Вечники роман, часть 4-я Уличный боец

УЛИЧНЫЙ БОЕЦ
(часть четвёртая).

   Верагуа перевёл дух и продолжал пояснения:
-На шабаш собираются ведьмы, колдуны, ворожеи, вызыватели мёртвых, прочие те, через кого демоны проявляют себя. Место сбора – покинутое кладбище, развалины замка, монастыря, площадь, где стоит виселица или плаха. Чтобы попасть на шабаш, ведьмы пользуются мазью, сделанной из печени детей, которые умерли некрещёнными.
-Зачем ведьмам такая мазь? – спросил я.
-Для полёта.
-Одной мази для полёта достаточно?
-Нужно знать магическое слово.
-Какое именно?
Старик улыбнулся.
-Мне оно неизвестно, - растолковал он, снисходя до моей наивности.
Переждав до ночи, мы поехали к месту, где тучи особенно густились.
-Почему ведьмам не воспользоваться более современным средством передвижения? – полюбопытствовал я. – Разве самолётом не лучше?
-Ритуал приходится соблюдать.
-Приходится?
-Конечно.
К десяти мы добрались до старого кладбища за городом. Оставили машину. Пошли пешком.
Послышался вой волков. Он усиливался. Небо точно распарывалось с глухим постанывающим треском. Кривая, как ятаган, молния выдавилась из-за пазухи погрузневших тёмных туч. По воздуху верхом на древнем помеле неслась голая ведьма. За ней шмыгнула вторая, потом – третья. Они гикали и хохотали так, точно были ужасно навеселе.
У разрытой могилы стояло кресло с высокой вольтеровской спинкой. Оно покоилось на двух свежих гробах, будто катамаран на балансирах. В кресле разместился… Пересвет?!
Я тёр глаза, не веря, что это именно тот человек, который в своё время прихадил к нам в агентство, просил разобраться с его каверзными сновидениями, в коих он убивал старушек.
-Спрячься, - напомнил мне Верагуа, замечая, что я слишком вольготно высунулся из куста и мог быть обнаружен кем-либо из присутствующих на кладбище.
Я повиновался. Лёг. Замер.
Кресло находилось в середине кладбища. Вновь прибывшие ведьмы кланялись Пересвету, образовывали круг, эпицентром чего было кресло. Пересвет играл длинным своим хвостом, принуждал лобызать козлиные свои копыта, взмахивал развёрнутыми чёрными крылами, натянутыми, точно перепонка. Иногда от изуверского хохота он вскакивал, зависал в порхающем полёте, переходил на гребной, скользил над креслом, держа крылья практически неподвижно. Пересвету отвешивали низкие, заискивающие поклоны, слюнявили его копыта чёрными, точно обугленными губами, поворачивались к нему спиной, испуская ветры, и принимались прыгать, как подоспевшие на огне каштаны. В круг принесли множество распятий, икон с изображением Иисуса Христа, Богородицы, святых. Всякая ведьма и колдун плевали в лица иконам, затаптывали крест, вопили, что отрекаются от Бога. Затрещала музыка. Бешено загремели барабаны. Пошёл невероятно похотливый пляс. Горящие факелы и зажённые чёрные свечи освещали непристойный хоровод. Вместо столов расстилали саван прямо на землю. На него высавляли жареных жаб, варёных летучих мышей, копчённых змей, сырых червяков, живые печёнки, сердца детей, их чуть обваренные тельца. Хруст пожираемых косточек гулко отдавался в воздухе. Время от времени ведьмы подходили к Пересвету, падали ниц. Он ставил им печать дьявола на левое плечо, касался мочки ушей, и они становились жёсткими.
-Я уже не человек! – хохотала ведьма. – У меня мочки ушей жёсткие!
-Чему она радуется? – спросил я у Верагуа.
-Признак, присущий всем людям, - объяснил Верагуа, - наличие мягкой мочки уха.
Началась чёрная обедня. Ещё гуще взвыли волки. Послышался скрежет. От него заломило в ушах. Колдуны и ведьмы подходили к Пересвету, целовали копыта ему, кланялись красной моркови, выглядывавшей из широко спущенных штанин карикатурщика церковной службв. Кто-то кинул хлеб. Его принялись попирать ногами, копытами, отвергая евхаристию и остальные шесть христианских таинств.
-А у нас есть священник! – взрычал Пересвет. – Гонитель наш неумелый и пошлый. Приведите его!
Ведьмы метнулись исполнять распоряжение. В мгновение ока перед креслом появился гроб. Два-три колдуна когтями содрали крышку. Вынули разорванное тело, склеили, поставили на ноги.
Тот самый экзорцист, что пытался в одиночку изгнать бесов из Киреева, озирался в сонмище ведьм  и колдунов и дрожал от злобы и подавленного ужаса.
-Что за дела, бедолага? – спросил Пересвет. – Почему ты здесь?
-Тебе лучше знать, Могильников, - ответил священник мутным голосом.
-НЕ бойся и расскажи. Сам знаешь: солдат ребёнка не обидит.
-кто содат?
-А ты ещё не понял, сынок? Ты у себя там в Ленинграде гонял демонов, моих слуг, ловил их.
-Ты сам – его слуга.
-Ловил моих слуг. Я дозволял, но зачем ты пришёл в Тараз?
-За Киреевым.
-И что в итоге?
Священник молчал.
-Он порвал тебя, - сказал Пересвет.
-Это сделал не он.
-А кто?
-Я сам.
-Лопнул с перепугу?
-Нет. Переоценил собственные силы.
-Дурак.
Пересвет-Могильников посинел от ненависти и повторил хрипло:
-Дурак. И знаешь почему?
-Я слишком понадеялся на себя. Зная о том, что Господь хочет не смерти, а раскаяния и спасения грешника, я подумал, что смогу своими силами спасти его. Я считал себя нвинным и праведным, что уже само по себе есть гордыня, за которую следует наказание.
-Дурак, потому что не справился. Как же в Ленинграде ты ловил слуг моих, а тут не справился?
Священник молчал.
-Я помогу тебе, - намекнул Пересвет-Могильников. – Я верну тебя к жизни, и ты пойдёшь и доведёшь до ума несделанное.
-Ты пошлёшь?
-Я.
-Нет, - упёрся священник. – Ты не сможешь, но твой хозяин.
-У меня нет хозяина.
-Он есть, и ты знаешь.
Ведьмы, колдуны перешёптывались, переглядывались. Пересвет-Могильников заметил поползновения к бунту, но ощущал пустоту и неумение держать свору под абсолютным контролем.
-Это не он, - говорили молодые, а старухи помалкивали, недоумевая, как дали маху. – Это самозванец.
Из толпы выпихнулась та, что приходила к нам в агентство под именем Ольги Пушкарёвой.
-Ты не дьявол, - верещала она, подпрыгивая, точно воробей, готовый к бою.
-Кто сказал? – изумился Пересвет-Могильников.
-У тебя есть хозяин.
-А у кого его нет. Хозяин есть у всякого.
-Что можешь ты, чего не сможем мы?
Ведьма тянулись к нему, а он не пятился, но готовился к обороне. Синее сияние обвалакивало его, как дым. Шатались глаза его в мутном ужасе. И всё одеревеневшее тело его, казалось, вот-вот растрескается, лопнет, рассыплется.
-Где доказательства твоей силы? – шипели ведьмы, подползая к нему, точно змеи к оцепеневшему мышонку.
-Я, - сказал внятно и холодно невидимый для голос.
Перед Могильниковым, застилая его, будто стена, появилось громадное существо: дракон не дракон, а нечто из надкласса архозавров, громоздкое, точно диплодок, и хищное наподобие тираннозавра.
-Я его доказательства! – прогудело существо, аскаляя метровую пасть и предъявляя пудовые зубы. – Чего вы хотите?
Ведьмы и колдуны сникли.
-Ну? – полюбопытствовало существо. – У кого есть вопросы, наблюдаются претензии?
Их не было, потому как на толпу обрушился столбняк.
-Ты, - гремело существо, указывая на Пушкарёву, - суёшься с претензиями, а где тот нож, который отдан тебе на хранение? Покажи его мне. Ну!
Пушкарёва ощутила озноб и опустила голову.
-Много таких, - гудело существо, - которые кричат и бунтуют, а от дела бегают, как от кнута. Что сделано такого, чего вы не можете? Я скажу и отвечу. От животного состояния человек унаследовал мощный инстинкт – стремление выжить и дать потомство. Инстинкт ставил перед человеком каждодневные и близкие цели: добыть пищу, самому не оказаться пищей, укрыться от плохой погоды и оставить потомство. Деятельность человека имела вполне определённый сиюминутный смысл, не оставляла места помыслам о смысле жизни в целом. Но это – древний человек. Теперь – ситуация иная. Теперь человек хочет не только проникнуть в существо вещей, но и занять пространство, где обитают вечники. Когда он молился природным стихиям и, ощущая собственную ничтожность, лепил истуканам истуканов, полагаясь на их помощь, тогда он был прсто смешон, и мы, вечники, подыгрывали деревянным его потугам. Дали ему богов, допустили к запретному знанию. Однако он захотел большего: стать одним из нас. Стать вечником. Что значит вечная и нескончаемая жизнь? Способность творить и преобразовывать. Вот этого допустить нельзя. С этой целью и поставлена задача перед нашими слугами – убить инстинкт самосохранения. Для чего в своё время разработана была программа по искоренению человечества. Она состояла из следующих пунктов: а) внушить, что содержанием жизни является страдание; б) внедрить войну как средство разрешения споров; в) насадить рознь и ненависть; г) разбалансировать механизм размножения путём введения в норму оьщечеловеческого поведения беспорядочные половые акты, сексуальные извращения, включающие в себя гомосексуализм, лесбиянство, педофилию, зоофилию, мастурбацию, использование вибратора и надувного партнёра; д) растащить общественное сознание так, чтобы уже в дальнейшем не было точек соприкосновения: алкоголизм, наркомания, токсикомания, криминальный образ существования. Есть также многие подпункты и ответвления. Важно следующее. Человек не только выжил, но и усиленно расплодился. Бедный, голодный, обездоленный, униженный – он хочет жить и мало помышляет о смерти. Вот тут-то и поняли мы: он страшится смерти. Ужас перед ней перевешивает для него все минусы жизни. Репродуктивная группа не уничтожается. Дело оказалось в том, что генный механизм, который формировался полтора миллиона лет, не изменить в одночасье. Невозможно придти с отвёрткой и заменить один ген на другой, потому как наследование носит вероятностный характер. На этом пункте как раз и разошлись наши силы. Одна группа, в которую вхожу и я, считает, что надо работать с каждым в отдельности, ориентируясь на конкретное сознание. Другая – думает по-старому, то есть поможет генная инженерия. Они строят город мёртвых, и мы его строим. Но мы работаем психотерапевтическим методом, они – хирургическим. Другое дело, что приходится всталять палки в колёса. Друг другу. Они – нам, мы – им. Борьба пошла по всем параметрам. У них главная фигура – Киреев. У нас – Пересвет-Могильников. Хотите, нет ли – вы будете на него работать.
Существо переменило форму и явилось в обличье мраморного дога.
-А если кто-то бунтовать примется, кишки выдерну, - пообещал он.
Ведьмы молчали в невесёлом оцепенении.
-Теперь вот ещё что, - сказал он. – Тут за кустом кое-кто прячется. Подслушивает и доглядывает. Старик один и мальчишка. Приведите их.
Я вздрогнул, ибо понял: разговор про меня и про Верагуа. Однако среагировать ни он, ни я не успели: поволокли. Две колдуньи уселись на нас верхом, гикнули, прокричали что-то. Нас вынесло прямо в цетр сборища.
-Соглядатаи, значит? – поинтересовался дог.
Мы затравленно молчали.
-Беда мне с вами, - прорычал дог, - суётесь, куда ни попадя. Полагаете, что и смерти на вас нет?
Мы – ни гу-гу.
-А ведь зря я вас не ликвидирую, - прдолжал дог. – Зря. Думал: отловите мне Киреева. Погоните из него силу. Не по зубам, что ли? Потенции недостаточно? Сколько ж можно вас выводить на него? Умные вроде люди. Агенством по расследованию заправляете, а простого Киреева выцепить не в состоянии. Я к тебе, старая ты обезьяна, кого только ни посылал, а всё без толку. Когда результат дашь? И в город мёртвых водил, и Каражанова подставлял, и Мухтасимова засылал, а ты что? Балду гоняешь?
Верагуа не отвечал. Только хмуро и нарочито озабоченно разглядывал заусеницу на левом большом пальце. Дог зевнул, клацкнул зубами и продолжал:
-Да, ошибка той группы заключается в недооценке сознания. Именно его-то и труднее выбить да опрокинуть. Натура, как говорил Достоевский, выдаст. А выдаст не натура, но подсознание. Ломать надо именно его, а не гены. Внушение – вот метод воздействия. А внушение должно идти скачками. Стерпится – слюбится. Возьмём, к примеру, порнографию. Она – уже не жупел, не нонсенс, а обычная констатация, и скоро будет нормой и образцом поведения. В своё время кто-то, смеясь над тем, что в СССР нет секса, не заметил главного – обвала нравственности. Я считаю, что не стоит заниматься поисками метода управления клеток-макрофагов, пересаживать их в костный мозг, добиваясь омоложения организма, продления его функционирования до 150-200 лет. Важнее вышибить стержень, на котором зиждется самосознание. Мы – анархисты, потому как обустраиваем гармонию на свой салтык. Лозунг: “Каждому дому – уют и порядок, безопасность и благосостояние” – несостоятельный лозунг. Жизнь должна стоять на перекосе. Висеть над обрывом. Именно тогда она и начинает движение. Ощущая за спиной страх и опасность, человек подгоняется, организуется. Вот чего не может понять вторая группа. Проблема одиноких матерей и брошенных детей идёт не от того, что в течение года половина новых семей разбивается, а от того, что разъедается связь поколений. Происходит отчеждение, которое поглощает человеческий разум. А это идёт от зачистки сознания, которое никаким двухметровым компьютером не заменишь, пусть даже способного к самолечению.
Дог зевнул и обернулся в того чёрта, какой некогда стащил наши с Верагуа пистолеты и спрятался в картине, точно луч света в тёмном царстве.
-Будь ты хоть семи пядей в носу, - продолжал чёрт, играя внезапно ломающимся дискантом, - всё равно не имеешь страховки на случай закупорки по сознанию, когда внезапно перестаёшь понимать реальность и выпрыгиваешь из неё, как из окна. А раз это так и есть, то необходимо выработать вирус, разрушающий само сознание, но не целиком, а в той плоскости, которая не даёт организму команды на уничтожения инстинкта самосохранения. Подавив данный инстинкт, вирус обязан передти к следующему носителю. Для того чтобы такого рода вирус мог завоевать весь мир, стать глобальным, он должен соответствовать вот каким параметрам: а) легко передаваться от человека к человеку; б) вызывать тяжёлые психические заболевания, приводящие исключительно к летальному исходу. Известно, что птичий грипп мог бы завоевать весь мир, тем более что треть людей, им заразившихся, погибла. Однако ему не хватило контагиозности – способности передаваться от человека к человеку. Вирус же, подавляющий инстинкт самосохранения, должен быть свободен от таких недостатков. Известно также, что страдающий человек толпы, в отличие от так называемого философа, слишком привязан к земной жизни, чтобы добровольно покончить с нею. Такой человек не ищет смысла в ней. У него свои радости, которые, обмакнутые в невероятные трудности, трения, кажутся особенно вкусными.
Он почесался, зевнул и точно мраморными, практически немигающими глазами уставился на Верагуа.
-Ты умрёшь, - сказал чёрт, обрывая тему и будто уводя её в глубокий запас, - и умрёшь без погребения, отпевания и прочего отмывания да отпущения грехов.
Старик побледнел, дрогнул, но крепче сжал мою руку и подался вперёд, как будто бросал вызов.
-Как умрёшь, - сообщил чёрт, - это уже детали, которые меня касаются мало. Однако перед смертью Пересвет и компания исповедуются, чтобы тебе умирать тяжелее было. Кое-что расскажу и я.
-Для чего? – поинтересовался Верагуа.
-Потому что, - во имя смеха сказал чёрт и расхохотался (как мне показалось) несколько невпопад.
Взошла полная луна, продираясь сквозь тучи, как сквозь заросли. Чёрт стал распухать, точно надуваемый насосом, обрастать жёсткой шерстью, с которой прежняя, более мягкая, комкалась и осыпалась, иногда выстреливая, как чешуя. Ведьмы и Пересвет-Могильников затряслись, покрылись испариной, хотя морозный воздух не располагал к обильному потовыделению, и забились в эпилептическом припадке. Они катались по снегу, а он желтел и точно морщился.
-Что с ними? – шёпотом поинтересовался я у Верагуа.
-Луна действует. Пошли, пока можно.
Чёрт по-прежнему раздувался. Ему было не до нас. Мы опрометью добежали до машины. Насилу дождались, чтобы мотор прогрелся, и поехали. Кладбище осталось далеко позади, а я всё никак не мог опомниться.
-Выходит, правда, - заметил Верагуа.
-что правда?
-То, что написано в “Молоте ведьм”.
Я пожал плечами, ибо никакого молота на ведьм в глаза не видел.
До офиса мы больше не разговаривали. Я был подавлен увиденным на кладбище, а Верагуа ударился в задумки, как в безоглядный запой.
-Нет балансира, - сказал Верагуа, примостясь у компьютера и разрисовывая на мониторе схемы, графики, стрелки, прочие благоглупости, - как между по-голливудски бессмысленно-жёстким триллером и размазнёй латиноамериканских сириалов: и там ложь, и тут голое враньё. Цель одних – поразить до ужаса, других – выдавить механические слёзы. Однако надцель обоих – подавить активное сознание, отучить его от мыслительных операций, атрофировать природные глубинные понятия.
-Вы не любите западные фильмы?
-Как можно любить глупость?
-Но вы – человек именно западной культуры, ибо испанец.
-По рождению.
-Что значит “по рождению”?
-То и значит, что я рад сложившимся обстоятельствам, которые заставили меня жить в России.
-Рады?
-Безусловно.
-И не тянет на родину?
-Ещё как тянет.
-Так почему вы не уезжаете? Финансы не позволяют или родственников нет?
-Деньги бы я нашёл. И родственники в Испании имеются.
-Не понимаю, - сказал я.
-Разумеется. Тебе понять трудно.
-По тупости?
-Не совсем. Видишь ли, в чём суть, Аркадий? Русская душа для мира – загадка. И вот почему. Американцы – подростковая нация, то есть такая, которая ищет повода самоутвердиться. Поэтому Америка, кроме себя, никого не видит, не знает и не принимает. Россия же – страна затяжного детства. Отсюда – переимчивость, склонность к подражательности, чистое, свежее, доверчивое восприятие окружающего мира.
Я не спорил, ибо о чём спорить с Верагуа, который по стариковской надобности имеет привычку разглагольствовать. Необходимость высказаться выше возможности промолчать. Людей пожилого возраста часто подозревают в надоедливой болтливости. Мол, чешут языками почём зря. Раздражают. Я же полагаю: надо их послушать. Пусть даже в их потоке речи будет новой информации, как в золотоносной жиле, то есть три грамма на тонну. Пусть. Слова отягащают их сознание. Им хочется освободиться от бремени невысказанного, невыслушанного. Уж если мы выносили тягомотные мыльные оперы, то выслушать стариков – святое дело. Они жизнь посмотрели. Им грезится, что поняли её, раскусили смысл, направление и содержание. Придёт и наш черёд оберегать внуков не от их, а от своих ошибок и заблуждений.
Верагуа скосил глаза в мою сторону, интересуясь, насколько любопытно мне его пустословие. Я изобразил серьёзное внимание.
-Много лет я думал над русской натурой, - зудил Верагуа. – Русский сам себя не понимает, потому и себе не верит. Ошибка Железного Характера в том и состоит, что он работает над сознанием, не понимая русского сознания.
-Не понимая?
-Безусловно. Перед Железным Характером – простая схема: лишить определённого человека благодати.
-Ну?
-Он ставит на Могильникова. Полагает, это и есть правильный выбор. Подыскивает помощников своему клеврету.
-Кому?
-Могильникову.
-Понятно.
-Помощники – блудницы.
-Почему именно блудницы?
-Из них получаются самые твёрдые ведьмы. Неуступчивые. Особенно жестокие. Но это – к слову. Самое же важное – Могильников. Именно в нём сидит ключ к разгадке всех происшествий. Могильников – далеко не дурак, но совершает глупости на каждом шагу. С его глупости начинается наше с ним знакомство.
-С какой глупости?
-Первая глупость – приход в наше агентство.
-Пересвет – это Могильников?
-конечно. Он и сказал нам об этом.
-Но для чего он приходил?
-А очень просто – похвастаться.
-Похвастаться?
-Разумеется. Мы бы вообще не узнали о его существовании, если б он тихо, скрытно обстряпывал делишки. Он пришёл и рассказал именно о себе, а я не поверил.
-Почему?
-Да потому что ни один детектор лжи не разберёт, где правда, а где голая выдумка.
-Ну, а вы как разобрались?
-Не сразу. А только сегодня.
-Сегодня?
-Именно.
-Когда же?
-Прямо на кладбище.
-Что вам подсказало?
-Мимика.
-Чья?
-Могильникова.
-А что особенного было в его мимике?
-Общее с Киреевым, неуловимое выражение. Каражанов и Киреев – это и есть Могильников. Таким образом, личность установлена. Говоря о том, что Могильников пришёл в наше агентство похвастаться, я был не совсем прав.
-Не совсем правы? Как это?
-Я имею в виду, что это не полная правда. Зачем я говорил, что Россия – страна затяжного детства?
-Зачем?
-А вот зачем. Понять действия Могильникова мы можем, если поймём исходящие мотивы его поступков.
-Да какие у него могут быть мотивы?
-Разные. С одной стороны, он пришёл похвастаться, а с другой…
-Посмеяться?
-Попросить помощи.
-Он приходил за помощью?
-Конечно. Он и просил избавить его от снов и от последствий.
-Запутанное дело.
-Потому что мы искали сверххитрую подкладку. А надо было просто верить на слово.
-Да вы же не верили!
-И ты тоже. Другой пункт. Рассказав всё, он раскаялся и рискнул отыграть назад. Представился под маской Каражанова и поторопился намудрить. Мы с тобой глубже втянули наживку. Ты поверил в Каражанова?
-Безусловно.
-Вот и я поверил. Разумеется, Могильников – страшный противник, обладающий несомненной мощью, физическими данными, познаниями в психологии и колоссальным интеллектом. Случай с картиной ясно показывает его возможности. Помнишь, как у нас он выкрал пистолеты?
-Помню.
-А кто навёл нас на точный адрес?
-Инесса Шевченко.
-Отнюдь. Он сам и навёл.
-На кого?
-На себя.
-Но ведь тот чёрт – это же Железный Характер.
-Правильно.
-А вы сказали, что Могильников навёл на себя.
-И это правильно.
-Как это может быть?
-А так и может быть, ибо Железный Характер покоится внутри Могильникова.
-Внутри?!
-Разумеется.
-С чего вы взяли?
-С того, что демон управляет сознанием.
-Ну?
-Но управляет как компьютерный вирус: пытается стереть человеческую программу и запустить свою.
-Вы говорите страшные вещи.
-Я говорю, что есть.
-Значит, вы целиком расшифровали все происшествия?
-Я на пути к расшифровке. Демон сам себя проявить не может. Ему это не дано от природы. Вот почему многие не верят в тёмные силы. Демон управляет нами изнутри. Святой Фома полагал, что в человеке четыре внутренних чувства: общее чувство, фантазия, суждение и память. Вот откуда и появляются Локоть, Магомадов, Самар и Киреев внутри Могильникова. Общее чувство – это эмоции. К ним ближе Магомадов, дитя гор. За суждение, то есть сознание, отвечает Локоть. Память – это Самар. Ну, а фантазия – это Киреев.
-Хорошо, Верагуа. Допустим, что наконец-то вы правы. Тогда для чего Могильников наводил нас на своего демона? Подставлял, что ли?
-Хотел увмдеть, что получится из столкновения нас и Железного Характера.
-И что он увидел?
-Ничего. Демон сильнее человека.
-А Байоразова кто ко мне подослал?
-Могильников.
-Зачем?
-Ты ведь пожалел Могильникова, принёс его к себе домой. Он и решил подослать Байоразова, дабы ты понял, что ждёт его (Могильникова) впоследующем.
Я с недоумением глянул на Верагуа.
-Да что может ждать Могильникова? – спросил я.
-Самоубийство. Именно о нём поведал Байоразов. Не так ли?
-Не только.
-Разумеется, что и о другом. Но лейтмотив – самоубийство. Не зря подробно расказывается о поводе и причинах самоубийства.
-Верагуа?
-Да?
-Почему и Байоразов просил о помощи?
-Почему? Не знаю.
-Провокация?
-Вряд ли.
-Но как можно помочь уже мёртвому?
Верагуа вздохнул.
-Либо, - сказал он после некоторого раздумья, - я чего-то недопонимаю, либо Байоразов озвучил пожелание Могильникова.
-Озвучил?
-Вероятно.
-Странно, - сказал я. – Почему Могильников прямо не попросил помощи, а действует через посредников? Что даёт ему это посредничество?
-Направление.
-Направлеие? Какое направление?
-Направление поиска.
-Чего же он ищет?
-Выход.
-Откуда?
-Из мира демонов.
-Значит, он хочет уйти из их мира?
-Конечно.
-всё-таки я не понимаю. Почему бы ему прямо не сказать: так, мол, и так, попал я в беду, передрягу, помогите выбраться?
-Я ты поверил бы?
-Не знаю. В наше время возможно всё.
-Нет, - сказал Верагуа, - ты поверил бы только в несомненную виновность Могильникова (как оно и произошло), но не поверил бы в то, что виновность его относительна.
Я внимательно глянул на Верагуа.
-Относительная виновность? – поразился я.
-Приблизительная, если так больше нравится.
-У вас совесть есть? – полюбопытствовал я.
-Есть.
-И она позволяет вам издеваться надо мной?
-В каком плане?
-В плане опрокидывания здравого смысла.
-Позволяет. Она у меня резиновая: тянется во все стороны.
-Чёрт дери, Верагуа! Как может быть виновность относительной, а уж тем более – приблизительной?
-Демоны, - сказал Верагуа, - приобретают власть над теми, кто не подвержены воздержанию.
-Ну?
-А существуют ли вообще люди, способные к воздержанию, то есть к аскетизму?
-Не знаю. Есть, наверное.
-Большинство ли?
-Не уверен.
-Правильно. Таких людей немного. Воздержание – такой же талант, как и всякий прочий: художника, артиста, писателя. Теперь представь вот какую ситуацию. Молодой, сильный, умный парень. У него нет возможности жить шикарно, а так жить хочется.
-Ну и что? Мало ли кому и что хочется?
-Именно. Мало ли таких людей, которым хочется невозможного? А парень хочет жить, но не быдлом, а белым, как говорится, человеком. Он усиленно тренируется, но для участия в серьёзных турнирах требуются спонсоры, на деньги коих можно выехать. Однако нет спонсоров. Точнее, они есть, но предлагают использовать умение, здоровье и сноровку в плане криминального применения. Об этом, кстати, он и сам сознательно обмолвился. С его слов, получается, что такого рода предложения он отклонил.
-Какого рода?
-Пойти на службу мафии.
-Почему?
-Гордость, вероятно, заела. Далее. Скорее всего он ударился в религию. В ней стал искать ответа на собственные неудачи. На неустроенность. На отстуствие справедливого порядка в мире. Конечно, любая религия в неудачах обвиняет самого человека. Легко ли с этим смириться тому, у кого ничего не было?
-Нет, наверно.
-Абсолютно невозможно. Мы ещё узнаем, сколько времени продолжалось религиозное исступление Могильникова, но оно закончилось. Русский интересен тем, что всегда кидается из одной крайности в другую и попадает из огня да в полымя. Отказавшись от религиозных поисков, Могильников решает поклоняться инопланетному разуму и обратиться к нему за помощью.
-Вы верите в существование инопланетян?
-Обязан верить.
-Почему обязаны?
-Падшие ангелы принимают различные облики. Раньше они были вампирами, лешими, драконами, олимпийскими божками. Теперь – гуманоиды. Что было прежде, то и ныне. Известно, что ещё в средние века демоны совокуплялись с земными женщинами и собирали семя животных. Сейчас разве нет сообщений о подобном же?
-Есть такие сообщения?
-Сколько угодно.
-Например?
-Ты читал об инопланетянах?
-Так себе. По-моему, выдумки.
-Не всегда.
-Ну, кое-что тянет на правду, хотя верится со скрипом.
-Уфология – наука будущего, - намекнул Верагуа.
-Да ну?
-Именно. Нельзя скоропалительно отметать её.
-Кто поймёт эту уфологию?
-Поймут.
-Не знаю.
-Придёт её время.
-На мой взгляд, что уфология, что астрология – всё обман.
-Не совсем. И не всегда. По словам Августина, демоны вызываются с помощью низших тел: трав, камней, животных. А теперь сравни с современными сообщениями очевидцев о том, что гуманоиды проявляют интерес к растениям, отбирая образцы трав, цветов, листьев, деревьев.
-Гербарий собирают?
-Ещё какой! Кроме того, гуманоидов видели за отбором и изучением камней, образцов почвы.
-Ну и что?
-И вот ещё. Известно много случаев загадочной гибели или исчезновений животных, связываемых с наблюдениями НЛО в этих районах.
-Домыслы.
-Отнюдь. Это не домыслы, а факты. Соедини же данные средневековых утверждений с данными современной уфологии.
-И что будет?
-Возвращение к истокам.
-Какое возвращение? Где тут истоки?
-Увдишь. Слышал о случаях похищения инопланетянами женщин и мужчин?
-Кое-что.
-А для чего нужны эти похищения?
-Для хохмы?
-Нет. Совсем не хохма здесь, а ослеплением земным псевдоразумом. А ведь ответ на поверхности.
-Какой ответ?
-Совокупление.
-Что?!
-Осеменение, а точнее, оплодотворение семени животного с человеческим семенем.
-Ну, вы и заехали, старина!
-Никуда я не заехал, а говорю по существу факта.
-Ерунда это, а никакой не факт.
-А зоофилия?
-Дурость.
-Нет. Все – звенья одной цепи. Всё собирается в доказательную базу.
-Вы от темы отвернулись.
-Ничуть. Ты от неё уворачиваешься.
-Да ведь инопланетяне – это одно, а демоны и прочие – другое!
-Ошибаешься. Так же ошибся и Могильников.
-Могильников?
-Несомненно.
-Но как?
-Очень просто. Когда проявляется активность нечистой силы?
-Ночью?
-Разумеется. И случаи с гибелью животных подтверждают это.
-По-вашему, нечистая сила играет в гуманоидов?
-Безусловно.
-Не слишком ли всё упрощённо? Может, здесь поискать другое объяснение?
-В этом как раз и проблема. Задача бесовской силы – замутнение человеческого сознания. Оно и происходит.
-что происходит?
-Замутнение.
-А где доказательства? Кто много доказывает, тот ничего не доказывает.
-Ладно. Обратим лицо к фактам. НЛО существует или нет?
-Не знаю.
-Весь мир поделён на тех, кто верит в НЛО, и на тех, кто в них не верит.
-Вероятно, умные люди не верят.
-Хорошо. Значит, ты полагаешь, что министр вооружённых сил Франции, директор французской жандармерии, командующий английской авиацией во время второй мировой войны, главный координатор ПВО объединённых ВВС Западной Европы, главнокомандующий объединёнными вооружёнными силами НАТО в Южной Европе, заслуженный штурман СССР В. И. Аккуратов, астронавт Д. Мак-Дивитт -–люди не слишком умные?
-Я не говорил этого.
-Но ведь они утверждали, что видели НЛО.
-Серьёзное дело.
-Все – очевидцы, и они далеко не пустой звук.
-Хорошо, предположим, что НЛО есть, но что даёт нам знание о том, что они есть?
-Понимание.
-Какое понимание?
-Реальное.
-Понимание чего?
-Истины.
-Меня просто бесит ваше псевдонаучное намекание на то, что у вас в кармане патент на обладание, производство и применение истины. Поймите, твердолобый вы человек, меня ничего не убеждает. Я согласен признавать за вами только узкую специализацию. Если вы – хороший сыскарь, ради Бога! Но не суйтесь в широкий профиль и в понимание глобальных проблем. Нельзя объять необъятное.
-Можно.
-Судите только то, в чём толк знаете.
-Суди, дружок, не выше сапога?
-Так точно.
-Нет.
-Почему нет?
-Потому что глупость.
-Тьфу!
-Вот тебе и «тьфу»!
-Не разбрасывайтесь.
-Я и не сабираюсь разбрасываться.
-Но вы делаете это.
-Ничуть.
-Так что вы делаете?
-Собираю. Узкая специализация – это именно то, что требуется.
-Кому?
-Нечистому.
-Ох и упёрлись же вы!
-Без сомнения. Ьыла бы на свете тишь да благодать, кому нужно бы искать виновную голову? Однако, напротив. Всё – вверх дном. Не требуется звериной наблюдательности, дабы понять – миру необходим ремонт. Для этого нужен осмотр и осмысление. Что не так? Почему? Где ошибка в программе? А где вирус, запущенный наудачу? Омахиваться можно до посинения. Осмысление не придёт. Возьми флору и возьми фауну. Идёт сплошное выжирание. Почему жизнь одного держится на смерти другого? Все выживают на чужой счёт. Это – хребет экологического равновесия. По большому счёту, мы все погрязли в трясине поголовного преступления, откуда выдернуться не можем, а вытащить некому. В чём причина? В смерти. Именно она гонит нас к убийствам. Мясо из воздуха не соткётся. Его надо поймать и убить. Само под нож не ляжет и в рот не шмыгнёт, давясь от лучезарного счастья. Это – первая реальность. Физическая. Теперь о другой реальности. О духовной. О том, что человеку надо понять и себя, и своё назначение. Работая за компьютером, оператор имеет представление представление о назначении данного аппарата. Биологически мы видим, что каждая особь животного и растительного мира так точно и так логически пригнаны друг к другу, что о только остаётся развести руками. Человек и физический, и духовный – лишнее существо в этой замкнутой экосистеме. Он – её разрушитель. Международная Красная Книга – обвинительное заключение всему человечеству. Преступник установлен. Человек – исполнитель. Но зададимся вопросом: кто организовал преступление? Кто направил его? Кто выступил подстрекателем? Ответ для недалёкого следователя – сам человек. Но мне видится это несколько в другом ракурсе. Известно, что ребёнок, воспитанный животными, речью не обладает. Он будет подражать тем звукам, какие воспринял в воспитавшей его стае. Зададим себе вопрос, а возможно ли вообще саморазвитие человека? С Биологической точки зрения, нет. Кто-то должен был научить человека всему тому, что он умеет на данном этапе. Кинолог может научить собаку вынюхивать наркотики. А может ли собака научить щенка тому же? То есть совершенно одна, без вмешательства тренера, не имея никакого представления о наркотиках?
-Вы у меня спрашиваете?
-У тебя.
-Нет, конечно.
-То-то и оно. Допустим, ты скажешь мне об эволюции.
-Скажу.
-Принимается эволюция. Значит, мы просто обязаны быть с каждым новым поколением умнее и лучше?
-Наверно.
-А так получается?
-Не совсем.
-Мы сверху до низу набиты образованием, информацией, а что поменялось? Разве нами правят умные люди?
-Не знаю.
-Даже если взять за основу, что нами правят самые умные из нас, то где результат такого умного правления?
-Не видно.
-И не увидишь. Ибо абсолютно ясно, что все правители – такие же, как и мы. А если это так, то как мы позволяем управлять собою таким же, как мы? В чём тогда смысл их управления?
-В силе.
-Но разве нами правят физически самые сильные?
-Нет.
-Тогда почему мы им подчиняемся?
-чёрт его знает.
-И ведь мало того, что они управляют нами отнюдь не за бесплатно, но и…
-Что?
-Они не знают, как это делать.
-К чему вы призываете?
-Ни к чему. Тот ли правитель, другой – результат адекватный. Суть вот в чём. Нами управляют извне, но так тонко, так незримо и так ненавязчиво, что мы этого не понимаем.
-Камешек в огород инопланетян?
-Демонов.
-Мы говорим о Могильникове, или он уже лишний?
-К нему-то я и подбираюсь.
-Что-тодолго подбираетесь.
-Ничего. Итак, Могильников решает обратиться к инопланетянам. Он читает литературу по этой теме, пытается выйти на контактёров с Космосом, приглядывается к экстрасенсам, которые действительно умеют лечить с помощью некой силы. Он выходит на кого-то такого, кто не шарлатан, не самозванец, а настоящий колдун, обладающий связью с потусторонними силами. Колдуны есть, были и всегда будут. Правда, настоящий колдун не на публике, а в тени, за кулисами. Крутится и зарабатывает деньги на имени одна пустельга.
-неужели?
-Конечно. Та, которая что-то слышала, а предъявить мало что в состоянии.
-Ладно, поверим.
-Так вот. Вероятно, колдун как-то испытывао Могильникова. Я предполагая, что все эти убийства во сне связаны именно с этим моментом.
-С чем?
-С посвящением.
-В колдуны?
-Может, и покруче.
-Покруче?
-Конечно.
-С чем же?
-С повелителем демонов.
-С дьяволом?
-Отнюдь. Это не дьявол, а человек.
-Может ли человек повелевать демонами?
-Может. До поры до времени.
-До какой поры?
-Пока демоны не выкупят его душу.
-Страшное дело.
-Разумеется.
-А вы откуда это знаете? Придумываете, что ли?
-Нет. Мне рассказывали.
-Кто?
-Один из них.
-Колдун?
-Нет.
-Но кто?
Верагуа щёлкнул пальцами – на столе под компьютером появилась… кавия? Та, что известна в Европе под именем морской или гвинейской свинки.
-Морская свинка? – изумился я.
-Профессор Кознев, - представил Верагуа.
-Он умеет говорить?
-Да, - пискнула свинка.
-Профессор, - спросил Верагуа, -  вы можете вернуть себе прежний облик?
-Уже нет, - пискнула свинка.
-Почему? – спросил Верагуа.
-Слишком поздно.
-Как это поздно? – спросил я.
-Что называется, допрыгался, - вздохнула свинка.
-Но кто вы? – спросил я. – Почему в виде морской свинки?
-По причине малого разума, - ответил профессор.
-Что с вами случилось? – наседал я.
-Трагедия.
-А если в подробностях? – полюбопытствовал я.
-Видите ли, молодой человек, - сказал профессор, - я – бывший научный работник. Биолог. Изучал трубкозубых, в частности, африканского трубкозуба (Orycteropus afer).
-Ну и что? – спросил я.
-К отряду трубкозубых (Tubulidentata) относится 1 семейство трубкозубых (Orycteropodidae) с одним родом и единственным современным видом – африканский трубкозуб (Orycteropus afer).
-Вы уже упоминали это название, - заметил я.
-Он распространён по всей Африке к югу от Сахары и на этом большом ареале образует 3 подвида, отличающихся окраской волос хвоста и размерами.
-Ну? – торопил я.
-Представьте моё удивление, - пищал профессор, - когда мне позвонил друг из Казахстана и сообщил о том, что наблюдал в окрестностях вашего Джамбула трубкозуба. И не одного. Но – десятки трубкозубов. Обнаружил их норы с ходами сообщения. Разумеется, что я немедленно выехал.
-Откуда? – спросил я.
-Из Ленинграда, конечно.
-И вы поверили?
-В научном мире шутить не принято.
-Но ведь Тараз – не Африка!
-Несомненно. Я имею представление о местонахождении вашего города. Собственно, именно данное обстоятельство и представляло для меня научный интерес.
-Научный интерес? – переспросил я.
-Разумеется. По всей видимости, африканский трубкозуб попал в указанную среду случайно. Было бы любопытно пронаблюдать, как произошло адаптация его к данному ареалу в условиях резко континентального климата, я имею в виду – умеренный климат. Дело в том, что звонок состоялся зимой. Соответственно, я был наслышан о пониженном снеговом покрове вашей местности. По существу, так оно и было. Двадцать второго декабря я прибыл к месту назначения. Меня встретили. Поселили в гостинице, а назавтра, то есть двадцать третьего, вывезли, в общем-то, голую степь. Да, было любопытно пронаблюдать существо, которого до того времени в составе фауны СССР не было. В природных биотопах трубкозуб обитает, конечно, в самых различных ландшафтах. Тем более интересно было пронаблюдать его в закреплённой песчаной ковыльной степи. В условиях твёрдого и сухого грунта. На такырах и солончаках. Среди полузакреплённых песков. В местах обитания земляного зайчика (Alactagulus pygtaelus) из семейства тушканчиковых (Dipodidae) отряда грызунов (Rodentia), а, может, и жирнохвостого тушканчика (Salpingotus crassicauda) из рода трёхпалых карликовых тушканчиков того же семейства и отряда. В общем, на твёрдых грунтах – в глинистых и щебнистых пустынях, полупыстынях и степях, на такырах и солончаках. Трубкозуб же обитает в самых различных ландшафтах, избегая только густых лесов. Трубкозуб – скрытное, малозаметное  животное, активное исключительно ночью. Изредка его можно видеть утром, когда он греется на солнце. Несомненно, даже в твёрдом, сухом грунте он быстро роет глубокие норы передними, так сказать, лапами, далеко, соответственно, отбрасывая фонтаны земли задними ногами и хвостом.
-Когда к делу? – поинтересовался я.
-К делу? – опешил профессор-кавия.
-Не мешай, Аркаша, - вступился веско Верагуа. – Продолжайте, профессор.
Морская свинка полурастерянно пялилась на меня, явно не сознавая, о чём речь.
-Я – человек, - сказала кавия после некоторого замешательства, - сугубо научного склада и потому придерживаюсь материализма, но тут… В голой степи… Когда ты один, точно левый бивень, который со спиральной нарезкой и которая закручивается налево, у нарвала, или единорога из рода нарвалов, или единорогов (Monodon)… Я оглянулся, и меня все бросили.
-В какой местности? – быстро спросил Верагуа.
-По-моему, район близ Жанатаса. Так вот. Меня мои помощники и провожатые бросили, но я… приступил к работе. Известно, что за ночь трубкозуб проходит около 12 километров, разыскивая так называемые дороги термитов и муравьёв, по которым приходит к гнёздам насекомых, разлымывает их и кормится.
-Кормится? – переспросил я, недоумевая, какого чёрта мы выслушиваем дребедень морской свинки-профессора насчёт кормёжки разных там трубкозубов, хотя тот должен был подтвердить информацию Верагуа о том, как демоны выкупают душу.
-По существу, - пищал профессор, - в неволе трубкозубы употребляют в пищу мучных червей, мясо, молоко, фрукты, кашу. В естественной же среде обитания поедают также саранчу и других насекомых, а по некоторым данным – фрукты и ягоды.
Профессор потупился. Его тонкие, точно тушью нарисованные на китайском шёлке глаза подёрнулись грустью, как ледком. Задумчивость и некоторая оторопь на лице, зажатость и угнетённая озабоченность – всё показывало угрюмую стеснённость морской теперь свинки, как у человека, которому отчаянно жмут туфли. Воспоминания, подобно обвалу в горах, рушились на его сознание. Глобальная проблематика как бы раздирала разум ему. Забивала понятия его непривычным, абсолютно ненаучным представлением о среде, которая может защитить. По всей видимости, метаморфоза с ним произошла без его информированного добровольного согласия, и это-то, собственно, обстоятельство больше всего давило гигантским механическим кузнечным молотом. Трудовое облучение тёмным царством оживших религиозных догм ещё и теперь подбрасывало память его, как на батате, и опрокидывало в бездну бесприютной реальности, где экологическая ниша морской подопытной свинки совсем не то место, на которое притязал мозг профессора.
-К ночи, - устало сказал профессор после долгой паузы, отягощённой запредельной задумчивостью, - я был без сил и продрог изрядно. Вплоть до костей. Трубкозуб обнаружен не был. Следов его присутствия не находилось. Я сел на корточки, чтобы передохнуть. Поднялся ветер. В холодном воздухе всё загудело. Послышался змеиный посвист. Я оглянулся и, точно гунди (Ctenodactylus gundi) из семейства Гребнепалых (Ctenodactylidae) отряда Грызунов (Rodentia), впал в особое оцепенение ужаса: свалился набок, вытянул ноги, закатил глаза. Я лежал безжизненно. Рот мой был полуоткрыт. Дыхание не прослеживалось. Такое, соответственно, состояние может длиться 1-3 минут, причём это не притворство, а специфическое каталептоидное состояние, наступающее непроизвольно в результате испуга.
-Чего же вы испугались? – спросил я.
-Трубкозуба, - сказал профессор.
Я усмехнулся.
-А вот вы зря усмехаетесь, - возразил профессор. – Дело в том, что внешне трубкозуб напоминает свинью с длинной мордой, ослиными ушами и сильным мускулистым хвостом. Кстати, аборигены называют его аардварк, что значит «земляная свинья».
-Профессор, - перебил я его болтологию, - вы испугались обычного для вас трубкозуба?
-Обычного?! – взвизжал профессор.
-Ну, а какого?
-Вы имеетее представление о размерах трубкозуба?
-Ни малейшего.
-То-то и оно, - восторжествовал профессор, - длина обычного трубкозуба составляет порядка 100-158 сантиметров, хвоста 44-61 см, высота в плечах 60-65 см, длина ушей 15-21 см, масса до 82 кг, чаще 50-70 кг. Мощные передние лапы с 4 пальцами, задние пятипалые. Все пальцы, особенно на передних лапах, имеют сильные когти, которые по своему строению сходны с копытами.
-Ну? – спросил я, заплетаясь в его описании какой-то трубкозубой свиньи, как Тесей в лабиринте.
-А теперь, - торжественно сказал профессор, - сопоставьте с тем, что я наблюдал. Всё то же самое, но рекордных, явно завышенных размеров приблизительно где 8, а где и в 10 раз. Представьте животное в 6 с половиной метра высотой, только в плечах, потому что я не включаю сюда уши в два метра, и длиной тела около 16 метров.
-С хвостом? – уточнил я.
-Без хвоста, - прохохотал непонятно торжествующий профессор. – Кстати, высота в плечах самого крупного из наземных животных, то есть африканского слона (Loxodonta africana) из отряда Хоботных (Proboscidea), достигает 4 м. При том, ведь это старых самцов, которые достигают массы в 7 с половиной тонн, когда как в среднем самцы имеют 5 т, самки же 3 т. То есть примерно в полтора раза выше, чем самый рослый африканский слон, а уж индийского слона (Elephas maximus) превышает по высоте более чем в два раза, так как высота в плечах даже очень рослых самцов составляет 2,5-3 м. Разумеется, что вид Индийский Слон тоже относится к отряду Хоботных.
-Значит, выше слона? – спросил я.
-Значительно! – взвизгнул профессор. – Значительно выше. Вот почему, собственно, я и был так напуган. Это оказался никакой не обычный трубкозуб, а монстр!
-Пусть монстр и прочее чудище-чудовище, - сказал я. – Но вы-то чего испугались? Вы ведь знаете, чем питается трубкозуб?
-Несомненно. Имею представление. Однако…
-Что? – насторожился я.
-Происхождение трубкозуба остаётся неясным.
-Допусти, - сказал я.
-В ископаемом состоянии трубкозубы, близкие к современному виду, известны из эоцена-олигоцена Северной Америки, эоцена-плиоцена Европы, плейстоцена Мадагаскара и начиная с миоцена до наших дней Африки.
-Профессор, - буркнул я, - вы долго пластикацией терпения будете заниматься?
-Чем? – опешил он. – Что значит пластикация?
-Это процесс механической или тепловой обработки каучука, в результате чего он приобретает повышенную пластичность.
-Вы имеете в виду, что я на сознательном уровне удаляюсь от введения в ситуативный фактор, проводя побочные описания, чтобы воздействовать на протяжённость во времени в сторону усиленного увеличения?
-Разумеется, - отрезал я, - в противном случае для чего вы подсовываете нам геологические термины? В качестве лекции? Но мы не студенты. Нам лекций о всяких там олигоценах, эоценах, плиоценах, плейстоценах, миоценах не требуется. Я-то и без того знаю, что эоцен – среднее подразделение палеогена, олигоцен – верхнее его подразделение, а палеоцен – нижнее. Про подразделения неогена и антропогена тоже наслышан. Томили в институте. Вы можете прямо, не уходя в дебри описательности на уровне энцеклопедии о жизни животных, рассказать, чего именно вы испугались? Не трубкозуба же акселерата?
-Науке известно далеко не всё. Это обстоятельство, соответственно, напугало меня.
-Но почему? – вырвалось у меня.
-Потому что передо мной встал вопрос: а действительно ли я занимаюсь наукой? Если в обычной степи, в местности, в общем-то достаточно исследованной, попадаются такие экземпляры, то что ждёт нас в более глубоких основаниях.
-Где? – не удержался я от вопроса.
-В более глубоких отложениях, малоизученных наукой. Так вот, я спросил себя: если науке известно не всё и не только не всё, но и далеко не всё, если наука не могла предусмотреть подобного монстра, то не ошибочны ли все её представления, не ошибкой ли является её отражение реальности, её объяснение мира и, в совокупности, всей природы? Мне стало страшно: температура воздуха – минусовая, снежный покров, и трубкозуб, эндемик Африки. Колоссальных размеров. Я, что называется, попятился. А он шёл на меня, высовывая язык изо рта на 3 метра. Собственно, длинный язык трубкозуба покрыт клейкой слюной, очень подвижный, не червеобразный, как у муравьедов, а похож на сплюснутую верёвку.
