: читать книгу и запивать ее дешевой водичкой. Самому процессу чтения это никак не вредит, а скорее даже помогает. Освежившись, все с удвоенной энергией принимаются за чтение, яростно черкая карандашом в блокнотах. Спустя некоторое время движения замедляются, видно, что одолевает жажда, утоляемая следующей порцией сладкой воды.
Около каждого дивана в ожидании свободных мест терпеливо ждут люди со стопками книг в руках и, когда кто-нибудь встает и уходит, они спешат занять его место. Усевшись, тянут руки к автомату, и становится ясно, как им хотелось пить.
По залу беспрестанно двигаются люди. Кто-то торопливо уходит, оставляя книги на столике, и скрипит турникетом, проходя мимо меня. Кто-то неспешно входит, вытирая лоб платком, сразу направляется к одному из автоматов и наталкивается на юношу, который озирается вокруг, словно первый раз пришел сюда. Юноша смущенно извиняется и готов, похоже, уже бежать отсюда, но кто-то зовет его с одного из диванов, похлопывая рукой по освободившемуся месту рядом.
В толпе я вдруг вижу лицо моего знакомого поэта. Он машет мне приветственно, делает извиняющуюся гримасу, словно ему некогда, и бежит в сторону. Он останавливается у старого автомата, пьет, зажав тетради подмышкой, затем присаживается на краешек дивана и недовольно морщится.
В это время мое внимание привлекает неожиданное оживление в одном из углов фойе. Несколько человек (один из них в приметном красном шарфе) берутся снизу за диваны и ловко разворачивают их так, чтобы можно было сидеть лицом друг к другу. Садится сначала тот с красным шарфом и еще кто-то, его я не вижу, только седые космы заметны над огромной кипой книг на столе. Лицом ко мне сидит еще один, неряшливо одетый, с опухшим лицом и сигаретой в уголке губ. Они, кажется, не замечают, что вокруг них уже собралась толпа желающих послушать, и продолжают когда-то начатый спор. Особенно горячится человек с шарфом, он яростно размахивает руками и все время поправляет свой шарф. Мне кажется, что он говорит очень громко, может быть, даже кричит, но я все равно ничего не слышу. Время от времени он хватает со стола одну из книжек и потрясает ею в воздухе, наконец, поворачивается ко мне лицом и делает какой-то жест юноше в черной майке с непонятной надписью. Тот кидается к ближайшему автомату, и, повозившись около него немного, возвращается с целым подносом банок с газированной водой. Поставив его на стол, он продолжает торопливо ловить и записывать долетающие до него слова. Почему-то я не вижу, чтобы кто-нибудь открывал хотя бы одну книгу, хотя они в руках у каждого.
Толпа слушающих все прибывает, вот и мой знакомый поэт пытается протиснуться к спорящим, но безуспешно. Тогда он подходит к автомату и недоверчиво пьет из выкатившейся банки. Отсюда я вижу: это питье ему тоже не понравилось.
Спустя некоторое время я вижу его рядом с другой группой спорщиков. Здесь больше свободного места, и он с удовольствием садится рядом с полной женщиной в очках с толстыми линзами. Но ему неуютно и здесь - среди людей в одинаковых серых костюмах. В руки ему сразу всовывают записную книжку, а женщина в очках, заглядывая через плечо, следит за тем, что он пишет. По тому, как сидят спорщики, ясно, что заправляет здесь невысокий пожилой мужчина, седой и морщинистый. Он почти ничего не говорит, но когда он поводит правой рукой, все замолкают, поводит левой рукой – все начинают говорить, а когда взмахивает обеими руками все пьют из банок, которыми уставлен весь стол. Сидящий рядом с ним, губастый и горбоносый, читает что-то вслух из единственной за этим столом толстой книги, лежащей у него на коленях. Он исподлобья глядит, внимательно ли его слушают. Парень помоложе порывается встать, но его сосед справа положил ему руки на плечи, точно повторяя скульптурную композицию фонтана. Сосед слева протягивает ему банку.
А этот диван рядом со мной опустел. Он потрепан, в середине обивка продралась, и торчат ржавые пружины. На стоящем рядом автомате табличка «не работает», лампочки внутри потухли. Под столиком в пыли валяются несколько брошюрок без обложек. Я вижу, как из толпы появляются несколько человек в серых халатах (видимо, служители). Они бережно поднимают диван, за ним автомат и увозят на тележке в ближайшую дверь. Вскоре они возвращаются и устанавливают все новое: надувной диван светло-голубого цвета с ярко-желтыми валиками и неоновыми трубками снизу; автомат весело мигает множеством лампочек и издает странный урчащий звук. Сметя пыль со столика, служители уходят. Я моргаю, и спустя мгновение на столе уже лежит стопка новых книг и пара банок нового напитка. Цвет обложек странно соответствует цвету дивана, а рисунок на верхней напоминает логотип на банках.
Внезапно со скрежетом включается механизм конвейера, который я считал до этого просто длинной лавкой, и из отверстия в стене выезжают целые пачки книг, ксерокопий, газетных вырезок и обрывков. Служители распечатывают их и раздают в мгновенно образовавшиеся очереди. Люди берут то, что им попадается, и немедленно возвращаются на свои места. Очень скоро конвейер пустеет. Но мой знакомый поэт, опять попавшийся мне на глаза, все же успел что-то получить. Он заинтересованно листает тоненькую книгу в мягкой обложке. Нацепив на нос очки и наморщив лоб, он, похоже, пытается вдуматься в содержание, затем, разуверившись в своих попытках, закрывает книгу, кладет ее на ближайший столик и движется к выходу. Сомневаюсь, что он меня заметил, поэтому и не кричу ему вслед.
Я недолго стоял у входа. Я увидел все это за несколько минут. За десяток страниц, которых прочитал тот подслеповатый старичок, сидящий на старом кожаном диване. За сотню храпов, которых издал спящий рядом с ним мужчина. За банку напитка, выпитого господином с красным шарфом. За пару взмахов рук, сделанных морщинистым старичком. Я неожиданно понял, что нет смысла входить в хлопающие двери и пытаться идти дальше. Фойе огромно, и оно повсюду. Бесконечны не книги, - бесконечны диваны, автоматы и литры шипящей жидкости. Фойе бесконечно.