Профессор перевёл дух, тряхнул головой, дёрнул носиком, отчего усики взъерошились, и продолжал, по-прежнему попискивая да оглядываясь:
-По существу, на поиски корма трубкозуб выходит после захода солнца, то есть практически уже в полной темноте. Соответственно, было темно и тогда, когда я оглянулся, а одиночное животное, каким и является трубкозуб, стало меня преследовать. Движения его были медленны и неуклюжи. Оно часто останавливалось, опираясь на хвост и поводя ушами. Между тем змеиный посвист или, если угодно, шипение, нарастал, пугая, в свою очередь, трубкозуба, у которого слух развит очень хорошо. Обычно при малейшем шорохе трубкозуб прячется в нору, но норы, по всей видимости, вблизи не было, и я подумал, что он начнёт быстро закапываться. Однако он, вероятно, застигнутый врасплох, приготовился к обороне. К сведению, он обороняется передними лапами или падает на спину и, в свою очередь, защищается всеми лапами и мускулистым хвостом. В принципе, с трубкозубом такого размера уже ни лев, ни леопард, ни гиеновые собаки, не говоря же о более мелких хищниках, справиться не могут. Но дело в том, что на трубкозуба пыталась напасть змея из семейства удавов, которая значительно превосходила по размерам самую крупную – анаконду. Если длина анаконды составляет порядка 9 метров, то этот удав – не меньше 20 метров. Разумеется, я был напуган, однако представьте моё изумление, когда и трубкозуб, и неизвестный науке удав объектом промысла избрали меня и никого другого. Они кинулись ко мне, и я едва спасся от немедленного захвата. По существу, бегун из меня не ахти. Да и годы оказывают негативное воздействие. Но я бежал, потому что инстинкт самосохранения погнал меня. Да, в данном случае я оказался жертвой собственного охотничьего инстинкта: приехал выловить экземпляр наиболее северного трубкозуба, а пришлось самому бежать от объекта промысла и напрасных вожделений. Непонятный симбиоз, то есть совместная охота удава и трубкозуба, едва не довёл меня до состояния невменяемости. Я так думаю, с того невнятного, но лихорадочно протекающего бега можно начинать анамнез (сведения об условиях жизни, начале и развитии заболевания, которые я как больной сообщаю). История моей болезни, её развития, протекала скачками. Во-первых, я упал, можно сказать провалился в некую шахту. И летелось мне сравнительно долго: около десяти минут. Во-вторых, на этом этапе преследование не прекратилось, потому что и удав, и трубкозуб нырнули вслед за мной. В-третьих, я разглядел в неполной темноте, несмотря на то, что на поверхности видимость приближалась к нулю, отнорки, в один из которых я и пошёл. Сердцебиение у меня значительно превышало норму. Голод (а ел я в последний раз в гостинице, то есть утром) обессиливал меня. Я ощущал сухость во рту. Голова разламывалась. Я просто шатался отневероятной усталости. Термос и рюкзак с необходимыми измерительными приборами я потерял в процессе убегания. Реально я был один, потому что преследователи, собственно, не могли рассматриваться в качестве лиц, создающих положительный контакт общения.
-Чего? – спросил я.
Профессор моргнул.
-Я не понял вопроса, - сказал он.
-И я не уловил того, что вы сказали, - ответил я.
-Я имею в виду, что удав и трубкозуб, в общем-то, не могли быть собеседниками.
-Вы догадались, что остались в одиночестве? – спросил я, нажимая на сарказм.
-На сознательном уровне, - поторопился с объяснениями профессор, - так оно и получилось.
-Был и другой уровень? – изобразил я удивление.
-Как бы поточнее сказать? В отнорок, куда я свернул по стечению обстоятельств…
-Наугад? – спросил я.
-Методом пробы. Так вот, я свернул в один из отнорков и обнаружил глаза. По стенам отнорка. Везде. Их было не меньше некольких сотен.
-Чего? – спросил я.
-Глаз.
-Вы увидели глаза в темноте? – спросил я.
-Именно.
-Но как это возможно увидеть глаза в темноте? – спросил я. – Они светились?
-Несомненно, что часть глаз испускала излучение. Но не все, а я все видел.
-Каким образом? – уточнил я.
-Не имею представления, но видел. Вероятно, на бессознательном уровне.
-Мысленно? – допытывался я.
-Возможно.
-А вам это не показалось? – доискивался я до точного ответа.
-Если вы имеете в виду, что у меня были галлюцинации, то могу вас уверить: не было никаких непроизвольно возникающих ложных зртельных восприятий несуществующих объектов. Они реальны, существуют в физическом плане. Собственно, мне известно, что галлюцинации наблюдаются при многих психических заболеваниях, травмах, интоксикациях и при тяжёлых душевных потрясениях. Я абсолютно убеждён в собственной вменяемости и в том, что глаза присутствовали в указанной мною пещере, что их было указанное мною количество.
-Хорошо, - согласился я. – Что произошло после того, как вы увидели глаза?
-Ничего. Я ощутил озноб. Твёрдые научные, сугубо материальные представления мои затрещали и грозили рассыпаться, как крысы от смеха в одном глуповато-детском стихотворении. Появилось осознание того, что есть, помимо строго научного объяснения мира и его законов, совершенно другое, более полное, на мой нынешний взгляд, и более глубокое истолкование. Наука, без сомнения, развивается рывками, по восходящей. Отражение даже материального мироуклада не удовлетворяет в данное время. Глобальная проблематика не носит налёта ситуативности. Она упирается в систему вечных устремлений. Бездоказательное, практически голословное отрицание наукой концепции сознательной жизни после смерти до некоторого момента казалось мне абсолютно правильным. Как –биолог я принимал физический конец жизни за конец и сознательный. Другими словами, смерть тела являлась для меня смертью личности. С отмиранием организма органические вещества распадаются на составные элементы, хотя в принципе между живой и неживой материей на уровне физики и химии нет существенной разницы.
-Нет разницы? – встрепенулся я. – Как это нет?
-Если мы рассмотрим живой мир, то установим, что на физико-химическом уровне в растениях, животных и человеке не происходит процессов, которые бы противоречили физическим и химическим процессам вне живых организмов: известные законы природы сохраняют свою силу и здесь.
-Так что же отличает, - поинтересовался я, - мёртвое тело от живого?
-Информация. Именно она является важнейшим критерием чёткого отличия живого организма от неживой материи. В неживой природе не существует принципа размножения, то есть воспроизведения на основе заложенной информации, которая, в свою очередь, никогда не может возникнуть в ходе физико-химического эксперимента. Таким образом, феномен «жизнь» – это качество, находящееся за пределами физики и химии. Ни в одной лаборатории мира ещё не удалось выделить живые организмы из неживых соединений.
-Чёрт с этими доказательствами, - вскипел я, озадаченный неожиданной лекцией по теме различения живого от мёртвого, - что с вами было дальше?
-Шок.
-Ладно, - торопил я, - дальше!
-Не спешите, молодой человек. Не подгоняйте. Необходимо расмотреть ситуативный момент с позиций комплексной оценки её генеза и динамики. Ещё Ленин отмечал: «…кто берётся за частные вопросы без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу бессознательно «натыкаться» на эти общие вопросы»… Однако, если вы настаиваете и, собственно, учитывая ваше нетерпение, могу сообщить: я видел глаза Дарвина и говорил с ними.
-С кем вы говорили?
-С дарвиным.
-И что он сказал? – спросил я.
-Буквально следующее: «Есть что-то величественное в том, что Творец вдохнул начало всякой жизни, окружающей нас, лишь в несколько, а то и вовсе в единственный экземпляр, и в том, что пока наша земля совершает своё движение согласно закону гравитации, из этого скромного начинания возникло и возникает бесчисленное количество красивейших и удивительнейших форм».
-Это он писал в книге «Происхождение видов путём естественного отбора», - поправил профессора старина Верагуа.
-Разумеется, но именно это я и услышал. И это далеко не всё. В какой-то момент пришло ощущение трагического заблуждения. Ограниченности моего мировосприятия. Оно сравнимо с тем, что испытывают религиозно настроенные люди, когда исповедуются перед куском дерева, принимая его за Бога. Я принял понимание гуманитарной катастрофы, которая ринулась на страну, как в своё время Везувий кинулся на Помпею. Стало категорически ясно: мы должны пройти через период так называемого смутного времени. Мы заслужили его.
-Заслужили? – удивился я.
-Именно.
-Но почему? – настаивал я.
-Почему?
Он пригнул голову, очевидно, под тяжестью размышлений. Зевнул. Прикрыл глаза. Я вопросительно глянул на Верагуа: мол, когда профессор примется колоться насчёт договора с демоном. Верагуа качнул головой, намекая на то, что надо перетерпеть невнятные и непредвиденные паузы, ибо откровение когда-нибудь снизойдёт и на морскую свинку и она выдаст такие истины, за которые не жаль и потерянного времени, и вдрызг изувеченного терпения, и все те неудобства, какие называются мелочами жизни.
-Как человек сугубо благородный, - сказал профессор, - я обязан признаться, что это и был мозгокрут. Он… И я провалился дальше… по касательной… В связи со слабым развитием головного мозга условные рефлексы у насекомоядных вырабатываются медленно и быстро утрачиваются. Затухают… Дом мертвеца как представитель мегафауны…
Он вдруг сморщился, точно сдулся. На глазах сильно похудел, будто ёж после зимней спячки: тело его стало узким, уплощённым с боков. Лицо (вернее, мордочка) втянулось. На его месте образовалось месиво: без ротовых и прочих отверстий. Десять секунд спустя профессор исчез, словно –растворился в биосфере.
Я насмешливо глядел на Верагуа. Старик же был непроницаемо спокоен, точно каменный Будда.
-Всё, - констатировал Верагуа. – Натасканное мнение исчерпано, ибо чем сильнее демон, тем для него хуже: сила его обращается на его голову.
-Это вы о чём?
-О мозгокруте.
-Профессор действительно мозги нам накрутил на полную катушку.
-Он не мозгокрут. Он из тех подписантов, которые поставили на дьявола, а получили то, что получили.
-Он повелевал демонами?
-Пытался, а они сделали из него морскую свинку.
-Он сам рассказал об этом?
-Конечно.
-Странно. Куда же он делся?
-Никуда. Он здесь.
-Где?
-Рядом.
-Но я не вижу его.
-Щёлкни, и он отзовётся.
Я щёлкнул – профессор появился всё на том же месте, у компьютера.
-Вы не дорассказали, - напомнил я.
Профессор мигнул, но ничего не сказал, хотя я в нетерпении пощёлкивал пальцами, пробуя начать допрос-исследование.
-Почему он молчит? – спросил я у Верагуа.
-Он уже не профессор.
-А кто?
-Ты же видишь.
-Морская свинка?
-Да.
-А что с профессором?
-Сознание отлетело. Помнишь, как сказано у Маркса и Энгельса?
-Нет. Насчёт чего?
-Карл Маркс и Фридрих Энгельс указывали, что «язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание».
-Ну и что из этого должно следовать?
-А то, что язык – осуществлённое сознание.
-Ну?
-Нет сознания – нет языка.
-Значит профессор теперь – существо бессознательное?
-Обычное животное.
-Как это случилось с ним?
-Я могу рассказать.
-Давайте. С того момента, где профессор забуксовал, то есть с многоглазой аргусообразной пещеры. Куда он потом провалился?
-В общих чертах, - сказал Верагуа, - его описание походит на те, какие приводит в своей книге, вернее, в подборке отрывков, профессор Гуревич.
-А что за книга?
-«Жизнь после смерти».
-И что в ней? Я говорю о том, какие описания из той книги похожи на показания профессора Кознева?
-Во-первых, описание движения через тёмное замкнутое пространство – пещеру.
-Ну?
-Во-вторых, он слышал многие неприятные звуки: скрежет и волчий вой.
-И что ещё?
-Описание светящегося существа, которое повело профессора в город мёртвых
-Верагуа!
-Да?
-А как вы вышли на Кознева?
-Я проводил осмотр места происшествия.
-Какого?
-Разве я не говорил, что профессор Кознев был убит?
-Нет. Забыли, наверно.
-Так вот. Он был убит в собственной квартире.
-В Ленинграде?
-Да.
-Но когда вы были там?
-Ты не помнишь?
-Помню. Но я не о том. Вы, что, там расследовали происшествие?
-Не совсем. Я… консультировался. В сущности, в Питере достаточно мощная сеть охранных структур: «Алекс», «Защита», «Торнадо», «Балтик-экскорт», «Скат», «Комкон»…
-Насчёт чего вы там консультировались?
-На предмет возможного трудоустройства.
-Вы хотите перебраться в Питер?
-Нет.
-Их сюда перетягиваете?
-Нет.
-Тогда я не пойму, о каком трудоустройстве речь.
-О твоём.
-Спасибо. Не стоило беспокоиться. Я-то, конечно, русский, но у них и от своих-то некуда протолкнуться. Чего же мне соваться? Я лучше на Украину рвану. К жене. К Оксане. Да и потом. Меня и отсюда пока никто палкой не гонит.
-Ладно, - сказал Верагуа, - была бы честь предложена, а уж это твоё дело – принять либо отказаться. Итак, вернёмся к происшествию. Профессор Кознев был убит в своей квартире. Обстоятельства его смерти заинтересовали…
-Кого? Руководство института, где работал профессор?
-Нет. Скажем, организацию, которая, как наёмный убийца, не попадает в поле зрения.
-А что за организация?
-«Чёрный передел».
-Народовольцы, что ли?
-Нет. Новая бандитская группировка, исповедующая чёткую установку: «если ты из братвы, живи по понятиям, если переметнулся к барыгам, завалим».
-Бандитские междусобойчики?
-Отнюдь. Как следует из книги Константинова «Бандитский Петербург 98», существует некоторое раграничение между понятиями «бандит» и «вор».
-Да ерунда всё это! Все они – паразиты общества. Какая разница, кто доит общество: рэксы или воры? Важно, что они делают это.
-Воры считают, что бандиты занимаются беспределом.
-Ну и пусть себе считают.
-Как бы то ни было, «Чёрный передел» начал борьбу именно с бандитами и ворами, которые разлагают и компрометируют уголовный мир. Преступный мир, по их понятиям, должен быть маленьким, а не поголовным. Воровать должны те, кому это по судьбе положено.
-Как же воры разлагают свой мир?
-По-разному. В принципе, вор – профессиональный уголовный преступник, обязанный культивировать и лелеять традиции и законы воровского мира и сам неукоснительно исполнять их: обязан не работать, никогда не служить в армии, не иметьсемьи, прописки, роскоши, оружия. Насилие и убийство – последний метод, к которому прибегает вор как к средству убеждения.
-Значит те, кто сейчас оброс роскошью, для «Чёрного передела» уже не воры?
-Нет.
-Вы сказали, что «Чёрный передел» особо не афишируется?
-Да.
-Откуда же вы узнали о нём?
-Их представитель вышел на меня.
-Зачем?
-В том-то и штука, Аркадий, что я не совсем осознал.
-Как это не осознали?
-По словам их представителя, «Чёрный передел» имеет информацию обо всех честных и прочих работниках правоохранительной системы. Честных они не трогают, а продажных – ликвидируют. Имеется у них информация и обо мне.
-О вас?
-Именно. Но самое удивительное – они в курсе моего расследования.
-Кто-то настучал?
-Не знаю.
-А зачем их представитель вышел на вас?
-Чтобы я провёл осмотр места происшествия.
-Вы его провели?
-Провёл. В принципе, «Чёрный передел» помог получить доступ.
-Получается, профессор Кознев работал на них?
-Косвенно.
-Как косвенно?
-Через него шёл контакт с человеком, который работал на них.
-Чего же они хотели, когда посылали вас провести осмотр?
-Узнать, кто исполнитель.
-Вы помогли?
-Нет. Я не работаю на преступников.
-Зачем же тогда провели осмотр?
-Из любопытства. Кстати, прихватил самого профессора.
-Выходит, его не убили?
-Убили.
-Но вы сказали…
-Да, я сказал. Возле трупа была морская свинка. Её я и взял.
-Для чего?
-Она попросила.
-Вы не удивились?
-Чему?
-Тому, что свинка попалась разговорчивая.
-Нет.
-Нет?
-Видишь ли, в чём дело, Аркадий? Она разговорилась здесь, в Таразе. А там, в Питере, я только по глазам её и определил, что ей хочется ко мне. Я и взял. Некоторое время я не знал, что сознание професора Кознева перекочевало в морскую свинку, ибо она то исчезала непонятным образом, то появлялась опять. Как-то случайно я щёлкнул пальцами, и она показалась и начала говорить.
-Она, то есть профессор, сказала, зачем напросилась к вам?
-Да.
-Зачем же?
-Чтобы показать лабораторию.
-Чью?
-Могильникова.
-Город мёртвых?
-Город мёртвых.
-Круг смыкается, - сказал я. – И всё на Могильникове?
-Он и есть этот круг.
-Эпицентр, значит?
-Эпицентр – демон, который овладел Могильниковым.
-Верагуа, я ни черта не могу разобрать в этом Могильникове.
-А кто сейчас в постсоветском пространстве может в чём-либо разобраться? Время такое. Мутное. Оно ведь не только дестабилизирует сознание. Оно его запутывает. Вот и бедный парень запутался.
-Вы о Могильникове?
-О нём.
-Ничего себе бедный парень: создал империю зла и всё ещё бедный?
-Он и сам не понимает, во что вляпался.
-Так, что показал Кознев на допросе?
-Рассказал о «Чёрном переделе».
-Кто входит в него?
-Демоны.
-Иерархия такая?
-Нет, демоны, сделанные из людей.
-Бесплотные духи?
-Абсолютно телесные.
-Какие же это демоны?
-А вот какие. Во-первых, они уже мертвы, так что убить их невозможно. Во-вторых, они запрограммированы на убийства. В-третьих, после операции они самоликвидируются. В-четвёртых, их сейчас никто не контролирует.
-И что это значит?
-Трудно понять.
-А кто их контролировал?
-Профессор Кознев.
-Странно. Как он мог их контролировать?
-Система простая. К нему звонил посредник. Профессор называл номер. Демон отправлялся на исполнение.
-Что за номер?
-Номер того, кого надо убрать.
-Ликвидация происходила немедленно?
-Нет. Жертве давался срок на исправление.
-Большой?
-Сорок дней.
-Выдвигались какие-либо требования?
-Возвращение к традициям воровского мира.
-Отказ от роскоши и прочее?
-Именно.
-Какой-то абсурд… А что за посредник?
-Демон-разводящий.
-Страшное дело. Почему Могильников хочет возвращения уголовных традиций?
-Это у него надо спросить.
-Кто, по-вашему, устранил Кознева?
-Могильников.
-Но для чего?
-Вероятно, игра надоела ему.
-Да ведь ваш Могильников – отпетый негодяй и убийца!
-Тебе жальворов?
-Воров? А что? Они тоже люди. Есть суд, пусть он и разбирается. Нельзя же убивать всех только за убеждения. Если вор убеждён, что ему так лучше, почему его за это убивать? В конце концов люди должны отвечать за конкретные действия. Должен быть шанс и у вора исправиться.
-А если вор убивает?
-Тут я не знаю. Надо разобраться. Человек должен понять, что сделал и почему наказан. Но самое главное – дать шанс на исправление.
-На какое исправление? – улыбнулся Верагуа.
-На духовное.
-Но как вор исправится?
-Не знаю. Жизнь – она штука временная. В любой момент прервётся. А что если ад и в самом деле есть? Каково человеку идти туда, не имея при жизни шанса как-то загладить вину, замолить грехи? Вор и без того на поводке у смерти. Свои в любой момент могут угрохать.
-Ты думаешь, у вора есть шанс завязать?
-Наверно, есть.
-Нет.
-Но почему?
-Свои не позволят. Вал преступности не нами был замыслен, не нами будет остановлен.
-А кем?
-Вельзевулом.
-Повелителем демонов?
-Им.
Я смешался, ибо что отвечать? Кто влез в криминальный мир, тому не выбраться.
-В принципе, - сказал Верагуа, - важно каждому пройти дистанцию жизни чисто. А этого не хочет допустить Вельзевул.
-Чего не хочет? – спросил я.
Верагуа промолчал, игнорируя обращённый к нему вопрос, точно глухой, проглядевший движение губ. Иногда такое накатывается на него: упрётся в немоту, как баран в новые ворота. Упрётся и гнёт свою тему.
-Конечно, - сказал старик, - надо понимать, что у всякого есть выбор: отдать сознание либо преодолеть разгромленные мечты. Красиво сказано у Фадеева, что в обезумевших глазах Мечика бился комнатный страх за свою маленькую жизнь. Однако всё тут – неверно. По-мальчишески озорно и глупо. Ибо страх – не комнатный. И жизнь – не маленькая. Страх за жизнь – страх глубинный и громадный, как вся Вселенная. А жизнь? Она одна. И она не большая и не маленькая. Жизнь – единственное, что есть у человека в этом мире.
Он кашлянул, точно выправлял голос для последующих, более тонких и наглядно-бытовых объяснений, которые полились на меня, как из ушата:
-Я замечаю твоё искреннее непонимание тех сообщений, какие ты от меня слышишь. Но я ещё больше не понимаю, хотя знаю по поводу происшествий практически всё. В принципе, между происшествиями мною обнаружена связь, установлены преступники, выявлен даже мотив всех происшествий, и всё-таки какое-то звено выпало.
Патрон вздохнул, ожидая моих возражений. Я молчал. Боялся спугнуть стариковскую мысль, ибо около года мы плутали по лабиринту происшествий и вот наметился выход.
-Да, - повторил Верагуа, - я могу рассказать о происшествиях то, чего ты не знаешь. Организатор происшествий – Могильников. Исполнитель – он же. Мотив – доказательство своей полной и безоговорочной состоятельности. Все происшествия укладываются в систему, и всё равно у нас нет к ним ключа.
-Вы сказали, что ключ к разгадке в Могильникове.
-правильно. Я и не отказываюсь.
-Так, значит, у нас есть ключ?
-Нет.
-Почему?
-Мы не знаем, кто такой Могильников, откуда он взялся, где живёт и как его поймать и на чём.
-А если вспомнить то, что известно о Кирееве?
-О Кирееве?
-Конечно.
-Мысль хорошая.
-Вот и выйдем через Киреева на Могильникова.
-Вряд ли.
-Вы не верите?
-Разумеется. Нам и о Кирееве ничего не известно. Кто родители Киреева? Непонятно. Где живёт Киреев?
-В Таразе.
-На какой улице?
Я пожал плечами.
-Не начать ли с Лены Реш? – посоветовал я.
-Нет, - решительно воспротивился Верагуа. – Этот путь отрублен её смертью.
-Но ведь остались же общие знакомые.
-Кто, например?
-Подумайте.
-Я думаю, - ответил Верагуа, - но никак не надумается.
-С чего вы взяли, что Могильников говорит одну правду?
-И не собирался говорить.
-Он ведь зашифровал себя под фамилией Киреев. Не мог ли он и город Тараз выдать за Санкт-Петербург?
-Возможно.
-А если возможно, то и всех остальных, кто учился с Киреевым, надо искать в Таразе.
-Всех?
-Как получится.
Верагуа призадумался.
-Аркадий, - сообщил он устало, - но ведь Киреев был в Санкт-Петербурге.
-Откуда вы это знаете?
-Да ведь священник из Ленинграда пришёл за Киреевым.
-Это было бы правильным, если исходить из того, что Киреев и Могильников – разные люди, но, по вашим же словам, они – один и тот же человек. Что, если священник ломал комедию перед нами? Почему он в одиночку хотел изгнать демона из Киреева?
-Не так всё просто, - согласился Верагуа. – Я же говорил: не хватает звена. Не могу определить, какого. Отсюда и наши сложности.
-Надо поговорить с Лолитой Мочалиной.
-Тебе известно её местонахождение?
-Найду.
-Ищи.
-А вы вспомните, откуда взялся гонитель.
-Какой гонитель? – вздёрнул брови в изумлении Верагуа.
-Которого вы привели изгонять демона из Киреева.
-Он сам пришёл.
-Сам?
-Сам.
-Ну, вот видите.
-Чего я вижу?
-То, что и гонителя нам подсунули. Нельзя полагаться на незнакомых. Воры умно проверяют информацию о своих: мутного человека вором не провозглашают.
-Вором не провозглашают, - согласился Верагуа.
-Он оставил координаты?
-Священник?
-Да, священник.
-Нет, не оставил.
-Всё сходится, не правда ли?
-По-видимому.
-В устах этого человека само слово «Бог» звучит кощунственно.
-Наверно.
-Ладно, - сказал я, - чёрт с этим священником и прочими перевёртышами. Вы сказали, что знаете подноготную происшествий.
-Сказал.
-Это окончательная редакция?
-Разумеется.
-Я к тому, что много было уже редакций.
-Было и будет.
-До каких пор?
-Пока не установится.
-Что именно не установится?
-Равновесие.
-Где? В Таразе?
-В душе Могильникова.
-Каким образом?
-В общих чертах это можно представить как процесс разрезания морской губки и протирания её кусочков через шёлковую ткань так, чтобы все клетки отделились друг от друга.
-Так она же подохнет.
-Кто подохнет?
-Губка ваша.
-Нет, если сделать так, как я сказал, то в скором времени эта неорганизованная кашица снова соединится в полноценную губку.
-Неужели?
-Эксперимент подобного рода проводился над красно-ржавой губкой Microciona prolifera и жёлто-зелёной губкой Cliona selata. Обе губки были мелко растёрты и перемешаны.
-И что потом?
-Что?
-Что с ними произошло?
-Через сутки красные и жёлтые клетки реорганизовались и воссоединились в форму первоначальных губок. Все клетки остались живы, но несколько красных клеток встроились в жёлтую губку.
-Да разве губка – это отдельный организм? Скорее, колония.
-Хорошо, - сказал Верагуа, - некий учёный проделал опыт такого рода с несомненным организмом.
-Каким?
-Мышью.
-Мышь – организм, - признался я, - но кто именно провернул такой эксперимент?
-Теодор Хаушка. Он взял зародыш мыши на тринадцатый день внутриутробного развития и размолол их настолько мелко, что они смогли пройти сквозь тонкую иглу шприца. Раствор с зародышами он ввёл в полости девственных особей той же породы.
-И каков результат?
-Через пять недель у всех этих животных обнаружились в брюшной полости координированные массы костей и ткани, достигавшие размера недельных зародышей.
-Не может быть! Да ведь это чудо!
-Это не чудо, а технология выращивания тканей.
-Вы полагаете, Могильникову перетирали сознание?
-Сложно определить, что было: перетирание, перемещение или встраивание. Пример с губками – грубый пример. Приблизительный.
-А есть и другие? – спросил я с усмешкой.
-Более-менее.
-Какие же?
-Ты слышал о пределе Хейфлика?
-Нет. А что за Хейфлик?
-Хейфлик – специалист по выращиванию тканей из Вистаровского института в Филадельфии.
-Ну и какой предел им установлен?
-Теоретически препятствий к созданию новых индивидов, идентичных первоначальному донору, не существует. Практически есть неувязка.
-Предел Хейфлика?
-Именно.
-В чём суть её?
-Хейфлик обнаружил, что культура зародышевой клетки человека способна размножаться в пределах только пяти десятка поколений. Правда, если вернуться к начальному моменту оплодотворения яйца, можно добавить несколько поколений, а общая цифра в семьдесят поколений позволит обеспечить замену всех клеток тела 20 миллионов раз.
-Ничего себе! В чём же предел, если этого более чем достаточно для любой человеческой жизни?
-К этому я и подвожу.
-Скорее.
-Клетки, которые в начале их роста легко распознать как явно человеческие, постепенно утрачивают определённую принадлежность. Они как бы забывают, что в них заложено. Предел Хейфлика различен для каждого отдельного вида, но, приближаясь к точке распада, клетки любого организма –претерпевают одно и то же превращение.
-Какое?
-Они теряют память, становятся произрастющими идиотами. Эти анонимные изолированные клетки ещё несут какие-то отпечатки генетического кода, питаются и растут, их цитоплазма кипит и бьётся, в нужный момент они делятся, но при этом остаются самовоспроизводящими автоматами без определённой задачи. Они растеряли свою сущность и назначение, полностью утратили потенциал, то есть способность реализовать потенциал, закодированный в их хромосомах. Код не затрагивается таким процесом, сохраняет все инструкции, необходимые для жизни, однако клетки разучиваются читать. Невежественные клетки возвращаются в исходное состояние простейших, становятся строительными блоками общего назначения, способными двигаться в любом направлении. В истощённой культуре они никуда не направляются, а просто умирают. Существует единственный способ их спасти – дать им новые инструкции. Если изгнанные из тела человеческие клетки подкармливать смесью, содержащую лошадиную серу, то они начинают походить на клетки лошади и идут в этом направлении с обновлённой энергией. Если же в одной из клеток происходит мутация (как, к примеру, с раковой клеткой), ситуацию берёт под контроль новая линия. Она получает команды, отличные от инструкций родительских клеток, и с этого момента выходит из-под их влияния.
-Хороший пример.
-Перебрасывая сознание Могильникова из происшествия в происшествие, демон хочет стереть координационный центр, выполняющий генетические команды.
-Какой координационный центр?
-В организме существует система координации, предусматривающая выполнение клетками того, что требуется в данной области тела, хотя каждая клетка потенциально может выполнять любые другие задачи. Без такой координации группа клеток, пущенная в рост в каком-либо органе тела, породила бы нечто неподходящее.
-Что именно?
-Предположим, что незначительный порез или ссадина на локте могли спровоцировать неорганизованную регенерацию и появлению на этом месте младенца. Координационные центры не принадлежат какому-либо одному органу, а присутствуют везде.
-Какой же координационный центр есть у Могильникова?
-Такой, как и у любого из нас.
-А именно?
-Понятие о Боге.
-То есть?
-Лишить сознания. Ибо отнятое сознание – это и есть смысл и задача города мёртвых.
-Отнятое сознание?
-Конечно. Теперь мы перейдём к предположительному понятию гота, которое пытался ввести в научный обиход Лайэлл Уотсон.
-Кто такой?
-Английский писатель и биолог. По мнению Уотсона, жизнь – состояние организованности. Клетки, надолго предоставленные сами себе, превращаются из целенаправленных живых сущностей в дезорганизованных идиотов. Между жизнью и смертью (как считает Уотсон) нет чёткого различия, ибо они выступают как проявления одного и того же биологического процесса и разграничиваются только по степени. Гота, то есть состояние анонимности, близкое к состоянию клеток культуры вблизи предела клеток, - третье состояние. Такие клетки нельзя считать живыми в обычном смысле, ибо в них отсутствуют специфические черты вида, к которому они прежде принадлежали; но они всё же не мертвы, потому как продолжают свою жизнеподобную деятельность. Такое состояние вполне реально, не являясь ни жизнью, ни смертью.
-Гота – это и есть человек с отнятым сознанием?
-Предположительно.
-Да ведь это зомби!
-Не совсем.
-Как не совсем?
-Очень просто. Ты забыл, что такое сознание может выполнять команды.
-Какие команды?
-На самоликвидацию.
-Самоубийство!
-Именно. Человек сам себя подвигает к самоубийству.
-Тяжёлый случай.
-Дьявол сильнее, чем мы думаем.
-Понятно.
-Он окружил нас чудесами, которые нам кажутся обыденностью.
-Камешек в огород науки?
-И не только.
-А куда ещё?
-В любую сторону. Мы не видим дьявола, и мало кто верит в него.
-За руку его не поймать.
-Логически можно вычислить.
-Можно? – засомневался я.
-Конечно.
-Ну, так вычислите.
-Вообще, ты заметил, что бы ни изобретал человек, избретение обрушивалось на своего так называемого создателя?
-Так называемого?
-Конечно.
-Ну, хорошо. Не буду это определение оспаривать. А что конкретно по изобретениям?
-Да что угодно! – брякнул Верагуа в запальчивости наудалую.
-К примеру?
-Порох, расщепление атома.
-Убедили, - отмахнулся я, дабы увильнуть от словопотока. – Вернёмся к происшествиям. Признаться, я не вижу в них ни смысла, ни логической связи. Неужто ради одного Могильникова демон заварил всю эту кутерьму?
-А это и есть, - сказал Верагуа, - слабейшее звено моей версии.
-Слабейшее?
-Малоизученное. Я тоже не могу понять, почему так много происшествий, в которых один исполнитель.
-Вы не ошиблись?
-Где именно?
-Ну, я не знаю. Всё-таки сложно одному задействовать так много народу. Вспомните, кого ведь только мы ни видели: и Пересвета, и Каражанова, и чёрта с портретом, и Инессу Шевченко, и… мало ли кого. Убитые дети, спортсмены, старухи. Город мёртвых. Не во сне же я побывал в нём? Он – реальность. И далеко не смещённое сознание.
-Реальность? Нет. Город мёртвых – гота. На границе жизни со смертью. Ты прав. Мы многих видели. Тех, кто готов влиться в город живых, а, может, уже и растворился среди нас.
-Уже?
-Не хотелось.
-Однако исключать не рекомендуется?
-Конечно.
-Что же делать?
-Ждать.
-Сложа руки?
-Аркадий, чего ты хочешь? Я простой человек. Тягаться с демоном трудно. Мне скоро восемьдесят, но мой опыт – мелочь, если сравнивать с опытом падшего ангела. Кроме того, ты совсем не учитываешь его и мои возможности. Он знает мой потолок, я его – нет.
-Какие у него возможности?
-Значительные. Фокус с портретом – это ведь одна разминка. В своё время, когда Достоевский выдал на публику «Преступление и наказание», кто предполагал, что последователи Раскольникова далеко переплюнут бедного студента, которого преступление смяло просто? Современная поросль таких Раскольниковых диктует стиль и навязывает моду. Криминал давит и довлеет надо всем. Мы-то и думали, и верили, что сами избавились от режима красных, а на самом деле он надоел номенклатуре. Она устала долдонить на съездах одно, а проворачивать втихомолку другое. И пошла на перемену вывески. Другое дело, что за вывеской ничего не оказалось. К власти прорвались абсолютные глупцы либо те, кто знает, что является ставленником демонических сил и сознательно идёт на вышатывание нравственного корня страны и нации.
-Глупцы?
-Глупцы.
-Но они же хотели как оучше.
-Для кого?
-Для народа.
-А как вышло?
-Не ахти.
-По плодам узнаётся, - заметил Верагуа. – По плодам, как и сказано в Библии. То, что экономика в хаосе – ещё не конец света. Главное – распад нравственных ориентиров. Выживание – это не может быть целью, смыслом и назначением страны.
-Ну, это временное явление.
-Отнюдь. Идёт целенаправленный и тотальный накат, внедрение нравственного разнобоя. Это и есть работа тёмных сил. Культ силы, славы и денег – вот опоры, на которые предлагают встать, чтобы достичь бессмертия. А это и есть показатель встроенного сознания. Задача такого сознания – перебороть душу. Заставить делать именно то, к чему душа не лежит. А душа сопротивляется. Одна она заставляет думать, куда ведут нас и на что зовут. Чудеса биотехнологий – это и есть поиск координационного центра – души. Поиск и устранение. Искусственные органы, пересадка органов, генная инженерия – звенья одной и той же цепи. Я не говорю о прочем. Кто сможет повернуть общечеловеское сознание к настоящим проблемам? Верит ли большинство из нас в существование дьявола и его демонов? Нет, не верит. Почему? Потому что дьявол не афиширует себя. Он воздействует таким образом, что мы уверены, что всё в наших руках и что именно мы и никто извне готовит гуманитарную катастрофу. Возьмём простое понятие – инопланетяне. Половина их видела, другая половина считает первую половину либо за фыантазёров, либо за шарлатанов, либо за людей с нарушенной психикой. Есть факты появления инопланетных кораблей? Сколько угодно. Признаются ли учёным миром? Нет. Почему? Потому что не предъявлены документальные свидетельства: вещественные доказательства. Другими словами, инопланетяне следов и прочих улик не оставляют. Не имеют такой привычки. Мы ждём, что представители ВЦ вступят с нами, землянами, в официальный контакт. А этого не будет. Придёт ли преступник в дом представляться отцу семейства, если задача такого злоумышленника – скрытое проникновение в жилище? Воздействие извне, изнутри – вот любимые движения дьявола. Он разделяет умы и властвует над ними. Над душами он властвовать не в силах, ибо одно это и не дано ему. Книга Иова – это схема, по которой работает падший ангел. В его руках наше имущество, тело и окружение. За руку дьявола мы не поймаем. А он проник во всё: в культуру, образование, уклад жизни. Проник, втюхал нас в мерзость, а мы… занимаемся самокопанием. Что написано в Библии, и что мы делаем? Это про нас: много званных, да мало избранных. Нас всех зовут к Богу, а мы морщимся, плутаем в сомнениях, косимся на соседа: чем он лучше. Имея дело с преступником, который превосходит тебя по всем статьям, надеяться вроде не на что, если не знать его единственное уязвимое место.
-Уязвимое место?
-Да.
-Серебряная пуля.
-Нет.
-Осиновый кол?
-Глупости.
-Но что за уязвимое место?
-Объект воздействия.
-В данном случае, Могильников?
-Он.
-Любопытно. Вы считаете Могильникова слабым?
-Наоборот.
-Тогда у нас нет шансов.
-Ошибаешься.
-Я?
-Ты?
-Но почему?
-Во-первых, демон не поставил бы на Могилькова, если б тот обладал слабым характером, ибо только сильная личность образует центр. Во-вторых, и это главный мой расчёт, Могильников уже осознал, куда вляпался, и делает попытки выдернуться из порочного круга. В-третьих, сильный человек сможет вывернуться из-под влияния демона. В-четвёртых, Могильников пришёл к нам за помощью. Толчок сделан.
-Процесс пошёл? – усмехнулся я.
-Пошёл.
-Не поздновато ли?
-Что?
-Не поздновато ли опомнился Могильников?
-Не знаю.
-Набедокурено ведь изрядно.
-Да.
-Всякая ли вина прощается?
-Я не о том.
-А о чём?
-О том, что срок имеет решающее значение.
-Вы о сроке, а я о том, что всё равно Могильников пойдёт в ад, так из какого расчёта он пойдёт и пошёл на сотрудничество с нами? Разве ж ему простится?
-Вспомни притчу о блудном  сыне.
-Ну и что?
-Простил отец блудного сына?
-Простил.
-Вот и ответ.
-Значит, по-вашему, можно сколько угодно бедокурить, всё равно простится?
-В том и состоит непостижимое милосердие: прощать заблудшие души.
-Для кого же ад?
-Для нераскаявшихся.
-Не понимаю.
-Чего ты не понимаешь?
-Получается, любому простится?
-Любому?
-Ну, кому угодно.
-Нет, конечно. Не все верят в благополучный исход. Иуда Искариот, к примеру, не поверил.
-Потому и предал?
-Потому что повесился. Самоубийство – бент против Бога.
-А если от безысходности?
-В том числе.
-Но почему?
-Жизнь – это дар. Его нельзя возвращать по своему усмотрению.
-Жёстко вы судите.
-Я не сужу, но констатирую.
-Да ведь вы говорили, что вся наша жизнь – крест.
-Так получается.
-Что страдание – наш удел.
-Нет. Есть разница. Жизнь – крест, который мы должны нести. Смерть –это наше распятие. Не надо думать, что умирать легко. С одной стороны, жизнь-крест нести просто нестерпимо тяжёло. С другой, разве висеть на кресте будет легче? В чьи руки ты передашь свой дух в момент смерти? Хорошо, если в руки любящего Отца, а если в руки преступника, который на Суде отвернётся от тебя и покажет против тебя? Современный преступный мир – это и есть подобие адского мира. Страшный мир даже для самих преступников. Там всё держится на страхе. Казалось бы, авторитетный вор, чего бояться? Но нет – ни шагу без охраны. И ведь всё равно взорвут, застрелят, зарежут. Можно ли добровольно уйти из воровского мира? Как правило, нет. Свои же братки не дадут вырваться. Теперь же вот о чём думай. Акулы криминального мира материал не жалеют.
-Какой материал?
-Человеческий. То, на чём стоит преступность, - рядовые члены преступных группировок. А подумай вот о чём. Дьявол и его демоны – существа иного уровня и порядка. Люди для них – презираемое создание. Всё равно, что петухи да прочие обиженники для основного контингента любой зоны. И даже хуже. Здесь, при жизни, воры и прочие грешники ещё как-то могут соблюсти себя, как обычный так называемый лох на воле. А что после смерти? Чего ждать грешнику от чертей? Определить как раз нетрудно. Вся мерзость как раз и будет нормой. Подлинное опускание в аду и начнётся. Кто вбросил в человеческое понятие гомосексуализм и прочее лесбиянство? Тёмные силы. Именно демоны отличаются непомерной похотью. Именно они вступали и вступают в половой контакт с ведьмами. А сейчас разные мумии да инопланетяне насилуют земных женщин. По описаниям древних, дьявол на шабаше именно свой член заставляет целовать. Кого именно ты опустишь здесь, на земле, тот, на том свете, опустит тебя, ибо в Священном Писании говорится, что око за око, а зуб за зуб и какой мерой меряете, той мерой и получите. А ведь Библию никто не отменял. Может преступник избегнуть ада? Конечно. Именно разбойнику Христос, висевший на кресте, сказал: ныне же будешь со мною в раю.
-За что?
-За то, что разбойник поверил в Христа и пожалел Его.
-Вы полагаете…
-Я полагаю, что Могильников побывал в городе мёртвых и решил вернуться в город живых. А если так, мы ему поможем.
Я качнул головой, стряхивая тяжёлое наваждение, которое практически весь год держало и держит ещё под странным, неизъяснимо болезненным напряжением. С трудом улавливая то, о чём говорил Верагуа, я не мог собрать в единое целое ворох происшествий, их логический стержень и разумную сердцевину. Помнил, с чего началось, как вытягивалось в цепочку, но хранил в памяти серийный их замысел, как груз, беспрестанно накладываемый на верблюда: не мог сбросить и, казалось, буду раздавлен ими, точно последней соломинкой, ломающей спину.
Верагуа, конечно, -  паноптикум, собрание редкостей: ему в кайф цедить и лопатить исходные данные, молотить факты, выбивая из них зёрна истины, оставляя мякину ложных и тупиковых ходов, а потом ещё думать и гадать, где плевел дезинформации, а где семена настоящих происшествий.
Я – дело другое. Идти по следам день за днём и месяц за месяцем, не уклоняясь в примитив как в средство избавления от головной боли, не довольствуясь паллиативом, а надеясь покончить раз и навсегда с происшествиями, с которыми, как мне виделось, покончить невозможно, - это не по мне. Как человек достаточно ограниченный я не лезу в мировые разборки. Слова сэра Алекса Фергюсона о том, что в любом случае мир не надо пытаться изменить, что тысячелетний поезд невозможно остановить, что все должны делать положенное при всяких обстоятельствах и что каждому нужно занять нишу и выбрать свой путь, - это мой кодекс, впечатанный в кодон, единицу генетического кода. У меня железная память, которая с каждым годом отягощает меня, точно штанга, на гриф коей беспрестанно нанизывают диски по обоим концам. Я записывал события, полагая, что ухожу от них на порядочную дистанцию, освобождаюсь от забот и треволнений, ими нанесённых, однако – нет. Снова и снова сознание возвращалось к ним, окуналось в них, а сердце сжималось от подступающих воспоминаний, как мышь, из любопытства подкинутая в аквариум с гадюкой.
Иногда я принимался за записи. Выплёскивал на бумагу понятое и пережитое. Совсем не от скуки занимался я описанием действительности. Сумбурные мои строчки сеялись по тетрадям, будто конфетти да блёстки. Верагуа проглядывал мои опусы, сверял кое-что по компьютеру. Хмыкал. Чесал в затылке. Щурил глазки. Пытался выстроить версию. Часто более свежую он принимал за окончательную, излагал мне её, а я усмехался, ибо много их было и сколько ещё образуется – Бог весть.
Я не знал, чему верить. По мне – катись всё к ядрённой матери. Пусть милиция ловит и Могильникова, и его демона. В конце концов она это делает за деньги. Какой мне резон мозги надрывать да натруживать сознание? Безусловно, я сталкивался нос к носу с нечистой силой. Поначалу страх выедал чувство реальности и я готов был верить напропалую абы во что. Но проходило время. Утрясалось. Отпускало ощущение причастности к встрече с неведомым. Я дистанцировался от пережитого, и оно казалось то ли сном, то ли мелькнувшим видением. И я опять уходил в закоренелый атеизм, и сомнения грызли сознание, как оголодавшие за зиму ежи грызут заспанную змею. Я больше верил тем, кто придерживался реальности. Верь – не верь – помогать некому. Часто в минуту отвращения от жизни я пытался молиться. Просил то денег, то ещё чего. И не выходило. Не клеилось. С неба деньги не сыпались. Ангелы не являлись. Удача обходила стороной, точно сокурсник, влезший в невиданную карьеру. Вера не имела ощутимости. Результативность её была нулевой. Грубо говоря, проку я в ней не замечал. На что Бог – думалось мне – если не помогает? Да и кому Он кидает блага и поддержку? Таких я не наблюдал. На словах многие верят в Него, а что в итоге? Какая польза от веры, когда за ней – пустыня? Расшиби себе лоб, кланяясь чудотворной иконе, что получишь? Гудящую голову и молчание в ответ на бесконечные свои мольбы. Говорят, надо просто верить в Бога. Вероятно, так оно и есть. Однако верить и знать – понятия несопоставимые. Конечно, я знаю, что дважды два – четыре, потому что в состоянии проверить. А как поверить в существование Бога, если Его никто не видел?
-Как же мы поможем Могильникову? – спросил я.
-Об этом я и думаю, - сказал Верагуа.
-Вы верите, что такое возможно?
-Что именно?
-Ну, то, что вы ему поможете?
-Разумеется.
-А почему он сам себе не помогает?
-Похищенное сознание.
-У кого?
-У Могилъникова. Похищенное и разбросанное.
-Да разве бывает похищенное сознание?
-Конечно.
-И разбросанное?
-И разбросанное.
-Перетёртое? – добавил я, вспоминая приведённый Верагуа пример с какой-то губкой.
-Да.
-Весёлое у вас дело – верить в выдуманные вами же глупости.
Верагуа нахмурился.
-Извините, -  поторопился я с поправкой и оправданием, - но как-то в голове не укладывается подобный разворот событий. Вы-то и сами не слишком верили Пересвету.
-Я и теперь не во все его показания верю.
-Почему?
-Многое не укладывается в мою систему.
-А вы не слишком узко думаете?
-Узко?
-Ну, плоско.
-Как?
-Я говорю, что, может, здесь всё-таки несколько персонажей задействовано?
-Я не исключаю и такой версии, но как вспомогательной.
-В резерве держите?
-Имею в виду.
-Так вы до нового потопа будете гадать и думать.
-Как вы получится.
Он отвернулся к компьютеру, а я лёг на тахту. Заснул.
К утру Верагуа по-прежнему смотрел в монитор.
-Ты прав, - сказал Верагуа, - нет мостика.
-Мостика?
-К последующим происшествиям. Видимо, я всё же потропился выстроить версию. Надо искать другое объяснение. Более простое и приемлимое. Порассуждаем вместе. Вернёмся к началу.
Я схватился за голову, ибо не мог этого уже вынести.
-Итак, - важно сказал Верагуа, - Пересвет заявляется в агентство. Что происходит?
-Ничего. Вы его допрашиваете, а потом – выезд на место происшествия.
-Нет, происходит смещение сознания.
-У кого?
-У тебя.
-У меня?!
-И у меня тоже.
Тяжёлый случай, ибо со смещённым сознанием обычно к психиатру обращаются.
-Теперь вопрос, - сказал Верагуа, - у тебя тут написано: «Осмотрелся твёрдыми, жёстко поставленными глазами, спросил, кто из нас главный. Его ледяной, колючий, точно корябающий голос сразу резнул мне слух и как-то моментально и надолго оттолкнул от себя».
-Ну и что? Есть ошибки?
-Нет. В том-то и дело, что я держу тебя в агентстве ради памяти. Она у тебя невероятно цепкая. Ты не играешь в шахматы?
-Да так себе.
-Суть же в другом. По всем показателям получается, что к нам приходил бесоодержимый. Твёрдые, жёстко поставленные глаза и колючий, ледяной, режущий слух голос именно это и показывает. Но…
-Что «но»?
-Но почему он спросил, кто из нас главный?
-Не знал, наверно.
-Да ведь демон – всезнайка! Не мог он не знать, куда носителя привёл.
-Не мог?
-Разумеется. Что-то здесь пробуксовывает и потому нет стыка.
-Что пробуксовывает?
-Это я и пытаюсь определить.
-Может, вам отдохнуть?
-Успеется.
-Да вы-то хоть спали в эту ночь?
-Спал.
-Сколько?
-Час.
-И его хватает вам?
-Хватает.
-Так, - сказал я, к досаде своей, понимая, что избежать возвращения к первым происшествиям не удастся, - понятно.
-Теперь, - сказал Верагуа, - что касается нашей темы. Демон, который осматривается, ибо не ведает, куда пришёл, - странный демон, а, может, и вовсе не демон.
-Не демон?
-Предположим, что это так.
-Предположим?
-Разумеется. Это всего лишь предпосылка. Итак, в агентство пришёл не демон.
-Вы забыли про твёрдые, жёстко поставленные глаза и ледяной, колючий голос.
-Не забыл.
-И вы говорили, что…
-Помню. Однако я исхожу из более существенного факта.
-Какого?
-Такого, что человек, поражённый демонизмом, то есть бесоодержимый, обладает и силой, и сверхзнанием демона. В данном случае этого нет.
-Как нет? Силушки у него будь здоров.
-Хорошо. Три фактора: глаза, голос и необычайная сила – за, но один – против. За этот фактор я и ухвачусь.
-Валяйте.
-Итак, что если перед нами не демон?
-А кто?
-Вспомни Евангелие. Одержимый бесами ведь узнал Христа.
-Какое это место?
-Евангелие от Матфея, глава восьмая, стихи с 28-й по 29-й.
-Что в них?
-Ты не знаешь?
-Не читал.
-«И когда Он прибыл на другой берег в страну Гергесинскую, Его стретили два бесноватые, вышедшие из гробов, весьма свирепые, так что никто не смел проходить тем путём. И вот, они закричали: «Что Тебе до нас, Иисус, Сын Боижий? Пришёл Ты сюда прежде времени мучить нас?»
-Ну и что из этой цитаты следует?
-Ты не уловил?
-Нет.
-То, что они узнали Христа.
-Ну?
-Почему же вышли Ему навстречу?
-Не знаю.
-Значит, каждый бесноватый может не всегда повиноваться бесам.
-Наверно. А это разве люди были?
-Кто?
-Бесноватые.
-Конечно.
-Почему же они из гробов вышли?
-В подлиннике они вышли из пещеры, где погребали умерших.
-Понятно. Получается, бесы либо демоны должны знать каждого из нас?
-Разумеется.
-Кто ж тогда у нас оглядывался?
-Загадка.
-Может, демон не вполне овладел Могильниковым?
-Я и о таком раскладе думал.
-Чего надумали?
-Нам нужен настоящий Пересвет. Аркаша, в каких кругах Пересвета знали под кличкой Железный Характер?
-Не представляю. Вы же вроде говорили, что мне эту информацию подсунули. У меня как бы внедрённое сознание.
-Вполне возможно, что подсунули. Другое дело, кто?
-А ещё: где?
-Разумеется, что в доме так называемого Пересвета, откуда, кстати, пошло переворачиваться сознание и у меня, и у тебя. Чем больше я вдумываюсь в происшествия, тем больше поражаюсь их изобилию. Я не поверил Пересвету, а потом нас потянуло к Каражанову. От него мы получаем пачку новостей, и закручивается история с портретом, который нас обокрал. А ну-ка, выстроим цепочку персонажей: Пересвет – дом его – Каражанов – Инесса Шевченко – чёрт – Раушан Косакова – Хасан Бекетов – Лена Реш – Байоразов – Жёлтая Женщина – Мухтасимов – Байтоков – Мухтасимов – Плюснин – вечники – Магомадов (Абдул-Хамид) – Гриценко (Локоть) – Самар – дядя Жора – город самоубийц – Киреев – мать Лолиты…
Верагуа вздрогнул и побледнел, царапая монитор прыгающими в невероятном изумлении глазами.
-Вот же! – прохрипел старик, стуча ногтем по экрану компьютера.
-Что?
-Слово!
-Какое слово?
-Контаминация.
-Ну и что?
-Это и есть подсказка. Контаминация – это или смешение двух или нескольких событий при описании. Так?
-Так.
-Или соединение текстов разных редакций одного произведения.
-Ну?
-Или, в лингвистике, возникновение нового слова или выражения в результате смешения частей двух слов или выражений, а также слово или выражение, которое возникло таким образом.
-Ничего не понимаю.
-И рядом – колоться. Понимаешь?
-Нет.
-Да всё просто! – вскричал Верагуа. – Смешение. Вот ключ. Отсюда неправильность.
Либо Верагуа по-настоящему – гений, либо меня пора, как принято у древних греков и римлян, завернуть в шкуру принесённого в жертву животного и оставить спать в храме в надежде на исцеление от внезапно возникшей непроходимой тупости, потому как я ничего не понимал в разъяснении старика.
-Смотри, - он достал бумагу и карандаш. – Происшествия смешиваются.
-Ну? Смешиваются. А дальше?
-Это и есть первая контаминация.
-Так.
-Вторая контаминация – соединение.
-Чего?
-Разных редакций.
-Каких редакций?
-Да всё понятно ведь! – свирепел Верагуа от вороха моих вопросов. – Он идёт на сотрудничество, но по-разному.
-По-разному?
-Конечно. То в образе Пересвета, то под личиной Каражанова, то в виде Байоразова.
-Но для чего?
-Чтобы поверили.
-Ему?
-Разумеется. Теперь нам необходимо заняться контракцией.
-Чем?
-Стягиванием, сжиманием, сжатием.
-Чего сжимать будем?
-Происшествия. И персонажей.
-Как?
-Логически.
-Получится?
-Попытка не пытка.
-Пока у вас получается всё иллогично, то есть противоречит логике.
-Смотря какой логике.
-Обычной.
-А мы дело имеем разве с обычным явлением?
-Ну, всё равно.
-Не всё равно. Необходимо выявить слабейшее звено демона. Пока нам известны его сильные стороны: быстрота, мимикрия, громадная сила и возможности. Вполне вероятно, что демон одновременно представляется в нескольких лицах.
-Где ж вы найдёте его слабое звено?
-В твоих записях.
-Да вы их раз сто, наверно, перечитали.
-Значит, мало. Значит, раз тысячу прочитать обязан, пока не найду.
-А, может, нет его там?
-Чего нет?
-Слабого звена.
-Есть. В самом первом абзаце кроется.
-Ответ?
-Конечно.
-Кто сказал вам?
-Никто. Чутьё подсказывает.
-В каком из предложений?
-Во всех.
-Но в первом абзаце три предложения.
-Я знаю, что три.
-Да почему вы на чутьё напираете?
-Почему?
-Конечно. Надо ж логически мыслить.
-Надо.
-Ну, а при чём тут чутьё? Нельзя выбирать сердцем.
-Не пререкайся, - рассердился Верагуа, и его голос стал вязким и тяжёлым. – Ты сбиваешь меня с мысли и точно специально отводишь от темы. В конце концов придерживай импульс и рефлексивный тип реагирования на сообщение. Надо уметь выслушивать. Во-первых, у тебя записано, что Пересвет пришёл к нам холодным январским воскресным утром.
-Ну?
-А ведь было достаточно тепло для нашего января. Плюс два – плюс три.
-Неужели?
-Точно. Я по своему дневнику проверил.
-Ладно.
-Почему же тебе утро показалось холодным?
-Не помню.
-Помнишь. От Пересвета веяло холодом, поэтому ты и подумал, что утро холодное. Второе твоё предложение сообщает о жёстко поставленных глазах.
-Так.
-А что такое зрение?
-То, что мы видим.
-Способность видеть. Относится к внешним чувствам. Орган – глаз. Итак, твёрдые, жёстко поставленые глаза. Какого они были цвета?
-Не заметил.
-Правильно.
-Что правильно?
-Трудно заметить то, чего не видишь. Идём дальше. Вот мы в доме Пересвета, где ты пытаешься дать портрет этого парня: «кажется Святогором, высокий, плечистый, крупный и грузный». Упираешь на массу Пересвета и сразу обращаешь внимание на глаза, которые теперь видятся тебе тяжёлыми бурыми. Пока остановимся. Какой это цвет?
-Бурый.
Есть два понятия слова «бурый»: во-первых, серовато-коричневый цвет; во-вторых, если говорить о масти, шерсти, то чёрный с красноватым отливом.
-Скорее, и то, другое.
-Принимается к сведению. В офисе глаза Пересвета ещё не устоялись, поэтому цвета не имели. В доме же цвет обнаружился. И обнаружилось другое: усталость ожидания.
-Какая усталость?
-Ожидания.
-Я и об этом упомянул?
-Конечно. Мутная, точно вымученная надежда и кислая насмешка – всё это одномоментно отсвечивалось в глазах Пересвета. Мутная – от уталости. Насмешка – от неверия. Пародоксальность как раз и сбивает. Что-то происходит в Пересвете прямо в его доме. Что? Как случается перемена глаз с твёрдого, жёстко поставленного выражения на жалкое подобие надежды вкупе с кислой насмешкой? Да ведь и не это главное.
-А что?
-Не могу соориентироваться. Навалено много фактов, а нужен один.
-Какой?
-Фактор доверия. С какой целью к нам приходил Пересвет?
-Ну, чтобы поверили в его рассказ и помогли разобраться.
-Так, ну, а дальше?
-Всё.
-Нет, не всё. Кто-то жёстко поставил глаза Пересвету. Для чего?
-Не знаю.
-Чтобы жёстко видеть.
-Ну?
-То-то и оно, что не срабатывает. Руки делают, а душа сникает, пробует вырваться. Потому и глаза отсвечивают «мутной, вымученной надеждой», и параллельно помещается едкая, худая (то есть плохая, а не тощая), кислая, изуверски-предательская насмешка.
-Два в одном? – усмехнулся я.
-Именно.
-Так, - сказал я, - вы полагаете, кто-то всунулся в глаза Пересвету?
-Демон.
-На что же демон надеется?
-Трудно определить.
-А почему вы решили, что демон должен знать вас в лицо?
-Да ведь он ко мне шёл.
-Демон к вам шёл?!
Верагуа моргнул, изображая полное недоумение.
-Ретушь срабатало, - сказал он, вздымая руки вверх в знак признания ошибки.
-Какая ретушь?
-Прорисовка твоя вопроса. Значит, вот где объяснение. Ты направил точно.
-Я направил?
-Несомненно. Глаза у Пересвета поставлены демоном, однако временами всем телом управляет кто-то ещё.
-Могильников?
-Вероятно. Исходная точка обнаружена.
-Ничего не понимаю.
-Сейчас, Аркаша, - Верагуа в нетерпении щёлкнул пальцами. – Итак, первое. К нам приходит человек, ещё не до конца поражённый демоном. Болезнь демонизма налицо, но пациент хочет с нашей помощью выздороветь. При допросе выясняется: а) недостоверность показаний; б) достоверность улик; в) постороннее вмешательство. Следуем дальше. Почему Пересвет смотрел на меня «во все глаза, с тихим ужасом, сверхнапряжённым ожиданием, как смотрит приговорённый к смерти на готовый к старту нож гильотины»?
-Подозревал, что вы откажетесь помогать?
-Нет. Тихий ужас не ко мне относится.
-А к кому?
-Это я и хотел бы узнать. Вероятно, он видел то, чего мы с тобой не видели. Город мёртвых, к примеру. Или что-то другое.
-Как он мог видеть город мёртвых?
-А как ты видел этот город?
-Я был там.
-А он строил его.
-Город мёртвых?
-Конечно. Могильников говорил нам об этом.
-Любопытно взглянуть на вас в тот день, когда закончите расследование.
-На десятки томов потянет.
-Так много?
-На то и расчёт, Аркадий, на то и упор.
-На что расчёт?
-На изобилие.
-Изобилие?
-Конечно.
-Как можно строить расчёт на изобилие?
-Очень просто. Как хоронятся многие происшествия на современном этапе?
-Не знаю. Не сталкивался.
-Следователя необязательно устранять от дела или запугивать. Достаточно загрузить работой по самое горло, а потом беспрестанно дёргать на отчёт о проделанной работе. Нам с тобой подбрасывают массу подробностей, гоняют из происшествия в происшествие, надеясь, что не хватит у нас ни выдержки, ни охоты, ни терпения копаться в деле Пересвета.
-Вы вроде намекали на что-то подобное.
-И ещё повторю. Они думают, что меня доконает усталость, что время добьёт, но нет. Я не уйду со следа. Я поставлю точку в происшествиях со старухами, а там и за остальные примусь. Связь налицо, и решение найдено.
-Найдено?
-По-видимому. Всё упирается в дом Пересвета. Поехали.
И мы поехали.
Дом Пересвета по-прежнему был добротным, ухоженным, но ощущение внешнего благополучия уже отсутствовало. За год новенький забор помутнел, краска потрескалась. Металлические ворота будто осунулись, подсели под собственной массивностью. Дохлый проулок, напротив, ожил. Дома в нём как бы приободрились, посвежели, хотя никакого видимого ремонта в них не произошло. Они по-старому смотрелись мазанками. Заборы их покосились. По стенам плыли громадные трещины, серозные пятна, однако в них не было атмосферы обречённости. Что-то весёлое, что-то неуловимо-выздоравливающее сквозили в них. Проулок точно дышал надеждой на скорое благополучие. Я не умом восприниал это, но шестым чувством.
Двор Пересвета будто сузился. Ухоженность потускнела. Чистота, уют и порядок чудились напускными. Комнаты внутри дома невыразимо изменились. Мебель вроде покоилась на том же месте, паркет на полах прикрывался коврами, обои и кафель казались по-прежнему изысканными, но уже без диктовки женщины, имеющей вкус.
Верагуа озабоченно возился во дворе, досматривал хозпостройки, забегал на кухню, вынюхивая и разведывая нечто неизъяснимое.
-Не тот дом, - сказал он, подсаживаясь на табуретку.
-Чем не тот?
-Не чувствется присутствия женщины.
-Да разве она была в прошлом году?
-Была.
-Но мы же не видели её.
-Конечно.
-С чего вы взяли, что она была?
-Аркадий, как человек семейный, ты должен знать: дом ставит мужчина, но уют в нём образовывает женщина.
-Я знаю про это.
-Почему тогда спрашиваешь?
-Проверяю собственное ощущение. Мне так тоже показалось.
-Как?
-Что в прошлый раз дом женщина обустраивала.
-Ладно, ты осмотри тут всё…
-Что всё?
-Комнаты, погреб, чердак.
-А вы?
-Я – к соседям.
-За какой надобностью?
-Узнаю, кто здесь жил-обитал.
-Не хотите перекусить на дорожку?
-Хотелосьбы, но разве в этом месте найдётся что-то съедобное?
Я открыл холодильник и… покачнулся от ужаса. В морозильной камере обнаружилась отрубленная голова. Верагуа вынул её и рассмотрел.
-Пересвет, - сказал он глухо.
Придя в себя, я взглянул на голову. Да, Пересвет, которому мы в своё время не поверили.
Взревела сирена. В кухню ворвались омоноцы.
-Так-так, - сказал главный из них. – Пойманы с поличным.
Нам надели наручники. Затолкали в дежурную машину. Привезли в дежурную часть. Верагуа отвели для снятия показаний в один кабинет, меня – в другой.
-Фамилия? – спросил следователь.
-Бахмуров.
-Имя и отчество?
-Аркадий Борисович.
-Год рождения?
-Шестьдесят пятый.
-Адрес?
Я назвал адрес, место работы.
-Судимость есть?
-Нет.
-Значит так, Бахмуров, колись на полную катушку и получишь по минимуму.
-Колись?
-Ну, откровенность и подробности.
-Какие?
-Ты мне тут не лепи горбатого, а то живо суну в подходящую камеру.
-В какую камеру?
-К педикам.
-А за что?
-За нежелание помогать следствию.
-В чём меня обвиняют?
-В чём?! – привстал следователь.
-Конечно.
-Сколько вы со стариком завалили?
-Никого мы не валили.
-А это что? – он дал на ознакомление пачку фогографий, где были трупы.
-Трупы.
-Знаю, что жмурики. Кто их сделал?
-Я откуда знаю?
-Как «откуда знаю», если пойман на месте происшествия и с поличным?
Я вздохнул, ибо не понимал, как мог вляпаться в серию убийств.
-С поличным? – переспросил я, потягивая время, чтобы соориентироваться.
-Да ведь у тебя в руках была отрезанная голова?
-У меня.
-Это и называется «пойман с поличным на месте преступления».
-А почему ты мне шьёшь это дело?
-Ну, хорошо. Не ты. Значит, старик?
-Какой старик?
-Тот, что с тобой был задержан.
-И он ни при чём.
-Тогда кто?
-Не имею представления.
-Непонятки тут мне твои ни к чему. Начальство и без того нажимает. Бить-то задержанных сейчас нельзя: в демократию играем. А крутить надо. Как думаешь?
-Тебе виднее.
-Сто пятнадцать трупов, и все по нашему району.
-Какому району?
-Железнодрожному. И все в вашем доме.
-В моём?
-Ну, не в моём же.
-Но я не живу там, где нас поймали.
-Старик, что ли, живёт?
-Нет.
-Какого хрена тогда вы там делали?
-Мы из детективного агентства.
-Ну, а мне-то что?
-Расследовали одно происшествие.
-Какое?
Я вздохнул, ибо понял, что в двух словах не смогу объяснить, какое именно происшествие мы расследуем.
-Чего молчишь? – поинтересовался следователь.
-Думаю.
-Да ты не думай, а показания давай.
-Я ж даю показания.
-Ты?! – следователь опять привстал. – Ты в непонятки со мной играешь, а не показания даёшь. Как оказался на месте происшествия?
-Проводил расследование.
-Со стариком?
-Да.
-Удалось оно?
-Расследование?
-Расследование.
-Не знаю.
-Я имею в виду, в патологическом смысле.
-В каком?
-Ну, вы же вскрытие проводили?
-Нет.
-Просто в расчленёнку играли?
-Ни во что не играли.
-Ну, а голову зачем отрезали? Такой вид хирургического расследования?
Молчание было единственной защитой. Я отказался давать показания, попросив вызвать адвоката, в присутствии которого только и соглашался на продолжение допроса. Следователь поправил тонкие, как флуоресцирующие поганки, таниственно светящие в темноте и меняющие окраску от жёлто-оранжевой до сине-зелёной, очки, почесал гладкие, точно покрытые лаком, усы и сказал внятно, но тихо, так что я уловил лишь краем уха:
-Плесневые грибы, как правило, паразиты, включая и Penicillium.
-Какой Penicillium? – изумился я.
-Источник получения пенициллина.
-Ну и что? – спросил я, подозревая психологическую ловушку.
-А шляпочные грибы в числе прочих организмов способствуют превращению лесной подстилки в богатый питательными веществами гумус.
-Гумус? Что за гумус? – я всё больше уходил в прострацию, которая, по уверениям словаря иностранных слов, наступает исключительно после тяжёлых болезней, сильного переутомления и прочих нервно-потрясательных голоданий.
-Гумус, - изысканно разъяснил мне следователь, - это перегной, то есть органическая часть почвы, образующаяся в результате биохимического превращения растительных и животных остатков. Хочу заметить, что содержание гумуса является показателем плодородия почвы.
-Что ты мне голову морочишь? – спросил я.
-Кто морочит?
-Ты.
-Я морочу? На самом деле, парнишка, морока для тебя сейчас и начнётся.
-Да ну?
-По просьбе публики.
-Какой публики?
Он не ответил. Усмехнулся. В комнате разом потемнело. Абсолютный мрак наполнил всё вокруг. Послышался шелест, как будто кто-то в холодной избе-читальне наугад проворачивал озябшие страницы. Резкий, слепяще-яркий свет, как ногтем, разрезал тьму, и я увидел серую бетонную стену, на которой высверкнули крупные буквы со стальным блеском: «Запомни, особь из подгнивающего человечника, и другим передай, чтобы знали. Корни тропического фикуса вьются среди листьев на поверхности почвы джунглей. Этот австралийский вид Ficus columnaris часто называют «баньяном», потому что он опускает воздушные корни с ветвей до земли, образуя таким образом своеобразные подпорки. Хотя это растение иногда существует как эпифит (растение, которое поселяется на других растениях, но не является паразитом, так как пользуется этими растениями только как местом прикрепления), здесь оно было посажено непосредственно в почву».
Стена хрустнула и обвалилась, обнажая и точно выдавливая напоказ молодые хвощи на лесной подстилке. Я шагнул через бетонные груды, чуть не наступил на стайку печёночников. Вдали виднелись папоротники. Один вытянулся метров на восемнадцать и торчал, как пальма. Зелёные горы, дрожа и покачиваясь, выбирались из-под земли. Я оглянулся, полагая, что за спиной был кабинет следователя, но никакой комнаты не обнаружилось, а мутно и будто скорбно высились снежные горы, усаженные пихтами и елями. Я двинулся к зелёным горам, стараясь не подавить в пути папоротники. Солнце громоздилось к зениту, словно невидимый Сизиф толкал его. За горами я наткнулся на долину чернооких рудбекий. Их бледно-жёлтые лепестки, казалось, шевелились на ветру, как щупальца кальмаров. Чуть дальше, за рудбекиями, наискосок от них, встретились лютики, а за ними – любелия кардинальская вперемешку с удивительно грациозной и величественной лилией филадельфийской. Скоро я увидел просёлочную дорогу, по сторонам которой стояли дубы и клёны, только что перенёсшие внезапные заморозки, потому как в листьях задержался сахар и образовались антоцианы (красные, синие или фиолетовые пигменты из группы гликозидов; содержатся в клеточном соке многих растений). Бледно-красные, ярко-жёлтые листья, висевшие по деревьям и лежавшие на обочине, навевали лёгкое уныние. Слева от просёлка стоял сарай из тёмно-серых, точно наспех смоченных досок, в стороне от него был аккуратный домик в два этажа с крышей из чёрной черепицы. Я открыл калитку, покричал, но никто не выходил. Постучав по калитке, чтоб не входить без спросу, я не дождался никакого ответа. Делать нечего, и я проник в чужой двор, дабы узнать, что за местность и как пройти в свой город. Во дворе росли невпопад то в кадках, то на клумбах, то просто в асфальте плакучая ива, американский (или белый) вяз, свёкла, лютик, глициния, сладкий апельсин, сахарный клён, кактус (кажется, опунция), каттлея (орхидея), лук, кокосовая пальма, кукуруза, подсолнечник, рододендрон, огурец. На крыльце я увидел зёрна пшеницы на каменной ручной мельнице, ячмень и овёс в деревянных чашках, сухой горох, неободранный рис и красную чечевицу в корзинках. Позади мельницы стояли, опираясь на торчком придвинутую плиту, стебли спелой пшеницы. За ней лежали початки кукурузы, семена фасоли, картофель, батат, тыквенные семечки, помидор. Вдоль крыльца кто-то выложил полукругом деревянные ложки, а в каждой из них был образец пряностей и приправ. Я сел на крыльцо, чтобы получше рассмотреть содержимое ложек, доверху наполненных чем-то одним. Я разобрал паслёновые (красный перец, перец стручковый, перец кайенский), зонтичные (кориандр, петрушку, тмин, анис, укроп, фенхель), губоцветные (шалфей, розмарин, чабрец, мята, майоран, душица), мускатные (мускатный орех, мускатный «цвет»), имбирные (кардамон, куркума, имбирь), миртовые (гвоздика, душистый перец), лавровые (корица, лавровый лист), перечные (белый перец, чёрный перец, эстрагон, мак, шафран, горчица, кунжут). Высушенные листья, корни, семена, ягоды и плоды были сгруппированы так, чтобы замечалась их связб друг с другом. Представители 13 семейств мира растений лежали как на выставке.
Железная дверь лязгнула и отворилась с тяжёлым скрежетом. Я очутился в прихожей, где по стенам висели указатели: зелёный мир, скрытый мир клетки, растение как химическая фабрика, движение воды в растении, решение загадок роста, формирующее действие климата и растения вьющиеся, лазящие, хищные. Холод обдал мне спину, и я в испуге побежал прочь из дома. Вслед понеслись тихие, но въедающиеся в сознание голоса:
-Хочешь узнать, как состоялось нашествие из моря?
-А как растения стали великими завоевателями суши?
-Может, есть желание узнать про семь ступеней основных в эволюции растений?
-Ты знаешь, что древние бактерии – это первые организованные живые существа?
-Кто, по-твоему, был «предшественником» водорослей?
-Какие растения мельчайшие?
-Знаешь о грибах-санитарах?
-Какие растения первые облиственные?
-А первые семенные?
-Сможешь перечислить цветковые растения? Или покрытосеменные?
-Отличишь стебель двудольных от стебля однодольных?
-Кто изобрёл микроскоп с одной линзой?
-Где Левенгук обнаружил пять разновидностей простейших растений – бактерий ротовой полости человека?
-Что представляют собой митохондрии?
-А что такое хлоропласты?
-Что представляют собой тельца Гольджи?
-Ты имеешь понятие об эндоплазматической сети?
-Из чего состоят крахмальные зёрна?
-Клеточные стенки – какие они?
-Имеет ли стебель молодой кукурузы сердцевину?
-Что такое митоз?
Голова у меня так и разламывалась от нашествия вопросов. Я остановился, сжал виски, но проклятые голоса на все лады буравили сознание. По нему шёл текст, который ещё и иллюстрировался: « Митоз – деление клетки. Перед самым делением ядро клетки из точки роста корня лука представляет собой клубок тонких нитей – хромосом, несущих гены. В начале митоза хромосомы молекула за молекулой удваиваются и образуют рыхлый клубок. Примерно через час изогнутые половинки, или хроматиды, уплотняются, а остаток ядра растворяется. Теперь на разных полюсах клетки образовались почти невидимые волокна, и хроматиды выравниваются в центре. Через минуту каждая хроматида кажется прикреплённой к одному из волокон веретена, и хроматиды-близнецы начинают разделяться. Волокна укорачиваются, и хроматиды отходят к противоположным полюсам клетки. После отхода к полюсам половинки хроматид становятся отдельными, самостоятельными хромосомами с полным набором генов. Через две-три минуты длинные волокна веретена начинают разрушаться, и формируются новые ядра. В течение следующих четырёх минут образуется перегородка, или клеточная мембрана, которая разделяет новые ядра. Разрастаясь и доходя до оболочки первоначальной клетки кончика корня, новая стенка заканчивает разделение двух дочерних клеток».
Голос умолк. Я окунулся в тишину, которую прервал вопрос следователя:
-Ну, парнишка? Хватит или ещё требуется морока?
Я ощутил, как обрушивается сознание, как расщепляется хвалённая моя память, и тихо сказал:
-Хватит.
Наваждение сгинуло. Я по-прежнему сидел перед следователем.
-Так зачем голову отрезали? – спросил он въедливо и настырно.
-Не резали мы никакой головы.
-Э, да ты, я так понимаю, хочешь книгу «The Plants by Frits W. Went» наизусть выучить? Мало было отдельных кусков?
Я молчал, ибо против рожна не попрёшь.
-Ох и упёртый ты! – сказал следователь. – Ох и твердолобый! Отнекиваешься, а старик-то, кент твой, явку с повинной заработал.
-Явку с повинной?
-А то как же? Пока ты вчитывался в книгу Вента «В мире растений», я заглянул в кабинет по соседству. Старик сдал тебя и сказал, что стоял у тебя на стрёме. Ты резал и убивал, так что под вышку  один поканаешь. Дедуля чуток понюхает зоновской пайки, а там по старости под амнистию угодит. Ты-то, парнишка, чего делать будешь?
-Не знаю.
-Движения надо делать. Шевелиться.
-Какие движения?
-Идти на сотрудничество.
-С тобой?
-Со мной.
-Нашёл дурака!
-Нашёл.
Он усмехнулся.
-Не мог, Верагуа, меня сдать, - сказал я.
-Ты в этом уверен?
-Конечно.
А зря.
-Почему?
-Дурак потому что.
Он усмехнулся, наклонился ко мне доверительно и проговорил со звенящей хрипотцой:
-Паровозом за тебя никто не пойдёт.
-За меня?
-Естественно.
-Ты видел, как я убивал и резал?
-Не я, так другие видели.
-Кто видел?
-Очной ставки захотелось?
-Захотелось.
Он вызвал кого-то по телефону. В кабинет ввели… Мухтасимова?!
Я уставился на него во все глаза. Уладив формальности, следователь в присутствии свидетелей провёл опознание. Меня усадили между четырьмя сотрудниками в штатском. Мухтасимов опять вошёл и ткнул пальцем в меня.
-При каких лбстоятельствах, гражданин Мухтасимов, вы видели его? – поинтересовался следователь, едва надвое не переламываясь от хохота.
-Я подвозил этого человека, - сообщил Мухтасимов.
-Куда? – уточнил следователь.
Мухтасимов назвал адрес, где меня и Верагуа задержали.
-Что произошло потом? – спросил следователь.
-Он сказал, что из дома возьмёт деньги и заплатит за проезд, - сообщил Мухтасимов.
-И? – подтолкнул следователь.
-Не вышел, - сказал Мухтасимов.
-Тогда что? – поинтересовался следрватель.
-Я за ним пошёл, - добавил Мухтасимов.
-Вы в дом заходили? – удивился следователь.
-Зашёл.
-Что увидели?
-Этот человек и ещё один старик убивали и резали.
-Как вы отреагировали?
-Я испугался. Бегом к машине. Уехал.
-Куда уехали?
-К вам.
-К нам?
-Да, в дежурную часть.
-Зачем?
-Чтобы сообщить о преступлении.
-Старика запомнили?
-Запомнил.
-Сможете опознать?
-Конечно. Память у меня не дырявая.
Я опешил, ибо такого наглого вранья да ещё прямо в глаза встречать доводилось редко, если вообще такое попадалось.
-К старику, - сказал с назойливой усмешкой следователь, - мы вернёмся позже. Теперь чем вы сможете подтвердить собственные показания? Имейте твёрдо в виду, что за дачу откровенно ложных показаний предусматривается уголовное преследование. У вас есть подтверждение? Или ваши слова – голословная чушь и версия в форме сплетни?
-Есть, - сказал Мухтасимов и вынул из-за пазухи тетрадь и видеокассету.
-Что это? – спросил следователь, выдавая осточертевшую усмешку.
-Доказательная база, - сказал Мухтасимов, отчего-то пряча глаза, точно застыдился внезапно и надолго.
-Конкретно, - нахмурился следователь, - что именно вы предъявляете следствию?
-Кассету.
-Какую кассету?
-Я записал на кассету, как это было.
-Убийство?
-Да.
-Но вы показали, что испугались, побежали к машине.
-Показал.
-Как же записать успели?
-Я оставил скрытую камеру, а потом забрал.
-Для чего?
-Что? – недопонял Мухтасимов.
-Камеру оставили.
-Для доказательной базы. Чтоб не отвертелся потом.
-Кто вас просил о подобной услуге?
-Никто. Я сам как сознательный гражданин, оказывающий содействие правоохранительным органам в раскрытии преступления и поимки преступника.
-Хорошо. Дайте кассету. Наши эксперты установят её подлинность или поставят под сомнение.
Мухтасимов передал кассету.
-У вас всё? – спросил следователь. – Подпишите протокол опознания и в соседней комнате напишите заявление насчёт переданной кассеты и при каких обстоятельствах вами заснято происшествие. Сотрудник даст бумагу и прочее, хотя с бумагой у нас напряжёнка: сами покупаем и за деньги прогоняем через ксерокс.
Мухтасимов не двигался.
-Что у вас? – поинтересовался следователь.
-Могу сделать заявление? – спросил не слишком решительно Мухтасимов.
-Какое заявление? – нахмурился следователь.
-Я обвиняю этого человека ещё в одном убийстве.
-В убийстве? – привстал следователь.
-Это он в кафе «Спорт» убил и расчленил мою жену, - заявил Мухтасимов.
-Какой район?
-Центральный.
-Не наш. На Абая 120 обращайтесь в Центральное РУВД.
-Я был.
-Ну? В чём дело?
-Мне отказали в возбуждении уголовного дела и не захотели начинать расследование.
-Зайдите к начальнику.
Мухтасимов помялся, но вскоре ушёл. Следователь усмехнулся.
-Ещё свидетели нужны? – спросил он, поправляя очки.
-Лжесвидетели, - поправил я.
-Лже? – он откинул голову. – Точно?
И по комнате прошло нечто. Я оцепенел. В моё сознание вползал жёстко шелестящий шёпот:
-Хотя «Марксизма-ленинизма» глубоко публикуется и читается как конченное произведение, в действительности же она является лишь эпизодом из «Животнотворности как общественно-активной позиции», эпического произведения, описывающего историю прошлых времён, вплоть до парка юрского периода. Как раз в начале юрского периода, около 150 миллионов лет назад Чарлз Дарвин поведал «Марксизму-ленинизму» своему другу и проданному слуге Ленину.
Этот разговор – один из крупнейших философских и религиозно-опиумных диалогов, известных человечеству – произошёл перед самым началом крупной братоубийственной разборкой между сотней сыновей Карла Маркса и их двоюродными братьями, энгельситами, или сыновьми Энгельса.
Маркс умер в раннем возрасте, и заботу о его пяти сыновьях – Чернышевском, Плеханове, Ленине, Сталине и Троцком – взял на себя Фридрих Энгельс, ставший после смерти брата вождём. Так сыновья Карла Маркса и Энгельса выросли в одном коммунистическом интернационале. Как те, так и другие прошли обучение по красному террору у опытнейшего Ивана Грозного, руководимые также и советами высокочтимого Чингисхана.
Однако сыновья Фридриха Энгельса, особенно старший, Гитлер, ненавидели марксистов и завидовали им. А слепой вождь пролетариата, злокозненный Энгельс, желал, чтобы его сыновья, а не сыновья Маркса, унаследовали Кремль.
Итак, Гитлер, с согласия Энгельса, замыслил убить юных сыновей Маркса, и только благодаря заботе и покровительству их дяди Тельмана и двоюродного брата Дарвина удалось марксистам избежать репрессий, много раз подстерегавших их.
Дарвин же был не обыкновенным человеком, но самим изобретателем эволюции, спрыгнувшим на землю и игравшим роль учёного в одном из королевских институтов. В этой роли он также был племянником Войнич, или Овода, жены Маркса и матери марксистов. Как родственник, и как вечный хавбек религии, Дарвин покровительствовал правильным сыновьм Маркса, и оберегал их.
В конце концов, однако, бесноватый Гитлер вызвал марксистов на участие в саммите. Во время этого рандеву Гитлер и его братья захватили Крупскую, верную и целомудренную жену марксистов. И сделали оскорбительную попытку издать её труды по педагогике на средства, собранные голодающим Поволжьем. Божественное вмешательство Дарвина спасло её, однако как результат этого издания, сделанного без купюр и прочих дайджестов, марксисты потеряли Европу и вынуждены были жить за железным занавесом, там, куда и Макар телят не гонял, в течение семидесяти лет.
Вернувшись из репрессий, марксисты по праву потребовали свою Европу назад, но Гитлер отказался вернуть её. Будучи материальными революционерами, марксисты были обязаны править массами, поэтому они соглашались и на просто Восточную Европу, но Гитлер нагло заявил, что не даст им и земли, достаточной для вбирания и всасывания ноздрями. На протяжении всех этих событий марксисты сохраняли народный энтузиазм и прочие беломорканалы, однако война теперь казалась неизбежной. Революционеры всего мира разделились на партии, примкнув либо к сыновьям Карла Маркса, либо к энгельситам. Дарвин же взял на себя роль засланца сыновей Маркса и был заслан в бункер Фридриха Энгельса взывать о пролетарской солидарности. Когда же его лозунги были отвергнуты, вйна была готова. Марксисты признавали в Дарвине верховную эволюционную особу, в отличие от нечестивых сыновей Энгельса. И всё же Дарвин предложил, что он будет участвовать в войне в качестве ходячей рекламы. Будучи биологом, он не станет сам сражаться, но одна из сторон может воспользоваться его теорией эволюции, тогда как другая получит самого Дарвина в качестве тренера по борьбе за выживание под солнцем. Гитлер ухватился за возможность иметь книги Дарвина в своих газовых топках, тогда как марксисты с равной силой пожелали иметь самого Дарвина в качестве консультанта по системе отбора кадров. Так Дарвин стал учителем Ленина, приняв на себя обязанности висеть в виде портретов по кремлёвским кабинетам.
Это подводит нас к моменту, с которого начинается «Марксизма-ленинизма», с двумя идеологиями, выстроенными в боевом порядке, и Фридрихом Энгельсом, беспокойно вопрощающем своего буревестника революции о том, что происходит на поле битвы за урожай.
Наша задача – отразить волю Дарвина, а не какого-либо псевдоматериалиста, таскающегося по митингам и демонстрациям, аки девка по рукам. Когда Дарвин говорит: «Происхождение видов путём естественного отбора, или сохранение благоприятственных пород в борьбе за жизнь», мы, в отличие от так называемых материалистов, не говорим, что дарвинизм и прочее эволюционное учение отличны от жизни постсоветского общества, ибо дарвинизм абсолютен и нет разницы между гипотезой Дарвина и его конечностями. Это абсолютное положение Дарвина трудно осознать тому, кто не является биоинженером, принадлежащим к системе естественного отбора (происхождения видов). Наше единственное желание – представить «Марксизму-ленинизму» как она есть, чтобы направить криминальные элементы к той цели, ради которой Дарвин нисходит на эту планету в день Великой Октябрьской Социалистической революции, или каждые 4, 600, 000, 000 лет.
Фридрих Энгельс сказал: «О Максим Горький, что сделали мои сыновья и сыновья Карла Маркса, собравшись в месте целинных и залежных земель, намереваясь биться за урожай?»
«Марксизма-ленинизма» показывает на примере Ленина, как следует понимать эволюцию. Кому удалось понять «Марксизму-ленинизму» так, как она передаётся по цепи естественного отбора, без личной инициативы, тот получит доступ в закрома родины. В «Марксизме-ленинизме» можно найти всё то, что содержится в других баснях, а также и то, с чем мозги больше никогда не встретятся. В этом – исповедание веры «Марксизмы-ленинизмы», ибо она – наука о законах развития природы и общества, о революции угнетённых и эксплуатируемых масс, о победе социализма во всех странах, о строительстве Байкало-Амурской магистрали с человеческим лицом. Разговор между Фридрихом Энгельсом и буревестником коренного и резкого переворота в общественно-политических отношениях раскрывает перед нами этот диалектический материализм. Именно на целинных и залежных землях (священной земле, местопаломничества декабристов и прочих политкаторжан) была она поведана самим Чарлзом Дарвиным, когда он спрыгнул с пальмы, дабы научить первомартышку ходить на задних лапах и, торгуя на базаре, развивать рыночные отношения на основе консенсуса.
Фридрих Энгельс глубоко сомневается в возможности того, что его сыновья отучат крестьян биться за урожай. В сомнении он и спрашивает буревестника: «Что сделали мои сыновья и сыновья Карла Маркса?»
Фридрих Энгельс здесь высказывает свою мысль…»
Шёпот прервался. Следователь по-прежнему усмехался.
-Дошёл? – спросил он. – Сознание распухает от изобилия? Или продолжить мероприятия под названием «давка по всем направлениям»? Играем в сознанку? Как думаешь?
Я молчал, приглушённый, прибитый хаосом информации в тайниках памяти. Ничего не хотелось, хотя оцепенение отпустило и можно было двигать руками, ногами, крутить головой.
-А есть и ещё свидетель, - порадовал следователь. – Свидетель обвинения.
-Кто?
-Я.
-Ты?
-А что? Пренебрегаешь моим свидетельством? Разве не знаешь, что пренебрежение – ключ к ненависти?
-Никто не пренебрегает тобой.
-Разумно. Ибо нельзя пренебрегать лантанидом.
-Кем?
-Ты слышал о лантанидах?
-Нет.
-Странно, а я ведь один из них. Значит, а лантанидах не слышал?
-Нет, я уже говорил.
-Зря.
-Зря?
-Зря.
-Почему это?
-Мир стоит на трёх группах: агемон, подёнщики или перехватчики, лантаниды. Агемон – простая чёрная масса, не способна к интеллектуальному труду, в общем, обслуга, склонная только к повиновению. Подёнщики-перехватчики – те, что ловят на лету поверхность идей, ничего в них не разбирая, но остро чувствуя собственную выгоду. Делатели идей, их воплотители.
-А лантаниды?
-Лантаниды – те, кто рождают идеи, аккумулируют их, вынашивают, но не могут пользоваться плодами их, ибо не от мира сего. Библия написана лантанидами, однако перехвачена подёнщиками, которые использовали идею бесссмертия, как губку. Лантаниды от мира высшего, где Бог – Царь и Властитель. К Нему по смерти они возвращаются, и только они получают бессмертие. Все остальные – отработанный материал, тлен и удобрение для всхода последующих поколений.
-Что у тебя за свидетельство?
-Я могу доказать, что ты – среди указателей пеньков.
-Что ты несёшь?
-Смотри.
Он включил видеомагнитофон, вставил касету, и на экране засветилась сцена, где антуражем выступали склады, нечто, напоминающее овощехранилище. Я нахожусь в окружении развесёлых братков, которых потчую скабрезными анекдотами. Шатающийся треск, пытающийся сойти за нанятый по случаю смех. Ворота одного склада распахиваются. Выходит приземистый мертвец с громадным кухонным ножом. Мертвец выходит, и все мы, там находящиеся, моментально подбегаем к нему, кланяемся. На наших лицах ползут угодливость и расторопные улыбки.
-Все здесь? – интересуется мертвец.
-Мы клянёмся, что все.
-Бахмуров? – спрашивает мертвец и манит меня гниющим пальцем.
Я показываю на себя.
-Возглавишь на сегодня разведывательно-поисковые мероприятия.
-Объект? – любопытствую я.
-Возьмёшь двух пеньков. Укажешь им.
-Объект? – допытываюсь я.
-На твоё усмотрение.
Вслед за мной увязываются крупные, изрядно накаченные, точно дутые братки. Мы выходим за территорию складов, держим путь в город. На одной центральной улице вваливаемся в пивной бар. Я оглядываю каждого посетителя, показываю на одного, которого выволакивают пеньки и обрабатывают на тротуаре. Приближается мертвец, берёт жертву за волосы, ножом распарывает глотку и швыряет мне отрезанную голову. Я принимаю трофей. Наезжающая камера берёт крупным планом моё лицо, где висит и шатается дикий, пещерный триумф.
Я отвернулся от экрана. Следователь выключает магнитофон.
-Одна из твоих разминок, - констатирует следователь.
-Моих?
-А то чьих же?
Он ухмыляется, суёт мне из сочувствия сигарету, придвигает пепельницу.
-Профессиональная съёмка, - сказал следователь. – Эти кадры – мои показания.
Он помолчал, ожидая моей реакции, но я молчал.
-Мёртвые, - сказал он, - виновны в том, что исчезают люди. Именно мёртвые затаскивают в могилы ещё живых и вместо них выходят в город. Живут. Покупают дома на одной улице, выходят на охоту по ночам, устраиваются работать по школам, ибо устраняются учителя истории, биологии, литературы, химии.
Он остановился, полагая, что последуют вопросы либо уточнения, показывающие, что я слышу и усваиваю, но мне было не до болтовни, ибо непонятное пугает и придавливает. Обвал информации интереса уже не вызывает, а вгоняет в апатию.
-Мёртвые, - добавил следователь, обескураженный моим молчанием, - мстят за оболгание, за неумеренное замалчивание их роли в истории города. Они проснулись из-за того, что археологи из небытия вытаскивают их город, раскапывают древние бани, улицы, постройки и забывают: вещи удерживают не только информацию о владельцах, но и накапливают их энергию, которая, в свою очередь, способна к материализации. Ты слышал рассказ Байоразова о том, как сами собой выбрасывались трупы, только упрятанные в землю. Это ещё семечки. Главное, что было – исход мёртвых. Они шли днём по улице Коммунистической (с конца, где могилы, и до зелёного базара, где раскопки более интесивны и где сейчас лаборатория). У мавзолея Карахана процессия приостановилась. Мёртвые пали ниц. К ним вышел Карахан. Возглавил шествие, которое двинулось смотреть раскопки на базаре, пропали в них, поселились в банях прямо на глазах у зрителей.
-У каких зрителей?
-У прохожих. Мёртвые сдирают таблички с именами Бектурганова, Кунаева, возвращая улицам исконные названия: Октябрькая, Украинская.
-А ты откуда знаешь?
Он усмехнулся, ободрал кожу с лица, обнажая голый череп. Выкатывая глаза, как мячик из лунки. Я пошатнулся. Тремор охватил меня, точно при хроническом алкоголизме. Восприятие усилилось.
-Что, лицо в проблемах? – сказал следователь, возвращаясь в человеческий облик. – Да ведь и это ещё не всё, не весь набор информации.
-Не весь?
-Безусловно. Хочешь увидеть, как человек в чёрта обращается?
-По видику?
-Зачем? Увидишь воочию. Вживую, а то подумаешь, что компьютерные вставки, дорисовки. Пошли.
-Куда?
-На улицу.
-А как же допрос?
-Чёрт с ним.
-Да я задержан.
-Ну и что?
-Как быть с документацией?
Он усмехнулся, щёлкнул пальцами – папка с заведённым делом загорелась.
-Какие заботы ещё держат?
-Значит, я свободен?
-Ты?
-Так дело как бы уничтожено.
-Ну? Что с того?
-Нет бумаги – нет проблемы.
-Найдутся, - сказал он и потянул меня к выходу.
Был вечер. Улицы опустели. Неслись машины, обдавая светом рассерженных фар, как кипятком. Небо угрюмилось. Тучи лепились к нему, точно штукатурка к сырой стене. Кое-где просачивались звёзды. Сквозило. Голые деревья дрожали от холода. Снег сутулился между ними как непрошенный. Дома вдоль выгнутой дороги будто вздыбылись. Окна в них светились словно нехотя. Колючий воздух щипал мочки ушей, а мороз пробирал спину, как стекловатой.
Мы подошли к громадному дому старой застройки.
-Будет интересно, - сказал следователь, показывая в окна четвёртого этажа.
Он взял меня за руку. Мы поднялись до нужного балкона. Сели на перила. Окна были закрыты плотными шторами. Следователь дохнул – шторы раздвинулись. Я увидел большую комнату, где в центре стоял человек и вдруг потерял сознание. Покатился по полу. Затопал ногами, точно наглотался таблеток, а те прожигали нутро. Сбежались домашние: жена и сын-первоклассник. Они спрашивали, что болит, но человек держался за живот, истошно вопил, пока его не вздёрнуло к потолку. Человек распластался под потолком и обернулся чёртом: на голове обозначились рожки. Пробились, вылепились из волос. Жена и сын в испуге жмутся друг к другу, будто пингвины в бурю. Человек-чёрт летит на кухню, сбрасывает посуду, отыскивая мясной топорик. Пролетает в спальню, насилует собственную дочь на глазах жены и сына, которых отгоняет топориком. Закончив инцест, открывает окно и парит во дворе, раздумывая, кого бы убить и ограбить.
От изумления я едва не падаю с балкона, но следователь успел схватить за руку и вернуть в исходное положение. Мне стыдно за то, что не вступился. Просто не мог поверить в реальность происходящего. Показалось – игрой. Подумал, что не может такого быть, чтобы человек насиловал свою четырёхлетнюю дочь. В ум не ложилось подобное. В сознание не вмещалось.
-В начале это хорошо, - сказал следователь, когда мы вернулись в его кабинет.
-Что хорошо?
-Терять сознание, ибо вот ты его потерял и всё видишь явственно, в тебе могучие такие силы. Многое можешь, на многое способен и многое доступно. Летишь и на людей панику нагоняешь.
-Что в этом хорошего?
-Это забавляет и это радует.
-Радует?
-Безусловно.
-Но в чём радость?
-Позиция всемогущества, когда всё есть и всё дозволено.
-И это состояние забавляет?
-В начале этим забавляешься.
-А потом?
-Но жизнь кончилась, и оглянуться страшно – угарный туман, из которого не вылепится вечная жизнь.
-Почему человек стал таким?
-Впустил чёрта, позвал его.
Я был подавлен увиденным и разбит.
-Каждый, - сказал следователь, - в себя должен вглядеться: кем является для другого? Бывает ли чёртом? Просто человеком с улицы: умри ты сегодня, а я опосля? Или спасителем?
Я не знал, что и отвечать.
-Ты – ребёнок совсем, - сказал следователь, - а старик твой – дурак. Чёрт делает нас: толкает под руку, ставит на ложную дорогу.
-Нас?
-Безусловно. Он делает нас, когда мы скопом бежим, оттирая конкурентов, за успехом, благополучием, почестями, славой и забываем про обычное человеколюбие. Жизнь кончена, и что предъявлять на Суд Божий: незнание, малоопытность, маловерие в себя, в собственные силы?
-Кто ты?
-Лантанид. Тот, кто остаётся незамеченным.
-Ты – человек?
-Безусловно.
-Почему ты не вступился, а позволил совершиться насилию?
-А ты?
-Я был ошарашен.
-Я тоже.
-Нет, ты знал, что будет.
-Знал. Я знаю и то, что сейчас он чью-то голову рубит по ключицу, точно капусту под корень.
-Где?
-Там же.
-Пойдём. Задержим его.
-Зачем?
-Спасём других людей.
-Надо угождать не людям, но Господу.
-Но ведь надо остановитьубийцу!
-Договор между чёртом и человеком должен быть выполнен, ибо человек сам отвечает за совершённые поступки.
-Договор? Какой договор?
-Ты хочешь быть прав во что бы то ни стало?
-Я хочу помочь. В конце концов, кто из нас без греха?
-Ты знаешь, что такое грехи?
-Ну, слабости небольшие, извинительные.
-Нет.
-А что?
-Грехи – тот же мусор, а чёрные силы – насекомые, собираются на него. Как в доме, где не убирают, а только сорят, объявляются тараканы, мухи, муравьи, прочие надоедливые сожители, так чёрные силы заводятся там, где грех. Потому бесполезно травить и убивать чёрные силы, пока есть грех. Всё в руках человека.
-Если всё в руках человека, зачем Библия и понятие о Боге, Мессии, Иисусе Христе, Его распятии на кресте?
-Мы спасаемся молитвами, ибо в молитве обращаемся к Богу, и Он приходит. Тот, кто Его не зовёт, не помнит и не следует по дороге, указанной Им, обречён стать мёртвым. Суть жизни человеческой – стать живым или мёртвым.
-Ты слышал о положенном ноже?
-Безусловно. Воткнутый нож обращает человека в чёрта.
-Ты о ноже всё знаешь?
-Всё.
-Откуда он взялся?
-Его сделал кратен.
-Кратен? Что за кратен?
-Не знаю.
-А у кого этот нож сейчас?
-У кратена. Положенный нож сделал своё дело и вернулся к хозяину.
-Как бумеранг?
-Приблизительно.
-Кто рассказал тебе про нож?
-Тот, кто хотел тебя подставить.
-Меня?
-И старика тоже.
-Как же это?
-Послушай, мальчик. Я, скажем так, не хочу вредить тебе, хотя мне поставлена задача прямо противоположная.
-Почему не хочешь?
=Нет ненависти.
-Ко мне?
-Безусловно.
-Почему?
-Нет причины.
-Нет?
-Беспричинная ненависть – удел ущербных, которым убить ненависть в себе так же невозможно, как заставить себя съесть кирпич.
-Может, поможешь?
-Зачем?
-Легче будет.
-Кому?
-Тебе.
-С чего бы это?
-Ненависть разъедает душу, любовь цементирует.
-Ну и что?
-Ведь только оглушённые ненавистью не слышат жалости.
-Жалости?
-Или ты забыл про обычное человеколюбие?
-Ладно. Попытаюсь помочь, но как?
-Подкинь информацию к размышлению, ибо от тени не убежишь, от мыслей не спрячешься. В общем, кто такой кратен?
-Не знаю.
-Кто знает? От кого ты про него услышал?
-От кого?
-Назови имя.
-Имени у него нет.
-Кличка?
-Приблизительно.
-Назови кличку.
-Колдун.
-Настоящий?
-Безусловно.
-Как найти его?
-Не в нашем времени.
-То есть?
-Его местопребывание – 1380 год.
Неужели?
-Безусловно.
Чёрт! А как ты с ним встретился?
-Вышел в астрал.
-А как мне с ним поговорить?
-Не знаю.
-И про нож колдун рассказал?
-Безусловно.
-Странно. Почему он нас захотел подставить?
-Вы копаетесь в его огороде.
-Копаемся?
-Ведёте раследование.
-Ну и что?
-Можете на него выйти.
-Как, если он живёт не в нашем времени?
-Не знаю.
-Чёрт!
-Ты слишком доверчив.
-Ну?
-Тебе лучше не выходить на него.
-Я с Верагуа.
-Это старик?
-Да.
-Не получится.
-Почему?
-Старика колдун как раз и допрашивает.
-Где? В соседнем кабинете?
-В пещере кратена.
-Что? В пещере?
-Безусловно.
Где эта пещера?
-Не знаю.
-Кто сказал, что в пещере?
-Кодун. Он велел здесь тебя допрашивать и сказал, что старика в пещеру кратена отведёт.
-Дай мне выход на колдуна.
-Зачем?
-Чтобы помочь Верагуа.
-Надо подумать.
-О чём тут думать?
-Как вывести тебя на колдуна.
-Да ведь ты выходишь.
-Я – лантанид, мне можно.
-Почему тебе можно, а мне нельзя?
-В целях безопасности.
-Чьей?
-Твоей.
-Да чёрт с моей безопасностью!
-Чёрт?
-Ну, не дрожи над ней.
-Мальчик, не торопись. Астрал не для дилетантов. Можешь и не вернуться, и старику проку от твоей смерти не будет.
-Но что делать?
-Не знаю.
-Да ведь ты обещал помочь.
-я?
-Ты.
-Тебе требовалась информация.
-Ну?
-Вот я и должен подумать, посоветоваться.
-Быстрее!
-Не торопись.
-Как не торопись, если Верагуа в пещере кратена?
-Ничего с ним не будет.
-Ты точно знаешь?
-Знаю. Пока колдун не вытрясет показания, старик будет жить.
-Как долго?
-Запас времени есть. Кстати, никто ни его, ни тебя домой к Пересвету не звал, так что сами на засаду нарвались.
-Чёрт! Помогай быстрее.
-Не гони. Я думаю.
Думал он долго, так долго, что едва не свихнулся, ибо принял позицию лотоса и погрузился в глубокомысленное созерцание внутреннего «я». Глаза его покраснели, потом высветились позолоченным блеском. Потом… По всем биологическим выкладкам передо мной был мертвец: цвет глаз поменялся и стал зеленовато-коричневым, роговая оболочка была сухой и замутнённой, а глазное яблоко – впалым и дряблым, хотя такое его состояние обычно через десять-двенадцать часов после клинической смерти. Вообще, симптомы казались явными: и особая трупная, почти прозрачная бледность, и посмертное окоченение, окоченение век, челюстей и прочих лицевых мышц, и расширенные зрачки, которые сужались постепенно. Конечно, у меня при себе электроэнцефалограммы, электрокардиограммы, чтобы установить клиническую смерть, а, может, и абсолютную, поэтому я не знал, что, собственно, вижу: йога, владеющего техникой хечари мудра и не делающего часами вдоха или человека, пребывающего в состоянии глубокой заморозки, укутанного холодным коконом и находящегося между жизнью и смертью под лозунгом «Скажи смерти нет!» Час и даже больше следователь то ли спал, то ли думал. Я подходил к нему, дрогал его за плечи – никакой реакции и даже зрачки на свет не реагировали.
Я вышел из кабинета и обомлел… коридор не проглядывался, просто улица лежала под ногами. Обернувшись, я увидел за собой горы. Рядом со мной остановилась чёрная «Волга». За рулём оказался белобородый старик.
-Садись, - сказал он, открыв дверцу.
Я покосился на горы за спиной. Они нависали и, кажется, собирались рухнуть.
-Садись, - повторил старик, показывая на место возле себя.
-Там следователь.
-Что с ним?
-Он умер.
-Нет, он не мертвее тебя.
-Я говорю вам, он умер!
-Он мёртв по отношению к тебе.
-Ко мне?
-К тебе.
-Но я при чём? Я не убивал.
-Он мёртв для тебя.
-А для вас?
Старик отвернулся. Я сел в машину. Она мягко покатилась по дороге.
-Вы кто? – спросил я.
-Байтоков.
-Народный целитель?
Старик повернулся ко мне с некоторым изумлением.
-Ты знаешь меня?
-Нет, но вы, помнится, приходили к Верагуа.
-Я приходил?
-Да, вы.
-Куда?
-К нам в офис.
-Зачем?
-Насчёт рук Лены Реш. Требовали эксгумации. Гарантировали попадание в сто процентов.
-Не выдумывай, мальчик. Я не был у Верагуа.
-Как не были?
-Не был.
-Но Верагуа сказал, что у вас медобразование, что есть лицензия на народное целительство, что вы не шарлатан, а, напротив, лечите головные боли, кишечные расстройства, простатит, энурез, язвы, радикулит, почки, давление, анемию, гинекологические заболевания, кожные и бронхозаболевания. Эффективность – 90 %. Вы учились вместе с Леной Реш в мединституте, а теперь – биоэнерготерапвт. Вас зовут Есен Кумарбекович.
-Ладно. Хватит болтать. Ты видел не меня.
-А кого? Вашего сына?
-Есть растения вьющиеся, лазящие и хищные.
-Ну и что?
-Менее вредные – вьющиеся. Лианы и эпифиты. Их ошибочно называют воздушными растениями.
-Я не про то спрашиваю.
-Они пользуются другими растениями в качестве лестницы или опоры, чтобы получать достаточно света, потому что растут, как правило, среди высоких деревьев. Другие ведут химическую войну.
-Химическую войну?
-Именно.
-Но как?
-Выделяют вещества, которые тормозят рост соседей.
-Да разве бывают такие растения?
-Бывают.
-Какие?
-Каучуконосная гваюла в Мексике выделяет из корней ядовитую для других растений коричневую кислоту, поэтому и живёт в изоляции. Так же и чёрный орех распространяет в почве вокруг собственных корней яд, заставляющий прочие растения держаться подальше.
-К чему вы о растениях говорите?
-Так вот. Я – то, высокое дерево, на которое пробует опереться самозванец.
-Значит, вы не тот Байтоков?
-Байтоков Есен Кумарбекович – я.
-Но…
-И я к вам не приходил. Пусть тот, кто был у вас, пользуется именем моим как лестницей, однако я не дерево-опора, которое может погибнуть, а самозванец наподобие розы, ротанговой пальмы или другого лазящего растения перебраться на следующее. Я не целтель, хотя могу вылечить.
-Кто же вы?
-Хищник.
-Людоед?
-Кто сказал?
-Вы.
-Разве хищник – это людоед?
-Ну, а кто?
-Если грехи – мусор, а тёмные силы – насекомые, влекомые им, то я –хищник.
-Насекомоядное?
-Именно. Ни один человек не может выбрать время, место и условия своего появления на свет. Я могу. Я появляюсь там и тогда, когда появляются тёмные силы. Создаю ловушку для них.
-Ловушку?
-Как росянка, жирянка, группа тропических азиатских лиан Nepenthes, на насекомых.
-Что вы делаете с тёмными силами?
-Ем.
-Разве их можно есть?
-Конечно. Почему нельзя?
-Но тёмные силы…
-Черти и демоны. Я знаю.
-Что-то у меня голова кругом. Как их можно есть?
-Да ведь я только мелких. Сатана, дьявол и прочие такого ранга и уровня рвут мои ловушки. На средних я и сам не охочусь.
-Почему?
-Ты слышал о саррацении?
-Нет.
-Это насекомоядное растение. Так вот, если таракан утонет в ней, то и она погибнет.
-Значит, не все вам по зубам?
-Нет.
-А Железный Характер?
-Старик вздохнул.
-Ну? – допытывался я.
-Мы с ним взаимоопасны.
-Боитесь друг друга.
-Конечно. Поэтому я и взял тебя.
-Откуда взяли?
-Ты не знаешь, где был?
-В кабинете следователя.
-Из кабинета и взял.
-Зачем?
-Поможешь мне, а я – тебе.
-Чем вы поможете мне?
-Выведу на колдуна.
-Вы знаете колдуна?
-Знаю.
-А кто такой кратен?
-Мерзость. Лучше не спрашивай.
-Так мне-то знать надо.
-Знать надо, - согласился старик.
-У него Верагуа.
-Правильно. И ему там конец.
-Верагуа?
-Ему.
-Что же делать?
-Убить кратена.
-А как?
-Вызвать демона.
-Какого?
-Любого. Лучше Железный Характер.
-Лучше?
-Для меня.
-Почему для вас?
-Кратен – охотник.
-Такой же, как и вы?
-Конечно.
-Железный Характер сможет убить его?
-Они погибнут вместе.
-А это вам и нужно?
-Конечно.
-Вы боитесь кратена?
-Нет.
-А он вас?
-Не боится.
-Ничего не пойму. Если вы – охотник и кратен – охотник, то почему бы вам не навалиться вдвоём на Железного Характера?
-А зачем?
-Как зачем? Убили бы.
-Нет. Вдвоём бы и погибли.
-А Железный Характер?
-И он погиб бы.
-Значит, вы охотник?
-Охотник.
-А что у вас за ловушка?
-Город мёртвых.
-А у кратена есть ловушка?
-Мастерская дьявола.
-Мастерская?
-И ещё нож.
-Положеный нож?
-Конечно.
-Выходит, что город мёртвых – ваших рук дело?
-Моя работа.
-Но зачем?
-Чтобы привлечь чертей и демонов. Правда, я не думал, что придёт Железный Характер.
-Его привлёк город мёртвых?
-Не только.
-А что ещё?
-Мастерская дьявола и положенный нож. Он пришёл взять их.
-Он?
-Железный Характер.
-А что он хочет взять?
-Всё: и город мёртвых, и мастерскую дьявола, и положенный нож.
-Он сможет это взять?
-Нет. Он пришёл за ними, а получит смерть, ибо уже не отступит.
-От вас?
-Не хотелось бы.
-Ну, так натравите его на кратена.
-Не получается.
-Железный Характер знает про вас?
-Нет.
-А про кратена?
-Не знает.
-Странно.
-Что странного?
-Вы знаете, а почему он не знает?
-Он не знает, что среди людей есть хищники. Для него мы все – растения, что-то вроде кормушки.
-Вы хотите, чтобы я помог вам?
-Хочу.
-При одном условии.
-Каком?
-Помогите вернуть Верагуа.
-Нет.
-Почему нет?
-Он не на моей территории.
-На территории кратена?
-Конечно.
-Ну, поговорите с ним.
-С кем?
-С кратеном. Попросите, чтобы вернул.
-Нет.
-Опять нет!
-Конечно.
-Да в чём для вас проблема?
-Положенный нож.
-Вы боитесь, что кратен пустит в ход положенный нож?
-Я не боюсь ни кратена, ни его ножа.
-А в чём загвоздка?
-Я украл этот нож.
-Ну?
-Кратен узнал.
-И что с того? Пусть узнал. Нож-то вернулся.
-Вернулся.
-Ничего же не произошло.
-За кражу ножа кратен пытается натравить на меня Железного Характера.
-Чёрт!
-И уж тем более твоего друга для меня не выпустит. Если я попрошу отпустить, он сразу и убьёт.
-Не знаю, - сказал я, - если вы не поможете вернуть Верагуа, я ничем не смогу помочь вам. Верагуа – вот плата за мою помощь.
-Есть выход.
-Что за выход?
-Столкнём их.
-Кого?
-Пусть Железный Характер нападёт на кратена.
-И что будет?
-Взаимоуничтожение.
-А что с Верагуа будет?
-Он освободится.
-Да ведь вы сказали, что кратен убьёт его.
-Не сейчас.
-А когда?
-Когда закончит допрос.
-Скоро допрос закончится?
-Пока не установится связь между ним и Железным Характером.
-Связь? Разве есть такая связь?
-Конечно. А на кого вы работаете?
-Ни на кого.
-Почему тогда Железный Характер вас охраняет?
-Нас?! Охраняет?!
-Конечно.
-Да никто нас не охраяет.
-На астральном уровне вас охраяет Железный Характер.
-Как же он нас охраняет, если Верагуа попался кратену?
-Не надо было заходить на его территорию.
-На чью территорию?
-На территорию кратена.
-Когда мы заходили на его территорию?
-Дом Пересвета – это и есть территория кратена.
-Да ведь мы были там и раньше.
-Когда раньше?
-В прошлом году. В январе. Когда Пересвет пришёл к нам, и мы поехали к нему.
-Тогда вас никто не знал.
-А теперь?
-Теперь знают.
Мы помолчали. Дорога уклонялась вправо, разрезая горы. Они точно набухали, росли на глазах. Снеговые вершины дрожали, угрожая обвалом. Солнце, мутное и отчего-то зелёное, висело низко. Тучи раздвигались, разваливались. По бокам дороги лежал серый, как цементная пыль, снег. Он был мелким, рыхлым, летучим. Снежинки подслеповато натыкались на ветровое стекло, лобовое. Ветер гнал их, но как-то вяло, сонно. Деревьев я не увидел.
-Куда мы едем? – спросил я, устав от созерцания пейзажа окрест.
-Я знаю.
-Но я не знаю.
-Конечно.
-Куда едем? – настаивал я на ответе, ибо не люблю неизвестности.
-Ко мне.
-А где вы живёте?
-Увидишь.
-Мы когда успели доехать до гор?
Старик не ответил. Я отвернулся к окну. Дорога томила, ибо не баловала разнообразием. Всё горы и горы.
Я вспоминал город мёртвых. Слова того Пересвета о мёртвых, сдирающих таблички с домов, где новые названия улиц. И о том же говорил следователь. Я думал о четырёхруком на лотосе, который оказался змеёй с жезла Гермеса. И о том, что где-то есть вторая такая змея. С каждым разворотом сюжета смысл происшествий не только не приближается, а точно получает дополнительный разгон. Нити разлетаются во все стороны, и я не понимал, как Верагуа сможет их связать воедино. Больше ста персонажей втесалось, влезло, всунулось в происшествия, крутилось поблизости. Тут не одно сознание пошатнётся и дрогнет, пытаясь пробраться к выходу. К логическому завершению. Тот-то и стало понятно, отчего Верагуа заставил меня напечатать в компьютер мой журнал. Конечно, старик искал и не мог обнаружить смысловое зерно происшествий. Не смог, потому и попался в ловушку, а попутно меня подтянул туда же. Чёрт! Дёрнуло же меня таскаться за Верагуа, который, в принципе, не приготовил меня к встрече со всякими неизвестными. Ведь сказано же ещё Конфуцием, что посылать людей на войну необученными – значит предавать их. С другой стороны, того, кто не задумывается о далёких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности.
Усталость, вероятно, угнетала, ибо я не знал, на кого злиться и кого обвиноватить.
-Приехали, - сказал старик, выключая двигатель.
Мы вышли из машины. Чёрная голая гора была перед нами. Её пик уносился за низкие тяжёлые тучи.
-Здесь уголь добывают? – спросил я.
-Уголь?
-Ну, гора-то чёрная.
-Это гора проклятия.
-Какого проклятия?
Старик всматривался в гору, с которой сочилась кровь, а над ней летали мухи и вороны.
-Гора Гевал, где Рувим, Гад, Асир, Завулон, Дан и Неффалим, - сказал старик, - произносили проклятие.
Я непонимающе уставился на него.
-Ты не знаешь Библии? – спросил он.
-Знаю, но не слишком.
-Это хорошо.
-Хорошо?
-Бесподобно.
-Почему?
-Так надо.
-Кому?
-Мне.
-Для чего это вам надо?
-Для дела. В общем, слушай. Рядом – гора Гаризим.
-Я не вижу другой горы.
-Конечно. Но она рядом. Гора Гаризим – гора, где Симеон, Левий, Иуда, Иссахар, Иосиф и Вениамин благословляли народ.
-Какой народ?
-Израильский.
-Когда?
-Когда израильтяне перешли через Иордан.
-Ну?
-Что «ну»?
-Рядом Гаризим. Что дальше?
-Дальше?
-Дальше.
-Между горами – мост.
-Мост?
-Мост.
-Канатная дорога?
-Мост. Из тонкого волоса.
-Хороший мост.
-Ты должен пройти по нему.
-Я?
-Ты.
-Вы дурак, что ли?
-Дурак?
-Ну, а кто?
-Нет, у меня мозги на месте.
-Как я перейду мост, если он из волоса?
-Подумай.
-О чём тут думать?
-Как перейти.
-Сами думайте, ибо я не пойду.
-Хочешь вернуть Верагуа, пойдёшь.
-Шантаж?
-Необходимость.
-Глупости это, а никакая-то необходимость.
-Твоё решение?
-Не знаю.
-Верагуа может погибнуть.
-Но что делать?
-Идти.
-По волосу?
-Конечно.
-Как я пойду по волосу?
-Стань мудрым.
-Стань! Легко сказать.
-Вспомни «Гуань инь-цзы».
-А что это?
-Памятник философской и литературной традиции даосизма. Наследница миросозерцания древних даосов.
-Не читал.
-Я могу напомнить.
-Валяйте.
-«Если в сознание закрались мысли об успехе и неудаче, демоны разума завладевают им. Если в сознание закралась похоть, демоны распутства завладевают им. Если в сознание закралась тревога, демоны отчаяния завладевают им. Если в сознание закралась распущенность, демоны одержимости завладевают им. Если в сознание закрались мечты о возвышенной дружбе, демоны гордыни –завладевают им. Если в сознание закрались мечты о вкусной еде, демоны чревоугодия завладевают им. Все эти демоны – призраки, созданные из темноты и мрака, ветра и воздуха, земли и красок, дряхлых тел и бренных предметов. Эти призраки и наше сознание друг друга возбуждают, и дух человека откликается их воздействию. Тот, кто подпал под власть демонов, одержим мыслями о выдающихся свершениях. Он не говорит, что служит демонам, но говорит лишь, что служит одному дао. В конце концов в нём всё мертвеет».
-Мертвеет?
-Конечно.
-Где же выход?
-Собрать всё, всё рассеять, всему противостять, а сердце пусть пребывает в покое.
-Значит?
-Очистить сознание.
-От чего?
-От мыслей.
-А сердце?
-Оставить в состоянии покоя.
-Да разве это возможно для человека?
-Конечно.
-Не знаю. Я не смогу.
-А Верагуа?
-Что Верагуа?
-Он ведь у кратена.
-Ну?
-Спасти требуется?
-Как?
-Я сказал.
-Отшить сознание?
-Конечно. Всегда думай о себе как о другом, о другом как о себе. И запомни – демоны осязаемы, а книга Моуди – ложь.
Старик показал, в какой стороне мост, и я пошёл.
Кровь сочилась под ногами, шипела, пенилась, точно земля варилась. Мухи громоздились, гудели, как пчёлы у потревоженного улья. Зелёные, серые, прочие. Их так много копошилось над каждым клочком почвы, что становилось не по себе. Будто угодил на гигантскую свалку либо в раздолочный цех мясокомбината. Ветер нагнетал обороты. Стоять было трудно, а идти тем паче. Смрад забивался в ноздри, блеск крови на солнце ослеплял и резал глаза, жужжание рассерженных мух угнетало, воронье карканье как морозом холодило сознание. Идти было тяжело. Подъём давался со скрипом. Через силу. Делая шаг, я оглядывался, дабы отсмотреть место для следующего. Тошнота и отвращение вызывали вид примороженной крови и роящиеся над ней мухи. Я ощущал, как поднялась температура, головную боль и разбитость по всему телу, точно при сиднеевском гриппе. Сердце учащённо билось, и дыхание прихватывало. Сознание будто вышатывало. В ушах звенело. Иной раз приходилось останавливаться, дабы не упасть. Солнце меркло, зеленело, словно покрывалось пузырящейся массой зелёных водорослей. Подъём был уже и скользким, и почти отвесным. Я глянул влево, полагая обнаружить более пологую тропу, и обомлел, ибо на меня пялилась здоровенная чёрная кошка, перед которой трёхтонный бегемот показался бы недомерком. Кинув взгляд направо, нашёл питона-переростка. И он угрюмо наблюдал за моим перемещением. Переросток – это ещё мелкое обозначение. Громадина – точнее. Я никогда не видел такой толстой змеи, пасти которой могла бы позавидовать и косатка. Я оледенел от страха. Замер, вспоминая, что у змей со зрением проблемы и что реагируют они чаще на движение жертвы. Питон поднял голову, пригляделся, прополз мимо, попутно едва не смахнул меня хвостом. Сперепугу я прыгнул на то место, где пряталась змея, и чёрная кошка взметнулась следом. Я приземлился на глиняный столбик, а хищница угодила в яму вокруг него. Высота столбика была изрядной, однако кошка оказалась чересчур крупной и в любой момент могла запрыгнуть ко мне. Змея уловила шум, когда я прыгнул, и обернулась, прицельно свешивая в мою сторону голову с чуть приоткрытой пастью. Кошка, напоминающая пантеру, царапала столбик, пытаясь стряхнуть меня, а питон смотрел не на неё, а в мою сторону, хотя я стоял не шелохнувшись. Пантера ходила вокруг столбика, взглядывая на меня. В её больших жёлтых глазах сверкало голодное нетерпение. Питон раскачивался и поднимался, выгадывая, как половчее кинуться на меня. Невольно я пятился, обмирая от ужаса. Приоглянулся, чтобы присмотреть путь к отступлению, и заприметил метрах в шести тонкий волос, который достаточно упруго висел над пропастью, и конец его уходил к облакам. Недолго думая, прыгнул. Попал на него. Встал. Волос шатнулся под ногами. Провис. Я пошёл по нему, стараясь не оглядываться и держать равновесие. Внизу раздались вопли. Крики.
-Помогите! – надрывно голосил кто-то.
-Ой! Больше не буду! – вторил другой.
-Не надо! – причитал третий.
Я посмотрел вниз. Чёрт! Что за притча? Под собой я обнаружил котлы, в которых булькало какое-то варево. В котлах сидели люди, вопившие во все тяжкие. Тысячи котлов, и в каждом тысячи мученников. Голые. С ободранной кожей. С посиневшими лицами, где глаза выедены серной кислотой. Вокруг котлов толпились черти, ведьмы, кикиморы, лешие. И всякий из них держал наготове оружие: вертел, копьё, трезубец, плётку, палицу, алебарду, бердыш, пику, кочергу. Как только человек подбирался к краю котла, высовывал голову, тотчас же артель чертей и прочей нечисти запускала в ход спецсредства, рассекая башку кому-то надвое, а она в секунду склеивалась, и человек нырял в варево, прятался от нападения. Отрубленные конечности валялись возле котлов, у подножия которых ползали змеи, семенили крокодилы, бегали вразвалочку вараны и рвали друг у друга куски, то переворачиваясь на спины, то упираясь всеми лапами для упора. Иногда рептилии взбирались прямо на котлы, атаковали людей, а те отшатывались, отплывали от опасных краёв. Изредка доному-другому мученнику удавалось выпрыгнуть из котла, увернуться от пресмыкающихся, но на земле жертву подстерегали волки, гиены, шакалы, леопарды, которые целым табором окружали, опрокидывали, рвали на куски. А человека не убывало: отчленённые руки, ноги, голова отрастали, перегрызанное горло закрывалось новой тканью.
-Ты почему здесь? – спросил у меня голос сверху.
Я поднял глаза и никого не увидел.
-Не знаю, - ответил я в полном недоумении.
-Ещё рано.
-Кому?
-Тебе.
-Почему?
-Срок не вышел.
-А что мне делать?
-Возвращайся.
-Но я боюсь.
-А в этом месте не страшно?
-Не знаю. Что тут?
-Ад.
-Значит, ад – реальность?
-Разве не видишь?
-Это живые люди?
-Для вас мёртвые.
-Почему они мучаются? За что?
-Каждый за своё. Но они сами выбрали.
-Сами?
-Сами.
-Как можно самому выбрать ад?
-Юноша, возвращайся!
-Вы не ответили.
-Им был дан выбор.
-Какой?
-Между Богом и дьяволом. Середины нет. Либо ты с Богом и выбираешь жизнь, либо ты попадаешь сюда. Правда, и здесь ещё не всё потеряно.
-Для кого?
-Для грешников. Десять тысяч лет побудут здесь.
-А потом?
-Если стерпят и не будут кощунствовать, получат прощение.
-Кто здесь?
-Все.
-Кто все?
-Проклятые.
-Кем проклятые?
-Ты знаком с Библией?
-В общих чертах.
-В каких общих чертах?
-Ну, немножко.
-Почему немножко?
-Некогда было читать.
-Некогда?!
Я запнулся, не понимая, что сказать в оправдание, ибо непременно хотелось оправдаться, зависая на волоске от преисподней. Голос пропал. Я тщетно оглядывался, но наверху никого не было. Ветер между тем налетел. Волос подо мной обмяк. В секунду я снизился и оказался в метрах десяти от котлов, на уровне четвёртого этажа. Те, кто обитал в котлах, увидели. Закричали:
-Вот и ещё один! Берите его, а нас оставьте, потому что мы не знали, что делали. Он знал и делал! Из упрямства! От злого сердца!
Я похолодел от таких слов. Покачнулся. Черти выжидательно смотрели на меня. Ноги мои от желания устоять сводило.
-Он читал и делал! – кричали мученники внизу. – Берите его!
Их вздутые долгим страданием лица морщились, дрожали от злорадного смеха. Их сожжённые и обесцвеченные кислотой волосы дыбились от лихорадки ожидания. Не понимаю, как я не валился прямо в котёл и что ещё удерживало от падения. Запах сероводорода и аммиачный, то есть смесь азота с водородом, доносился снизу. Люди в котлах показывали в мою сторону трясущимися пальцами, орали, задыхаясь от едкой ненависти:
-У него не было Господа!
-Он делал себе кумир и всякое изображение того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; поклонялся ему и служил, а мы видели.
-Он произносил имя Господа напрасно, а почему его не наказывают? Чем он лучше нас?
-Он не помнил день субботний. Работал в него, а не посвящал Господу.
-Он не почитал ни отца и ни матери!
-Он убивал! И прелюбодействовал!
-Он крал! Мы видели и можем доказать!
-Он произносил ложные свидетельства, и мы слышали!
-Он желал наших домов! И наших жён! И наших полей! И наше имущество!
-Берите его!
-Пусть с нами будет! Чем он лучше?
-Мы знаем его!
-Почему он там стоит и не падает?
Я был оглушён воплями, точно лопающимися петардами. Сознание выворачивалось воинствующей клеветой, как человек, вздёрнутый на дыбе. Между тем волос провисал далее. Я спускался и уже видел, различал мутный лица: сплошь незнакомые. В основном, старушки.
-Его время не пришло, - говорили черти, отталкивая алебардами крикунов и крикуний от края котлов.
-Почему у него есть время, а у нас – нет?
Они тыкали в меня серыми, прыгающими пальцами даже тогда, когда их головы уходили под кипящее варево, ибо руки их всплывали.
-Он тоже их проклятых!
Я вздрогнул и побледнел. Предощущение вкралось в сознание, обжигая его. Боже! А так не верилось в существование ада. Конечно, слышал о нём. Читал кое-что. И не верил. Мало ли чего болтают? Чёртовы эти проповедники да прочие подобные миссионеры сладкогласно верещат о райских кущах, но неукратимо-назойливо намекают на десятну. Тыркают цитаты чуть не в нос, подбирая к случаю, а не ведают, что творят. Ибо не могут дать целостное учение. Раздирают на куски, как гиены раздирают антилопу. Они навязывают то, что когда-то навязали им. Потому им чихать с высокой колокольни на заботы наши, дела и настроения. Один, я помню, всё хвастался своим чудотворством. По словам его, где бы ни появлялся он, тотчас же окрест распылялась благодать и приходила удача. Он работал на станции «Скорой помощи», и врачи любили работать с ним, и зарплату давали вовремя, а до его поступления на эту работу задерживали, как стали задерживать после того, как он уехал в другой город основывать церковь. Собирая ячейку и основывая её, он говорил больше о себе, о том, как пришёл к вере и как мать привёл к Богу. Отталкиваясь от разрозненных текстов Священного Писания, он вводил слушателей в свою биографию, точно опасался, что его забудут при жизни или, что ещё страшнее, о нём никто не узнает, так что было неясно, из-за чего, собственно, он хлопочет: проповедует Христа ради спасения обращённых или проповедует Христа ради того, чтобы узнали о нём. Волос качался подо мной, мученники внизу кричали без умолку. Я стоял над ними, будто канатоходец, который обронил шест, и толпа в цирке ждёт трагедии.
-Наушники, - сказал голос.
И волос отвердел.
-Где наушники? – поинтересовался я, думая, что мне предлагают взять плейер, дабы заглушить вопли страдающих, не слышать их.
-Эти, - сказал голос, - что внизу. Клеветники и наушники, шептуны и разносчики сплетен.
Волос уносил меня ввысь, и голоса притихли, а потом канули, пропали.
-Вспомнил о проклятых? – спросил голос.
Я качнул головой.
-Читай! – приказал голос.
-Что читать?
-Читай: «И если какая душа…
-И если какая душа…
-Обратится к вызывающим мёртвых и к волшебникам…
-Обратится к вызывающим мёртвых и к волшебникам…
-Чтобы блудно ходить вслед их, то Я обращу лице Мое на ту душу…
-Чтобы юлудно ходить вслед их, то Я обращу лице Мое на ту душу…
-И истреблю её из народа её».
-И истреблю её из народа её.
-Запомнил?
-Да.
-Так скажи старику: «Не оскверняйте себя ничем этим, ибо всем этим осквернили себя народы, которых Я прогоняю от вас: и осквернилась земля, и Я воззрел на беззаконие её, и свергнула с себя земля живущих на ней. А вы соблюдайте постановления мои и законы мои и не делайте всех этих мерзостей».
Солнце ударило мне в глаза, выслепляя сознание. Секунд десять-пятнадцать всё кругом виделось золотым и красным. Когда яркий туман отступил, я увидел, что сижу перед компьютером. С минуту оглядывался, ибо поверить не мог, что не на волосе стою над котлами в аду, а нахожусь в офисе. В кабинете Верагуа. Ноги всё ещё сводило судорогой. Спина была мокрой от лихорадочного пота. Обувь испачкана кровью, которая забрызгала брюки почти до пояса.
-Значит, не сон, - сказал я себе.
Пополнив свой файл новыми данными, я поехал на поиски Верагуа.
Следователь по-прежнему сидел в кабинете и всё в той же позе лотоса. Увидев меня, вздрогнул, вернулся в нормальное положение, указал на стул, чтобы я занял его.
-Ты хочешь увидеть колдуна? – спросил следователь.
-Хочу.
-Зачем?
-Чтобы вернуть Верагуа.
-Кратен не отдаст.
-Верагуа?
-Безусловно.
-Это мои проблемы.
-Твои.
-Выводи!
-На колдуна?
-Да!
-Можно.
-Ну!
-Он согласился на переговоры. Поезжай.
-Куда?
-Ты знаешь.
-Ни черта я не знаю.
-Ты был у него.
-Когда?
-Год назад.
-А где он живёт?
-Колхоз Амангельды.
-Улица?
-Центральная усадьба.
-А дом?
-Ты был и знаешь.
-Каражанов? Его дом?
Следователь кивнул и указал глазами на выход.
Так. Запишем для ясности, что колдун и Каражанов – одно лицо. Прогадал Верагуа. Промахнулся, ибо полагал, что Каражанов – это  Киреев, а оказалось: колдун. В подручных у кратена.
Я подъехал к нужному дому. Жаль, что та девочка уже не выпорхнет навстречу. Как же она умудрилась стать колдуньей? Интересно, на кого работала?
Каражанов был во дворе, наблюдал, как разделывают кобылицу. Темирбек Айгаскаев делил мясо на порции, а Коля Беркимбаев суетливо рассовывал куски по целлофоновым мешкам, которые держали Ольга Пушкарёва и Сара Ержанова. Инесса Шевченко и женщина средних лет, которая лицом напоминала Темирбека, промывали кишки под колонкой. Роза Жолдасова и старуха-колдунья (та, что лечила меня от лесного домика) разбирали прочую требуху по тарелкам.
Я подошёл к ним и смешался, ибо не ожидал увидеть знакомые всё лица. Они тоже оглядывали меня с оторопелым недоумением, точно я нежданно нагрянул с обыском.
-Мне назначено, - сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь и ни с кем не здороваясь.
Темирбек набычился, обтирая о брюки широкий нож, блестевший от жира и крови. Каражанов нахмурился, брезгливо передёрнул плечами.
-Что назначено? – спросил он тусклым голосом, не приближаясь ко мне.
-Переговоры.
-С кем? – спросил он.
-С колдуном.
-Кто сказал, что назначены переговоры?
-Следователь.
-Нет, - сказал Каражанов, - я согласился на переговоры, но не назначал их.
-А какая разница? – сказал я.
-Какая?
Темирбек бросил нож и подошёл ко мне.
-Эй, парнишка, - сказал Темирбек, - ты с кем разговариваешь? Почему грубишь?
Каражанов глянул поверх меня и попятился.
-Оставь парнишку, - сказал кто-то у меня за спиной.
Я повернул голову и увидел Киреева и ещё кого-то рядом с ним.
-Оставь и не балуйся, - сказал спутник Киреева.
Он был среднего роста, сухой и жилистый. Темирбек метнулся к нему, схватил за грудки, но вдруг обмяк и повалился снопом к ногам его, точно угодил в обморок. Беркимбаев свистнул. И никто не откликнулся. Бойцы его куда-то подевались.
-Каражанов, - сказал Киреев, - как полагается встречать меня?
-С почестями, - расторопно сказал Каражанов, - и всевозможным уважением.
-Ну? – поинтересовался Киреев. – Не вижу почестей.
Каражанов помедлил, окидывая ошарашенными глазами твёрдое лицо Киреева, и встал на колени.
-Остальные? – спросил Киреев. – Игнорируют?
Все, кроме меня и спутника Киреева, распростёрлась ниц.
-Кто я? – спросил Киреев. – Назовите моё имя.
-Гермес, - ответил Каражанов, а свора его, как эхо, повторила то же слово.
-Правильно, - согласился Киреев, - это всё правильно. А где Кадуцеус и второй? На задании?
-На задании, - подтвердил Каражанов.
-Арес очень сердится?
-Очень.
-Ну, хорошо, - сказал Киреев. – Ладненько. Люблю, знаете ли, дураков сердить. Они, когда в злость впадают, ещё смешнее смотрятся. Ещё смешнее. А где старичок этот?
-Верагуа? – досадливо напомнил Каражанов.
-Верагуа.
-Допрашивается.
-И что?
-Он знает всё.
-Всё? – Киреев в удивлении воззрился на Каражанова.
-Всё.
-Да откуда? Кто сказал ему?
-Никто. Он сам распутал. Что с ним делать?
-Убить. Что за вопрос?
-Нельзя.
-Да почему нельзя?
-Арес не даёт.
-Дурак, - сказал Киреев. – Какой же дурак! Мало ему от смертных доставалось. И кто его только не бил! И всё равно мимо памяти! Дурак! У него что-нибудь осталось здесь?
-нет, - сказал Каражанов. – Мы разгромили его секту.
-Сатанистов?
-Да.
-Это всё пустяки. Других наделает. С него станется. Побольнее надо ударить.  Поосновательней, так, чтобы забыл дорогу в этот мир. Наподкидывали вы ему, да мало. Мало и ещё раз мало. А вы тут, я смотрю, кобылятиной лакомитесь?
-Нет.
-А что такое?
-Скрещиваем.
-С кем?
-Хотели вот с этим, - Каражанов ткнул пальцем в мою сторону.
-Интересно, - сказал Киреев, - и что будет?
-Как получится.
-Волшебство у тебя глупое.
-Глупое?
-Безусловно.
-Но почему глупое?
-А ты сам не видишь?
-Нет.
-А видеть надо, если ты волшебник.
-Но я не вижу.
-Перспективу не видишь?
-Нет.
-Значит, дурак, как и Арес. У вас ведь всё глупости. Как только Кадуцеус тебя за волшебника полагает? В нашем деле главное – осознание. Так?
-Так.
-А тут что?
-Монстр будет. Кентавр.
-Кентавр – модель устарелая. Нам инопланетяне требуются. Улавливаешь нюанс мысли?
-Нет.
-Дурак потому что. Арес – дурак дураком, но ведь из высшего мира. Его что удивить в состоянии?
-Не знаю.
-Сломанное сознание.
-Сломанное сознание?
-Безусловно. Его конёк – внедрение в сознание. Догадался?
-Нет.
-Он отслеживает сознание этого смертного. Так?
-Так.
-Что будет, если он в его сознании обнаружит себя?
-Не знаю.
-А ты думай.
-Не думается.
-Пробуй.
-Не могу.
-А вот что. Неважно во имя чего ты делаешь, важно, что ты делаешь это.
Я увидел себя в начале времён. Разумеется, не при акте творения. Чуть позже. Тонет охотник в омуте посреди первобытного леса. На берегу лежит каменный топор. Обрубок кремня на палке. Охотник увидел меня, промычал просьбу о помощи, вытягивая грубые шерстистые руки. В надежде на спасение. Я и спас его топором по темени. Удар был несильным. Предупредительным. Охотник увидел замах, догадался, что за помощь, и в глазах его, больших и лохматых, блеснуло протестующее выражение. Он мягко спарашютировал ко дну и больше из воды не показывался. Дальше я заметил второго охотника. Он не тонул, а шёл вдоль горного ручья, поросшего соснами, и приглядывал форель, скользнувшую под водой. Охотник наклонился, полагая выловить руками рыбу, а я толкнул его в ручей, оказавшийся мелким. Человек упал лицом в воду и не успел оглянуться, как я огрел его булыжником, обработанным каким-то бедолагой с особой леваллуазской техникой скалывания камня. Охотник сам стал кормом для форели. А сколотый камень я бросил в воду, чтобы через 140 тысяч лет глуповатый учёный, археолог, академик, доктор исторических наук, профессор кафедры археологии и этнологии исторического факультета, побродив среди камышей по колена в воде, нащупал обрубок, напоминающий скалывание, характерное для ранней стадии верхнего палеолита. Да, в раннем мустьеровском времени эта территория была заселена архантропами.
На солнечной стороне снег сходит быстрее. Я – из отошедших. Падшие ангелы, представители тёмных сил – это про нас. Но я не приветствую групповой образ жизни. Удел сурикат – быть в колонии. Одиночество – для сильных, как гонки – для быстрых. Подобные мысли пытался я внушить изделиям из глины, которые стали называться людьми и захотели вечной жизни. Каин был первым, поднявшим камень на такую же, как сам, особь. Захотел быть сильным, а вышло – отверженный. С него начинается порода хищных человечиков. Только в хищниках сила жизни, именно поэтому они выдавливают слабых в мир вечного отсутствия. Древний человек просто жил, не бередил животное своё сознание поисками смысла. Плодился, корм добывал-промышлял. К нему, к тогдашнему, точно прикладывается прибаутка. Залезу на сосну, поем яблок. Разве на сосне растут яблоки? А с собой возьму. Он замечал нас, боялся, пытался задобрить, считал, что поклонением нам заслужит милость нашу и внимание. Опасаясь нас, в каждом животном замечал наше присутствие, поэтому вёл свою родословную от них. Некоторые из нас подыгрывали. Требовали жертв, в том числе, человеческих. У всякого племени был божок собственный.
Я же был против всех. Убивал без разбора. Из того племени, другого – мне-то какая разница? Для меня все они – черви, которых проще давить, чем воспитывать. Год за годом и век за веком летела Земля в погоне за бесконечностью, а я был всё тот же: чужой для всех и ненавистный каждому. Может, потому не в ладах с ангелами света и не прижился между ангелами тьмы. Сам по себе. Чужой. Свободный. Арес у эллинов. Марс у римлян. Бог войны у всех прочих. Один из тримурти в брахманизме и индуизме. Конечно, не творец Брахма, не хранитель Вишну, а как всегда разрушитель Шива. Объект ненависти и насмешек. Убийца и любитель кровопролития, но я не любитель. Профессианал.
Считается, что поначалу был вечный, безграничный и потому тёмный Хаос, в котором хранился источник жизни. Весь мир родом из Хаоса: и Гея, богиня Земля, и любовь, Эрос, и мрак, Эреб, и ночь, Нюкта, и прочие-другие. Греки напутали основательно. У них что ни бог, то гулёна, что ни богиня, то и блудница. Земля-Гея, вообще, рождает, что ни попадя и от кого бы то ни было: и горы породила, и сына Урана-Небо, за которого и замуж выскочила, и титанов, и великанов, и Тифона. Меня же обозначили под кодовым названием – Арес. Навязали в сыновья Зевсу и Гере. Женили на потоскушке Афродите. Дали детей – Деймоса (ужас) и Фобоса (страх), которые с богиней раздора Эридой и с богиней убийств Энюо как бы составляют мою команду. Да, я кровожаден, свиреп, неистов. Радуют меня битвы, грохот оружия, крики воинов и стоны поверженных. Безо всякого разбирательства убиваю правых и виноватых. Радуют распри и вид хлынувшей на землю парной крови, которая испускает пар, точно дымится. Гермесовские ухищрения не по мне. Это он, бывший покровитель стад, шагавший с барабаном на руках, обзавёлся крылатыми сандалиями, жезлом-кадуцеем, стал посланником, охранителем пути, торговли, изворотливости, обмана, воровства, юношества, гимнастики, а позже в представлении греков сливается с египетским Тотом, который отвечал за науку, магию, астрологию, луну, счёт, письмо и мудрость. Опасен, врочем, не Гермес, а его волшебный жезл. С его помощью он смыкает глаза людей, погружает в сон. Проводник умерших, он ведёт души прямо в ад. Доход и богатство в его власти. Зачем-то изобрёл меры, числа, письменость и обучил этому людишек. Трижды величайшим называют они этого лгуна, ставят каменные столбы с его высеченной головой у дорог, входов в дом и на перекрёстках. А за что? Как ни запутывай человеку сознание, смерть – упрощённая реальность. Вот и здесь кое-кто занимается торакотомией, то есть взламывает грудную клетку для хирургического доступа к органам, в ней расположенным, а также дренажа. Кое-кто с подачи Гермеса. Хотя к чему давить на сознание, препарировать его, если можно просто убить?…
-Ну? – спросил Киреев. – Кто ты?
Я открыл глаза. Увидел перед собой жезл, где никаких змей не было, а шли только следы, где прежде гадины обвивали магическую трость – символ высокого положения.
-Что ж ты молчишь, о сын Геры? – спросил Киреев. – Назови себя.
-Бахмуров, - сказал я.
-Не видел я, не знаю и от других не слыхал ни о каком Бахмурове. Разве я, сын Зевса и Майи, стал бы возиться с каким-то Бахмуровым? Я и не говорю даже с людьми, а вступаю в беседу лишь с себе подобными. Нет, клянусь, ты не Бахмуров. Арес – вот кто ты. Помнишь, как я украл у тебя меч?
-У меня ты меча не крал. Это сделал другой.
-Кто другой?
-Пилот.
-Какой же?
Я рассказал, и Киреев велел позвать пилота.
-Он? – спросил Киреев.
Передо мной стоял старик Байтоков.
-Не знаю, - сказал я. – Тот строил город мёртвых.
-О каком мече речь? – полюбопытствовал Киреев.
-О мече Пересвета, - сказал я.
-Клянусь, нет никакого меча Пересвета, - сказал Киреев. – Уверяю, ты ошибаешься. Меч Ареса – вот о чём разговор. Не путай нас, пожалуйста. Вот упрмец, подобный сыну Латоны.
-Какой сын Латоны? – буркнул я, неотчётливо представляя себе басни Гомера, которые перегнал на русскую почву Кун.
-Да тот самый, что потащил меня к Зевсу, - сказал Киреев, - чтобы я вернул коров, угнанных ради шутки. Аполлоном его зовут эллины. Ну, а ты – Арес. Или, может, по вкусу тебе римское соответствие – Марс? Кстати, Марс-Сникерс-Арес. Из чего мы спорим? Клянусь, пустое это занятие – спор. Обратимся к свидетельствам, потому как (ты знаешь, о сын Геры) три свидетеля удостоверяют, что черепаха – это черепаха, а не лира, которую я в своё время сделал из щита черепахи и подарил сыну Латоны, дабы задобрить того. Ну, это всё – побочные рассуждения. Ты так серьёзно и крепко въелся в роль простого смертного, о сын Геры, что, клянусь водами Стикса, нелегко будет прояснить твою подлинную роль и сущность. Итак, ты утверждаешь, что ты – человек? Подлинно ли так?
-Да, - сказал я.
-Не хочу обижать тебя, о сын Геры, но кто об этом знает? – спросил Киреев.
-Все, - сказал я.
-А именно? – полюбопытствовал Киреев. – Клянусь, я даже и не вижу в тебе человека. Кто все?
-Все мои знакомые.
-Чьё свидетельство для тебя неопровержимо?
-Спросите у жены. Она знает.
-Позовём её? – спросил Киреев.
-А можно?
-Почему нельзя? Я, конечно, быстрый, как мысль, но давно не занят детскими делами, проблемами и забочусь не только о сне, молоке матери да пелёнках. Клянусь, я в силах вызвать её.
-Мою жену?
-Именно, о Арес, сын Геры. Позовите жену его, Афродиту, Киприду и дочь Урана.
Киреев хлопнул в ладоши, и во двор вошла та необычайно красивая блондинка, которая на похоронах священника подошла ко мне и просила придти на шабаш, где будет Киреев. Кажется, Верагуа думал, что она – Лолита Мочалина. Львы, пантеры, барсы и медведи шли рядом, точно домашний скот, и дикие птицы вились над нею, как прирученные. Невысокая, не слишком стройная, но по-настоящему волшебно-прекрасная она не ослепляла, не придавливала сознание изысканной внешностью, а, скорее, стесняла нас, видевших эту девушку, совершенством, ибо при ней как будто стыдишься себя, некрасивого и непрнимающего, что ты – никто, когда такая красота рядом. Я не мог оторваться от созерцания красавицы. Спокойно и гордо оглядывала она нас. Волна бледно-жёлтых волос катилась по округлым плечам её, словно остановленный морозом водопад. Глаза её, мягко-карие, излучали невыразимо нежный свет, который притягивал взоры окружающих, точно магнит железные опилки. Одежда девушки на вид казалась простой, не новомодной. Белое платье, пышно спускающееся до лодыжек, было на ней так же правильно и естественно, как в январе снег на берёзе. Никакой другой наряд не смотрелся бы, а создавал дисгармонию. Венец в форме баргана-возвращающегося бумеранга, сделанный из червонного золота и обсыпанный неогранёнными алмазами, был как нельзя кстати. Сверкающая диадема точно приобретала лоск и уместность, как луна, притянутая к земле.
-Узнал? – спросил Киреев, покусывая губы и искоса взглядывая на девушку.
-Узнал, - ответил я. – Она была на похоронах и передала твою просьбу.
-Мою? – изумился Киреев.
-Твою.
-Какую просьбу? – спросил он угрюмо.
-Насчёт уличного бойца.
Киреев вскинул глаза в насторожённом недоумении, однако промолчал.
-Ты просил передать, - добавил я, - что уличный боец будет на малом шабаше и на большом.
По-прежнему он безмолвствовал и неподвижно смотрел перед собой, как баран, воткнувший рога в новые ворота. С минуту, если не больше, мутная тишина тяготила всех. Я ждал, когда Киреев докажет мне то, что хотел доказать, и ждал, какую попытку сделает девушка, чтобы доказать нашу с ней супружескую связь. Свита Киреева вернулась к освежеванной кобылице. Сам он был страшно приозабочен моими показаниями. А девушка искала, на что бы сесть.
-Он не мокои, - внезапно сказала девушка, - я ошиблась.
-Да, - подтвердил Киреев, - не мокои.
-И не монадити, - сказала девушка.
-Правильно, - тускло согласился Киреев.
-Зачем ты позвал меня? – спросила девушка. – Ему не место в тонком мире теней и мёртвых.
-Не знаю, - сказал Киреев. – Я хотел тебя видеть.
-Хотел? – спросила девушка.
-Я не могу тебя не видеть, - сказал Киреев, - поэтому делаю глупости. Стараюсь вернуть тебя, а не получается. Что делать? Куда пойти? Кого покалечить?
-Ты слышал, что сказано о мокои? – спросила девушка.
-Дух умершего, который не покидает землю, - сказал Киреев.
-И слышал, что сказано о монадити? – спросила девушка.
-Дух умершего, который уходит в тонкий мир, - сказал Киреев.
-Почему ты просил сообщить ему о тебе? – спросила девушка. – Чем живой поможет тебе, давно мёртвому?
-Не знаю, - сказал Киреев. – Я теряю голову, потому что потерял тебя.
-А кто виноват? – спросила девушка.
-Я, - сказал Киреев.
-Говорила я тебе: не обращайся к вызывающим мёртвых?
-Да.
-Почему ты не послушался?
-Я хотел вернуть тебя.
-А что вышло? Вернул?
-Нет.
-Почему?
-Они обманули меня.
-Нет. Обмана не было.
-Но почему ты в мире монадити, а я – мокои?
-Судьба.
-Нет!
-Тонкий мир убийц не принимает.
-Я убью Вулавайта!
-Опомнись, - сказала девушка. – Лодочник мёртвых не умирает.
-Они убьют его, если он сделает ошибку.
-Какую он может сделать ошибку?
-Если перевезёт живого.
Девушка усмехнулась.
-В честь тебя я ношу золотой барган, - сказала она.
-В честь меня?
-Он взлетает в воздух, замирает на высоте 20-25 метров, а затем, ускоряясь и набирая обороты, скользит по наклонной прямо на охотника, однако в метрах пятнадцати от него, находясь на высоте двух метров, снова набирает высоту, движется над охотником и уходит ему за спину, сбрасывая скорость и обороты, останавливаясь на высоте шести метров, застывая в воздухе, а затем опять –снижается и подлетает к охотнику, который ловко схватывает его.
-Ты полагаешь меня бумерангом? – спросил Киреев.
-Конечно.
-В чьих руках?
-Не имею понятия.
-Значит, я не смогу вырваться?
Девушка вздохнула.
-Ты послан, и тебя поймают, - сказала девушка, - каждый раз другим способом, но всегда на подлёте. Тебе даже не сказали, кто меня убил.
-Тебя убили?
-А ты и не знал?
-Нет. Кто убийца?
-Твой друг.
-Какой друг?
-Тот, с которым ты спасал меня и маму в больнице.
-Васька?!
-Да, он.
-Васька Локоть?
-Локоть, Локоть.
-Да не может быть!
-И меня, и маму.
-За что? Случайный выстрел?
-Ну, если предположить, что прицельный выстрел в лоб и контрольный и в затылок – случайность, то, конечно, это и было четыре случайных выстрела.
-За что он так?
-Он ведь из мафии. Мама, когда чуток пришла в себя, узнала его.
-Постой, Лолита, здесь что-то не так.
-Что не так?
-Я ведь видел его труп.
-Чей?
-Васин.
-Конечно, ты видел.
-И твой, и матери твоей, и Абдул-Хамида, и Самара.
-Всё точно.
-Но ты говоришь: он убил.
-Убил. И этих парнишек тоже. Впрочем, я не настаиваю на том, что их он тоже убил.
-Их за что?
-Не догадался ещё?
-Нет.
-Они, в отличие от тебя, сообразили, кем он был, наверно.
-Сообразили?
-Скажем так.
-Кем он был?
-Тем, в кого ты хочешь превратить этого парня, - она кивком указала в мою сторону.
-Вася – Железный Характер?
-Догадался, значит. И священником он был, и грузином с гитарой. Тела меняет он ловко. Не тебе его вычислить.
-А кто сможет?
-Старик.
-Какой старик?
-Из агентства.
-Нет, он слишком информирован.
-Угадал тебя?
-Угадал.
-Угадает и его.
-Что же делать?
-Выпусти старика.
-Не выпущу.
-Почему?
-Он хочет со мной покончить и знает способ.
-Он может прогнать Железный Характер.
-А если не сможет?
-Попробуй.
-Риск большой, Лолита. И ради чего?
-Ради нашего блага.
-Какое у меня благо без тебя?
Они помолчали, а я ничего не понимал. Конечно, ухватывал, как говорится, нюанс мысли, но не до конца: что-то уходило напрочь. Как Верагуа во всём этом разобрался? Как стянул воедино расползающие нити происшествий? Кто такой Киреев,  которого, судя по случайным репликам,мной услышанным, уже угадал старина Верагуа? Вопросы хаотично рассыпались по моему сознанию, как шары в бильярде после того, как сильный удар новичка погнал первый шар в треугольник. Что происходит?
-Тебе надо вылечиться, - сказала девушка.
-Уже поздно, - сказал Киреев. – Не выйдет.
-Изгони демона, - сказала она.
-Как? – он поднял глаза к небу, точно с него должно сойти озарение. – Что можно сделать, когда кровь пролита и судьбы сломаны? Город построен. В него вошли жители. Они обживаются. Пакостят живым. И меня не останавливают. Разве я хотел быть бесоодержимым?
-Он помыкает тобой, - сказала девушка.
-Железный Характер?
-Да, Железный Характер.
-Пусть.
-Преодолей его.
-А ты будешь со мной?
-Нет.
-Вот видишь.
-Между нами кровь.
-Кровь, - согласился он. – И что? Пусть кровь.
-Она не спит.
-Иди, - сказал он. – Как же сказано, что красота спасёт целый мир, если ты меня не спасаешь?
-Я с тобой.
-Но разве мы вместе? Могу я прикоснуться к тебе?
-Не можешь. И кто виноват?
-Я? Опять и везде я?
-Не ты.
-А кто?
-Железный Характер.
Я ощутил озноб и почувствовал некоторое замешательство, точно при мне говорили на неведомом языке, хотя все понятия и слова казались ясными, отчётливо понятными. В разговор Киреева и девушки я не вмешивался, а для них не только я и прочие свидетели, но и весь мир, по-видимому, был лишним. В позиции лишнего при разговоре особо не тянет на болтовню. Однако совсем другое стесняло меня и принималось за страшное. Неведение – вот что было причиной. Я вдруг осознал, что не знаю ни Киреева, ни его девушки. Чем больше я вслушивался в их диалог, тем хуже воспринимал. Конечно, они говорили для меня, хотели, чтобы я что-то вынес и передал Верагуа. Их усилия по этой части виделись оправданными. Точными. Правильными. И всё-таки многое не хватало. Куча наверченных идей и мнений имели какую-то цель. Ибо ведь не просто так два этих существа при мне, постороннем, выясняли отношения. Что-то, что явно ускользало от меня, присутствовало в их ухищрениях. Я давал себе отчёт: передо мной отнюдь не глупые. И не только не глупые, но и с богатой фантазией, умеющие держать импульсы, эмоции на контроле. Не показывающие характер до времени и там, где не надо. На вид, может, я и был простоватым. Не слишком быстро соображающим. Однако пятый год бок о бок работы с Верагуа приучил меня доверять не наобум, а с оглядкой. Я увидел топор, перестал верить Пересвету и был прав. Нельзя верить тому, кто не раскаивается. Нельзя. И особенно трудно верить тем, кто изначально не играет в открытую, а темнит и досаждает исподтишка, точно ребёнок. Старик Байоразов обещал помочь и едва не опрокинул в преисподнюю. Следователь обещал и помог. Правда, я думал, что Каражанов и колдун –  это одно. А теперь не знаю. Не уверен, ибо тут Киреев посолиднее Каражанова смотрится. В ножки подчинённому вроде не кланяются, а Каражанов до сих пор стоит, не смея напомнить о неудобном своём положении, хотя его свита пошла на продолжение разделки кобылицы.
Девушка попрощалась и двинулась за ворота, увлекая покорных хищников и птиц за собой, а Киреев заметил, что Каражанов всё ещё на коленях.
-Ну? – сказал Киреев. – Ты подняться сам догадаешься или думаешь: я подниму?
Каражанов встал и обтёр снегом испачканные на коленях брюки.
-Интересная девушка, - сказал Киреев. – Ей всё просто, а по мне хоть волком вой от лавины неудач.
Он поморщился, точно от зубной боли, обернулся ко мне.
-Бахмуров, - сказал он. – Дружка-то твоего съели.
-Какого дружка? – спросил я, думая о Верагуа.
-Рулёва помнишь?
-Помню.
-Его и съели.
-Кто съел?
-Неважно кто, а важно за что.
-За что?
-За то, что тебя пропустил. Нельзя всё время подставляться. Как думаешь?
-Да ведь он мёртвый.
-Конечно.
-Какой резон есть мёртвого?
-Ты молодой, ты и думай. А я знаю.
Он усмехнулся и шагнул в дом. Каражанов последовал за ним. Холодно было. Сумрак накатывался. Кобылицу разместили по мешкам. Во дворе в большом казане обжарили куски мяса вперемешку с мелко нарезанной требухой. Жаркое разлили по тарелкам, которые занесли в дом.
-Тебя зовут, - сказал Темирбек, гостеприимно подталкивая к входной двери.
-Кто? – спросил я.
-Раздели трапезу.
Я вошёл. И… опешил. Громадный вестибюль, где толпились австралийские аборигены. Прыгали кенгуру, в сумках которых, высунув головы, сидели раскрашенные на военный лад индейцы. Они кричали, бросая копья друг в друга, пуская стрелы, метая томагавки. Подраненные животные и подбитые воины спотыкались и падали. Кровь хлестала, точно родник. Хрип и стоны умирающих, воинственные вопли скучивались в невообразимый поток, оглушая и загоняя в ужас. Аборигены метали дротики, бумеранги в индейцев, а те не видели и разводили муждуусобицу с новым остервенением, с неистребимой яростью. Каменный пол звенел и покрывался блеском расплёсканных потрохов. Потолок и невероятно высокие стены подхватывали шум и гул непонятной резни и громоздили густое, крепкое, жёсткое эхо, которое гремело и грохотало, как адские трубы. Час и больше тянулось сражение. Я не мог пройти ни на улицу, ни туда, куда звали разделить трапезу. Мне совали в руки копьё, бумеранг, дротик, лук с колчаном, напичканном стрелами, и разное-прочее оружие. Кто-то предложил автомат. Я не брал.
-Даен от оружия не отказывается, - переговаривались за спиной аборигены.
-Может, вумер дать ему?
-Возьми щит и дубинку.
-Нет, вади лучше.
-Нулланулла – это для него. Он не арил и не даен.
Я оглянулся, и тут же мне десятки серых рук протянули палицы разных видов: с тяжёлым набалдашником и прочие боевые.
Постепенно в вестибюль вкрапливались каторжники, фермеры, овцы, кролики, чёрные лебеди, эвкалипты. Полезли по деревьям коалы. Каменный пол точно испарился, обнажая почву. Аборигены кинулись на ловлю ящериц, собирание семян, пересохшей травы. Кто-то принялся копать яму в два метра глубиной, достал со дна мутную воду. Ему подали ковши. Он наполнил их, а последний не успел – выпрыгнул.
-Инапатуа! – закричал он, и лицо его было перекошено от неподдельного ужаса.
И аборигены метнулись во все стороны. Из ямы показалось нечто. Сотни и тысячи тел слиплись в месиво, в котором человеческие руки, ноги, глаза, уши были так круто перепутаны, что никакому авангардисту в дурном сне не мерещилось. Оно выдавилось на поверхность целиком, и аборигены с индейцами оцепенели.
-Подойдите, арилы, даены и остальные нариньери, - сказал колючий, ледяной голос.
Аборигены приблизились. За ними – индейцы.
-Положите оружия, - сказал голос, когда все встали рядом с инапатуа.
Копья, луки, стрелы, дубинки, деревянные мечи, дротики, щиты, бумеранги и каменные ножи посыпались на землю. Их моментально подобрали летающие лисицы и унесли под потолок.
-Алпуги, яангор, вура, варру, - сказал голос из месива, - поднимайтесь.
Убитые, раненные кенгуру, шатаясь, встали на задние лапы. Их маленькие головки, короткие руки, толстые хвосты, крупные тела мгновенно излечились
-Пурукупали вернулся, - сказал голос, - смерть отменяется. Позовите его и увидите.
Абаргены завопили:
-Пурукупали!
-Да? – сказал кто-то внутри месива.
-Иди к нам!
-Нет. Вы убили сына моего Джинини. Возмездие за смерть – смерть.
-Ты вернулся, Пурукупали? Ты отменяешь смерть?
-Найдите меня, и я сниму проклятие.
Месиво закатилось в яму. Аборгены и индейцы столпились возле неё.
-Кто пойдёт? – спрашивали одни. – Кто не боится Киние-гера?
-Сумчатую куницу, в которой дух убийцы? – вторили другие.
-Есть и Бэнгуджи – человек-тигровая акула, - возражали другие.
-Люди, ковшовые ракушки, пойдёте?
-Нет. Юканы боятся Бэнгуджи.
-Люди-дельфины, осмелитесь?
-Нет. Эматуаны не рискуют.
-Человек-орёл Юруму, выручай.
-Нет. Я не смогу преодолеть океан.
-Мальчик Куб-бор?
-Нет. Сумчатый медведь-коала ничего для даенов не сделает.
-Лягушка Тиддалик, ты же сможешь выпить всю воду?
-Не пойду.
-Угорь Нэбунум? Человек-поссум Капили? Мужчина-ворон Инуа? Люди-змеи Вома? Люди-змеи Куниа? Люди-ядовитые змеи Лиру? Человек-морская звезда Уламина? Человек-бандикут Бангурук? Женщина-Солнце Вуриапрапала? Человек-Молния Вала-ундайуа? Виринун, колдун и волшебник, знахарь и мудрейший из даенов?
-Хорошо, - согласился колдун. – Я пойду. Но с кем?
Аборигены и индейцы отпрянули. Я оказался перед колдуном.
-Ты пойдёшь, - сказал он.
-Я?
-Ты.
-Куда?
-Со мной. Даены боятся.
-Какие даены?
-По-вашему, аборигены.
Я не успел ни согласиться, ни отказаться, ибо вестибюль исчез. Я оказался с колдуном на улице.
-Ты пойдёшь, повторил колдун.
-Почему я?
-Тебе надо.
-Мне?
-Хочешь увидеть Верагуа?
-Когда пойдём? – спросил я.
Тошнота подбиралась к горлу при мысли о прожитом. Сознание распухало.
С утра была надрыно-мутная погода. Мыльно-серое, изрядно постаревшее небо низко стелилось, точно сеялось над тихим, к зиме присмиревшим городом, стояло над ним, как скорлупа, закупорившая цыплёнка. Тараз остался за спиной. Немая, оцепеневшая степь была перед глазами. Я видел, как разламывалась она, размыкалась, расступалась. Освобождённое пространство накрывалось тёмной водой, которая пенилась, ьурлила и громоздила волны, раздвигая берега, расталкивая их и точно обгрызая по краям. Степь качалась, точно корабль в шторм. Колдун пристально смотрел на воду, морщил уголки глаз.
-Мало воды, - сказал он хрипло, - в прошлый раз больше было.
-Откуда вода? – спросил я.
Он усмехнулся и не ответил. Температура поднималась, росла. Нахлынул жар. Пот покатил с меня, точно жир с рождественнского гуся, поставленного запекаться в духовку. Я обогнал спутника, не раздеваясь, нырнул и… напоролся животом на голую землю, ибо вода соскользнула с неё, как рыба из сети. Колдун присел, захохотал, хлопая себя по коленкам от набега эмоций. Что-то закричал, но я не расслышал, не разобрал. И не увидел, как пропал он, потонул. Я встал, потёр ушибленное место и оглянулся: вода катилась позади меня. По суху шёл древний старик в веригах. Он поднял багрово-жёлтую исхудалую руку и возопил:
-«Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: «Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня. Вол знает владетеля своего, и осёл – ясли господина своего, а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет».
Слушайте слово Господне, князья Содомские; внимай закону Бога нашего, народ гоморрский! «К чему Мне множество жертв ваших?» – говорит Господь… Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу. Когда вы приходите являться пред лице Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие – и празднование! Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, я не слышу: ваши руки полны крови.
Князья твои – законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них.
Перестаньте вы надеяться на человека, которого дыхание в ноздрях его, ибо что он значит.
Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что [другим] не остаётся места, как будто вы одни поселены на земле.
Горе тем, которые храбры пить вино и сильны приготовлять крепкий напиток, которые за подарки оправдывают виновного и правых лишают законного!
За это возгорится гнев Господа на народ Его, и прострёт Он руку Свою на него и поразит его, так что содрогнутся горы, и трупы их будут как помёт на улицах.
И даст знак живущему на краю земли, - и вот, он легко и скоро придёт».
Старик в веригах глянул на воды, и они остановились. По шкале Бофорта – ноль баллов и зеркально-гладкая поверхность.
-Встречай, - сказал старик, гремя веригами.
-Кого? – спросил я.
-Кракк идёт.
Старик обернулся на воды и побежал от них. Так я и не услышал, какой кракк и зачем он идёт. Штиль сменился на тихий ветер. На озере обозначилась рябь. Пены на гребнях ещё не было. Воздух потемнел. Солнце облепилось косматыми тучами, которые расползались по небу, точно скопище саранчи по подоспевшему полю. Стояла удивительно твёрдая тишина. Пошли короткие, будто затёртые, скудные и сдерживаемые лёгким движением воздуха волны, на которых гребни виделись стеклянными. Дуновение уже ощущалось. По лицу как опахалом, чуть касаясь, проводили. Волны уже смотрелись выпукло. Гребни опрокидывались. Ветер был слабым. Берег отступал. Выступила белая пена – «барашки», похожие на вздутое стекло. На берегу поднялась пыль. Волны удлинились. Барашки показались почти на всей воде. Небо меркло. Солнце бледнело, вдавливаясь в сплошные тучи. Умеренный ветер сменился на свежий. Иногда сеялись брызги. Волны вздулись, но ещё не были крупными. Послышался вой. Гудение. Перемещение воздуха усилилось. Пошли крупные ветровые волны. Они опрокидывались. Их гребни, падая, расыпались на мелкие, напичканные воздухом, пенистые брызги. Мало-помалу сильный ветер окреп и стал очень крепким. Волны громоздились. Их гребни срывались. Пена полосами ложилась по ветру. По краям гребней стали взлетать брызги. Против ветра идти было трудно. Высокая волна понесла меня в открытое море. Брызги ухудшали видимость. Навстречу катились очень высокие волны с длинными гребнями, которые загибались к низу. Вода была сплошь в белых полосах. В лицо полетела пена большими хлопьями.Оглушённый грохотом волн, я не сразу сообразил, что плыть некуда. Не было видно ничего. Волны ходили ходуном. Одна из них утянула меня в мутную бездну. Я упал на серо-зелёное песчаное дно, и вода надо мной казалась пасмурной и далёкой, точно небо в бессолнечный день. Ощутив под ногами опору, я пошёл. Дыхание было трудным, однако терпимым. Никогда прежде я не понимал, что в воде можно дышать. Голая подводная пустыня никак не кончалась. На поверхности моря буйствовал ураган, внизу же – ни малейшего волнения. Ровная, стоячая вода, в меру прозрачная. Около часа окрест я никого не замечал. Полное одиночество угнетало. Только свет разливался, как лампа над аквариумом. Глубокое молчание укачивало. Вдруг я увидел двоих. Они были в глубоководных скафандрах, казались встревоженными, поминутно оглядывались, говорили вполголоса, точно на похоронах. Каждый имел пистолет и автомат. Внезапно остановившись, гидронавты наклонились над чем-то. Показалась бугристая громадная спина.
-Кракен! – закричали они.
Замерли, неподвижно наблюдая, как из-под спины выдернулись толстые, с корабельную мачту, щупальцы и ухватили их поперёк толовищ. Я не успел моргнуть, а все трое канули с глаз долой, будто провалились. Я подбежал к тому месту. Гигантская воронка, на дне которой мелькали гидронавты, щупальцы, смешанные в подрагивающий обрубок. Я прыгнул вниз, полагая, что смогу и успею помочь. Подалось долго. Сознание временами точно садилось в осадок.
Я обнаружил вход, где не дверь, а просто в стене вырублен проём под рост среднего человека и таким образом, чтобы одновременно пройти двум не слишком полным. На входе – вода, точно для отстоя и удаления различных примесей через систему отстойников и разного рода ловушек. Я нырнул, рассчитывая, что на выходе воды не будет, но она шла дальше. Вынырнув, увидел плавучие знаки судоходной обстановки левой кромки фарватера. Я проплыл, имея в виду плавучие знаки судоходной обстановки правой кромки фарватера и опознавательные знаки входа в канал. Зажглись светофоры ближнего и дальнего действия, и ворота раздвинулись, образуя щель, в которую я с трудом протиснулся. За ними находилась сторожевая башня, откуда ударили стрекательные лучи, наискосок пролетевшие мимо меня, когда я вынырнул за воротами. Восемь лучей: два из верхних углов по отвесно вниз, и нижний вертикально вверх, и точно по центру левый по правому, а правый по левому, - простреливали целиком открытые ворота и место, которое они заслоняли прежде.
На поверхности моря, вероятно, шторм прекратился и ещё ходят высокие волны, уже без гребней, а скоро, когда ветер иссякнет, будут длинные, пологие волны – зыбь. Мёртвая зыбь.
Лучи отстрелялись, и я поплыл по каналу, ощущая, как по телу колючей, обжигающей волной прокатился зуд, точно хлестали крапивой. Вода вдруг высохла. Я упал на голый цементный пол, пребольно об него ударившись. Послышались голоса. Я поднял голову. Разглядел коридор, длинный и широкий, по которому взад-вперёд бродили люди. Я смешался с толпой, но они не замечали меня, точно это дух мой пытался пойти на контакт. Одежда на мне оказалась абсолютно сухой, будто я шлёпнулся не из воды, но отсиживался в этом закрытом для воды коридоре.
Люди входили в комнаты, двери коих, наверно, открывались вовнутрь, ибо их не было видно. Я шёл, пытаясь пристроиться к одной группе, потом к другой, однако они тут же пропадали из поля зрения, словно лопались. Не у кого было вызнать, куда подевались глубинные водолазы и спрут, утянувший их в бездну. Устав от бесполезных расспросов, я олкнул ближайшую дверь и вошёл. Небольшая комната, где помещались офисный стол, три кожаных кресла, металлический сейф. За столом разместилась громадная серая змея с человеческой головой. Напротив – женщина в белом саване. Змея что-то писала в журнал, держа гусиное перо кончиком хвоста.
-Накоплю денег, - бубнила женщина, поправляя сползающий с почерневших засыхающих плеч саван, - куплю квартиру.
-Да ведь вы – мёртвая! – возразила змея, окуная перо в чернильницу.
-А ну и что? Я скучаю по ним.
-Скучаете, - глубокомысленно повторила змея.
-Они тоже.
-Из чего вы исходите?
-Они пытаются установить контакт.
-С вами?
-Со мной.
-Ладно. Изложите мне все ваши действия, а я подумаю.
-Приеду ночным поездом. Поселюсь в доме дочери.
-Как ни в чём ни бывало?
-Да. Расскажу, что соскучилась. Намекну, кто и как из них изменился.
-Цель?
-У меня неотложное дело.
-Будем реалистами. Никакого неотложного дела у мёртвых нет. Вы, как хороший роман, должны вылежаться. К живым пойдёте, но позже.
-Но ведь они и сейчас не против!
-Прямо никто не бывает против. В лобовую атаку на проект начальника не идут. Воистину Горький сказал: «Что бы люди ни делали, они, в конце концов, хотят удобнее устроиться».
-Не знаю, что ваш Горький говорил. Не читала, а только не делайте мне препятствию.
-Не я чиню препятствия, но закон.
-Закон?
-Имено.
-Разве я против закона?
-Вы решили опередить время. Нельзя.
-Я пойду до Кратена.
-А основания? У нас не принято менять обстановку без крайней на то необходимости. А кратен? Что кратен? Кратен за нами, кратен перед нами, при себе, как говаривал Толстой, его нет. Впрочем, к нему вас вызовут.
-Спасибо.
-И что вы скажете?
-Я скучаю за детьми.
-Это не обоснование. Правильнее сказать, что вы хотите родиться, посуетиться и исчезнуть. Не так надо.
-Как надо?
-Смотрите, подглядывайте в замочную скважину контактёров с Космосом. Вылеживайте мысль-обоснование. Займитесь, как сказано, самоудержанием. Жизнь к тому и сводится.
-К чему сводится?
-К возне с самим собой.
Я закрыл дверь и оказался уже не в коридоре (как думалось), а в пещере, где свет был тусклый, бледный, вялый, точно призрачный. Да, свет был внутри, а не пробивался извне. Ни лампы, ни другого источника я не увидел. По центру находился каменный стол. На нём – громадное зеркало, в котором явилось синее, безволосое лицо. Без бровей и ресниц. С морщинами, катившимся по крупному лбу и щекам. Острый нос крючком висел над фиолетовыми губами, точно обрубок хобота.
-Ежели летучая мышь, - сказало зеркало, - пролетит над головой твоей или ты во сне увидел тою мышь, так то к болезням.
-Хорошо, - сказал кто-то в пещере. – И добавь: к несчастьям.
Я стал оглядываться, но никого не было.
-К несчастьям, - согласилось зеркало.
-Как же приворожить девицу? – спросил кто-то в пещере. – Девицу с правильной красотой.
-Ежели ворожить на присушку, - сказало зеркало, - сподобься в полную луну добыть серебряной пулей мышь. В луну на ущербе иди в овин, али в предбанник, разведи огонь, на очаг ставь чугунок, залитый водой колодезной. Когда мясо отварится, зачнёт отделяться с костей, надобно тою косточку вынуть. А наутро трижды коснуться девицы, и она сама пойдёт за тобой.
Стол провалился вместе с зеркалом. В пещере стало пусто.
-Куда бы ты ни шёл, - сказал кто-то в пещере, - ты идёшь ко мне.
Я озирался в поисках выхода. Скрежет и хохот послышались в глубинах пещеры. Стены сдвинулись, наренились, пожимая меня к месту, где был стол. Свод снижался, пока я не лёг, ибо потолок из камня мог просто сломать меня, как спичинку. Пещера взяла в тиски, а голос прошелестел в самое ухо:
-Вспомни любимое! Вспомни заветное!
Придавленный пещерой, задыхаясь от ужаса, я спросил:
-Какое любимое? Какое заветное?
-Стихотворение. Есть оно у тебя?
-Есть.
-вспоминай.
И я вспомнил.
-Читай, если хочешь жить.
И я прочитал:
                « Сделал так, как хотел,
                Хорошо или худо, не знаю.
                Не беги от волны, милый мальчик.
                Побежишь – разобьёт, опрокинет.
                Но к волне обернись, наклонися
                И прими её твёрдой душою.
                Знаю, мальчик, что биться
                Час мой теперь наступает.
                Моё оружие крепко.
                Встань, мой мальчик, за мною.
                О враге позущем скажи…
                Что впереди, то не страшно.
                Как бы они ни пытались,
                Будь твёрд, тебя они
                Не убьют».
-А-а, - протянул голос, в котором сквозила ирония, - «Не убьют». Шестнадцатый год. Сборник «Цветы Мории» Рериха Николая Константиновича. Что ж! Работаем по Рериху.
Я ощутил, как огромные железные руки ухватили меня из-под земли. Левая рука прошла под коленями, а правая подложилась под шею. Свод и стены пещеры раздались, расступились. Даже пол обрушился. Ноги повисли в воздухе, а перед глазами ясно продавилась золотая морда быка. По-моему, тура, последний представитель которого погиб в 1627 году. Дикий тур имел, говорят, дикий и злой нрав. Не боялся человека и был очень агрессивным. Подвижность, лёгкость, сила делали его опасным не только для человека, но и волки не могли противостоять родоначальнику всех современных пород крупного рогатого скота. Испанские боевые быки именно от тура унаследовали основные свои признаки.
Я увидел голову тура с вздёрнутыми высокими рогами. Красные глаза его светились громадными рубинами. Крупные, чёрные, перепончатые крылья за спиной у него двигались, нагоняя прохладу, что было нелишним, ибо снизу несся нестерпимый жар. Массивная шея тура обложилась ожерельем из детских обглоданных черепов. Туловище у дикого тура оказалось человечьим: руки и ноги из железа, прочее тело – из меди. Он держал меня на вытянутых руках, вглядываясь в меня, точно пытался узнать.
-Я Молох, - сказал тур крепким, будто застуженным голосом, - бог Солнца у финикийцев и в Карфагене. Обычно мне приносят детей знатных фамилий. Глупцы иногда пытаются детей подменить рабами. А сегодня я не пойму, кого положили мне на руки. Кто этот обречённый, предназначенный в жертву? Кому гореть на медленном огне, что разведён уже?
Высокий малый на протянутых вперёд руках держал меня над гигантским огнём. Я повернул голову и углядел краем глаза, что в костёр подкладывают сухие сучья и проворачивают уже обхваченные пламенем, дабы оно повыше было. Побольнее жалило.
Потянуло сквозняком – непомерно большая стая рукокрылых: малый и большой подковоносы, остроухая, усатая и большая ночницы, прудовая ночница, ушан, рыжая вечерница, гигантская вечерница, нетопырь-карлик, длиннокрыл, трубконос, широкоушка, широкоухий складчатогуб, поздний горный кожан, малая летучая лисица, австралийский подковонос, австралийский ложный вампир, обыкновенный вампир, листонос Соссюра, калонг, летучий крылан, малый крылан, молотоголовый крылан, коротконосый крылан, карликовый крылан, крылан-гарпия или острозубый крылан, свиноносая летучая мышь, египетский свободнохвост, носатый футлярохвост, голобрюхий футлярохвост, белый футлярохвост, мексиканская рыбоядная летучая мышь, щелеморд, индийский ложный вампир, листонос Коммерсона, африканский трезубценос, листонос Ридлея, землеройковидный листонос, американская присосконогая, - налетела, зашелестела крыльями. Толпа внизу суетливо уворачивалась от гуона – удобрения для полей.
Багровый свет затопил пещеру, под купол которой забились рукокрылые. Воздух насыщался аммиаком, к полу скапливался углекислый газ. Влажность росла. Температура поднималась. Пещера наполнялась помётом, и толпа была в нём по пояс.
-Идём по Рериху, - сказал Молох, - идём «В толпу».
И толпа внизу загудела, покачиваясь одними плечами, точно деревья при крепком ветре.
                « Готово моё одеянье. Сейчас
                Я маску надену. Не удивляйся,
                Мой друг, если маска будет
                Страшна. Ведь это только
                Личина. Придётся нам
                Выйти из дома. Кого мы
                Встретим? Не знаем. К чему
                Покажемся мы. Против свирепых
                Щитом защищайся.
                Маска тебе неприятна?
                Она на меня непохожа?
                Под бровями не видны
                Глаза? Изборождён очень лоб?
                Но скоро личину мы
                Снимем. И улыбнёмся друг
                Другу. Теперь войдём мы
                В толпу».
-В толпу! – прохрипело чудище с головой вымершего тура.
Толпа заулюлюкала. Свист промелькнул над ней, как коготь орла над цыплёнком.
-Кетуб! – прохрипел Молох всё более громко и более жёще. – Позовите его.
Толпа выдохнула из себя великана, под четыре метра, с красными светящимися глазами, за спиной которого лежали чёрные крылья. Он встал рядом с Молохом.
-Кетуб! – скандировала многоглавая толпа. – Кетуб.
-Позовите Ингрид Коулда! – сказал Молох. – Ингрид Коулда с планеты Ланулос.
Своды пещеры раскрылись, выпуская чёрный «Фольксваген», космический корабль сигарообразной формы. Из автомобиля вышел человечик в чёрном тонком костюме, босиком. Ступая по помёту, оставался чистым. Его холёное лицо было твёрдо спокойным, хотя узкие глаза наивно оглядывали пещеру, точно он видел её впервые.
-Начинайте мистерию! – прогремел Молох.
Свет в пещере позеленел. Толпу обдали чем-то, похожим на дым от горящей индийской конопли, но с более густым, терпким запахом. Пролетела гигантская бабочка, и на её спине явственно выступал тёмный рисунок, напоминающий череп, а под ним скрещённые кости. Бабочка закричала. Её чем-то усиленный писк раззадорил толпу. Кетуб поймал бабочку, взял её в руку и чуток сдавил. Раздался оглушительно пронзительный визг. Резкий, точно издаваемый сотней резиновых кукол. Из брюха бабочки выдавилась маленькая чёрная лягушка. Та, что индейцы Колумбии назвали жабой сильнее анаконды. Кокои, яд которой в чистом виде – батрахотоксин – в пятьдесят раз сильнее яда кобры и в пятьсот раз яда новозеландских медуз. Отрава из кожи кокои сохраняет убийственную силу до десяти лет. Ингрид Коулд подхватил лягушку, поднёс её к костру. Кожа самой ядовитой твари на земле лопнула, обнажая мелкие белые капельки: яд кокои. Принесли стрелы. Пятьдесят наконечников обмазались ядом одной лягушки.
-Чему мы вас учим? – спросил Кетуб, отбрасывая ненужную бабочку в костёр.
А Ингрид Коулд вынул из-за спины лук, посадил на тетиву отравленную и стал всматриваться в толпу, определяя мишень. Наконец выгадал юношу и взглядом показал выдернуться из толпы.
-Общение с нами возможно? – поинтересовался Кетуб.
-Да, - сказал юноша, - общение с мёртвыми возможно.
Стрела пропела, и юноша упал, придёрживая её, а она пробила грудь.
-Человек умирает? – спросил Кетуб.
И другой юноша выбрался из толпы и сказал:
-Нет.
Вторая стрела отметила жертву, проникая в глаз, укладывая её к товарищу.
-Почему? – полюбопытствовал Кетуб.
И третий юноша вышел из толпы и прокричал звонким срывающимся голосом:
-Человек бессмертен.
И опять стрела опрокинула третьего, услав его полёживать на лежбище к соратникам.
-Может ли он умереть? – спросил Кетуб.
И ещё юноша выдрался из толпы, чтобы возгласить:
-Человек умереть не может.
И стрела подбила и этого крикуна и ответчика.
Жёсткие железные руки плотно придерживали меня, проворачивая так, чтобы я хорошо видел толпу, Кетуба, Ингрид  Коулда, костёр и как вылетают стрелы, и как прорезают пространство, и как вонзаются в цель, как жертвы падают, корчатся в агонии, укладываются друг подле друга, отмирают.
-Может ли уподобиться Богу? – вопрошал Кетуб.
По толпе сеялось замешательство. Толстая бурая змея проталкивалась к ответу, но её били копьями, дубинками, рубили топорами и не могли помешать желанию высказаться. Она проглотила кого-то вместе с копьём по пути, однако не легла переваривать добычу, а встала на хвост и прошипела:
-Человек может уподобиться Богу.
Кетуб усмехнулся. Ингрид Коулд пустил стрелу, которая впилась змее в хвост, но та не упала, шатнулась и немигающе уставилась в глаза Молоху.
-Может ли стать Богом? – спросил Кетуб.
-Может, - ответствовала змея.
Стрела пробила её насквозь по центру туловища, и снова змея только покачнулась.
-Почему он может стать Богом? – спросил кетуб.
-Божественная сущность, божественность – удел каждого человека, - сказала змея.
Стрела воткнулась ей в голову. Змея дёрнулась. Дрожь конвульсии пробежала по всему её длинному телу. Рептилия рухнула прямо в толпу, которая принялась топтать и добивать поверженную. Рубили, на части рвали, вывернули челюсти. Кто-то свистнул – все отпрянули от искалеченной.
-Будет ли суд? – прорычал Кетуб.
Толпа замерла, потом – попятилась, вываливая из себя заморыша. Худенький, точно изрядно сплющенный мальчик бодро отрапортовал:
-Никакого суда не будет.
Стрела и этого оратора снесла с авансцены.
-Куда же все идут после смерти? – поинтересовался Кетуб.
-На свободу! – прогремела толпа.
И вопль её пошатнул свод и стены пещеры. Рукокрылые встрепенулись, но переполоха не было.
-Кто отправляется на свободу? – полюбопытствовал Кетуб.
-Мы! – выдохнула толпа.
-Кто «мы»? – спросил Ингрид Коулд, убирая лук за спину.
-Духи! – буйствовала толпа.
-Души? – уточнил Кетуб.
-Нет! – кричали в толпе. – Не души!
-А кто? – удивился Ингрид Коулд.
-Духи!
-Есть разница? – усмехнулся Ингрид Коулд.
-Да!
-Какая? – спросил Ингрид Коулд.
-Душа – это воплощённый дух.
-Что же тело? – спросил Ингрид Коулд.
-Оболочка!
-Скоты! – рявкнул Моох так, что рукокрылые попадали в толпу сперепугу, а топа рухнула головой в помёт.
Молох сжал меня зверски, отчего пошло ощущение, точно уменьшаюсь в объёме.
-Скоты! – повторил Молох. – Вы все – ничто, потому что подобны скотам. А скоты, потому что сами этого хотите. Вы, два ублюдка (он глянул на Кетуба и Ингрид Коулда), кого воплощаете? Кто из воплощённых по-настоящему свободен? Разве так их выпускать из Тонкого мира требуется? Свобода – это и есть религия. А свободны ли эти, прошитые серебряной нитью, которая стягивает двухтелесное существование? Что с ними происходит на данном этапе?
-Просыпаются в гробах, - боязливо заметил Кетуб.
-А дальше? – спросил Молох. – Отращивают волосы до щиколоток и скручивают на пальцах ногти в виде штопора?
-Не только, - сказал Ингрид Коулд.
-Что ещё? – спросил Моох.
-Становятся вампирами, - сказал Ингрид Коулд.
-Проходят сквозь землю, другие препятствия, - добавил, запинаясь, Кетуб.
-Короче, - сказал Молох, - поддерживают жизнь находящегося в каталепсии физического тела за счёт похищения энергии и крови у живых?
-Да, - сказал Ингрид Коулд.
-Скоты и есть, - вздохнул Молох. – Избирают состояние полусмерти, потому что земная жизнь для них – всё, а небесная – ничто. Страшное ничто.
Он окинул толпу красным нехорошим взглядом, остановился на одной женщине, которой на вид было лет 45, с длинным закрученными, точно пружина, ногтями на руках, с волосами, укрывавшими даже ноги, с дыркой на груди, там, где сердце. Вероятно, след от осинового кола.
-Иди-ка, голубушка, - позвал Молох.
И женщина вышла.
-Почему ты вернулась? – полюбопытствовал Молох. – И с боевым ранением?
-Меня узнали.
-Кто?
-Полицейский.
-Как ты обнаружилась?
-Случайно.
-Нет, милочка. Случайностей в мире нет и не было.
-Но я расскажу, и вы увидите, что случайно.
-Ну-с?
-В Шанхае, где я исполняла миссию, существует порядок.
-Какой?
-Раскапывать старые могилы, сжигать кости умершего, а свободный участок выставлять на торги.
-И наткнулись на тебя?
-Вы угадали.
-А ты лежишь свежая, розовая, с румянцем?
-Именно так.
-Где тут случайность?
-Но я не питалась кровью, а только жизненной энергией.
-Дорогая и интересная, - сказал Молох, - земля в Шанхае болотистая и сырая, а климат жаркий, так что покойники разлагаются быстро. Неудивительно, что, распечатав гроб с твоим телом, когда ты лежишь как живая, хотя с момента смерт минуло шестнадцать лет, они пригвоздили тебя к земле колом. Конечно, ты и вздохнуть успела?
-Да, я вздохнула тяжело.
-Вот, - объявил Молох, - кого вы, ублюдки, выпускаете на землю. Они пьют кровь, пожирают жизненную энергию, попадаются. Переполошив мир живых, чего добились? Задачу не сделали, миссию провалили.
Толпа помалкивала. Было заметно, что ей в тягость выслушивать нотацию о поставленных кем-то задачах, которые нужны ей с такой же необходимостью, как мёртвому во избежание гриппа нужна вакцинация, но, имея в виду законы иерархии и соблюдения железной субординации, приходилось – безмолвствовать. Гоголевская немая сцена и пушкинское «народ безмолвствует» – это и было то, что я наблюдал. Сам-то я безмолвствовал и держал тишину совсем не за компанию и не из-за ощущения солидарности, а потому что ужасался. Собственному беспомощному состоянию. Да и размышлял попутно. Правильно где-то сказано, что незримый мир присутствует и действует в земной жизни гораздо активнее, чем мы это себе представляем.
-Кетуб, - сказал Молох, - так называемый соединитель энергии, почему агенты влияния подготовлены так бездарно? Ты слабо их инструктируешь?
-По полной программе, - ответил Кетуб.
-Удивительное дело, - заметил Молох, - ты ведь, помимо всего прочего, и соединять знания обязан, как мне представляется?
-Точно так, - скромно ответствовал Кетуб.
-Значит, ты и об этом помнишь? – поразился Молох.
-Точно так, - ответствовал Кетуб.
-Вероятно, меня не узнали, - сказал Молох. – Конечно, здесь не пагода Пашупатинатх в Катманду, где я сплошь покрыт золотыми пластинками, но и так сойдёт для пока. В книге для избранных сказано, что велика, узка и напряжённа борьба. В книге для великих, для избранных. В ней же мы заповедовали, что силы собраны для битвы, потому что по всему миру разлит пожар. Не на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, а для выявления пригодных. Сравнительно с настоящим бывшие войны – ничто. Невозможно оставлятьмир в разложении. Промедление, как заявлял брат наш Махатма Ленин,рямо смерти подобно. Устремляйте ко мне! Сожгите себя, как Вивеканда, который спрашивал достаточно реально и неотвратимо: если вы так любите учение Христа, почему вы ни в чём ему не следуете?
Молох передёрнул плечами, медь на которых загудела, а меня встряхнуло порядком.
-Для чего магия? – спросил он хрипло. – Опять уподоблю её массажу. Что делает массаж? Искусственно ограничивает и восстанавливает формы тела и кровообращения. А магия? Искуственно соединяет и восстанавливает общение с миром незримым. Нужен ли массаж нормальному организму? Имеется ли спрос на магию у нормально развитого духа? Нет. Почему же массаж используют? И почему востребована магия? Массаж занимается нездоровыми членами. Магия же… о! Магия доставляет Учение об условиях, о паллиативах, не открывая простейшего доступа в Высший Мир. Начав массаж, необходимо усиливать овладение ею, иначе стихии начнут теснить отступника. Так сказано в книге для избранных. И для них она – откровение. Пусть упиваются. Пусть полагают, что так и есть. Глухой не услышит, так придумает. Пусть держат ноты, какие по силам. Массаж, конечно, - лечение. И всё же больше – проникновение. Глупцы думают, болезнь – дело случая. Это удобная длч нас позиция. Выращивая глаз лягушки в пробирке, желают поставить на конвейер и человеческие органы. Правильно. Такое возможно. И нужно для нас. К этому устремляйте усилия учёных. Они не ведают, потому что не понимают. Вот задача на исполнение. Угнетайте массовое сознание, тесните его, отрывайте от действительности так, чтобы начался необратимый процесс разложения нравственных установок. Пусть наступит притупленность небрежности, называемой в древности – Серая змея. Небрежность сознания плюс развитый центр явленных энергий – сверхзадача. Необходимо свести задачу по работе над сознанием с задачей элиминировать человеческий организм как таковой. Материализм – провод к мирам незримым.
Он вздохнул, тряхнул плечами, снимая некоторую усталость и продолжил:
-А вы? Что делаете? Что обещано было? И что в итоге? Приостановление цепной реакции. Практически самомораторий на диверсионные вылазки. А ведь надо учиться. Фактически учиться многому предстоит. Прошлое – окно в будущее. Вспомним недавнее для нас. Малосведущие пытаются доискаться до связей Махатмы Гитлера в кругах оккультных. Комично ссылаются на книгу «Оккультные тайны СС и НКВД», хотя сама она висит на фальшивках и домыслах, как дракон из бамбуковых каркасов, обтянутых раскрашенной материей, который висит на палках. И серьёзын люди смеются над потугами скрестить фашизм с оккультизмом. Так работают. Так, что не верят ни в «Чёрный орден», ни в храм «Чёрное солнце», ни в мёртвых тибетцах в форме войск СС, ни в личного мага фюрера, а некоторые мистические увлечения приписывают Гиммлеру. Между тем для понимающих ясно, МАхатма Гитлер выполнил миссию с блеском: война состоялась, а следов подлинных режиссёров не было. Махатма Ленин, Махатма Сталин и Махатма Гитлер сделали разделение мира необратимым. Горячие точки – это ведь отголоски мировых войн, корни которых сидят ещё в умах и гнездятся под каждым сердцем. По существу, задача на разделение остаётся превенцией, то есть предупреждением. Смысл – вот направление главного удара. Мыльно-оперное мышление – одна из ступеней. Отсутствие смысла, невостребованность его должны превалировать, чтобы окончательно, бесповоротно обратить живую материю на земле в ничто. Круг обязан замкнуться. Живое родилось из мёртвого и в него же обратится. Мы дали людям различные религии. Для чего? Для разделения. Подкинули деньги по той же причине. Механизм разделения запущен для обессмысливания живой материи. Те, кто знаком с Ведами, Библией, Евангелием, Кораном представляют, о чём речь. На каком-то этапе религия была потребностью для взращивания культурного слоя. Теперь такой необходимости в ней нет. Она обязана уйти. Вера в Бога – пресенильный, то есть предстарческий, психоз человечества. Материализм – уже старческий психоз. Нане время для магии. Она должна вызвать маразм. Изнурение и упадок человеческого сознания. Вспомним предысторию. Адам и Ева в раю. Никому не мешают. Живут себе владыками над рыбами морскими, над птицами небесными, над зверями, над скотом, над всею землёю, над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И Бог благословил первых людей, приказал плодиться, размножаться и наполнять землю, наказал только не есть плодов с дерева познания добра и зла. И вспомним ещё, в конце шестого дня Бог увидел: всё, что Он создал, хорошо весьма. Запомним, ибо скоро потребуется. Особенно запомним, всё, что Он создал, хорошо весьма. Идём дальше по сюжету Библии. Змей, оказывается, был хитрее всех зверей полевых, которых создал Бог. Зададимся тремя вопросами: 1) создан ли змей Богом? По тексту буквально следующее: «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Бог» и понимать можно двояко: а) змей не входит в число созданных зверей полевых; б) змей был хитрее всех зверей полевых, но входил в их число. Если он не входил в группу зверей полевых, то откуда взялся? Если входил, то, значит, тот факт, что он был хитрее всех зверей полевых, - хорошо весьма? Ибо «увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма». 2) Почему нельзя было Адаму (ибо Евы на тот момент ещё не было и не могла она слышать о запрете) есть плоды с дерева познания добра и зла? Вопрос не так прост, каким кажется. Откуда появилось дерево познания добра и зла, если всё, что создал Бог, «хорошо весьма»? Значит, и дерево, и сам плод, и познание, и добро, и зло – «хорошо весьма»? Как, в принципе, можно познать то, чего нет? А если зло уже было и был даже плод для отличия и познания добра и зла, то как это зло состыковывается с выражением «хорошо весьма»? Получается, само зло тоже – «хорошо весьма»? Ну, а если плод познания добра и зла укладывается в формулировку «хорошо весьма», то в чём смысл и назначение запрета есть этот плод? Как можно запрещать то, что входит в стандарт «хорошо весьма»? 3) Почему не состоялась Адамова смерть в день, в который был надкушен плод познания добра и зла, а произошла замена на изгнание из рая, хотя сказано же Адаму: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь»? Это и называется обессмысливанием всего человечества. На первый взгляд, здесь трудно уловить, что к чему. На самом же деле, всё пределбно ясно. «В начале Бог сотворил небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Нет в Библии никаких противоречий, а есть разумное изложение разумной программы действий. Дух Божий, как сказано, носился над водою. И увидел зерно живой материи. Другими словами, Он увидел начало болезни. Мог бы Он сразу избавить Землю от зерна живой материи? Конечно. А где гарантия того, что Земля снова не заразится вирусами живой материи? Нет такой гарантирии. Встаёт вопрос о вакцинации, то есть о применении вакцины для предупреждения инфекционной болезни путём создания иммунитета, невосприимчивости организма к возбудителям болезней. Вакцина же – это препарат, получаемый из убитых или живых, но ослабленных микробов – возбудителей инфекционных болезней или продуктов их жизнедеятельности. И Бог выбирает самое точное, разумное и работающее на перспективы решение – провести эволюцию. Он ускоряет процесс развития. Для того обустраивает планету, готовит её для жизнедеятельности организмов, часть из которых выводит из воды, часть – из суши. Жизнь завертелась. И снова мудрейшее решение Бога: человек, то есть механизм самоуничтожения. Ни одно животное не подошло бы на абсолютно абсурдную роль – быть самоубийцей. Поэтому Бог творит человека, ставит его владыкой на Земле. Зная, что все животные любопытны, указывает запретное дерево. Змей, о котором речь впереди, - из соучастников, ассистент по проведению эксперимента. Именно змей торопит Еву нарушить запрет, и она его нарушает. Именно змею Бог говорит: «Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простёр руки своей, и не взял от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно». Вот где причина. И она явно указывается. Адам получил сознание. Именно сознанием, а никак иначе можно распознать добро и зло. Это первое. Адам не был назначен для вечной жизни. Это второе. Адама и Еву изгнали из рая, чтобы возделывать землю, а чтобы не вздумали в рай вернуться, от людей поставлена защита – херувим и пламеный меч, обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни. Беда, однако, в том, что Адам и Ева имели общение с Господом, помнили Его слова и заветы. Знали, Кто сотворил их. Что делать? Как заставить их забыть место рождения? Очень просто. Поставить заслон. Грех – это и есть тот заслон, который ни один человек не в силах преодолеть. Поэтому Бог поселяет зависть между Каином (первым, а, значит, и старшим сыном Адама и Евы) и Авелем (сыном вторым). Но тут и другая причина. Авель убил что-то из стада своего, ибо был пастухом, и пролил первую кровь живую, а Каин принёс плоды от земли. Бог презрел на дар Авеля, а на дар Каина и не взглянул. Каин пока только огорчился. «И сказал Господь Бог Каину: «Почему ты огорчился? И отчего поникло лице твое? Если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечёт тебя к себе, но ты господствуй над ним». И сказал Каин Авелю, брату своему: «Пойдём в поле». И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его». Здесь и завязывается механизм человекоубийства. Знал ли Каин, что означает грех? Вероятно. Иначе бы Каин просто не понял Бога. Он повёл брата в поле, вспомнил, что тот принёс Богу кровавую жертву, и решил прнести Ему жертву ещё большую: своего брата. Реакция же Бога для Каина оказалась неожиданной. Господь проклял и землю, и Каина. И дал знамение Каину, чтобы того не убили. Практически получается, Богу Каин был нужен. Почему? Потому что убийца. Вспомним, вакцина – препарат, получаемый из убитых (в первую очередь) микробов. С самого начала Бог поощрил убийство авелем ягнёнка первородного. Дал добро и на убийства последующие, ибо как по-другому воспринимать то обстоятельство, что на убитого ягнёнка Бог презрел, а на земные плоды – нет? Значит, Ему кровь понадобилась. Теперь перейдём к Ною. У Бога были сыны, которые брали в жёны дочерей человеческих. А те породили исполинов. С этого момента начинается пренебрежение людьми Духа Господня и развращение их на земле. Теперь вопрос: если всё то, что создал Бог, в принципе, «хорошо весьма», то ведь и сыны Его «хороши весьма»? Почему же развращение человеков начинается с того момента, когда к их дочерям стали ходить сыны Божие? Случайно? Нет. Человек был сознательно направлен в сторону разврата. Но зачем? Ещё раз вспомним, что вакцина – препарат, получаемый из убитых или живых, но ослабленных микробов. Это определение надо держать в уме всякий раз, как говорим о деяниях Его. Запомним на случай, что развращённый человек – это ослабленный. Вот и готовы первые микробы для первой вакцины. Послушаем, как Сам Бог комментирует предысторию всемирного потопа: «Истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их». И чуть повыше по Библии: «И увидел Господь Бог, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле и восскорбел в Сердце Своём». На первый взгляд, здесь нагромождение и полнейший абсурд. Получается, ситуация выходит из-под контроля. Но нет. Всё как раз идёт по плану. Зло было в раю. Дерево, на котором рос плод распознавания зла, попадает в центр внимания человека, ибо Сам Бог хочет того, чтобы из всех растений именно оно и было предметом вожделения. А чтобы зло вошло в человека, подсылается змей искушать Еву. И вот зло даёт цепную реакцию до того, что даже «земля растлилась пред лицем Божиим, и наполнилась земля злодеяниями». Выделим несколько моментов. Первое. Бог раскаялся, что создал человека. Второе. Он восскорбел. Раскаялся – от слова «каяться». А что оно значит буквально? Каяться – сожалея, признавать свою ошибку, вину. Другими словами, Бог признал ошибку и признал вину Свою. Восскорбел – это значит, что крайне опечалился, горевать стал. Третий момент. Бог, сожалея, признаёт вину Свою и ошибку, крайне опечален. Чем же опечален Он? О чём скорбит, если то, что требуется, сделано: земля растлилась и наполнилась злодеяниями? Организмы ослаблыне, и потоп готов убить их. Ибо «И воззрел Господь Бог на землю, и вот, она растленна, ибо всякая плоть извратила путь свой на земле». Если не понимать, что это выращивание вакцины и получение её экспериментальным путём, тогда последующие действия Бога после «восскорбел» и «раскаялся» покажутся верхом абсурда. Ибо если раскаялся, признал Свою вину, то за что истреблять» с лица земли человеков… от человека до скотов, и гадов и птиц небесных»? А вот и ответ: «ибо всякая плоть извратила путь свой на земле». Что понимать под «всякая плоть извратила путь свой на земле»? То и понимать, что эволюция состоялась и пошло необратимое историческое развитие живой природы. Возникла преемственность, и возникла целесообразность. Произошло усложнение и совершенствование структур организмов. Итак, Бог хочет прекратить эксперимент. Материал для вакцины готов. А теперь унюхайте разницу и позавидуйте чужому уму. Надо вспомнить, сыны Божьи стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: «это сильные, издревле славные люди». Сыны-то Божьи и развратили человеков, ибо с того момента «увидел Господь Бог, что велико развращение человеков». Надо полагать, сыны Божьи приложили руку к развращению и всякой другой плоти, потому что «всякая плоть извратила путь свой на земле». Вот с какой целью понадобился Ной с домочадцами. Потоп должен был отобрать только опытные образцы. В принципе, сыны Божьи помешали чистоте эксперимента. Вот отчего «раскаялся Господь… и восскорбел в сердце Своём». Ошибка заключалась в том, что эксперимент пошёл не тем путём. Дальше мы поймём, как Бог постарался оградить эксперимент от чужого посягательства. «Ной был человек праведный и непорочный… ходил пред Богом». Поэтому избирается для спасения от потопа. Вероятно, не имел он и кровной связи с сынами Божьими. Итак, Бог отбирает Ноя с домочадцами для продолжения эксперимента. Попутно, чтобы земля не опустела, отбираются скоты чистые и нечистые. Любопытно, что Ной в благодарность за спасение «взял из всякого скота чистого и из всех птиц чистых и принёс во всесожжение на жертвеннике». И вот реакция Бога. «И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь Бог в сердце Своём: «Не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человека – зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как я сделал». Здесь три очень характерных момента. Первое. Запах убитых, а потом сожжённых животных – «приятное благоухание» для Него. Самое время припомнить, что на жертву Авеля Он презрел, ибо та жертва была живая плоть, а на жертву Каина – нет. Что принёс Каин? Плод от земли. Второе. Зло человека – от юности. Казалось бы, прямое указание на то, что человек грешил по молодости лет. Ан нет. Спасённый Ной – отнюдь не младенец: всё-таки «Ной же был шестисот лет, как потоп водный пришёл на землю». А ещё до потопа Бог сказал о людях: «… пусть будут дни их сто двадцать лет». О какой же юности говорит Бог? О юности зла. Оно, зло, ещё не созрело. Не готово для полноценной вакцины. Оно должно пройти полный срок. И третий момент. Если Бог не будет поражать живущего, как прежде делал, то почему убитые, а потом сожжённые животные – «приятное благоухание»? Нет ли здесь противоречия? Нет. Зачем Богу «поражать всего живущего», если Ной будет делать это? И не только Ной, но и все потомки его. Обратимся к тексту: «И благословил Бог Ноя и сынов его и сказал им: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю и обладайте ею, да страшатся и да трепещут вас все звери земные, и весь скот земной, и все птицы небесные, всё, что движется на земле, и все рыбы морские: в ваши руки отданы они; всё движущееся, что живёт, будет вам в пищу; как зелень травную даю вам всё; только плоти с душею её, с кровью её, не ешьте; я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу её от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его; кто прольёт кровь человеческую, того кровь прольётся рукою человека…» Итак, инструктаж полный и основательный. Ной будет убивать и есть всё, что движется. Отметим первый завет между Богом и человеком, но не только, оказывается «и со всякою душею живою, которая с вами; с птицами и со скотами, и со всеми зверями земными, которые у вас, со всеми, вышедшими из ковчега». Завет в том, что больше потопа не будет. Всё. Завет «в роды навсегда». Завет – наставление, совет последователям, потомкам. Как раз тут-то и пустить эксперимент на самотёк. Но нет. Эксперимент должен направляться. Вводится институт рабства. Напомним из-за чего сыр-бор. Ной выпил вина, опьянел и голым улёгся в шатре своём спать. Сцену нудизма увидел Хам, второй сын Ноя, и рассказал об этом братьям: Симу и Иафету. За то, что Хам видел наготу отца, Ной проклинает его: «раб рабов будет он у братьев своих». Здесь на первый взгляд камень преткновения: за что? Некоторые глубокомысленные предполагают, что Хам надругался над Ноем, то есть совершил то ли половой акт, то ли как-то по-другому подмочил репутацию отцу. На деле же всё глубже и с более трагическим подтекстом на перспективу. Практически отсюда начинается первое разделение. Вернее, даже так. Прямая инструкция, открытым текстом, на основание рабства. Противоречие, по сути, страшное. Инструкция или прямое указание – не пророчество. Самому Ною надо бы выслушать с содроганием  то, что сказал, когда «проспался от вина своего» и узнал вину Хама: «Благословен Господь Бог Симов; Ханаан же будет рабом ему; да распространит Бог Иафета, и да вселится он в шатрах Симовых; Ханаан же будет рабом ему». Во-первых, кто такой Ханаан? Во-вторых, почему Иафет должен вселиться в шатры Симовы? В третьих, почему Хам вообще не упоминается в проклятии? Итак, передвинемся к обозрению. Ханаан – один из сыновей Хама. Всего их: ещё Хуш, Мицраим,  Фут, - четверо. Итак, что стоит за «Ханаан же будет рабом ему»?   Причём и Симу, и Иафету. От Сима, понятное дело, произошли семиты. Любопытно, что семитские языки (восточная группа – мёртвый аккадский язык Ассирии и Вавилона; западная – древнееврейский, финикийский, арамейский, сирийский, айсоров, арабский, древний эфиопский (геез), амхарский) позже вошли в семито-хамитскую (афраазийскую) семью, куда входят древнеегипетский язык, кушитскую, берберскую и чадскую группы. Практически, от Сима и Хама произошли близкородственные народы. Ханаан, точнее, Кеn, an (библ.) или аккад. Kinahhi, Kinahna – историческая область. Так в доизраильский период назывались территории Палестины, Сирии и Финикии. Территория Ханаана (границы изменялись в различные исторические периоды) простиралась от Средиземного моря на Западе до долин Оронта и Иордана, от гор Тавра на севере до Газы на юге. История Ханаана известна приблизительно с 8 тысячелетия до Рождества Христова. Обратим внимание. Возникновение городов-государств в Междуречье (Месопотамия – по гречески) или Двуречье) относят к концу 4-го тысячелетия до Рождества Христова. Правда, первые жители в долине Ефрата и Тигра появились в 7-6 тысячелетии до Рождества Христова. Чуть позже произошло объединение Египта. Древнейшие города в Индии появляются ещё позже. Примерно в одно время с постройкой пирамиды Хуфу, то есть египетского фараона IV династии, сына фараона Снофру и царицы Хетеп – Херес I. Тронное имя Хуфу – Хор-Меджеду, но более известен под древнегреческим именем Хеопс. Первые же греческие города появляются во 2-м тысячелетии, первые государства Китая чуть позже. Ханаан – это пурпур и название поначалу относилось к Финикии. Население Ханаана – ханаанеи или ханаанеяне. Ханаанеяне – не один народ, а совокупность. К ним относились финикийцы, угаритяне, амореи, кениты, кадмониты, отдельные еврейские племена, моавитяне, аммонитяне и другие. В Ханаан входили следующие укреплённые города-государства: Иерихон, Мегиддо, Хацор, Гезер, Таанах, Бет-Шеан и другие. Кроме того, Ханаан населяли хетты и хурриты. Древнеханаанейский язык был весьма близок еврейско-библейскому. Теперь вспомним, что к третьему тысячелетию до Рождества Христова уже были государства в Месопотамии и в древнем Египте, а Ханаан находился на месте скрещивания важных торговых путей, которые связывали Месопотамию и Малую Азию с Египтом. Таким образом, Ханаан к тому времени имел развитую экономику и синкретический характер культуры. Надо также заметить, что древние народы имели имена, как правило, имена-заклинания, имена-посвящения и, по сути, были целыми значащими предложениями. Так, известный царь Вавилона Навуходоносор (разумеется, это греческая передача его имени) на самом деле был Набу-кудури-уцур, то есть бог Набу, храни границы. А имя Яхве, в иудаизме название Бога, прочтению не поддаётся, ибо тетраграмма YHWH не имеет точное произнесение, и смысл определяется приблизительно: либо постоянно пребывающий, либо творец всего сущего. Но это – к слову. Теперь же самое время вернуться к содержанию так называемого проклятия. «Проклят Ханаан; раб рабов он будет у братьев своих». Припомним родословную. Авраам – потомок Сима. От Авраама произошёл израильский народ, который, действительно, начал завоёвывать Ханаан тогда, когда была Троянская война, то есть в 13 веке до Рождества Христова. Однако ещё до израильтян Ханаан попал под влияние Египта, а чуть позже был разделен между хеттами и египтянами. Таким образом, если учесть, что Древний Египет, Израиль и хетты имеют близкородственное происхождение и относятся к одной семито-хамитской группе языков, то и получается, что Ханаан стал рабом у братьев своих. Но эти братья – потомки Хама и Сима. Потомки Иафета никакого отношения к порабощению Ханаана не имеют. Теперь второй вопрос. Иафет – родоначальник индо-европейских народов. Зная это, мы понимаем, что проспавшийся от вина Ной передал прямое указание Бога на колонизацию земель Сима индоевропейцами. И это так, по существу, и произошло. Арабские страны и Палестина были европейскими колониями. Таким образом, приходим к выводу, что Ной не проклинал Хама, но передал косвенную рекомендацию на стиль поведения. Издавна считается, что африканцы – потомки Хама. И разве не были они рабами? Теперь представим картину. Ной напился и голым улёгся спать. Что произошло? Почему, возделывая землю и насадив виноградник, «выпил он вина, и опьянел, и лежал обнажённым в шатре своём»? Почему «проспался от вина своего» и изрёк странное проклятие? Потому что проклятия не было. Что же случилось? Случилось следующее. Ной был спасён совсем не по причине «праведности своей и непорочности, в роде своём». Нет. Что за праведник, который вдрызг напивается и от непорочности своей спит голым? Другое здесь. Первое. Вино меняет сознание. Именно пьяное и к тому же усыплённое, оно легко входит в контакт с Тонким миром. В момент пьяного сна Ноя Бог направляет историю человечества в сторону морального ослабления.  «Родословие сынов Ноевых» в Библии неслучайно. Оно – скрытая, косвенная рекомендация. Потому-то скурпулёзно выписываются ответвления Хама и Сима. Указываются будущие народы и царства: Вавилон, Аккад, Ассур (точнее, Ашшур), филистимляне, Хет, Аморрей, Содом, Гоморра, Уц. История с вавилонской башней показывает, что Бог внимательно отслеживал ситуацию с развитием человеческого сознания. Для чего строилась башня? Вот мнение строителей: «Построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли». «Сделаем себе имя», то есть хотели оставить о себе память. А вот как Бог отреагировал: «Вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдём же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого». Да. Здесь-то и произошла заминка, то есть пробуксовывает указание, данное спьяну Ноем, о том, что Ханаан должен быть рабом рабов у братьев своих, а Иафет жить в шатрах Сима, ибо что получается: сыны человеческие вместе строят башню до небес. Для чего? Для памяти. Чтобы потомки знали: люди – братья и пошли из одного корня. Вот почему одна башня. А почему «высотою до небес»? Чтобы издали видать было, чтобы память въелась покрепче. И снова Бог принимает гениальное решение. Известно, язык не является врождённым. Он приобретается в процесе общения. Нужно смешать язык, чтобы организовать трещину между людьми, чтобы разбить коллективное сознание и зародить противоречие. Вернёмся к сегодняшнему дню. Во всяком одном народе масса языков: официальный, разговорный, воровской, научный. Люди не понимают друг друга именно из-за невладения языком собеседника. А ведь в истории с вавилонской башней прблема глубже. Бог не хочет допустить, чтобы сыны человеческие, в принципе, оставляли память о себе. Они ведь прах и в прах должны обратиться. А что означает прах? Пыль. То, что тленно, ничтожно, недолговечно. Имеет ли право ничтожная пыль делать себе имя? Пойдём же ещё дальше по спирали исследования. Что такое язык вообще? И что такое язк для древних людей? Во-первых, организатор сознания. Но в древности язык выполнял функцию матки в муравейнике. Он давал химическое подкрепление. Известно, если рабочие муравьи забредают в чужую колонию, на них нападают и убивают. Однако если первой погибает матка, её муравьи перестают работать, идут в соседний муравейник, где их принимают с большой охотой. Язык отличал человека от животного. Можно ли было совсем лишить его? Нет. Человек бы примкнул к животному миру. А ведь (мы-то помним!) человек должен стать могильщиком биосферы. Как организовать войны внутри человечества, если у них один язык? Одно сознание? Ещё раз вернёмся в предысторию с пьяным Ноем. Окунёмся в ситуацию. Войдём в суть и подноготную. По большому счёту, перед нами не голый Ной, а обнажённое сознание, оглушённое к тому же вино. Здесь три глубинных процесса. Во-первых, надо понимать, что во сне человеческое сознание не спит, а открывается нараспашку Тонкому миру. Кожа, то есть наружный покров тела человека, защищает ткани от соприкосновения с окружающей средой. Большинство клеток тела не связано с внешней средой. Собственно говоря, эпидермис, то есть поверхностный слой кожи, необходим организму, потому что внутренние ткани от соприкосновения с воздухом, с открытыми солнечными лучами, несомненно, могут пострадать. Примерно такая же защита есть и у сознания. Сон снимает такую защиту. Во сне сознание обнажается. Тонкий мир активно пользуется этим состоянием. Во-вторых. Вино – это ведь какой продукт? Разумеется, нарушает координацию движений, появляется головная боль, речевые расстройства. Производит в сознании процесс брожения. Там переусилит, тут расслабит, здесь не дотянет, и вот – новая картина жизни. Раекция не та. Эффект другой. Видимость пониженная. Восприятие приглушённое. Представьте себе такую картину: обнажённое, вскрытое сном сознание, обильно политое, а, значит, размягчённое вином. Что происходит? Оно кодируется так, как это угодно Тонкому миру. Христос на свадьбе вино не зря делал: сознание приводил в нужную Ему норму. В-третьих. Почему обрабатывается сознание Ноя, а не, скажем, более молодых сыновей его? Казалось бы, старики усыхают, мозг у них старится. Ан нет. В Библии сказано: «В старцах – мудрость; и в долголетних – разум». Современные учёные проводили исследование, пытаясь определить, в какой мере у старцев и пожилых присутствуют следующие качества: проницательность, дальновидность, способность к здравомыслию, анализу противоречивых фактов и умение находить верный способ решения проблем. По результатам исследования, как выявилось, старцы-то и превзошли молодёжь по всем обозначенным параметрам, хотя тратили больше времени на обдумывание, зато принимали более мудрые решения. Вот и ответ. Нужно было именно сознание Ноя. Оно обязано пройти обработку первым, потому как накопило больше исходной информации. Таким образом, совершенно не случайно Бог обращается к сознанию изрядно пожившего человека, ибо что значит сознание? Первое – мысль, чувство, то есть понимание. Второе – способность мыслить, рассуждать и определять своё отношение к действительности как свойство высшей нервной деятельности человека. Третье – состояние человека в здравом уме, твёрдой памяти и способность отдавать себе отчёт в своих поступках, чувствах. Четвёртое – восприятие и понимание окружающей действительности, то есть способность осмысленно воспринимать окружающее. С философско-психологической точки зрения, сознание – высшая, свойственная лишь человеку форма отражения реально-объективной действительности. И последнее, сознание – форма духовного освоения действительности. Обращаясь к языку, понимаем, что он является системой словесного выражения мыслей, обладающая определённым звуковым строем. В чём принципиальная функция сознания? В ориентировании человека в окружающем мире. В том, чтобы через отображение действительности преобразовывать реальный мир. Язык же как знаковая система служит средством познания, хранения и воспроизводства продуктов духовной культуры. Мало было деформировать сознание человека, пришла необходимость деформировать средство познания, то есть язык. Главная задача смешения языка – дать множество ориентиров, повести человечество по так называемой спирали, то есть постоянно углубляя и расширяя темы, понятия. Народы надо было не только рассеять, но и дать каждому другой ориентир. Избирая Авраама в качестве прародителя новой популяции, Бог, по существу, напрочь отсекает все прочие народы от сферы Своих интересов, предоставляя пока развиваться самостоятельно. Ханаан – вот место, куда должен идти Авраам, чтобы получить его во владение. Аврам пришёл и спросил у Бога подтверждение того, что именно он будет владеть Ханааном. Отметим, что общение с Господом происходт во сне. И отметим ещё особенность. В праведность Авраму вменяется вера на слово. Авраам, конечно, не получил Ханаан во владение. Приблизительно только через семьсот лет началось завоевание Ханаана израильскими племенами. Однако Аврам нужен был Богу для завета. Первый завет состоялся между Богом и Ноем, мынами его, со всем живущим. Суть завета в одном – Бог не будет больше истреблять всякую плоть водами потопа. Люди же не должны есть человечину и проливать кровь человеческую. Всё, ничего больше в запрет не вошло. Совсем другой завет Бога с Авраамом. Окунёмся в подробности. Первое. Завет с Авраамом. Второе. Обещание поставить завет и между его потомками. Какие критерии упоминаются для соблюдения завета? Вот они: а) совершить обрезание всему мужскому полу; б) называть Сару Саррою. Что обещает Бог? Первое, Аврам будет отцом множества народов; второе, Аврам будет называться Авраамом; третье, Бог будет личным Богом Авраама и потомков его; четвёртое, Ханаан будет отдан Аврааму и потомкам его в вечное владение; пятое, за нарушение завета всякий необрезанный будет убит; шестое, С Исааком, будущим сыном Аврама и Сарры, будет вечный завет в том, что Бог будет Богом ему и его потомству. Авраам обрезал всех своих и сам прошёл обрезание. И здесь происходит на первый взгляд малопонятное событие: истребление Содома и ГОморры. С одной стороны, Бог запретил только употреблять в пищу человеческое мясо с кровью. С другой, Он хочет истребить Содом и Гоморру за разврат. Вроде бы нет логики, потому что единственное, что предъявляется обвинением – мужеложество. Для чего, вообще, Авраам селится вблизи Содома и Гоморры? С какой целью Лот, племянник Авраама, живёт в Содоме? А вот зачем. Надо помнить, Бог знает каждого человека. Сознание человека для Бога – открытая книга. Бог – лучший из ухищряющихся. Чтобы понять его намерения и действия, необходимо снова представить себе, из чего приготовляется вакцина. Из убитых или живых, но ослабленных микробов, которые являются возбудителями инфекционных болезней. Для чего нужна вакцина? Для иммунизации с лечебной или профилактической целями. Если для лечебной, то это вакцинотерапия; если для профилактики, то – вакцинация. А что значит иммунизация? Создание искусственного иммунитета, то есть невосприимчивости организма по отношениям к возбедителям болезней. Итак, убитые микробы, сиречь прочие организмы, имеются: для того потоп требовался. С обработкой сознания Ноя началась масштабная операция по ослаблению. Житие Авраама – далеко не глупости, как это видится прожжёным материалистам. Не набор мифов и сказок, как представляется серьёзным невеждам. В биографии Авраама – ключ к пониманию современных глобальных проблем, которые ныне игрушками не кажутся. Чтобы осознать механизм нынешней моральной изношенности, необходимо ясно видеть, как это начиналось, для чего делалось и кому необходимо было. Шарахаясь от криминальной лавины, содрогаясь от масштабности экономических неурядиц, шатаясь под бременем внезапно разбухшей информации, блуждая в лабиринте сотни религий и верований, человек нынешнего века обязан понимать, что язвы времени создались не сегодня, не вдруг. Нагромождались они постепенно. Целенаправленно. Прокидывая мост в будущее. Жизнь Авраама – наглядное тому доказательство. Зададимся вот каким вопросом. Почему избран один Авраам? Старик. Почти столетний. Праведник? Во всяком случае, праведность его заключается в безоговорочной вере в слова Божьи. В Египте сказал Сарре, жене своей: «Вот, я знаю, что ты женщина, прекрасная видом; и когда египтяне увидят тебя, то скажут: это жена его; и убьют меня, а тебя оставят в живых; скажи же, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя, и дабы жива была душа моя чрез тебя». И везде, в какое бы место ни приходил он с Саррою, выдавал её за сестру. В принципе, у них и был один отец, но матери разные. Суть же в другом.
Именно Сарра стала матерью Исаака. Родила его совершенно баснословно: была неплодна и бездетна, в летах преклонных, в то время, когда и месячные прекратились. И других детей уже не имела. С ней, вероятно, спал египетский фараон, и, несомненно, спал Авимелех, царь Герарский, но не коснулся. Во сне к Авимелеху явился Бог и дал взбучку. И поразил ещё раньше фараона и дом его за Сарру. Многим кажется невероятным, что Авраам так бесстыдно распоряжается женой. Многим так кажется. Но ведь у людей времён Авраама нет ещё никаких законов, кроме двух: не есть человечину с кровью; не проливать человеческую кровь. Поэтому-то в праведность Аврааму вменяется безоговорочная вера в слова Бога и повиновение Его рекомендациям. В свете изложенного становится становится малопонятным, за что наказываются Содом и Гоморра. Но всё встанет на места, если поймём роль Авраама и роль Сарры. Во-первых, Авраам не является и быть не может отцом Исаака. Этому есть прямые указания в Библии. Абсолютно не случайны ссылки на то, что Сара бесплодна и бездетна, что она стара «и в летах преклонных», что у неё прекратились месячные, что других детей у неё не было. Однако более твёрдое доказательство – искушение Авраама. Что может означать подобное искушение? Вспомним, Авраама огорчился, когда Сарра попросила выгнать Агарь с Измаилом. Измаил – сын рабыни. А вот в честь отнятия Исаака от груди Авраам сделал большой пир. Так что же мог испытать Авраам, когда Бог ему говорит: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе»? Три дня шёл к месту жертвоприношения Авраам. И здесь проступает самое смутное, самое тревожное представление о поступке будущего отца великих народов. Он поднимает руку с ножом, чтобы заколоть Иссака. Эта сцена – камень преткновения. Перед глазами Авраама Содом и Гоморра, облитые серой и огнём, соляной столп, в который превратилась жена Лота, бесплодная Сарра, родившая Иссака и больше не рождающая, сын Измаил, изгнанный с матерью в пустыню Фаран и там же взявший жену из Египта, сын Исаак, появившийся, когда отцу было сто лет, и теперь лежащий связанный на жертвеннике. Эта тема требует колоссального осмыления, ибо тогда человек впервые показал, как он относится к своему Создателю. От Исаака к Иисусу Христу – прямой мост. Если вы полагаете, что в Библии могут встречаться оговорки, очевидные нелепости, случайные и потому малозначащие места, то вы либо глупцы, либо люди незнающие. Интерпретировать текст Священного Писания может лишь тот, кто имеет ясное представление, для чего Библия и от кого –исходит она. Пользуетесь вы латинской Вульгатой Иеронима, одобренной католической церковью на тридентском соборе 1546 года, или довольствуетесь Септуагинтой, которой продолжает пользоваться Восточная церковь, - разницы тут нет. Задача в уяснении стратегических направлений. А все эти разночтения и буквальные следования древнееврейскому – детали роста. Надо заметить, Авраама не по случаю три дня добирался до места, где должен заколоть и сжечь Исаака. Три дня – это время раздумий. Ради чего и во имя каких целей Авраам оставил Харран и, взяв Сарру, Лота и всех рабов своих, пошёл в Ханаан? В сто лет приобрёл Иссака. Чуть больше тридцати лет минуло с той поры, как Бог обещал произвести от Авраама великий народ. И вот что в итоге: сын Измаил с матерью Агарь изгнан в пустыню Фаран, Сарра больше не рожает, а Исаак должен умереть. Исаак, с которым Бог должен поставить вечный завет. Вопрос в том, почему Авраам так безропотно готов убить Исаака? Самое теперь время определить, что значит «Бог искушал Авраама». Искушение – это соблазн, желание чего-нибудь запретного. Искушать – это соблазнять, прельщать. Так что же было запретного в этом заклании? Это и было запретное – само заклание. По большому счёту, запрет на убийство человека человеком Бог не снимал. Напомним для ясности, что именно сказал Бог Ною и сынам его сразу после потопа: «Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу её от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его; кто прольёт кровь человеческую, того кровь прольётся рукою человека». Убивать человека – это запрет. Сам Бог наказывает за убийства человека. «Вера без дел мертва есть», - сказал апостол Павел. Переведение веры в плоскость подтверждения делами – это уже гарантия. Авраам должен был переступить запрет Божий, повинуясь Богу. Но идёт ли речь о действительном человеческом жертвоприношении? Вспомним и вторую половину запрета: «только плоти её, с кровью её, не ешьте». Итак, Бог предлагает Аврааму убить и сжечь Иссаака. Через две тысячи лет Христос скажет буквально следующее: «Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира». Для иудеев, которые слушали Его в тот день, Он был «сын Иосифов, которого отца и Мать мы знаем? Как же говорит Он: «Я сшёл с небес?» Потому-то они «стали спорить между собою, говоря: «Как Он может дать нам есть Плоть Свою?» И Христос совершенно прозрачно заметил: «Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Кровь и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нём». Позже на последней вечере Он подаёт ученикам, преломив, хлеб и говорит: «Сие есть тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание». Подаёт чашу с вином и говорит: «Сия чаша есть Новый Завет (союз – в переводе иеговистов) в Моей крови, которая за вас проливается». Теперь, когда мы соединим Зает с Ноем, Завет с Авраамом и завет с апостолами, ясно, что финальной чертой является не крест, на который взошёл Иисус, а вот какой отрывок из Евангелия от Матфея: «И, выйдя, Иисус шёл от храма; и приступили ученики Его, чтобы показать Ему здание храма. Иисус же сказал им: «Видители всё это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; всё будет разрушено». Обнажённый смысл непонятен только глупому. Ещё раньше Иисус, показывая на храм, сказал, что разрушит сей храм и в три дня восстановит его. Вырисовывается следующая картина. Народ в Иерусалиме признал: «Кровь Его на нас и на наших детях». Бог запретил Ною и его сынам убивать человека, проливать кровь его, есть плоть его, но заставляет Авраама поднять нож на Иссака, а народ в Иерусалиме – пролить Кровь Христа. Сам же Иисус предлагает Свою Плоть в качестве пищи и Свою Кровь в качестве пития. На последней вечере Он подаёт хлеб и чашу с вином ученикам Своим. Здесь нет никакого символа. Черех хлеб Иисус передал Свою жизненную энергию, точнее, змеевидную спираль энергии, управляющей жизнью. Эта энергия путешествует по телу вдоль линии, которая обозначает жизненные центры или чакры. Через вино Он укрепляет эту энергию. Она настолько мощна, что одно прикосновение к Его одежде практически излечивает человека. Что же тогда сказать о Его прикосновении? В буквальном смысле ученики Его вкусили Плоть Его и Кровь Его. Для чего подчёркивается, что Он – Сын Человеческий? Для того, чтобы поставить финальный аккорд. То, что было запрещено Ною, а в его лице и всему человечеству, было сделано: человек был убит, кровь его пролилась, плоть его елась, кровь выпита. Христос прямо сказал, что пришёл не с миром, а с мечом. Он показал, что завет с Моисеем – ничто. Субботой пренебрегал, ел с мытарями и грешниками, не почитал ни Мать Свою, ни земного отца, и прочее-многое. Он Сам сказал, что надо судить по плодам. Сколько людей было убито во Имя Его? На сколько течений, сект и направлений разделилось Его учение? Но это – частности. Главное тут другое. Исаак и Христос зачаты странным образом. И это подчёркивается. На этом Библия настаивает. Сарра не могла родить от Авраама, что подтверждается отсутствием других детей от него, хотя после её смерти он взял «ещё жену, именем Хеттуру. Она родила ему Зимрана, Иокшана, Медана, Мадиана, Ишбака и Шуаха». Это одно. А вот другое. Более существенное. Почему Иаков нуждался в благословении отца своего, Исаака? И почему Исаак дважды благословил Иакова? И что означает сон Иакова, в котором видит лестницу от земли до неба? Каким образом он мог видеть ангелов? И самый потрясающий вопрос: как он мог до зари бороться с Богом? И Он не смог одолеть Иакова? И Иаков вырвал благословение Божие. Насколько вынослив человек, чтобы бороться с Богом? Каков запас человеческой прочности? Ясно, что благословение Исаака, полученное Иаковом, не от человека исходт. Недаром же Иаков потребовал благословения и от Того, с Кем боролся. Благословение – это передача жизненной энергии. А вот и последнее доказательство того, что Исаак не сын Авраама. Сравним два отрывка. «И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама и сказал ему: «Авраам!» Он сказал: «Вот я». И пронаблюдаем следующее буквально совпадение ответа Авраама: «И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: «Отец мой!» Он отвечал: «Вот я, сын мой». Случайно ли, что Авраам и сыну, и Богу докладывает: «Вот я»? Нет. Случайно ли он оставил Исааку «всё, что было у него»? Тоже нет. Вот и получается, что не только Исаак не был сыном Авраама, но и что Авраам знал про это. Ибо тут не передача наследства, а возвращение. Бог дал Аврааму, а тот вернул Исааку. Во-вторых. Уясняя роль Авраама и роль Сарры, необходимо обозначить для себя, что значит гибель Содома и Гоморры? Не забудем, Авраам знал будущую участь этих городов. Напомним вкратце. Господь явился Аврааму у дубравы Мамре. Он накормил Его и двоих с ним. Один из гостей сказал, что через год у Сарры родится сын. Она же не поверила и рассмеялась. Он узнал, что Сарра не поверила. И вот предъявление доказательств. Три гостя и Авраам тут же идут к Содоме и Гоморре. И Господь сказал, что сделает с этими городами. Гибель Содома и Гоморры нужна была, дабы Авраам увидел, что, вообще, ожидает человечество, что будет с теми, кторые усомнились. Зная, что Иссак не его сын, Авраам заносит над ним нож, подтверждая, что не испытывает отцовских чувств к нему. Вот где было искушение. Занесёт ли человек нож над сыном Божьим? Если занесёт, значит… Проблема как раз в том и состоит, чтобы определить и определиться. Что такое – убить человека? Что означает – пролить кровь? Древний человек не понимал, но шёл от интуиции. Убить – это выпустить душу. Пролить кровь – своего рода биопсия, то есть получение небольшого количества болезненно изменённой ткани у больного для микроскопического исследования в целях определения характера заболевания. Душа является объективной реальностью. Более того, она – объектная реальность, то есть объект приложения. Из чего состоит душа? В совокупности, душа – энергетический двойник, точная копия, дублирующая телесную оболочку. Состоит она из сознания, которое контролирует сферу чувств и эмоций, и энергетической подпитки. Как организм в целом нуждается в питании, так и сознание. Процесс же питания – обязательное условие для нормального роста, развития и жизнедеятельност. Жизнь человеческая – процесс усвоения. Питание – процесс усвоения пищи, так и жизнь. Надо ли говорить о том, что биосфера – это замкнутая пищевая цепь физического мира. Не к биомассе относятся слова Христа о жатве. Напомним эти слова. «Сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; поле есть мир; доброе семя, это – сыны Царствия, а плевелы – сыны лукавого; враг, посеявший их, есть дьявол; жатва есть завершение системы вещей (а не кончина века – как в Синодальном переводе), а жнецы суть Ангелы». Завершение системы вещей – завершение изготовления вакцины. Но это – к слову. Так что подпитывает сознание? Энергетическая подпитка – что это? Вообще, энергетическая подпитка – целая пирамида. Даже не одна. Вернее, пирамида энергетическая состоит из трёх пирамид: пирамиды биомасс, пирамиды энергии, пирамиды отработанных понятий. Грубо говоря, пирамида биомасс, как и пирамида энергии, - известные составляющие. Вот простейшая пирамида живой природы. На дне её находятся аутотрофы (автотрофы) – организмы, которые питаются неорганическими веществами: углекислым газом, аммиаком и другим. Автотрофы – растения и некоторые микроорганизмы. Автотрофы служат пищей для гетеротрофов, то есть для паразитных высших растений, грибов, некоторых микроорганизмов, всех животных и человека. На автотрофах покоятся первичные консументы (потребители): растительноядные животные (кузнечики, копытные). А на них – вторичные консументы – собственно хищники. Микроорганизмы, разрушители органического вещества, мы относить к этой пирамиде не будем. Точно так же и пирамида энергии: внизу – использованная солнечная энергия, на ней, к примеру, - люцерна, далее – копытное, за ними – ткани человека. Всё это, разумеется, представлено в упрощённом смысле. Перейдём к пирамиде отработанных понятий. Основание её – представление. Оно не  воспроизведение в сознании ранее пережитых восприятий, а то, что находтся в пределах досягаемост для органов чувств: для органа зрения, для органа слуха, для органов равновесия, мышечного чувства, осязания, обоняния, вкуса. Сюда же включим чувство времени, пространства, нервные импульсы. На представлении находится мироощущение. Это то, как ты относишься к окружающему миру. На мироощущении стоит миропонимание, то есть система взглядов, идей. Дальше – поступки. На них основывается характер. Вершина – судьба, пик которой – знание. Таким образом, надо понимать, что энергетическая подпитка сознания – задача физического мира. Обернёмся на некоторое время к жатве, помянутой Христом. Собственно говоря, нет разницы между методами достижения, ибо цель одна – отбить охоту к продолжению жизни. Теоретически любое существо, входящее в биомассу, обладает всей необходимой энерго-генетической информацией, чтобы превратиться в продукт сознания. Но для чего необходимо сеять доброе семя и плевелы? Не для равновесия экосистемы. Для качественного отбора. С этой целью производится инъекция, впрыскивание в сознание различных форм религиозных убеждений: язычество, буддизм, антропологизм, анархизм, аскетизм, гедонизм, деизм, ислам, иудаизм, католицизм, пантеизм, магия, фетишизм, тотемизм, анимизм, православие, протестантизм, прочие ответвления, варианты и виды дробления. Но что такое сознание? Во что производится впрыскивание? Сознание человека состоит из трёх компонентов: а) жизненного поля или электро-динамического; б) дыхания жизни (именно то, что вдохнул в «лице» Адама Господь; в) механизма пробуждения внутренних сил организма, нравственной мутации и трансмутации, мыслетворчества. Электро-динамическое поле присуще каждому живому существу. Оно осуществляет жизнедеятельность. Оно подобно резиновой перчатке, облегающей руку. Оно видит сны, отвечает за механизм инстинктов, то есть условных и безусловных рефлексов, первичного, или примитивного анализа. Дыхание жизни – это и есть разум. Ядро организма. Его нет ни у одного животного. Он присущ только человеку. Механизм пробуждения внутренних сил организма нравственной мутации и трансмутации, мыслетворчества -–это и есть последствие того плода, который вкусили Адам и Ева. Более-менее представление о нём даёт щёлочная среда. Именно его атакуют: по линии зла – одни ассистенты, по линии добра – другие. Итак, о чём, собственно, речь? Щёлочная среда – раствор. Соляная кислота. Поместите в него эмбрион, и через пять минут единый сложный механизм распадётся на отдельные клетки. Что ж такое соляная кислота? Водный раствор (до 40 %) хлороводорода. Так вот. Линия Христа – своего рода безводный хлороводород, который, как известно, почти не применяется на апрактике. С нашей линией линия Христа – уже водный раствор хлороводорода, то есть соляная кислота. Она применяется широко: и для травления металла (очищает от окалины и продуктов коррозии), и для получения многих неорганических хлоридов. Кроме того, соляная кислота – непременная составляющая желудочного сока. Итак, соединяясь с Христом, мы атакуем механизм пробуждения внутренних сил человеческого организма, нравственной мутации и трансмутации, мыслетворчества. Наша цель едина. Суть её – создание шатающейся психики человека. Вы заметили, религиозные фанатики готовы на всё: в Индии бросаться под священных слонов, в средневековой Европе – сжигать себе подобных, объявляя их ведьмами? Это и есть показатель расшатанной психики. Неважно, как добиваться, важно, что сделано. В любом случае, происходит желанное разъединение, распад. Вспомните, Христос прямо призывал к разрыву, к разделению. С начала времён разделяли мы людей: на мужчин и женщин, стариков и детей, сильных и слабых, толстых и тонких, высоких и низких, смелых и трусов, умных и глупых, пассивных и активных, весёлых и скучных, трудяг и ленивцев, говорунов и молчунов, хитрых и простоватых, красавцев и монстров, больных и здоровых. Потом они сами, исходя из указанных задатков, продолжили процесс дробления. Появились охотники и собиратели, земледельцы и скотоводы, воины и мирные обыватели. Потребовались старейшины для управления родовыми общинами и вожди для ведения борьбы за более удобную территорию. Вожди, старейшины богатели, образовывая знать. Началась подлинная игра света и тени. Военные походы способствовали появлению рабов. Как бы ни называли их: живые убитые, не поднимающие глаз, неприкасаемые, илоты, человеконогие, - это были люди на продажу. Есть у древних греков достаточно известный миф об аргонавтах. Ясон вспахал поле, посадил зубы дракона. Взошли воины. Ясон бросил в их ряды камень. Воины стали убивать друг друга, а Ясон в это время орудовал мечом. Камень этот – религия. Вот что до сих пор вбивает клин между народами. Сначала человек не отделял себя от природы. Он думал, что понимает, о чём говорят птицы, звери, растения. Он боялся гнева природы. Ему казалось: она радуется и печалится, сердится и являет милость. У древнего человека было коллективное сознание, которое опасно в известных пределах. Сон и смерть, голод и холод, гроза и ураган чудились людям чем-то сверхъестественным. Души умерших считались духами, а духи вождей и старейшин – богами. Таким образом, в человеческое сознание вонзилась религия – вера в богов, духов и поклонение им. В Древнем Египте, в Месопотамии, в Индии, в Китае, в Древней Греции, в Риме – повсюду возникали боги. Они требовали человеческих жертв, смирения перед судьбой и покорности сложившимся обстоятельствам. Избрание древних иудеев для зарождения монотеизма не было случайным актом. Разделение запустило когти в массовое сознание, взломало его. Требовалось ввести индивидуальное начало. Религиозные войны – промежуточный этап распада сознания личностного. Следующий – организация материального видения мира. Для чего понадобился материализм? Для усиленного созревания. Религия становилась тормозом. С целью её развенчания появляется атеизм. Теперь надо было развернуть массовое сознание. Образовалось коммунистическое вероучение. Люди не понимали, почему вокруг так плохо. Коммунисты нашли врагов. В конечном итоге, человек вышел к порогу, за которым – расщепление. Вот в чём ваша коренная ошибка и возникновение проблем. Чудеса нужны, более того – необходимы. Другое дело – вы не понимаете назначение волшебства и магии. Следующий век – фантасмагорий. Только подводить к нему следует исподволь. В разумном количестве. И тогда, когда ваш объект преложения находится в состоянии безысходности. В этом именно момент испоняйте желания. Не раньше. Таков закон и основное условие исполнения.
Он мигнул – пещера опустела в мгновение ока. Огонь погас. Молох опустил меня на пол. Я устал. Глаза мои склеивались от монотонной, длинной речи. В пещере потемнело. Мрак закрыл всё передо мною. И вдруг – свет. Комнатный.
-Проснулся? – донесся из ватного, густого тумана озабоченный голос Верагуа.
Я с трудом открыл глаза, выбираясь из забытья, как из подземелья. Голова звенела и точно распухала от обрывков сна, дремоты, сумбурных видений. Слова Молоха крутились в сознании.
Верагуа принёс чёрный кофе. Я поднялся и огляделся: наша контора.
-Как я попал сюда? – спросил я в недоумении.
-Ты разве выходил куда-то? – спросил Верагуа.
Я чесал в затылке. Слова Молоха по-прежнему крутились в памяти, как белка, которая должна много двигаться, в колесе. Виски дёргало. Ажурные точки, связанные в некие геометрические фигуры: треугольник, конус, параллелограмм – висели перед глазами, точно танцовщики в групповых балетных выступлениях. Я в принципе не понимал, откуда взялся Верагуа, кто приволок меня в офис агентства, что с Молохом, где память моя улетела в отключку.
-Вас пытали? – спросил я, пытаясь распутать поток невнятных происшествий, ибо, казалось, только что в пещере на руках у Молоха был, а теперь передо мной Верагуа.
-Пытали? Меня?! – опешил Верагуа.
-Нет?
-Никто не пытал меня.
-Странно. А как же вас колдун допрашивал?
-Колдун?
-Мне следователь сказал.
-Какой следователь?
-Помните, мы поехали к Пересвету, нашли его в холодильнике?
-Кого нашли в холодильнике?
-Пересвета.
-Чем он там занимался?
-Кто?
-Пересвет.
-Как чем занимался?
-Ты сообщил, мы нашли его в холодильнике.
-Правильно. Там и нашли. В холодильнике.
-Так что Пересвет делал в холодильнике?
-Ничего. Разве одна голова, тем более в отрезанном состоянии, может что-либо делать?
-Значит, мы обнаружили голову Пересвета?
-Вам память отшибло? Чего спрашиваете, когда вы сами её за волосы держали?
-Я держал?
Верагуа иногда просто бесит меня своей простотой и напускным непониманием. Вот и сейчас так переспрашивает, как будто я о вулкане Олимп на Марсе рассказываю: мол, в высоту она 24 километра, поэтому выше всех в Солнечной системе.
-Вы, конечно, держали и разглядывали, - сказал я.
-Ладно, - сказал Верагуа, - после выдумки расскажешь. Пошли.
-Выдумки? – остолбенел я.
-Не упрямься. Идём.
-Куда?
Мы спустились вниз, сели в такси, направились за город, где отпустили машину.
Сыпал снег. Мягкий, пушистый. Ложился на землю ровной шубкой. Ночной воздух был упоительно свежим. Дышалось легко. Сознание прояснялось. Тело наливалось прежней мощью, точно вернулась молодость. Жизнь виделась сочной, яркой, в новом свете, словно больному после долгой болезни. Прохлада казалась нужной. Дороги я не видел, но Верагуа знал направление. Ветер бодрил. Двигаться было просто. Степь как скатерть лежала под ногами: чистая, умиротворённая. Раздался звон колокола. Сначала негромкий, втягивающий. А потом – крепче, твёрже.
Верагуа оглянулся.
-Устал? – спросил он, осматривая меня так, точно на мне могла появиться проказа.
-Нет.
-скоро дойдём.
Я вздохнул и пожал плечами. Через пару минут неясно брызнул огонёк. Обнаружилась деревенька. В три сруба: флигель, часовня и большая изба. Собак мы не заметили. Не увидели ни забора, ни хозпостроек. Дрова громоздились грудой прямо перед избой. За ней – некрупный колокол, в который бил здоровенный чернец. Он обернулся. Глянул на меня и на Верагуа кротко и просветлённо. Я узанл его: Пересвет.
-Так чью голову я держал? – полюбопытствовал Верагуа.
Я пошатнулся от неожиданности.
-Как вы это сделали? – спросил я.
-Что именно?
-Голову. Как вы её посадили на место?
Старик улыбнулся. Пересвет повёл нас в избу. Такой простоты ещё поискать. Глубокий старик в рясе и клобуке, опершись на посох, сгорбившись, стоял в центре пустой почти комнаты и сурово смотрел на нас.
-Мир дому сему, - сказал Верагуа.
-Радость моя, - отвечал старец.
Пересвет принёс дрова и затопил печь. Старец сел на лавку. Верагуа устроился рядом. Я же не знал, куда деваться.
-Познание, - заявил старец, - даётся человеку после долгого искуса и подготовки разума.
Он поманил меня кривым пальцем. Я подошёл.
-Чего ищешь, вьюноша? – полюбопытствовал старец.
Я пожал плечами.
-Назначение человека – просветвление души чрез стяжание даров Духа Святого, - сказал старец. – Устремляйся к очищению сердца, ибо в нём подвизается Царствие Божие.
Он крякнул, повернулся к Верагуа.
-Царствие Божие, - повторил старец. – Одолевают бесы, аки тать в нощи. А с чего? С того, что праздности в человеке много. А как сказано? «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю». В поте лица!
Он грохнул посохом об пол. Глянул на меня. Повёл глазами по комнате. Пересвет смиренно смотрел на старца. Взгляд Пересвета теперь был очеловеченным, просветвлённым и по-овечьи кротким, точно у послушника рясофорного, в третий раз протягивающего настоятелю ножницы, чтобы принять крестообразный постриг во имя Отца и Сына и Святого Духа и принять малую схиму.
Верагуа попросил у старца благословение.
Вдруг со двора послышался невероятно жёсткий хохот. Сотни голосов грянули в один момент, додерживая такие низкие ноты, от которых сломается обычная глотка. Хохот смешался с волчьим протяжным воем. Стены избы шатнулись. Пол заходил ходуном. Потолок накренился. Дверь сорвалась с петель и с грохотом брякнулась перед нами. Ветер застучал в окна, загудел по щелям. Мы смотрели на того, кто войдёт. И вошёл… Молох? Он был ныне пониже, чем в пещере.
-Храмина так себе, - сказал Молох, обводя нас колючим взглядом.
-Изыди, сатана! – вскричал старец. – Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
-Изыду, изыду, - сказал Молох, - не суетись.
-Изыди! – прохрипел старец.
-Все клобук носишь? – усмехнулся Молох. – До кукуля не дорос ещё? Малой схимой пробавляешься? Когда на великую посягнёшь? Или грехи не допускают тяжкия?
Старец поднял посох. Молох усмехнулся.
-Положи палку, старче, - сказал Молох, - надорвёшься. Пупок слетит. В кишках сквозняк начнётся. В принципе, я выиграл, не так  что ли?
Старец нахмурился.
-Да ты помнишь? – спросил Молох. – Об чём мы с тобой, старче, спор вели?
-Изыди! – повторил глухо, но твёрдо старец. – Изыди, сатана, змий, веельзевул, князь бесовщины!
-Ладно, ладно, - согласился Молох, - забыл. Понимаю. Ничего. Можно и напомнить.
Старец возмутился духом и ударил посохом оторопевшего Молоха. Послышался пустой звон.
-Изыди! Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Тебе говорю! – распалялся старец.
-Э, - сказал Молох, отодвигаясь от посоха, - разрушишь – в три дня не построишь.
Старец между тем орудовал посохом, приправляя удары крестным знамением. Гулкий звук исходил от Молоха, как от медной статуи, внутри полой. Молох пятился, прикрываясь, дабы посох не обрушился на голову.
-Хорошо же, - сказал Молох, - я изыду, но подарок оставл. Запомни: не я хотел, но ты вынудил.
Он поднял руку, поискал глазами Пересвета, который благорузамно упрятался за спину старца. Молох усмехнулся, однако не стал мешкать и, встретившись со мной взглядом, подмигнул. Щёлкнул пальцами. Из руки его образовались две чёрные змеи. Они прыгнули ко мне, воткнулись в место под сердцем и ввинтились туда, вкручиваясь меж рёбрами.
Я пошатнулся. У меня в глазах потемнело, точно их накрыло ладонью. Голова закружилась. Появилось ощущение, будто тебя заносит в гигантский водоворот. Перехватило дыхание. Проснулась жажда чего-то непонятного. Я осознал себя животным. Хищным. Передо мной стояли трое, но были недоступны, ибо пути к ним ослепило. Я не видел добычу. Слышал только сочный, дразнящий запах живой, тёплой крови. Ненависть бурлила во мне. Ярость переполняла. Хотелось крушить, ломать всё встречное. Рвать по частям. Чесались ногти, отрастали и закручивались. Что-то погнало меня из избы. Злоба выворачивала, требовала выхода.
Взвыли волки. Хохот приблизился. Загудел ветер. Поднялся колючий снег, полетел в лицо. Я поднял руки, точно хотел позвать кого-либо. Что-то толкнуло в спину, и я побежал. И боль, и зуд, и звенящий, непосильный голод вели меня куда-то глубоко вперёд. Хриплые стоны, всхлипы неслись со всех сторон. Где-то рядом пролетел крик. Я вздрогнул. Слов я не разобрал, ибо они слиплись, точно застарелые конфеты. Холод навалился. Даже сознание выледенилось. И вдруг я увидел трубу. Но не натуральную, типа пионерского горна с его простотой устройства, где только металлическая трубка (ствол), свёрнутая дважды в вытянуто-овальную форму, чтобы держать было сподручнее, где две трети канала ствола – цилиндрические, а остальное – постепенно расширяясь, переходит в раструб, где диапазон – 5-6 звуков. Я увидел современную трубу с особым вентильным механизмом, который позволяет извлекать все ступени хроматической гаммы: 33-35 звуков.
Когда-то я играл на трубе. Знал, что большую роль при получении хорошего звука имеет наконечник, то есть мундштук. Его игровые качества необходимы, как высокие возможности самого инструмента. Казалось бы, из семи частей: мундштука, 1-й кроны, 2-й, 3-й, кроны общего тона, помпового механизма и раструба – состоит инструмент, а в духовом оркестре трубе – ведущее место. Обычно исполняет первый голос – мелодию. Солирует в эстрадном оркестре, в джазе, в ВИА. Я помню, как шестиклассником впервые взял трубу в руки, не понимая, почему звук выходит тщедушный, липкий, невыразительный, точно кривой, неприятный, режущий не только уши, но и будто корябающий сознание. Я сам оторопел от такой несуразицы, от нелепого опыта над красивым инструментом. Потом, когда подошло время, научился сносно исполнять любое, доступное по регистру произведение. Ибо у трубы нет клавиатуры: совокупности клавишей или кнопок, - и приходится представлять её в воображении, соответствующе формировать губы, подкреплять напором дыхания чёткие, согласованные действия языка и пальцев. Труба – самый высокий по диапозону инструмент в группе медных духовых инструментов симфонического оркестра. Ярчайший момент короткой моей жизни как раз и связан был с трубой. В пионерском лагере «Юный химик», где я отдыхал всегда три смены подряд, однажды в родительский день меня попросили выступить на концерте. Я выбрал Франца Шуберта, ибо любил его вальсы, ленблеры (старинные крестьянские танцы австрийско-немецкого происхождения), экосезы. Многие песни: «Форель», «Гретхен за прялкой», «Лесной царь», - и циклы «Прекрасная мельничиха», «Зимний путь», и сборник «Лебединая песня», и фортепьянную фантазию «Скиталец», и фортепьянные миниатюры – «Музыкальные моменты», «Экспромты», - и Неоконченную симфонию» я обожал до умопомрачения. Он очаровывал мелодичной тоской, горечью, разочарованием в окружающем. «Аве Мария» Шуберта – вот что я предложил выслушать отдыхающей публике. Я начал чуть слышно, потом торжественно, приподнято, стараясь дать почувствовать внутреннее напряжение, когда мелодия взлетает к высшей точке. Мне грезилось, что от мощного звучания трубы слушатели пройдут через катарсис, поэтому где-то нажимал на остроту, драматизм, героику, патетичность, точно разворачивал батальный эпизод. Я думал, что рисую звуками тихо, мягко, взволнованно портрет Божьей Матери Пресвятой Девы Марии. И был просто смят поголовным безразличием к моему выступлению. Я имел в себе примерно то же ощущение, какое испытывает заяц, пойманный на ходу филином. Железные когти вонзаются в спину, а всё прочее – заклёвывается. До сих пор я точно слышу над собой «У-гу!.. Пу-гу-гу!.. Бу-гуу-уу!» – голос филина-пугача в ночном лесу. То тревожно и жалобно кричит пугач, точно потерял подругу, ибо паруются на всю жизнь, и тогда крик вгоняет в клетку стеклянной тоски, то, будто леший, уханьем наполняет страхом по самую макушку. С того концерта я и не брал в руки трубу. Не к музыке остыл, а потерял веру.
Долгие систематические занятия показались мне дуростью. А я так хотел игрой влюбить в себя… Стоп! Чёрт дери! Это ведь мне, а не Кирееву, встретились и Лена Реш, и Рая Руденко, и Таня Чижаковская, и Лолита Мочалина! Как же так? Почему все они выпали из памяти, точно монеты из продырявленного кармана? Девчонки были постарше меня, из первого отряда, а я – из третьего. Я же любил их, всех четверых, а не чёртов Киреев! Он-то как пролез в заповедные уголки моей памяти, если я в них два десятка лет не заглядывал? Как же эти имена выпали из обоймы железной моей памяти? Что вытолкнуло их? Почему именно на этом пространственно-временном промежутке проседает? С какой целью выносит и выводит сейчас, когда мир окрест почернел, точно отрубленный? Я задавал вопросы, зная ответы на них. Это было личное, коли вдуматься, происшествие в локальном цвете. Никто, в принципе, не услышал о нём. Я стоял, оглушённый провалом. Не помню, как спустился со сцены, как смешался со своим отрядом, который располагался в центральных рядах. Буйствовали комары, но я не замечал их укусов. Я обдумывал ненависть, а  она в один момент накрыла любовь. Вернее, я думал, как выместить её, реализовать. Мечтал, что у Лены Реш отвалятся руки. Отвалятся и сбегут, как нос у Ковалёва в гоголевской повести. Сбегут и приклеятся к той турчанке, которая сидела в первом ряду и грызла семечки. Звали турчанку… Гульфида… Мухтасимова?!.. Да, вот так притча! Я запомнил проклятые эти семечки. Мысленно я был инквизитором: расчленял эту Гульфиду на куски, точно свинину. За нарочитое, назойливое семящелкание. Чёрт! Неужели произошло материализация страхов и пожеланий? Так. Стоять, память! Держать ноту! С Гульфидой –понятно. А кому ж я сказал, чтоб ты повесился? Почему случилось так, как случилось, если хотел всего лишь триумфа, а поимел недоумённое молчание, старательные хлопки пионервожатого, который казался виноватым за то, что попросил меня выступить? Позже, когда Верагуа расшифровал многие моменты происшествий, я догадался, что слушатели не приняли не меня и не мою игру, а то, что исполнялось – «Аве Марию». Мелодия никого не заинтересовала. Им она грезилась ненужной, ибо полна была мистических ощущений, где слушатель с трудом улавливает переходы одного настроения в другое. Тогда многим думалось, что необходимы мелодии с созидающими идеями, так как печали хватает и в жизни, и в книгах, и на телеэкране. Ругать и впадать в депрессию все умеют, а вот предложить что-то новое, конструктивное, с положительным оттенком не каждый в состоянии. Мне точно говорили: «Все плывут по течению. А у тебя есть лодка с вёслами, чтобы плыть, куда захочешь?» В те времена многие малокультурные создания были настолько погружены в идеологию развитого социализма, что подозревали антисоветчину в тех проявлениях, где антисоветчины быть не могло просто. Каюсь, я даже не знал про что «Аве Мария». Мне было грустно, и эта мелодия отвечала моему настроению. Я вышел с трубой, и слушатели ждали революционных маршей. Слушателям казалось, что пионерский горн (а труба и горн были для пионерской публики понятиями неразличимыми) должен упиваться одним славным революционным прошлым и ничем иным, поэтому «Аве Мария» виделась им очернительством. Контуженный агрессивным непониманием публики, вероятно, я и подумал: «Чтоб вы все передохли!» Конечно, я знал глупенькую историю о жёлтой женщине с её жёлтым чемоданчиком. И, уходя со сцены, думал, как хорошо было бы, если б пришла жёлтая женщина и напала на этот лагерь, привела бы чёрных летающих змей, которые бы парили над публикой и пожирали её, как птицы пожирают расплодившуюся некстати саранчу…
Труба висела передо мной, и завывал ветер. Внезапно он утих. Прекратился. Появились совы. Их было – легион. Большие головы, громадные, недвигающиеся глаза, шеи, поворачивающиеся на 270 градусов. В полёте совы не производили шума, точно подкрадывались. И вдруг, будто голоса из преисподней, совы замяукали, замурлыкали, захохотали, заплакали, заухали, застонали, засвистели, зашипели, зпищали. Сквозь эту какафонию звуков прорезался, пробился специфический «крик на сову», который организовала труба. Совы замерли. Невидимые пальцы нажимали на помповый механизм. Полилась «Аве Мария». И голос, тихий и дражащий, чистый и прозрачный, что называется, певческий, лёгкий, лирический, в котором – и тихое созерцание, и мягкость, и нежность, не особенно подвижный, но хорошо поставленный, напевный, естественный, избегающий резкого, форсированного звучания, сочетая хорошее произношение и вокальный, не грамматический, принцип, пел:                1
                «Славься, Мария,
                Дева Пречистая!
                Тебе молитву направляю,
                В тумане мёртвом жду просвет.
                Дошли года мои до края,
                А счастья не было и нет.
                2
                Славься,  Мария,
                Мать Благодатная!
                Надежды вымерзли, как розы,
                Желанья выдохлись, как кровь,
                И русло жизни разморозить
                Не хочет Солнце всех миров.
                3
                Славься, Мария
                Присноблаженная!
                Устал, устал, как от конвоя,
                От неудач, что льнут гурьбой,
                И ум размолот бестолковой
                И вязкой, как гарпун, мечтой.
                4
                Славься, Мария
                Благословенная!
                Дал Бог талант, но не дал славы,
                Дал крылья в клетке прозябать.
                Душа, как запертая лава,
                Готова ринуться хоть в ад.
                5
                Славься, Мария,
                Мать Искупителя!
                У Сына испроси покой мне.
                Доколе мыкать злые дни?
                Душе слепой, душе изгоя
                Забвенье полное верни.
                6
                Славься, Мария,
                Мира Заступница!»
Пение, где было и вибрирование, и нюансировка, и чистота интонирования, подкреплённое сопровождением трубы, перекрыло голоса сов. Они притихли, однако специфический «крик на сову» сработал уже и вызвал аттрактивную реакцию дроздов, славок, синиц, сорок, ворон и ястребов. Десятки тысяч мелких птиц атаковали сов, клевали их, били крыльями. Летел пух. Сыпались перья. Совы ретировались. Я остался один. Брызнул свет, открывший на линии горизонта реку. Она оказалась битком набитой купающимися. Многие – в купальниках, плавках, а некоторые – в костюмах учеников воскресной школы. И ещё: они прыгают спиной вперёд к воде, но попадают в неё, входят ласточкой. Я не понимал, как, опрокидываясь на спину, успевали они разворачиваться и входить в воду лицом вперёд. Их похвальная вытянутость и натянутость на входе в воду, умение гасить брызги, отсутствие подвинта вызывали у меня неподдельное удивление.  Я бы никогда так не смог. Обязательно подвинтил бы, раскинул ноги в воздухе, смазал вход в воду обилием брызг. На берегу сидело и стояло несколько купающихся в костюмах.
-Почему вы плаваете в одежде? – спросил я.
-Нам жарко, и мы вспотели, - ответил один из них, улыбчатый  юноша.
 -Купаться голыми неприлично, - наставительно заметила девушка, сидевшая с открытой книгой на коленях.
-Голыми? – удивился я. – Быть в плавках и быть в купальнике – по-вашему, быть голым?
-Да, - сказала девушка, поправляя шляпку. – Нельзя открывать тело для похоти.
-Вы – свидетели Иеговы? – поинтересовался я.
-Нет, - сказала девушка. – Наша церковь называется «Живые надежды».
-Слышатьо вас не приходилось, - признался я. – Что проповедуете?
-Христа, - сказала девушка.
-Все Его пропеведуют, - воззразил я.
-Все, - согласилась девушка, - но мы по-своему.
-А вы как?
-А мы просто верим в Него.
-Верите?
-И всё?
-Достаточно. Мы верим в Него и следуем Ему.
-Во всём?
-По мере сил.
-А кто входит в вашу секту?
-Дети.
-Только дети?
-Да.
-Странно, - усмехнулся я, оглядывая лучезарную блондинку, в меру полную и всё-таки статную, с лучистыми глазами, в которых карий огонёк сверкал приманивающе, точно костёр в ночной степи. – Что дети могут знать о Нём?
-То, что Он открывает.
-Что же Он вам открывает?
-Царство Божие, ибо мы одни наследуем его.
- Точно одни?
-Вот именно, что одни. Как только кто-то из нас достигает восемнадцати лет, то сразу же и восхищается на небо.
-Неужели?
-Да.
-Для каких надобностей?
-Простите, я не поняла вопрос.
-Зачем похищают?
-Для Царствия Божьего.
-Кем?
-Простите?
-Кто проводит похищение?
-Инопланетные корабли.
-Что? Инопланетяне?!
-Именно так. Правда, случаются ошибки.
-Какого рода?
-Берут тех, кому ещё нет восемнадцати.
-Вот как?
-Да. Ошибки случаются.
-Как часто?
-Иногда.
-Тебя как зовут?
-Наталья. Наталья Викторовна Коваленко.
-Наташа, значит.
-Нет. Наталья Викторовна.
-Хорошо, Наталья. Ты возглавляешь секту?
-Секту?
-Ну, организацию «Живые надежды».
-Я – лидер ячейки.
-А кто над тобой?
-То есть?
-Кому ты подчинена, подотчётна?
-Богу.
-А в конкретном выражении?
-Я с Богом общаюсь.
-Каким образом?
-Непосредственно.
-Ты видела Бога?
-Я Его вижу.
-Как часто?
-Ежедневно.
-Как же Он выглядит?
-Смотрите. Вот Он.
Она вынула из книги листок, где был Лик Христа по реконструкции американского агентства NASA.
-Где ты взяла фотографию?
-Он дал.
-Сам?
-Сам.
-Лично в руки?
-Именно так.
-Любопытно. Есть ещё ячейки?
-Нет. У нас пока одна.
-Одна?
-Да.
-Как же происходит похищение?
-Смотрите.
Она показала на реку, и я увидел, вот, поднимается вверх, прямо к пенистым облакам, ребёнок. Он посинел от страха и точно бился в невидимой сети, будто жаворонок в силках. Я метнулся к нему, надеясь удержать, но, коснувшись сети, ощутил ожог и меня отбросило метров на пять в сторону, как от удара электрическим разрядом. И тут же в трёхсотмиллионную долю секунды я оказался в огненной колеснице с тахионым двигателем, которая вознесла меня так, что море привиделось лужей, а земля кашицей. Турбулентный поток поволок громыхающую колесницу по срипали вниз. Сознание точно вскипало. Перед глазами выросла скала, об которую колесница могла разбиться в любой момент. В скале были тысячи лиц. Каждое – в особом квадрате, словно в пробирке. Они морщились, пучились, делали страшные глаза, строили изумление, изображали озабоченность, подобно вдруг ожившим маскам в древнегреческом театре. Колесница замерла, зависла в считанных сантиметрах от скалы. Я почувствовал, что меня втягивает в неё. Я вовлёксы в камень. Увидел: колесница развернулась и скрылаь из поля зрения. В мгновение ока. Навалилась тяжесть. По всему телу. Голова раскалывалась. Окружающее представлялось в зелёном свете.
-Аркадий!
Я оглянулся: отец. Он выталкивался из толпы лиц, пробиваясь ко мне.
-Папа? Что ты здесь делаешь?
Я дожидался, пока он приблизится. Но его заслонили, забили другие, которые тянулись ко мне, морщились в брезгливом недоумении. Через секунду отец пропал из виду, утонул в толпе. Меня обступили. Кто-то прошипел прямо в глаза:
-Ты когда умер?
Я бросил взгнляд на говорящего, но тот не смутился, а продолжал:
-Чего буркалы выставил? Грузовиков моя фамилия.
Он выдернул меня из толпы, подтолкнул, чтобы я шёл пошустрее.
-Дурачьё тут одно. Никакие не демоны, - брякул он с прежним шипением по голосу. – Только и могут под родственников косить. Пойдём.
-Куда?
-Увидишь настоящую работу.
Мы выбрались из скалы. Пошли по воде, не проваливаясь. Спустя пару минут стояли перед покорёженным зданием.
-Что тут? – поинтересовался я.
-Дело о пропавшем велосипеде.
-Зачем оно мне?
-Узнаешь.
Зал судебного заседания, куда уже глянуло в подслеповатое окно позолоченное утро. Судья сидит на месте председателя. Он в парике и в мантии. От рождения глуховат. Рядом – секретарь судебного заседания, помогает судье понимать судебное слушание разбираемых дел. Несколько туповат, зато исполнителен. На скамье подсудимых – мужчина средних лет и средней наружности. Смотрит на судью, хочет что-то выспросить, но не решается. Секретарь кладёт перед судьёй рассматриваемое дело.
Судья. От имени и по поручению Республики разрешаю начать слушание дела по обвинению гражданина Аштанашова Такыра Бетпакдала-улы в совершении действий, предусмотренных УК Республики в статье 206 и в статье 209, которые суть хулиганство и занятие бродяжничеством. В виду особой важности судебного разбирательства упомянутого дела, также учитывая личность и патологическое прошлое обвиняемого, принимая к сведению и во внимание присутствие участников процесса, постановляю: дать слово господину Косогляденко, секретарю судебного заседания, для основательного доклада о наличии участников процесса и их представителей и о причинах неявки отсутствующих.
Смотрит на секретаря, а тот в толк не бёрет, чего требуется.
Судья. Ну, хорошо, ладно. Я убедился, и потому мне и прочим присутствующим представляется, что все ознакомлены с правами, поэтому нет смысла заниматься дальнейшей формалистикой. Приступим. Встаньте, гражданин подсудимый.
Тычет пальцем в скамьюподсудимых, где по-прежнему сидит с вопросительным ожиданием мужчина средних лет. Это не подсудимый, но тем не менее встаёт из вежливости.
Судья. Требуется по процедуре установить и зафиксировать в протоколе судебного заседания вашу самоличность. Назовите фамилию, подсудимый.
Мужчина. Я просто зашёл узнать.
Судья. Что он говорит?
Секретарь. Говорит, что он просто…
Судья. Запиши в протокол: фамилия Простоев. А именем как звать?
Мужчина. Не тренькай ты, как домбра. Дай сказать.
Судья. Что показывает подсудимый?
Секретарь. Насчёт домбры. Намекает. Как домбра.
Судья. Имя глупое, но ничего не поделаешь. Занеси в протокол: имя подсудимого Домбырак. А как с отчеством?
Мужчина. Я за велосипедом сюда…
Судья. Что говорит? Про что?
Секретарь.  Про велосипед.
Судья. Так и запиши: Простоев Домбырак Велосипедович. Теперь о вместожительстве. Где живёте?
Мужчина. На базаре за две тысячи купил…
Судья. Что показывает подсудимый?
Секретарь. Базар вспоминает.
Судья. Какой базар?
Секретарь. Зелёный, наверно. Они все там кормятся.
Судья. Так и запиши: проживает на Зелёном базаре. Чем занимаетесь?
Мужчина. Ничем.
Судья. Что говорит?
Секретарь. Ничем, говорит, путным не занимаюсь.
Судья. Тунеядец, значит.
Секретарь. Как обозначить род занятия?
Судья. Пиши: уклоняется от общественно-полезного труда, ведёт паразитический образ жизни. Семейное положение, гражданин Простоев?
Мужчина. Какая тебе разница? У тебя что, дочь в девках засиделась?
Судья. Что показывает подсудимый? Почему руками машет, как балерина на шаре?
Секретарь. Говорит, что в девках сидит.
Судья. Кто в девках сидит? Подсудимый?
Секретарь. Подсудимый. Он.
Судья. Если в девках сидит, то не он, она. Гражданин подсудимый, таким образом, – гражданка. У вас, гражданка подсудимая, дети есть?
Мужчина. Есть.
Судья. Не кричите, даже если вы – мать-одиночка.
Секретарь. Как записать?
Судья. Пиши: семейное положение – мать-одиночка.
Мужчина. Сочувствую вам, господин судья, если у вас дочь – мать-одиночка, но только не я ведь тут виноват.
Судья. Вы получили копию обвинительного заключения, гражданка подсудимая? Когда именно?
Мужчина. (оглядывается). Где гражданка подсудимая?
Судья. Что говорит?
Секретарь. (отвлёкся) Обещает исправиться.
Судья. Поздно, гражданка подсудимая.
Мужчина. У меня велосипед увели, а я вот с работы  отпросился  и к вам, чтоб нашли, значит. Я не такой богатый, чтоб на автобусах раскатывать.
Судья. Что показывает подсудимая?
Секретарь. Говорит, нет денег на автобус.
Судья. Намёк на то, что не хочет отмечаться. Что ж! Получит по закону. Зачитай ей то, что вышло по установлению самоличности подсудимой и своевременности вручения ей копии обвинительного заключения.
Секретарь. (встаёт) Простоев Домбырак Велосипедович, местожительство – Зелёный базар, а семейное положение – мать-одиночка. Занятие – тунеядец, уклоняется от общественно-полезного труда путём отпрашивания с работы.
Судья. Я хоть и не отчётливо слышал эту демократию в действии, но всё правильно, всё по процедуре. Правда, к вопросу о вместожительстве стоило бы вернуться… А это что за социализм с человеческим лицом?
Входит конвой, далее – настоящий подсудимый, прокурор, общественный защитник. Последний представляется немым от рождения, объясняется жестами. Прокурор близорук: с двух меторов столб от человека не отличает. Подсудимого подводят к предназначенному месту. Мужчина в недоумении садится на скамью подсудимых.
Подсудимый. Эй, жертва аборта! Ты зачем моё местечко хапнул?
Мужчина. Где я? Что за чучело передо мной?
Судья. Что он говорит?
Секретарь. Знакомятся.
Судья. Как знакомятся?
Секретарь. Выясняют, кто из них чучело, кто просто жертва аборта.
Судья. Разве они не сообщники?
Секретарь. Не знаю. Вы судья. Вам виднее. Моё ж дело – вести протокол. Моё дело маленькое, а ваше – большое.
Мужчина. Где я?
Подсудимый. В звезде, на гвозде, как повернёшь налево.
Судья. Что говорят сообщники?
Секретарь. Дорогу ищут.
Адвокат. Господин судья! Решительно протестую!
Судья. Кто это?
Секретарь. Не знаю.
Судья. Почему кричит?
Секретарь. Протестует.
Судья. Демократия в действии?
Секретарь. Точно так.
Адвокат. Решительно протестую против помещания моего подзащитного рядом с отпетым уголовным элементом.
Судья. Этот четырёхглазый зачем стучит по столу, как будто муху ловит?
Секретарь. Аттестует уголовные элементы.
Судья. Не представляю, про что аттестат, но заранее отклоняю. Объясните гражданину очкарику, что стучать по столу не рекомендуется. Во-первых, это уже лишнее. Во-вторых, порча государственного имущества. В-третьих, перестаньте мешать отправлению правосудия, пока вас не удалили из помещения за нарушения порядка и нанесения ущербу государственному имуществу. В-четвёртых, зачем посторонние присутствуют на закрытом заседании суда? В-пятых, кто запустил этого бузотёра?
Сектетарь. Господин судья любопытствует: ты кто такой? Зачем портишь имущество  путём крика и стука?
Адвокат. Кто я такой?
Секретарь. Точно так. Ты кто такой?
Адвокат. Я – общественный  защитник Грабийчук.
Судья. Что показывает гражданин очкарик?
Секретарь. Преставляется.
Судья. Очень приятно. Я тоже советник 2-го класса.
Секретарь. Он адвокат.
Судья. Разве? А у нас записано, что общественный защитник немой от рождения. Значит, подставное лицо?
Все смотрят на адвоката, чудесное возвращение речи которого потрясает до основания. Адвокат не меньше публики ошеломлён собственной оплошкой, наспех затыкает свой рот, гугукает, мычит, надеясь срочно сойти за онемелого. Суматоха выдыхается. Присутствующие устремляют внимание на скамью подсудимых, где начинается светопреставление: конвойные откладывают автоматы, садятся играть в карты с подсудимым.
1-й конвоир. Мешай карты.
Подсудимый. Других стир нет?
2-й конвоир. Откуда?
1-й конвоир. Мешай какие есть.
Подсудимый. Западло с такими играть.
2-й конвоир. А что?
Подсудимый. Да они все намеченные у вас.
1-й конвоир. Отвечаешь, что намеченные?
Подсудимый. Кто отвечает, того намечают.
2-й конвоир. Отвечают только быки.
Подсудимый. Ты кого быком называешь?
1-й конвоир. Возьми зеркало и увидишь.
Подсудимый. Смотри, если зеркало, а то ты меня знаешь: порву, как собаку Баскервилей.
Прокурор. Эй, кто-нибудь!
Судья. Что показывает этот подсудимый?
Секретарь. Ничего. Орёт просто.
Судья. Предупредите, чтобы не орал.
Секретарь. Зачем?
Судья. Подсудимым не положено. Когда дам последнее слово, тогда – пусть. Тогда – можно.
Прокурор. Покажите место, где находится подсудимый.
Судья. Опять орёт просто?
Секретарь. Нет. Просит место.
Судья. Чего просить? Стульев много. На всех хватит.
Секретарь. Кворум, по-моему, есть. Начинайте судебное слушание. Вы имеете слово.
Судья. Хорошо. Ладно. От имени и прямому, личному поручению правительства Республики открывается слушание дела гражданки Простоевой Д. В. , которая проживает по адресу Зелёный базар, семейное положение – мать-одиночка. По совместительству – тунеядка путём систематического отпрашивания с работы. Вышеуказанное лицо обвиняется в совершении хулиганских поступков и занятии бродяжничеством, предусотренными УК Республики, что и карается по закону. Собственно, обвиняемая полностью признаёт свою вину, само собой, раскаивается в совершении оных, совершила, скажем так, явку с повинной, что, безусловно, являясь смягчающим обстоятельством, не освобождает указанное лицо от уголовного преследования и ответственности перед законом. Заниматься кружением, как говорил Мишель Эйкем де Монтень, мысли мы, как водится, не будем. Тем более, совершать отлёты в сторону, то есть, поясняю для невежд, заниматься долгосрочными отступлениями, хотя предмету не наносится никакого ущерба, если от него отступают, чтобы найти правильный способ рассуждать о нём. Но мы-то не являемся предметами, поэтому отступление для нас – это обычный способ устного диалога, живой беседы. Я намекаю на то, что обязанности, права свои и собственные каждый из вас, присутствующих, уже знает. Отсюда вывод: нет надобности и особой необходимости заострять внимание на формальной стороне вопроса. Напоминаю о том, что вы понесёте ответственность за дачу свидетельских показаний, заведомо неправильный перевод, за отказ от дачи заключения по этому делу без уважительных на то причин. Вы все дадите подписку об этом, а свидетелей необходимо удалить из зала заседания.
Подсудимый кидает карты в лицо конвоирам, прыгает через перегородку и направляется к выходу.
1-й конвоир. Э, куда карты бросаешь?
2-й конвоир. Зачем игру не продолжаешь? У меня хвалёнка…
Подсудимый. Ты в уши долбишься?
2-й конвоир. Нет.
Подсудимый. Сказано: свидетелей удалить из зала.
2-й конвоир. Ну?
Подсудимый. Я свидетель и потому – удаляюсь.
1-й конвоир. А меня не колышет. Доигрывай кон, а потом иди хоть вешаться.
Мужчина. Я тоже пойду. Тут, я смотрю, ловить нечего.
Я вышел из здания. Голова гудела от фантасмагории суда. В сознание же вползала новая химера под обозначением «День, когда не стало детей».
Лидия Семёновна Давыдова решила подзаработать. Она выкрасила поистёртые временем губы в цвет детской неожиданности, от которой ни в какие критические дни суперподгузники индейского вождя Сухое Тело не предохраняют, приштукатурила невнятное, невразумительное, сморщенное завистью, страхом и заботами лицо, дабы не вдруг отбивать основной инстинкт у подвернувшегося клиента личиной изгнанной из саркофага мумии, всунула в укороченную юбку и в блузку, сексапильно не закрывающую пупок, плоть, обильно усыхающую к старости, и прокралась к городской больнице, на углу которой не на ловлю счастья и чинов, а чтобы день простоять и ночь проваляться, ибо в экономически трудных, неподдающихся воспитанию странах редкая женщина остаётся экологически чистой, морально-устойчивой комсомолкой и спортсменкой, не навязывается русалкой матёрому, материально обеспеченному дельфину на предмет вздохов на скамейке и прогулок при луне.
На спаривание клиенты шли, однако нерестились больше у более молодых, и на утомлённую солнцем Лидию Семёновну клёв не то, что не наблюдался, а как будто и не предвиделся. Спорс не всегда рождает достойное предложение, но и сеет неадекватные надежды.
Через четыре часа безотрадного дежурства Лидия Семёновна сподобилась узреть подъезжающий к ней старенький, дребезжащий во все тяжкие, дутый «Запорожец», откуда выудилась хорькообразная мордочка, на которой глазки бегали, как шестерёнки в торопливом будильнике.
-Сколько? – воровато полюбопытствовал клиент, приопуская ветровое стекло.
Уговорились за пяток баксов, потому как малоимущий клиент, балансирующий над порогом бедности, через пень-колоду совокупляющийся с благоверной, которая то изнемогает под бременем ежемесячных кровянистых выделений, обусловленными овуляцией, то и вовсе впадает в климакс, иначе климактерический период, слегка изголодался и готов был орошать направо-налево, наперегонки, во весь, как водится, дух и голос, что угодно, когда и при любых климатических обстоятельствах.
Лидия Семёновна расторопно управилась с ширинкой, принялась нашаривать, что надо, но объекта поиска не обнаружила.
-Э, - сказала она точь-в-точь опрокинутым голосом, - а у тебя его нет.
-Чего нет? – сбрасывая сигаретный пепел на уютно прислонённую к мотне голову Лидии Семёновны, удивился клиент.
-Премета первой необходимости.
Клиент моментально спустил штаны, сунул руку, чтобы убедиться: в промежности было гладко, как на закрытом ледовом катке.
-Ты…, подстилка зубастая, отгрызла, что ли? – отропел незадачливый казанова.
-Когда б я успела? И чего там грызть, если ничего и не было? – возразила с потрёпанным, пошатнувшимся, но ещё устойчивым достинством Лидия Семёновна.
-Как не было, ведьма подзаборная? А чем я, по-твоему, детей делал?
-Может, люди подсобили, откуда я знаю?
Получив оплеуху вместо оговоренной таксы за эротический массаж, Лидия Семёновна взвыла с намёком на горчайшую обиду и отлетела к тротуару, а пришибленный проблемой клиент уселся в «Запорожец», поехал домой и, закрывшись в туалете, до умопомрачения отсматривал место, ещё утром обвешенное гениталиями.
-Представляешь, Джамилька, - сказал он, коверкая посиневше губы в лихорадочную усмешку, жене, - а у меня нет.
-Мозгов? – откликнулась жена.
-Сама ты безмозглая!
-Ну, а чего?
-Харитона Иваныча.
-Чего?
-Помнишь: между ног болтается, на «х» называется?
Он ткнул пальцем туда, куда обычно посылают не глядя.
-Нечего тут и представлять, - сказала жена, - у тебя его сроду не было. А то, что было, никакой не Харитон Иваныч, а не бей лежачего – всё равно не встану.
-В больницу, что ли, сходить?
В милицию.
-Да разве там такие штуки подвязывают?
-В розыск объявят.
-Мой болт в розыск объявят?!
-Тьфу! У нас дети пропали, а он носится со своим болтом, как курица с тараканом.
Она швырнула в него книгу и заплакала. Он изирался с тугим недоумением, будто голым вошёл не в парилку, а в достаточно наполненный автобус.
-Как дети пропали? – спросил он.
-А вот так! Я все свои нервы извела, детей обыскалась, оббегала-обзвонила всё, что только можно, а он упёрся в какой-то ерундовый обрубок и заботится только о нём.
Ты толком расскажи! Чего панику развела?
-Я спать их уложила.
-Когда?
-Час назад.
-Ну?
-Чего «ну»? Нет их.
-Может, спрятались?
-Куда?
Она села на тахту, выпустила из пасмурно-оцепеневших глаз крупные, твёрдые слёзы, а из смешно и плоско подпрыгивающей груди вывалился призадушенный всхлип. Истерика оглушила женщину, ослепила её, так что она и не видела, как оглупевший от двойной порции горя муж метался по вдруг обезлюденной квартире, искал-звал недоумённо и потерянно сыновей, но угрюмая тишина и кислая тщетность поисков едва не обесточила дремучее отцовское сердце увесистым предощущением колючей беды-кручины. А жена так усиленно вздыхала, что была близка к апноэ – внезапной остановке дыхания. Он сидел на липком, будто мёд, линолеуме, обкатывая в опустошенной от бесприютности голове гиблую ситуацию, из которой выход мало проглядывался.
-Ладно, - сказал он с нервным, невнятным скрипом по голосу, накидывая на ущемлённое злосчастием лицо натянутую усмешку кривого приободрения, - хорош играть в «Угадай, где дети»! У Дыни они? Телевизор там смотрят?
Дыня – это соседка Дина, которая слыла у него по мере прихоти то Дыней, то Арбузом.
-Четвёртый час ночи, - сказала жена, - какой телевизор в такое время?
Определённое время до него доходило, что поиски детей надо начинать немедленно, что никакой самоироничной усмешкой не закрыть, не отвадить свалившуюся проблему, что исчезновение – факт состоявшийся, не зависящий от отношения к нему, от представления о нём. Сыновья пропали, будто их вынесло за кадр  сцены под обусловленным обозначением «Жизнь».
Отец вдвое опустевшего семейства лично досмотрел детскую комнату, кровати, столы, стулья, для чего-то открыл школьные сумки, словно в них ребята изловчились бы спрятаться от посторонних, собрал игрушки, тапочки в кучу, вглядывался в неё, будто мог в ней высмотреть сыновей.
-Как случилось? – лип он к жене с мёртвыми вопросами. – Где они? Почему ушли?
-Не лезь ко мне с идиотскими вопросами. Пошли.
-Куда?
-В милицию.
Опыорный пункт милиции в доме неподалёку они обнаружили закрытым. Пришлось направляться в районное отделение, где на входе – пропасть машин. Перед стеклом дежурного роилась толпа граждан, которые задавили дежурного требованиями немедленно напустить всю милицию на поиски вдруг и непонятно пропавших детей. Задёрганный, затравленный бесконечными наскоками потерпевших, он выставил к стеклу обезжизненное лицо, где багровые глаза его прямо-таки плавились от ярости.
-Вам чего?
-Дети пропали.
-Оставьте заявление.
-У меня ещё детородный член…
-Что?
-Детеродный член, говорю, исчез. Его тоже в заявление записать?
-Какой детородный член? – в голосе дежурного сквозило удивление, приправленное и нескрываемым раздражением.
-Тот, что между ног болтается, на «х» называется.
-Издеваемся, гражданин?
-Да кто издевается?
-Смеёмся?
-Нет.
-Запомни, хорошо смеётся тот, кто смеётся по делу. Милиция вам тут для чего? Порнографию, что ли, разыскивать?
-Что мне делать?
-Дома сидеть.
-Поможет? Или всё же лучше в розск детородный член запустить?
-По Чернобылям не надо шататься.
-Я не был ни в каком Чернобыле.
-Молодец, что не был. Тогда клади заяву и с вещами на выход.
-Как вы сказали?
-На волю иди, раз из камеры отпускают.
Дежурный высунулся в окошко и прокричал на всю дежурную часть:
-Сержант, выведи отсюда всяких там посторонних, а то они развели тут Содом и Каморру.
Их попросили на выход, чтобы все уже на улице, как водится, затеяли ток-шоу на тему: коррумпированная у нас милиция или просто – скупленная на корню. Некоторые глубокомысленно пялились окрест, задаваясь сюрреалистической проблемой: почему жизнь не так задушевна и романтична, как это видится в детстве, но жёсткая и тошная, как в джунглях, где каждый пытается съесть, чтобы не быть съеденным.
К утру оказалось, что детей в городе не осталось. Их искали повсюду: в подвалах, канализационных колодцах, на чердаках, стройках. Не веря один другому, ходили по домам-квартирам. Осматривали парки, рощи, скверы. Были на речке, пока не стало ясно: детей нет и непонятно, когда будут. К обеду толпа очумелых родителей хлынула к акимату, то есть к мэрии. Аким долго не шёл на контакт с народом, отнекивался неимением времени, но позже одумался, показался на люди, как медведь в черновой тайге.
-Где наши дети? – вопрошала толпа.
-Э, как нехорошо кричим «где»! – сказал аким, разводя руками. – Я искренне, можно считать, сочувствую, что вам не повезло. Понимаю ситуацию момента. Её надо исправлять. А зачем кричим-ругаемся? Мы опять-снова попадаем под волну критики, всенародного неудовольствия. Почему? Народ не понимает, не учитывает. Не понимает нашей политики. А надо разъяснять, чтобы масса понимала момент сочувствования.
-Где дети? – вопила толпа.
-Администрация города и я лично держим ситуацию на контроле. Вопрос в стадии разрешения. Доложено лично Саткынбаю Расстроловичу.
-А дети где?
-У меня свои дети пропали так что…
-Врёшь! В Америку отправил!
-Э, как в Америку? Какой Америку? При чём тут, я не представляю, сородичи, Америка? Я вам говорю, эту делу держим на контролю, а зачем Америку прибавлять – не понимаю.
-Собака тебе сородич!
-Я поступил на работу, чтобы сложить свой жизнь…
-Хватит! Задолбали!
-Опять одни разговоры!
Аким ошарашенно помалкивал.
-Вконец обнаглели!
-Кому детей продали?
-Чего с ними гавкаться? Разве начальнички когда народному горю печальствуют?
-Мусульмане, Аллах не простит нам, если шайтанам и дальше прощать будем.
-Бей!
-Круши!
-Дави гадов!
Аким побледнел, попятился, приглядывая, где ОМОН и прочая секъюрити, которая благоразумно отсматривала инцидент издалека, чтобы не угодить под дубину народного гнева.
-Комиссия создана, - мямлил аким.
-К чёрт!
-И чего она делает?
-Взяток дожидается!
-Без взятки они и на баб своих не вскакивают.
-Ваши факты, - насильно примирительно сказал аким, - уважаемые сограждане, не всегда и не во всём соответствуют нашей действительности.
-А пенсии когда будут?
-Зарплату дайте!
-Детские пособия куда делись?
-При коммунистах дети не пропадали…
-Сталина на них нет!
-Детей ищите, сволочи!
Кипяток народной ярости плескал во все стороны, раскачивал небо над площадью. Пошли крушить. Аким жался к выходу из толпы. Его не пускали. Орали прямо в лицо:
-Молчишь, когда страшно?
-А ему сказать нечего!
-По башке дайте ему, люди добрые, мигом заговорит…
Видение рухнуло. Голова разболелась, как непонятно проступившемся грппе. Кидало то в жар, то в холод. Сверху пронёсся  точно разломленный голос Верагуа:
-Как дело поправлять будете, Арман?
-Не знаю, - сказал кто-то едва знакомым голосом. – Я так запутался, что и сил моих нет.
Я открыл глаза, разомкнул их. Неясный, прыгающий свет придвинулся, вычерчивая из полумрака контуры комнаты в избушке.
-Когда всё началось? – спросил Верагуа.
-Чуть раньше.
-Вы знали, что ваша мать колдунья?
-Подозревал.
-Почему вы тогда к нам пришли?
-От растерянности.
-Дела страшные, - сказал Верагуа.
-Я понимаю.
-Нет, не понимаете. Силы вызваны огромные, и кто в состоянии совладать с ними?
-Есть выход.
-Не надо обманываться, - упорствовал Верагуа. – По вашему неведению, недомыслию, мелочной обидчивости, наущению демоны пришли. Вернуть их в преисподнюю вы не можете. И я не могу. Локализовать, ограничить их передвижение тоже не в наших возможностях.
-У меня есть записи.
-А что толку?
-Можно отследить их.
-Нет.
Я приподнялся и увидел: Верагуа беседует со священником. Они сидели за деревянным столом, пили чай. Пересвет молча ютился у печки.
-Пить, - попросил я, ибо жажда, казалось, иссушила меня насквозь.
Сознание у меня помутилось в одну секунду. Из судорожно вертящейся темноты выдернолось на обозрение лицо Инессы Шевченко. Она усмехнулась. Щёлкнула пальцами, образуя из ничего подростков, которые уселись у подъезда и расторопно принялись набивать гашишем свежевыпотрошённую папиросу, потом ещё две, запуская их по кругу, как трубку мира.
-Не надоело тебе, - сказала Инесса, - быть с нудным выражением. Смотри на тинейджеров: им нет дела до того, стоит ли страна или падает. Они живут своим кайфов. И счастливы.
Наваждение сдвинулось, затёрлось угрюмым Пересвет, стоявшим передо мной и протягивавшим стакан с дымящимся молоком. Я взял стакан, наскоро пригубил. Молоко, слегка пролитое в глотку, выбралось наружу. Тошнота комом встала в горле. Выдавило только что принятое.
-Вы, наверно, завидуете мне, - заявил священник.
-Я? Завидую? – удивился Верагуа. – Чему тут завидовать?
-Мне, моей удаче.
-Да разве это – удача?
-Конечно. Мои фантазии овеществляются. Они находят применение. Имеют спрос.
-Вы говорите полную ерунду, - отрезал Верагуа. – Мир, вами придуманный, - чудовищный мир. Сами-то не хотите жить в нём, бегаете от него. Спрятались вот. Боитесь.
-Я не боюсь. Просто творческому человеку требуется уединение.
-Для чего?
-Для новых помыслов.
-Глупости. Вы боитесь мира, который придумали, который вдруг обрёл реальное наполнение и содержание. Все ваши фантасмагории получили материализацию. Вы разбудили мёртвых, и кто их теперь упокоит?
-Я разбудил?
-Вы.
-Но каким образом?
-Не знаю. Надеюсь от вас узнать.
-И я не знаю.
-Вы знаете.
-Нет.
-Именно знаете. Механизм запуска вам известен.
-В общих чертах.
-Полностью.
-Ладно, полностью.
-Теперь задача – определить механизм возвращения на круги своя.
-Да, да. Это нужно.
-И вы мне поможете.
-Я? Но как?
-Вспомните, с чего начиналось.
Я не понимал ничего. Священник, сухощавый и тонкий, точно девочка, мечтающая о славе Кейт Мосс и уморяющая собственный организм диетой, сухо и как-то скукоженно смотрел перед собой. Верагуа же вёл игру с ухищрениями. Тогда я и не думал, что старик покончил с расследованием всех эпизодов происшествий и, в сущности, уже не нуждался ни в каких подробностях и деталях, а лишь давал шанс злоумышленнику оправдаться хотя бы в своих глазах и в собственном мнении. Не то, чтобы я был слишком слаб для уяснения, но всё кончилось для меня неожиданно просто. Больше года мы блуждали в происшествиях, и вдруг – финиш. Само ожидание финиша выходило куда волнительней, чем настоящее завершение системы вещей, ибо оно пришло чересчур буднично, приземлённо и как снег на голову.
-С чего началось? – переспросил священник.
-Да, с чего началось, - повторил Верагуа.
-Но ведь вы знаете, - сказал священник.
-Я знаю, - согласился Верагуа.
-Зачем тогда рассказывать?
-Для ясности.
-Хорошо. Пойдём от начала.
-Пойдём, - сказал Верагуа.
-Я человек творческий, импульсивный. Живу, в основном, фантазиями. С детства любил выдумывать разные истории. Читал запоем. Надо предупредить, что дед мой, отей матери, сорок лет под землёй обучался колдовству. Мог реки останавливать. Он пропал перед самой войной, когда ощутил в себе дар. Мать рассказывала, его тогда раскулачить надумали. Он понял про это, всю ночь молился, а под утро пропал, не выходя из своей комнаты, где молился. Искали его до самой войны, а там и забыли. Не до того было. Матери моей шёл десятый годок, и она хорошо всё запомнила. Где-то в пятидесятых годах мать моя стала видеть во сне деда, отца своего, который, в принципе, объяснил, как жить полагается. Колдунов на земле множество, но больше шарлатанов, а по-настоящему их считанные единицы. Колдуны, скажем так, управляют миропорядком. Это ведь простым смертным кажется, что всё идёт от случая, само по себе. В жизни случайностей не бывает. Им нет места в реальности. Живая материя, как и мёртвая, подчиняется закону управления. Люди только догадываются, но ничего не знают. Взятьхотя бы Библию. Она написана не для человека с улицы. К этой книге ключ нужен. И читать её надона языке оригинала, пропуская определённое количество букв. Ключ этот в руках у вечников. Они знают, как читать. Точно так же обстоят дела с Ведами, Кураном и Евангелием. Неподготовленные никогда не проникнут в суть вещей. Человек – совсем не то, что о нём думают. Человек – существо временное, переходное, экспериментальное. Он создан на основе животного материала. Его задача – стать мостом между материей и энергией. Жизнь человеческая, таким образом, - эксперимент. Суть же эксперимента в следующем. Человек – сущность разноплановая. Грубо это можно представить в виде шахматных фигур: 32 фигуры, 64 клетки. Чёрное и белое – это поровну. Другое дело, какой цвет возьмёт вверх.
-Нельзя ли ближе к делу? – нахмурился Верагуа.
-Ладно, - пожал плечами священник, - что вас интересует?
-Начало.
-Начало? Но я и говорю о начале.
-О каком начале?
-О самом начале.
-Хорошо. Расскажите о себе, не удаляясь в генеологию.
-Однако без генеологии не обойтись. Дело в том, что моя мать имеет непосредственное отношение к происшествиям. Она – необходимое звено моей истории. Мать стала видеть сны, где был её отец, а мой дед, и однажды он сказал, что она должна выйти замуж за одного человека.
-За Усена Щурекенова? – спросил Верагуа, глянув в блокнот для сверки.
Священник дрогнул, побледнел и вопросительно воззрился на непонятного старика, знающего подозрительно много.
-Он был вашим отцом? – уточнил Верагуа.
-Да, - обречённо кивнул священник. – Усен Щурекенов – мой отец.
-А деда как звали?
-Байораз.
-Кожа Байораз? – наседал Верагуа.
-Вы всё знаете?
-Многое.
-А вам известно, кто мой отец?
-Оборотень.
-Вы угадали.
-Догадка здесь не к месту, - поправил Верагуа. – Я был на могиле Усена Щурекенова. Он умер в сорок седьмом году, то есть до встречи с вашей матерью. Задолго до вашего рождения и рождения старшего брата Шаймердена. Меня же интересует ваш дед. Колдун он древний, закоренелый. Сорок лет обучения под землёй – изрядное обучение. Что он изучал? На что направил полученное знание? Во имя каких целей? По большому счёту, у меня нет ни сил, ни средств, ни условий, ни терпения узнавать всё.
-Чего же вы хотите?
-Общие детали, принципиальные.
-Я не знаю.
-Как же это?
-Так получилось.
-Вы имели представление о том, кто ваш отец?
-До недавнего времени ни малейшего. Я-то и не помнил его толком. Мне было два с половиной года, когда его сожгли.
-Сожгли? – спросил Верагуа.
-Да. Мы жили в Сайраме, в Чимкентской области, и у одного человека собака загрызло двухлетнего ребёнка. Подумали на моего отца. Пришли домой. Отца не было. Увидели ошейник. Взяли его, бросили в печь. Отец и умер, хотя оборачивался волком, но никак не собакой. Правда, собаки – это его любимое блюдо. Они боялись его, а он любую мог увести. Самую злую.
-Сожгли ошейник, и что произошло? – спросил Верагуа.
-Отец сгорел.
-Где он был в это время?
-На охоте.
-На кого охотился?
-На собак.
-Хорошо, - сказал Верагуа. – Ваш отец погиб. Что дальше?
-Ничего. Мать взяла нас и уехала из села.
-В Джамбул?
-Да.
-Она решила избавиться от колдовства?
-Решила. Оно никогда не приносит счастья. Дар колдовства – дар разрушающий.
-Разве? – переспросил в шутку Верагуа, который при мне никогда не шутил, и я не подозревал, что суровый, точно Гальба у Корнелия Тацита, старик отважится на шутки исподтишка.
-Вы, как полагаете, умный человек? – уточнил для особых надобностей священник.
-Для себя, конечно.
-Считаете ли себя умнее многих?
-Многих – это кого? – опешил Верагуа.
-Подавляющего большинства.
-Нет.
-Значит, вы – такой, как все?
-Разумеется.
-Правильное понимание, - похвалил священник. – Теперь скажите вот про что. Все, за искючением откровенных безумцев, представляют, что добро и что зло. Знают: воровать, убивать, лгать нельзя. Не только нельзя, но и неразумно. Однако – убивают, лгут и воруют. Почему? Что движет убийцей, вором, лжецом? Желание выжить? Нет. Не воруя, жить можно. Не убивая себе подобных, жить в состоянии любой из нас. Откуда же в мире столько насильственных смертей? Последствие колдовства. Нечто, о чём писал ещё Достоевский, носится в воздухе. И носится постоянно. Разрушение и ненависть – вот что сеется колдунами. Революции, войны, терроризм и бандитизм – от колдовства. Простому человеку жить проще. Он довольствуется малым. Колдовство его пугает, отталкивает, хотя о нём он наслышан в достаточной мере. Однако колдуны стараются не повторяться. Они меняют методы, когда о них узнают. Вспомните сказки. Время, точнее дальность времени, накладывает на сказки налёт лживости, а ведь они – правда. Отчего же к сказкам недоверие? От того, что здесь играют два фактора: колдуны меняют стиль, колдуны создают ауру недоверия к чудесам.
-Не уходите от темы, - попросил Верагуа.
-Я не ухожу, но поясняю. Хотите знать о начале, слушайте. Иначе… Что для вас, собственно, представляет интерес?
-Сами происшествия.
-Однако если вам известен механизм их, - заметил священник, - то, что остаётся рассказать?
-Поделитесь вашим видением происшествий.
-Как я их вижу?
-Да.
-Странный вопрос, - усмехнулся священник. – Игра сделана, а вы хотите знатьмоё мнение о ней.
-Игра? – переспросил Верагуа. – Нет никакой игры.
-Не будьте слишком серьёзным.
-А каким?
-Ну, легче воспринимайте действительность. Легче. Спокойнее. Меньше траура и больше радости. Смерть всегда и везде. Повсюду. Перед глазами она беспрестанно. Должна выработаться к ней привычка.
-Привычка? – скривился Верагуа.
-Привычка. В конце концов мы смертны. Поголовно. Поэтому её легче принимать надо.
-Почему же тогда вы попросили меня расследовать смерть вашей матери?
-Ну, мать – это другое.
-Какое другое?
-Мать – близкий человек, а те, что мелькнули в происшествиях, люди посторонние.
-И для вас – посторонние?
-Ну, а как? Кто они мне? Сватья, братья, друзья, подруги? Я их придумал, что с них спрашивать?
-Почему же вы пришли к нам? – упорствовал Верагуа.
-Почему? – священник усмехнулся по-особому коряво, хищно и с непередаваемым подтекстом, так, точно был излишне взрослым для нас, многоумным и сверхзнающим нечто запредельное. – Странный вопрос. Моя мать была убита с помощью колдовства, а вы спрашиваете, почему я пришёл к вам?
-Разве вы не могли сами разобраться?
-Разобраться – да, но не наказать.
-Как мы должны были наказать?
-Не знаю. Вы – знаток уголовного права, не я. Да и потом…
Он поднял голову. Снова хищно усмехнулся. По глазам его, непонятно-расширенных, было видно, что его, что называется, понесло. В них вымелькнул и точно провалился острый и твёрдый блеск. Они, как говорят футболисты, принялись финтить: меняли направление, смотрели туда-сюда, бегали, застывали, выражали то одно чувство, то другое. То излишне холодные, то раскалённые невысказанной обидой, то расторопно-угодливые, то невыносимо-гордые, высокомерные, с ошеломляющим апломбом, они будто апробировали одно из по-настоящему правильных положений.
-Что человек? – сказал надрывно священник. – Что проку в его умении и колдовстве? Он хочет пробиться, а обстоятельства не дают. Напротив, давят. Вгоняют в клетку безысходности. Чего я хотел? Славы? Нет. Исправления. Нравов. А мне не позволили. Я писал лучше многих. Дали мне вырваться? Мир посмотреть? Себя показать? Ничего не дали. А тут мать… умирает. Мать, которая для меня всё: и весь мир, и весь смысл жизни. Мать, отказавшаяся от колдовства во имя моего спокойствия… Когда я понял, что Розку вы наказать не сможете, тогда…
Он вздохнул, перевёл дух. Глянул мимо меня и мимо Верагуа, в сторону застывшего Пересвета.
-Тогда, - медленно  сказал священник, - пришёл дед, и я принял его покровительство. Принял и…
-Что? – насторожился Верагуа.
-Ничего. Мы стали работать вместе.
-Каким образом?
-Он свёл, я воплотил.
-А подробнее?
-Да вы же знаете!
-Знаю.
-Зачем тогда допрос?
-Для уточнения и проверки некоторых обстоятельств.
-Ладно. Поясню точнее, с подробностями. У Плутарха (если вы читали, конечно) в жизнеописании Ромула есть вот какое наблюдение древних: «… души добродетельных людей, вполне по законам природы и божественной справедливости, из людей делаются героями, из героев – демонами, наконец из демонов, если они, как в таинствах, вполне чисты и святы, чужды всего смертного и подверженного страданиями, - становятся богами, но не по постановлению государства, а в действительности, заслуженно достигнув прекраснейшего блаженнейшего конца».
-Вы несколько неточно цитируете, передёргиваете.
-Я?!
-У Плутарха вы оторвали начало, перевернув смысл, ибо там не наблюдение, а призыв. Поэтому необходимо добавить вами пропущенное: «Не посылайте же на небо тела честных людей, вопреки законам природы, но веруйте, что души добродетельных людей…» И далее по тексту, вами процитированному. Таким образом, это – не наблюдение.
-Ладно, призыв.
-Вы следуете ему?
-Конечно. Я верую, следую, утверждаю и воплощаю.
-Что именно воплощаете: демонов?
-Да.
-С какой целью?
-Чтобы стали богами.
-Руководствуясь какими мотивами?
-Если хотите узнать о мотивах, придётся выслушать изрядное предисловие, так называемую предысторию. Готовы?
-Если недолго.
-Как получится. Временем располагаете?
-Пока.
-Ну что ж! Внимайте. Мне пришлось родиться в странной семье. Мать – колдунья. Отец – оборотень. Где-то лет в семь-восемь я увидел змею. Вишнёво-красную. У нас была тумбочка под телевизор. В ней она и лежала. Когда я наклонился к тумбочке, чтобы взять программу телепередач, змея кинулась ко мне, вползла под сердце. С того дня в нём – тяжесть. Непомерная. Иногда  выбивающая, выжимающая слёзы из глаз. Вызывающая усталость до времени.
-До времени? – поразился Верагуа.
-До того, как придётся начинать дело.
-Любое?
-Абсолютно. Она, усталость, давила. Угнетала. Вымертвила помыслы, устремления. Охолодила желания. Сухая жизнь – это не то, чего хочет человек. Механический мир, пространство абстрактных идей, отвлечённых, оторванных от тебя понятий – вот сфера, где быт и бытие твои. Я стал думать и вглядываться во внешний мир, чтобы оторваться от внутреннего. Я не сказал матери о змее, помалкивал и о том, что во сне видел. А сны... Они были...
-Какими? – спросил Верагуа.
-Сочными. Кровожадными. С перспективой, хотя и затянутой, но на исполнение. Они воспитывали меня. Учили жить. Устраивали понятия, законы, как Ликург устраивал быт и строй для Спарты.
-А что вам снилось?
-Разное. Чаще дед. Иногда отец. Они водили по всяким местам.
Священник вздохнул, помолчал, прокатывая в памяти события детства. Он чуть прикрыл истомлённые углаза, усмехнулся.
-Сны, - сказал он подрастерявшимся голосом. – Сны и только сны давали направление и убежище. Мать не любила меня. Побаивалась. Остерегалась. А Шаймердена боготворила, хотя отец, по её словам, его не терпел и бил при любой возможности. Мать же Шаймердена защищала и вот дозащищалась.
-Почему вы полагали, что мать вас не любила?
-Я полагал?
-Почему вам казалось?
-Странный старичок. Любой видит, понимает, когда его любят, а когда… терпят по необходимости. В силу причин. Надо сказать, что воспитание моё было близко к спартанскому. Я был в семье и был от неё оторван. Даже в детдоме жил. По настоянию брата мать отдала меня туда.
-Брата?
-Брата. Хасена.
-Разве у вас есть брат Хасен?
-Хасен – это дядя мне. Брат матери. Когда отца сожгли, мать приехала в Джамбул именно к Хасену. Он осмотрел меня и сказал, что я – будущий оборотень, раз сын оборотня.
-А Шаймерден?
-Не знаю. Его брат матери посчитал человеком. Детдом – школа выживания. Там-то я начал себя помнить, осознавать. Там ко мне пришла отчуждённость. Меня избегали, а я тянулся к людям. Пропасть и сейчас стоит между мной и человечеством. В детстве такое ощущение острее, резче, болезненней. Ребёнок ведь открыт миру. Что случается, когда мир его не принимает? Вот и во мне собиралась ненависть. Вызревала обида. Перед тем, как мне идти в школу, мать опомнилась и забрала меня в семью. А я уже был оборотнем. Сны помогли мне это понять. Я знал всё, но никому ничего не рассказывал. Не доверял. Оборачиваясь в прошлое, поражаюсь самому себе. Чутьём что ли я шёл по жизни? Никаких ошибок не сделал. Никому не открылся. Даже матери. Сны принял, змею принял, а не рассказал, не поделился. Так и жил молчком в двух мирах: в тонком и в грубом. Жениться не мог. Не хотел. Зачем плодить оборотней? Их и без того в мире людей полно. В принципе, оборотень не тот, кто бродит волком по ночам. Функция его иная. Задача вполне конкретная. Посвящённые в таинства знают функцию и задачу оборотня. Посвящённые смеются обывательским представлениям об оборотнях. Смеются и делают новых. Оборотни по-настоящему страшны тем, что люди не знают их. Люди принимают их за себе подобных. Общаются с ними. Свыкаются. Роднятся. А ведь обротни выедают человечество исподволь. Подталкивают к бездне безумия. И никто из людей не ощущает этого. На себя думают… Ладно. Об этом после. Сейчас же вернёмся ко мне. Я жил в отчуждении и, конечно, тяготился собой. К десяти годам устал от себя, как волк от капкана. Шаймерден же был от природы бестолков, но умел управлять матерью. Она поставила его в нашем доме кумиром. Он старше меня на шестнадцать лет, и я должен был поэтому исполнять при нём обязанности прислуги: стирать и гладить его одежду, чистить обувь, заправлять постель, убирать комнату, прочее. И сервис такой Шаймерден принимал как положенное ему по сроку службы. Однако не это главное. Суть в следующем. Как я говорил уже, мать меня не любила. Так вот. Шаймерден усиленно способствовал этому. Натравлял её на меня. И она временами просто задыхалась от ненависти. Била не то, что за провинность, а за обычную неловкость. Била с остервенением. Иногда до иступления. Наказывала и голодом.
-Голодом? – переспросил Верагуа.
-За двойки. Спуску не было. Говорила, что простит всё, кроме плохой учёбы, однако практически ничего не прощала, хотя Шаймердену – постоянные послабления. Систематически. Что меня выручало – книги. Читал запоем. Ясно представлял, что в них описывалось. Этим и спасался. Такой вот странный коктейль: сны, отчуждение, положение пасынка в родной семье, книги – образовывал характер неуживчивый. Везде я был чужим, лишним, подозрительным. А я знал: по-другому не сложится. Люди не любят тех, кого не понимают. Я пришёл в первый класс, умея читать и писать. Сейчас данный факт – не диковинка. А тогда, в семидесятых? Мои соклассники с букварём знакомились, а я бродил у школы. Рассказы сочинял. Сказки придумывал. Хорошо говорил. Вообще, меня влекло к добру. К жалости. Непонимание окружающих страшило меня. В играх меня старались толкнуть. Невзначай ударить, но побольнее. А я… не отвечал. Может, поэтому кое-кто считал, что со мною многое позволительно. Сила же во мне от рождения имелась нешуточная. Кстати, ваш сотрудник должен помнить её.
-Кто? – спросил я.
-Ты, - сказал священник. – Помнишь, Пересвет, которого вы к батареям пристраивали?
Помнить-то я помнил. Как забудешь ту мощь, с которой пистолет вынимался из рук моих?
-А разве не этот Пересвет был тогда? – спросил я, указывая на Пересвета, понуро стоявшего рядом со мной и держащего стакан  с подостывшим молоком.
-Нет, - усмехнулся священник. – Это – персонаж. Щёлкни пальцами, и нет его.
Он Щёлкнул – Пересвет сдулся, а потом и совсем сгинул.
-Но ты же худой и маленький, - сказал я, - а Пересвет был здоровым парнем.
-Зачем выпячиваться? Придёт время, и всё вернётся.
-Когда? – поинтересовался я.
-После, - ответил священник. – Однако мы сбились. Ушли от темы… Я бродил у школы. В дождь. В снег. Пока мать не увидела. Не вернула в школу. А пролетел почти учебный год. Аперель. Учительница не верила, что я хоть что-нибудь знаю. Повели к директору. Там я и выказал своё образование. Директор дико воззрилась на учительницу. Та и вовсе языка лишилась. Только глазами хлопала. Густо краснела. Открыли журнал, где у меня – пропуски. Других отметок не было. А я в первом-то классе не только читал, писал, плюсовал, минусовал, но и выдавал наизусть законы физики, сыпал датами по истории, имел понятие о таблице Менделеева, не говоря уже о том, что твёрдо знал программу по географии, литературе, астрономии, биологии. Не давался иностранный язык. Налицо была одарённость ребёнка. Впору через классы прыгать. А я едва на второй год из-за пропусков не остался. Такая мне выпала планида изначально. Я и не сетовал. Зачем? Принимал за должное. Беды наши идут от беспокойной суеты. Пустышного мельканья. Из огня да в полымя. А надо оставаться между… Я вернулся в школу. Было неинтересно. Временами трудно. Иногда хотелось убить кого-нибудь. Меня сторонились. Это и бесило. На переменке все играют с кем-нибудь. Я же – один! Вот и пожелал мысленно одному смерти. В тот же день этого мальчика сбил грузовик: насмерть. Я пришёл на похороны. Увидел, как его мать, мать этого мальчика, стоит с каменным лицом. И сил нет плакать. И глаза её мутные от переживаемого. Ночью призрак мальчика явился в мой сон, спросил, для чего я вырвал его из жизни до срока. Я проснулся мгновенно и не мог спать. Не то, что совесть заедала, но бессмысленность пожелания вгоняла меня в тоску и раскаяние. Я же не одумался. Желал смертей направо и налево. И они множились. А люди ещё больше сторонились. Как чувствовали. Однажды, в классе 7-8, я забрёл в церковь. Увидел красоту внутри. Понял внутреннее своё уродство. Человеку без красоты нельзя. Когда Достоевский сказал, что красота спасёт мир, он имел в виду Бога. Точно так же и Чехов говорил о божественности в человеке, изрекая, что в человеке всё должно быть красиво. Бог и есть красота. Всё, созданное Им, красиво. Это я и ощутил в церкви. Я пошёл прочь, но что-то в представлении о мире сдвинулось. Оно крепло. Шло в рост. А сны по-прежнему изводили, хотя помнились слабо, неотчётливо, обрывчато. Я хотел красоты, не зная, как к ней приблизиться. Одиночество – благо, если есть почва для размышлений. Оно – беда, когда не знаешь, что делать с ним. Я читал и думал о многом. Книги образовали меня. Пошёл встречный курс. В книгах я черпал ответы на вопросы, которые роились в воздухе. Разум не понимал, но сердце подсказывало. Сны же давили невразумительностью, парадоксами. Обстоятельства перед человеком ставят только рамки. Обозначают контуры поведения. Сам же поступок целиком на человеке. Я закончил школу. Туман вместо будущего. Разгар перестройки. Говорильня. Размыкание, обернувшееся размыванием, ориентиров. Я не поступил в институт, завалил второй, устный, экзамен, потому что заявил экзаменатору, что нет и не было никакой советской литературы, а было сплошное враньё, держание носа по ветру, выхолащивание талантов. В 88-м о таком заикаться выходило рановато. Устроился грузчиком в продуктовый магазин. За нелюдимость, твёрдость, отгороженность получил прозвище – Железный Характер. Никогда не занимался спортом, а имел крепкое здоровье. Хотел мир изменить. К лучшему. Не вышло. Так всё и текло по жизни, пока мать не вздумала уехать в Каратау. К Шаёмердену. Она отделила его, когда он женился, и всё-таки без него не могла. Меня же по-прежнему боялась, сторонилась. В 92-м я ощутил нечто.
-Что именно? – спросил Верагуа.
-Не знаю. Подмену, наверно.
-Подмену? В каком смысле? – уточнил Верагуа.
-Я говорил. Помните: «просыпаюсь, руки в крови»?
-Это вы к нам приходили? – удивился Верагуа.
-Я.
-Не ваш персонаж?
-Нет, именно я.
-Поверить невозможно.
-И мать не поверила. Она увидела кровь, топор и нож, заподозрила, что я оформляюсь как оборотень. Искала по дому ошейник. Не нашла. Раз в месяц со мною случалось это. И в 93-м мать уехала в Каратау. Она уехала – это прекратилось.
-Вы предполагали, что мать насылала на вас порчу? – поинтересовался Верагуа.
-Нет. Я и не думал о таком раскладе. Я же знал, что являюсь оборотнем. Исходил из этого фактора. Через год мать умерла. Отец и дед во сне объявили, что её убила сноха Роза. Колдовством. К вам направили за содействием. Правда, не вышло.
-Не вышло? – спросил Верагуа и нахмурился. – А не с вашей ли подачи не вышло?
-С моей? – опешил священник.
-Кто изъял кассету и выдернул листы из журнала происшествий? – напирал Верагуа.
-Не знаю ни о какой кассете и листы не видел.
-Опять увиливаете?
-Отнюдь. Я говорю, как есть.
-Ничего вы не говорите. Четвёртый час мы беседуем, и ничего существенного вами не показано. Переливаем из пустого в порожнее.
-Конкретизируйте сферу вашего интереса.
-Как оживают ваши фантазии?
-Мои?
-Ваши.
-Скорее, пожелания сбываются, но никак не фантазии.
-Разве? – не поверил Верагуа.
-Конечно.
-Нет, - сказал Верагуа. – У меня другая информация.
-Какая же?
-А такая, что всё, вами придуманное, оживает.
-Всё ли? – улыбнулся священник.
-Многое.
-Что именно считается моим ожившими фантазиями?
-Киреев, - напомнил Верагуа, - Каражанов, Байоразов и прочие.
-Я понимаю, о чём вы, - побледнел священник. – С подобным и я сталкивался.
-С чем подобным? – подозрительно вопросил Верагуа.
-С ожившими персонажами, - сказал священник. – Скажу больше: они вывели меня из состояния оборотня. Что называется, опустили.
-Опустили? – не разобрался Верагуа. – В каком плане?
-В том, что усранили астральное тело. Моё. Подключилась серьёзная бригада. Кстати, за то, что обратился к вам за помощью и разъяснением.
-Снова лжёте?
-Отнюдь.
-Да выже лгун от природы.
-Скорее, фантазёр.
-Это мягко сказано.
-Зато вернее. Ваша правда, я не всегда точен в подаче информации. Где-то приукрашиваю, в другом месте не даю, что есть, а что хочется. Однако всё это – издержки творческой натуры.
-В таком случае, - сказал Верагуа, - действует ещё одна сила.
-Многие, - сказал священник. – Несколько лет я пытался провести собственное расследование, и не вышло. Вот почему и обратился к вам за помощью.
-Так, - озабоченно заметил Верагуа, - и эта версия лопнула на ровном месте.
-Какая? – уточнил священник.
-Такая, что я думал: происшествия от вас исходят.
-От меня?! – ошеломлённо вопросил священник.
-Вы пишите, а они исполняются.
-Исполняются, - машинально повторил священник. – Ничего подобного! Они не только не исполняются, а коверкаются.
-Кем?
-Я полагал от вас узнать.
-Вы не лжёте?
-Да нет же! – священник привстал от возбуждения. – Какой смысл?
Обозначилось молчание. Весьма тягостное. Верагуа позеленел от расстерянности. В лице его появилось выражение полнейшей опрокинутости.
-Опять сначала? – зябко протянул он.
-Давайте вместе, - сказал священник.
-Вы в этом заинтересованы? – спросил Верагуа.
-Ещё как!
-Что ж, - сказал Верагуа, - попробуем. Нелегко возвращаться, но приходится. Пересвет – это, значит, вы?
-Я.
-Цель вашего прихода?
-Сны. Они приняли другой оборот.
-Какой именно?
-Пролитая кровь. Нож и топор. Перерастание в явь.
-Для вас это всё – неожиданность?
-Несомненно.
-Не думаю, - заметил Верагуа. – Однажды вы намекнули, что злобные, пусть мимолётные, но ваши пожелания, а не чьи-то, исполняются. Если это так, то исполнение подобных пожеланий и не делось никуда. Оно осталось. Укрепилось, надо полагать. Взошло на более высокую ступень. Проросло в вас, как цветок сквозь асфальт.
-Нет.
-Что «нет»?
-Этого не может быть!
-Но ведь оно есть, и вы понимаете.
-Вы меня обвиняете в происшествиях?
-Кого же ещё?
-На каком основании?
-На основании фактов.
-Они есть у вас?
-Кое-что.
Священник мутно глянул на Верагуа. Так смотрит вор, которого дотошный следователь припёр к стенке достаточными уликами.
-Не всё так просто, - сказал священник. – Если я заварил происшествия, то зачем пришёл к вам?
-Ваш приход не загадка. Он укладывается в стереотип поведения преступника. Либо вы хотели, чтобы вас остановили, либо…
-Что?
-Либо у вас взыграло головокружение от успехов, и вы решили было приоткрыть завесу, да передумали. Отыграли назад.
-Я отыграл назад?
-кто же придумал Каражанова?
-Не знаю. Такого героя в моих наметках не было.
-Откуда же он взялся?
Священник помертвел, ибо не мог взять в толк, о чём говорил Верагуа, как реагировать на сообщение о неведомом Каражанове, где был этот персонаж, во что замешался. Священник имел перекошенное лицо, как при инсульте.
-Есть у вас ответ? – спросил Верагуа.
-Нет.
-Догадки какие-нибудь?
-Ни малейших. Разве вы думаете…
-Уверен.
-В чём?
-Каражанов появился не без вашего участия.
Некоторая оживлённость священника померкла, точно придавилась чем-то извне. Как меркнет и сникает человек, ощутивший нож впритык к спине.
-Я не знаю никакого Каражанова, - заявил священник.
-Ни именно вы воплощаете демонов! – возразил Верагуа.
-Я?
-По крайней мере, вы утверждали подобное.
-Вы несколько не поняли. Я воплощаю демонов. Это правда. Но что значит воплощение? Игра. Простая игра. Без правил… Помните «Крейцерову сонату»?
-Бетховена?
-Да нет же! Льва Толстого.
-Рассказ?
-Одно место, где Позднышев рассуждает о музыке?
-В известных пределах.
-Помните, как он говорит, что музыка так страшно, так ужасно иногда действует?
-Припоминаю.
-А слово воздействует гораздо сильнее.
-Допустим.
-Это одно. Другое. Более тонкое. Вообще, надо заметить, музыка раскрепощает душу. Окунает её в мир эфира. Но слово, но литература даёт направление. Говоря о воплощении демонов, я понимал под этим заданную реальность. Мир наш, реальный, физический, кишит демонами, прямо-таки набит ими, как вирусами и бактериями. Им, демонам, нужна опора. Состояние родства с человеком. В своё время они могли спариваться с нами. Теперь перед ними – запрет. Слова же выстраивают мост между ними и людской массой. Вавилонская башня – наглядный пример тому. Она не нагромождение во имя славы и памяти, но мост, устремлённый в Тонкий Мир. Зная силу слова, возможность, я с глубокой осторожностью приступил к сочинительству. Я хотел написать повесть о любви. Безо всякого ужаса, крови, столпотворения трупов. Киреев был задуман с такой именно целью. Не вышло. Помешали. Я и остановился. У меня не было никакого Дельфина, Лютого, всей этой бойни в больнице. Киреев и Лолита. Кто-то влез в повесть, изрядно исказил, исковеркал, вставил мотивы, о которых мне и не думалось. История же с Байоразовым – предел всему. Он, вообще, ушёл из-под контроля. Очеловечился и опять стал призраком. Самое же страшное – то, что они есть. Под масками моих персонажей вошли другие. Мои демоны должны были стать людьми. Влиться в мир человеческий. Не получилось. И заметьте, не я один такой. Достоевский когда-то хотел предостеречь нас от доверия социалистам. А что в итоге? Напророчил так, что будто в воду глядел. Раскольниковы раскололи мир. На материал и на тех, кому дозволено через кровь перешагивать. Опасное дело – литература. Неподконтрольное… Вы хотите понять мои мотивы, а я сам ничего не понимаю. Как эхо, я могу спросить: откуда взялся Каражанов, откуда я взялся с ножом и топором в руках и под личиной Пересвета… Да, самое страшное ощущение, когда творишь свой мир, а кто-то исподтишка толкает под руку, выводя мерзости. Я ведь только в разговоре с вами увидел, что стало с моим миром, как он вывалился в реальность. Клянусь Богом, я хотел не этого.
-Чего же вы хотели? – спросил Верагуа.
-Изменить мир. К лучшему.
-Каким путём?
-Что?
-Как вы хотели изменить мир.
-Новый человек.
-Биологически?
-Да.
-Город мёртвых – ваша фантазия?
-Моя.
-Вы сами были там?
-Не приходилось. Понимаете, в чём тут суть? Я придумываю это, но не всегда могу увидеть. Они меня избегают. Город мёртвых я задумывал как место для тех, кому нет места в городе живых.
-Ад?
-Нет.
-Ну а что?
-Другое.
-Что другое?
-Люди, в принципе, не могут быть одинаковы. Плохо? Не знаю. Хорошо? Не хочу судить. Важно то, что с подобным необходимо смириться, свыкнуться, сжиться. Один – убийца, другой – людоед, третий – мужеложец, четвёртый – похотлив, как сатир, пятый – бандит. И всё это – идеология, метод жизнесуществования. Сломанные мозги, по выражению Жириновского. Я полагал всего лишь отделить овец от козлов. Нравится прозябать в мерзости? Пожалуйста. Идите в свой город. Тусуйтесь там.
-Значит, вы знали, что ваши фантазии материализуются?
-Чувствовал.
-Вина несомненна.
-Да я ведь не того желал! Рассечь мир на чистых и на нечистых – вот чего добивался. Вечники же должны были провести зачистку. Оттеснить криминально настроенных граждан к городу мёртвых, а мастерская дьявола затянула бы их, как водоворот. Так это рассчитывалось.
-А что вышло?
-Кто-то вмешался.
-Изначально? – спросил Верагуа.
Священник задумался. Молчание (как мне показалось) было той раковиной, в которую он, как улитка, прячется в минуту опасности. Священник молчал совершенно подавленно. Затравленные его глаза смотрели перед собой, неподвижно, точно замороженные.
-Наверно, - сказал он, прерывая подзатянувшуюся тишину. – Я думал, можно разделить миры. Город мёртвых должен был поглотить сам себя. В сущности, кто такие мёртвые? Те, кто не войдёт в вечную жизнь. Но это их собственная беда. Почему они должны утягивать к мерзости людей простых, умеренных, безобидных? Я сталкивался со многими из криминалитета. Они верховодят в теперешнем мире. Но так неправильно. Ненормально.
-Как город мёртвых, - поинтересовался Верагуа, - должен был поглотить сам себя?
-Обячным путём.
-Что вы понимаете под обычным путём?
-Элементарные разборки. Хотят они убивать, грабить, насиловать, воровать, обжуливать, пусть живут своим замкнутым кругом. Всё равно их не спасти.
-Вы полагаете?
-Да вот случай из практики. Знавал я одно семейство, изначально преступное. Задумал вылечить своим способом. Разъединить сводных братьев: Витька Термера и Саньку Калачикова. Оба – наркоманы с младенчества. Витька сидел, а Санька был не такой потерянный. Стал я писать рассказ о том, как Санька уехал в Россию, женился там и работал на Газпроме. Всё вышло. Санька уехал, женился и заколачивал большие деньги на Газпроме. Каюсь. Не закончил рассказ. Встал он. Пролетело время. Иду я однажды на работу. Вижу: у дома, где Санька жил, народ толпится. Подхожу. Пробираюсь к эпицентру происшествия. Соседи говорят, что какой-то парнишка упал со второго этажа и разбился насмерть. Лицо я не успел рассмотреть: милиционеры труп укрыли одеялом и понесли в машину.
Священник вздохнул.
-Позже я узнал, - продолжал священник, - что умер Санька Калачиков и как всё случилось. Оказывается, он приехал из России к матери. Привёз гостинцев. По старой памяти завернул к друзьям покурить травку, вспомнить былое. Дружки-приятели вздумали обобрать Саньку. Нашёлся крутой. Он и рискнул задушить полиэтиленовым мешком Саньку, а уже мёртвого накачали наркотиками, кололи даже в пятку, потом скинули из окна подъезда, чтобы понятно было: парнишка обкурился, потянуло к полёту, несчастный случай, с кем не случается. Милиция, как водится, развела руками. Витька решил сам найти убийц, разобраться… Так я и понял, что делать, потому что преступные склоннности в принципе неизлечимы.
-Вы не подумали о вмешательстве в ваш рассказ? – спросил Верагуа.
-Нет.
-А ведь очевидно. Вы задумали одно, которое не только испонилось, но и получило своё логическое развитие.
-Наверно. Тут трудно спорить.
-И не требуется. Город мёртвых – не придумка, как вы пытаетесь нас уверить, а детально разработанный технологический комплекс. Мало того. Вы не только не раскаиваетесь в его создании, но упорно и злонамеренно пытаетесь увильнуть, сбить расследование со следа, психологически размягчить. Между тем, именно вы – ключ к происшествиям.
-Точно? – ухмыльнулся священник.
-Без сомнения, - сказал Верагуа. – Вы хотели отомстить, но за что? Мать свою вернуть вы не сможете, а душу собственную погубили изрядно. Устал я вам подыгрывать. Вы же лгать не устаёте. Итак, приступим. Прежде всего разграничим и определимся. Ведь я же сказал, что знаю всё, а вы посчитали слова мои за браваду. В мастерстве мимикрии вам отказать невозможно. Правда, изрядную роль сыграли помощники ваши: гном и старуха-колдунья. Начались происшествия с того момента, когда мы не смогли привлечь к уголовной ответственности Розу Жолдасову. Вы пришли узнать о результатах расследования, и я рассказал, сообщив кое-какие данные о гноме и старухе. Не представляю, как долго вы искали к ним доступа, однако нашли. Никакой, конечно, вы не оборотень, не сын оборотня, обычный маменькин сынок. Никакие сны вас не беспокоили, деда и отца в них не было, потому что ни того, ни другого в глаза не видели. Биография ваша такова. Бибинур Кожаева нашла вас в мусорном контейнере. Вы родились в студенческом общежитии. Вероятно, одна из бойких студенток поторопиласьизбавиться от вас. Кожаева взяла вас к себе. Воспитала, хотя и была матерью-одиночкой с Шаймерденом на руках. Разница между ним и вами – четыре года. Отчество ваше – Садыкович, как и у Шаймердена. Ради вас Бибнур Кожаева переехала в Тараз, чтобы кто-то ненароком не сболтнул о том, где вас обнаружили. Шаймерден, действительно, вас не любил, ибо запомнил, откуда вы взялись в семье, хотя Кожаева думала, что он забыл про такое. Вопреки вашим россказням и утверждениям, ваша мать не различала ни вас, ни Шаймердена: любила и наказывала одинаково.
-Ладно, - сказал священник, - вижу, что у вас твёрдое понимание проблемы, поэтому…
-Что? – спросил Верагуа.
-Я согласен.
-С чем?
-С вами: таиться незачем.
-Решились?
-Безусловно.
-За чем дело стало?
Священник глянул на Верагуа, и в глазах его проступило выражение, которое появляется у канатоходца, внезапно обронившего балансир: выражение ожидаемого конца.
-Да, - сказал священник, - вы правы: пора. Я всё придумал, как вы догадались: и Пересвета, и происшествия. Началось, правда, раньше. Не тогда, когда вы не смогли привлечь Розку. Но за год до того, то есть незадолго до переезда матери в Каратау. Она ведь не хотела ехать. Боялась, предчувствуя беду.
-О чём вы говорите? – уточнил Верагуа.
-Ну, ерунда здесь полная.
-Не стоит внимания?
-Вероятно. Однако я должен сказать, потому что это и подтолкнуло её к переезду. Она нашло у себя под матрасом кое-какие колдовские вещицы.
-Что именно?
-Она не сказала, но подумала, что я хочу навести на неё порчу.
-Вы?
-Так ей показалось.
-Как она для вас объяснила переезд?
-Никак. Вызвала Шаймердена, заказала грузовик и уехала.
-Почему, по-вашему, она не стала жить вместе с семьёй Шаймердена?
-И ему не слишком доверяла.
-Вы знали, что ваша мать наслала порчу на жену Шаймердена?
-Был в курсе.
-Мать поставила вас в известность?
-Да.
-Какова была ваша реакция на это сообщение?
-Самотическая.
-То есть?
-Чисто импульсивная, без осознания. По большому счёту, я отделял это от себя.
-Отделяли?
-Конечно.
-А лжёте по той же системе? На соматическом уровне?
-Я?
-И преотлично знаете. Хотите, я сам доложу, как было?
Священник кивнул.
-Началось всё, - сказал Верагуа, - тогда, когда закончилось наше расследование. Ваша мать не говорила вам о насланной на Жолдасову порче.
-Как же я узнал в таком случае?
-Из дневника.
Священник осёкся.
-Я правильно излагаю? – поинтересовался Верагуа.
Священник кивнул.
-Вы прочитали дневник матери, - сказал Верагуа, - и пришли к нам. Сообщили о колдовстве, подозревая, что Жолдасова отомстила за порчу. Мы подтвердили ваши подозрения. Тут бы вам успокоиться, но… Сами дальше расскажите?
-Сам.
-Что было дальше?
-Шок.
-То есть?
-Я заставил Розку рассказать, как это было.
-Каким методом?
-С помощью пытки, - признался священник. – Вы немножко ошиблись в последовательности. Дневник был у Розки, и это она узнала, что была послана порча. Матерью. На неё. На Розку. А я подслушал, как они с Шаймерденом ругались, как Розка сказала, что украла дневник и прочитала его, а Шаймерден ударил Розку. И она сказала, что колдовством убьёт и его, Шаймердена. Вот когда я испугался и пошёл к вам. Осознав же, что вам не удалось её изолировать, я решил принять контрмеры. Но не успел.
-Что случилось? – спросил Верагуа.
-Они все исчезли: гном, старуха, Розка и Шаймерден.
-Вы следили за ними?
-Я был у подъезда, когда вашего Бахмурова подлечивали. Ждал, чем кончится. Старуха вышла и прямо в подъезде сгинула. Я все квартиры обсмотрел, напугал жильцов. Они думали: я из психдиспансера сбежал. Запускали в квартиры. Я обглядел все комнаты, балконы, чердак, подвал. Со мной находился друг. Он стоял у подъезда. Ничего. Никто не выходил.
-Минутку, - сказал Верагуа, - вы как творческий человек опять нас запутали. Сведём воедино. Первое. Где дневник вашей матери?
-Не знаю. Я думал, он у вас.
-У меня?
-Раз вы про него знаете, то читали, наверно.
-Я и в глаза его не видел.
-Странно. А кто про него вам сказал?
-Никто.
-Как же вы знаете, что в нём было?
-Никак. Я исходил из следующего. Если ваша мать от вас уехала, значит, что-то повлияло на такое её решение. Однако она не стала жить вместе с вашим братом. Отсюда вывод. Ни вам, ни вашему брату она уже не доверяла. На чём же построено недоверие? На подозрении. В чём ваша мать сначала заподозрила вас, а потом и вашего брата? Ответ кроется в предыдущем нашем расследовании. Я знал, что Кожаева, то есть ваша мать, наслала порчу на Жолдасову, свою сноху. Ни с того и с сего человек порчи не насылает, но может ошибочно наслать её, если…
-Если что?
-Если имеет подозрение.
-Какое?
-Подозрение, что кто-то пытается его погубить с помощью порчи. Таким образом, я прихожу вот к чему. Кожаева испугалась колдовства и срочно переехала, но точно для себя не могла определиться, кто хочет её смерти, поэтому и собирается жить отдельно. В себе такие подозрения человек обяно не держит. И вот тут – заминка. Никто из новых соседей с Кожаевой не общался, как с нею не общались соседи и на старом месте. Я специально ходил опрашивать и тех, и других. Получается, доверять она могла только бумаге, ибо ни магнитофона, ни видео у неё не было. Дневник должен был присутствовать, и в нём – запись о подозрениях и о том, как и с помощью кого Кожаева наслала порчу на Жолдасову. От вас становится известно, что Жолдасова обнаружила дневник и узнала о порче. Тогда Жолдасова пошла к той самой старухе, которая наслала порчу, и как-то припугнула. Колдунья расправилась с Кожаевой и попалась на крючок Жолдасовой. Та принялась шантажировать старуху, ибо колдунья стала активно ей помогать. В частности, пыталась убить меня с помощью так называемого домика в лесу. Однако под удар угодил Бахмуров. Торопясь излечить его, я наделал груду ошибок. Не выяснил, от кого Жолдасова узнала о нашем агентстве, о том, что нами начато расследование.
-Я сказал, - сообщил священник.
-Спасибо, - отозвался Верагуа. – Благодарность ваша на поразительном уровне. От неё чуть не умер наш сотрудник.
-Так получилось, - оправдывался священник. – Я не знал, как Розку напугать, чтобы она раскололась.
-Получилось? – поинтересовался Верагуа. – Нет. Всё нарочно подстроено. Как тогда, так и теперь.
Он помолчал, глянул на часы.
-Аркадий, - сказал он мне, - ты слышал когда-нибудь о подземном городе?
-Нет, - признался я.
-Это и называется конспирацией, - заметил Верагуа. – Но ведь и я хороший конспиратор, не так ли, господин Уличный Боец?
Священник поднял глаза и увидел перед собой пистолет, который направлял Верагуа.
-Дело сделано, - сказал Верагуа. – Подземные жители выпущены, пока мы тут друг другу пыль в глаза пускали. Помните, как вы поглядывали на часы, когда в обличье Пересвета начинали игру?
-Помню, - сказал священник.
-Ну, а я только что её закончил. У вас было всего две ошибки.
-Какие? – угрюмо спросил священник.
-Слов нет, - сказал Верагуа, - вы мало где повторяетесь. И всё-таки именно в повторе попались: дважды приходили в агентство, начиная игру. Первую мы не раскусили. Это и подвело вас к мысли начать вторую.
-Какая ещё ошибка?
-В желании показать себя, чтобы увидели, оценили.
-Мы все такие, - сказал священник.
-Нет. Только преступники.
-Всё?
-Ещё раз замечу, только преступник в себе не может удержать преступление. Хочется, чтобы оценили.
-Что будет со мной? – устало поинтересовался священник.
Верагуа вызвал по сотовому наряд, и священника увезли.
Мы вернулись в офис. Я был потрясён. Не верилось, что закончилось всё так просто. Буднично. Точно между прочим. Я ждал не того. Другого. Более не такого. Не с тем фигурантом. Который был мизерным. Мелким. Вскользнувшим в происшествия по случаю и вдруг оказавшийся на первом плане, будто колосс.
Верагуа отдыхал, сил набирался, пока я просматривал дежурные записи, дополнял их, делал коррекцию, имея в виду новую информацию.
Как же так? Расследование закончилось. Вроде радоваться надо, а радости нет. Одна усталость. Она выхолостила чувства, эмоции. Стеснила сознание. И ещё особенность: тяжесть с плеч. Вернее, камень с души. Муторность растрепалась. Ожидание притупилось. Тревога рассыпалась, выдохлась от того, что терпение временем перетёрлось, и от того, что напряжение расступилось, давая дорогу освежённой надежде.
Я знал, что ожидание никогда не оправдывает затрат, на него угробленных. Перелом настроения состоялся. Вскрылась подоплёка происшествий. Но как-то пресно. Надорванно. С упором на привычность.
Конечно, я по-прежнему не понимал, как это было. И ещё больше – как Верагуа пробился сквозь дебри случайностей, ошибок и лабиринта версий к организатору и исполнителю.
И ещё больше недоумевал, как старик сведёт нити происшествий в клубок доказательной базы, как притянет к ответу злоумышленника, упирающегося до крайней черты.
Часы для меня брели медленно. Волочились, как видно. Я перечитал собственные записи и не нашёл в них ответа, хотя, кажется, ничего не упустил, если не принимать во внимание того, что не имею информации о том, как и почему завязалась беседа Верагуа и священника.
Проснувшись, Верагуа куда-то позвонил. О чём-то своём договорился. В момент исчез, услав меня для отвода глаз на кухню заварить кофе.
Два дня старика не было. По городу роились слухи о малообъясниых арестах. Трясли эсктрасенсов. Допрашивали врачей, медсестёр и санитарок по родильным домам. Отрыли лабораторию за городом. Извлекли из неё мутантов, подопытных змей, крыс, мышей, пшеницу. В офис беспрестанно забегали люди в татуировках, спрашивали, где старик, который нашёл трупы. Приходили и те, кто допытывался о младенцах, пропавших при родах прямо на операционном столе. Я говорил, что не в курсе, и мне верили не слишком. Обещали разборку по полной программе, если обнаружится, что знал и не поделился новостями.
И только на третий день, к утру, в агентство вернулся Верагуа.
-Всё, - сказал он, плюхаясь в кресло, которое было в его кабинете, - расследование закончено. Сейчас допрошу, и дело закрыто. Можно направлять в суд.
-Быстро, - заметил я. – Год прошёл с гаком.
-Прошёл.
-А где этот?
-Щурекенов?
-Вот именно.
-Жду.
И не дождался. Из следственного изолятора передали: подследственный повесился.
-Тупик? – поинтересовался я, когда Верагуа сидел с мутным лицом, хотя трубку положил давно.
-Не то, - сказал Верагуа. – Щурекенов сделал последнюю ошибку. И, наверно, главную.
-Вам его жаль?
-Несомненно.
-Да ведь он – серийный убийца!
-Убийца?
-Разве нет?
-Суть в происшествиях сложнее. Щурекенов – ничтожество в том плане, что за свою ущербность мстил другим.
-Он был ничтожеством?
-Да.
-Странно, как вы с ничтожеством возились около четырнадцати месяцев?
-Возился.
-Почему так долго?
-Обстоятельства влияли. Какие?
-Многие.
-Понятно.
-Аркадий!
-Да?
-У тебя нет ощущения, что время катится?
-Куда катится?
-В бездну.
-Вряд ли.
-А у меня есть именно такое ощущение. И мы, находясь во времени, уносимся туда же.
-Ну, что тут можно сказать? У каждого свой вкус во времени. Вам время видится так, ребёнку по-другому.
-А тебе как?
-По-всякому. Иногда я его не замечаю. Иногда оно точно придавливает, как присутствие неприятного человека.
-Щурекенов имел тонкое понимание времени. Понимание это и сделало все происшествия.
-Все?
-Те, которые находились в поле нашего зрения. Сложность моего расследования состояла в том, что я изначально не видел преступника.
-Что значит «не видел преступника»?
-То, что я сказал.
-А кто его видел?
-Хороший следователь видит.
-Но как?
-По способу преступления.
-Главное – вы раскрыли его.
-Раскрыл.
-Вот и расскажите об этом.
-Я и рассказываю. Моя беда была в том, что не угадал с первого происшествия. Тогда уже я должен был составить технологическую карту. Проклятая самонадеянность подвела. Происшествие с Бибинур Кожаевой – это оказалось вводным происшествием.
-Проверочным?
-Целеполагающим.
-То есть?
-К этому я и иду. Происшествие с Кожаевой – своего рода релейный зачёт для нас, общая постановка цели, ознакомление нас с возможными мотивами, проверка. Другими словами, Щурекенов дал нам возможность выбора.
-Какого?
-Выбора уровня компетенции. Ое уже построил подземный город, наметил тех, кого собирался выкрасть, чтобы заселить его, и решил прозондировать потенциальных противников. С этой целью он создаёт модуль, который нам стал известен как домик в лесу. Кожаева, Жолдасова, гном и старуха-колдунья – необходимые компоненты модуля. Мы с тобой прекрасно вписались в систему диагностики, которую Щурекенов предусмотрел для нас. Откатали мы его замысел на уровне полного провала.
-Провала?
-Разумеется.
-Для кого?
-И для него, и для нас.
-Почему для него?
-Он почувствовал несостыковку.
-Где? И в чём?
-Он и сам не понимал. Возможно, слишком много информации выплеснулось в домике лесном, куда ты попал на подсознательном уровне.
-На подсознательном?
-Конечно.
-Ощущения были реальные.
-Мозг и даёт реальные ощущения. Щурекенову понадобилось пять лет, чтобы закончить подгонку. По завершении её он приступил к диалогической части. Пересвет и должен был стать диагностикой для Щурекенова. Определить микроцели, ибо содержание микроцели определяет содержание диагностики, а содержание диагностики проверяет полноту представления микроцелей.
-Ничего не понимаю. Вы мне точно инновационную технологию обучения излагаете.
-Так и есть.
-Что?
Верагуа усмехнулся.
-Преступник, - сказал он, - посылая Пересвета, апробирует содержание диагностики, ибо содержание диагностики задаёт содержание, объём, трудность и сложность компонента дозирования задуманных происшествий.
Чем больше вклинивался, вдавливался, втискивался в объяснения Верагуа, тем меньше я понимал. Для меня не только ничего не прояснилось, но ещё крепче и гуще обволоклось невразумительностью. Я теперь совсем не ощущал сути происшествий, с трудом воспринимал подоплёку и практически не видел причин их появления. При чём тут подземный город? Зачем Щурекенов проводил предварительную разведку? Ради чего, вообще, сунулся к нам? Заполучить зрителей? Но с какой стати –громоздить сложности? Убить нас? Не проще ли пристрелить, взорвать, чем изматывать мистикой и прочим подобным гипнозом?
Я вспоминал происшествия и отупевал под их напором. Как же Верагуа уловил их и вычислил организатора? Как утряс их в логическую цепочку?
-Зачем они ему понадобились? – перебил я в жутком нетерпении, ибо злился на собственную неспособность к анализированию.
-Происшествия?
-Да, происшествия.
-К этому и иду.
-Что-то долго идёте.
-Проще говоря, ему некоторым образом повезло.
-В каком плане?
-В полной реализации. Он мог построить город, какой хотел.
-Настоящий город?
-Настоящий.
-Постойте! Значит, тот город, который я видел, существет в реальном, то есть физическом, плане?
-Существует. Что бы ты построил?
-Не знаю. У меня нет желания строить город.
-А у Щурекенова такое желание появилось.
-Ладно, Верагуа. С городом я как-то понял, в чём там фокус и прочая изюминка. Вот чего я не понимаю. Подземный город Щурекенов построил до того, как в первый раз пришёл в наше агентство?
-В основном, да.
-Вы догадывались о том, что такой город строится?
-Нет.
-Почему же Щурекенов пришёл? Ради каких причин?
-Причины есть.
-Какие?
-Тут стоит несколько обратиться к проекту города. Во-первых, где он?
-Не знаю. Под землёй?
-Правильно.
-Ну и что?
-Конкретно, под нашим городом.
-Под городом?
-Повторяет все его улицы, дома. Во-вторых, между двумя городами – зона безопасности. На случай, если кто по ошибке мог бы проникнуть в подземный город. Тот домик в лесу, где тебе пришлось быть, и составляет участок зоны безопасности.
-Но для чего Щурекенову потребовалась зона безопасности? Неужели подземному городу мог кто-то навредить?
-Здесь сработал, - важно заметил Верагуа, - синдром перепрятывания кубышки, который был известен ещё в античные времена. У древнеримского драматурга Плавта есть даже комедия «Кубышка». Там скупой постоянно перепрятывает кубышку с золотом.
-Значит, Щурекенов подозревал, что его подземный город рассекретится?
-Именно так.
-Ясно. Правда, не слишком. Более понятно было бы, если знать, с чего началось у Щурекенова. Откуда у него деньги, материалы на строительство города? Как добывал человеческие ресурсы, заселяя подземный объект?
-С чего началось? – раздумчиво спросил Верагуа. – Пожалуй, это и был самый трудный вопрос для Щурекенва. Он пытался увиливать, обходить его, забывать о том, что подобный вопрос задан, и всё-таки ответил. Жёлтая женщина – вот с кого пошло начало.
-Жёлтая женщина? – переспросил я. – Выходит, она существует?
-Да. Она является реальностью. Надо заметить, что Жёлтая Женщина – демон. По-настоящему продвинутые в вопросах колдовства люди могут связывать демонов. Их связывают заклятием и помещают в места, недоступные для невежд.
-Вы, что, сказку рассказываете?
-Сказку?! – Верагуа вздрогнул и вздёрнул в удивлении кустистые брови. – Да разве сказка, случившееся с нами?
Я промолчал. Не то, чтобы я не нашёлся с ответом, ибо возразить было чего, но тон Верагуа и даже не тон, а то, что подразумевалось этим тоном: ты знаешь о подлинной подоплёке такой сказки, какой смысл спрашивать? Я же просто не представлял себе железную реальность потусторонних сил, их виртуального присутствия в нашем мире. Всегда казалось и всегда думалось мне: ссылка на колдовство, на влияние звёзд – атавизм донаучного времени. Мир без мистики виделся проще, удобней. Новые условия и новая реальность переломили отвердевшие было понятия. В новую эпоху  мы все уставились, по выражению болгар, как коты в календарь. Кто-то словчил, вклеился, вникнул. Кто-то не смог. Жили мы неправильно. А теперь лучше? Во имя чего жить? Ради каких целей? По какой причине плодить детей? К чему стремиться? И чего добиваться? Коммунизм – иделогический тупик. Ладно. А что означает прагматизм? Прорыв в будущее? Поневоле поверишь в сказки, когда верить не во что, кроме денег.
-Нет, - сказал я, отвечая, скорее, на свои мысли, чем на вопрос Верагуа.
-Так вот, - удовлетворённо продолжал патрон, - помещают в места, которые закрыты для непосвящённых.
-В бутылках?
-В каких бутылках?
-Ну, откуда джинов выпускают.
-Может быть. Жёлтая женщина – демон, которому вздумалось проникнуть в наш детский недозрелый мир. Без помощи человека ни один демон войти к нам не в состоянии. Вот почему в Библии присутствует запрет на общение с мёртвыми, под видом которых, под личиной и формой падшие ангелы нередко действуют. Распознать их трудно, хотя следы они оставляют изрядные. Трудность распознавания заключается в следующих аспектах. Обратимся к Библии. Знаменитые десять заповедей. В них заложен и прописан механизм не только нравственный, но и всеобщий. Первая заповедь. «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим». Для нормально мыслящего здесь нет непонятностей, недомолвок, ибо первая заповедь – стержневая. На ней всё Священное Писание держится. Смысл прост. Казалось бы, лёгок на исполнение. Однако мало кем исполняется. И тут необходимо разобраться. Что, в принципе, азначает «Я Господь твой»? Только одно: Бог – наш Хозяин и Повелитель. Тот, кто знаком с Библией, информирован о том, что именно Бог создал человека. Об этом и говорит часть первой заповеди. А –теперь обернёмся в момент нынешний, то есть во время, когда человек как будто находится на вершине познания. У него есть компьютер и есть развитая система образования, возможность целиком прокормить население планеты и дать кров каждому нуждающемуся. Никогда человечество не было так обучено разным наукам. Технические и материальные ресурсы позволяют обеспечить любого пищей, одеждой, домом, образованием. Что мешает? Почему нет этого, а имеется нищета и глумливая роскошь, миллионы смертей от недоедания и столько же от несварения желудка. Одни охотятся на мусорных свалках, баках, контейнерах, конкурируя с бездомными псами, котами, другие пучатся от ананасов в шампанском. Нищета и роскошь, голод и обжорство были в древние, античные времена, остались и ныне. Значит, нравственность та же, на том же, пещерном, уровне. Во имя кого тогда прогресс? Зачем наука, образование, культура? Что меняет появление компьютера? Это показатель того, что большинство не знает, кто является Господом нашим. Для многих из нас деньги – это и есть бог, которому надо служить и расположения которого только и стоит добиваться. Следующая часть заповеди. «Который вывел тебя из земли Египетской». Тут имеется в виду не современный Египет, а тот, что был современником древних иудеев. Зачем Богу захотелось вывести народ Моисея из Египта? Как заповедь, обращённая к древним, адресуется нам? Вспомним, что знают нынешние люди о Древнем Египте? Два слова: фараон и пирамида. Для кого пирамиды? Для фараонов. Для каких? Для мёртвых. Зачем строились пирамиды? Для захоронения. Выходит, для мёртвых целей? Отнюдь. Цель представлялась вполне живой. Во-первых, громадные пирамиды возводились для подчёркивания разницы между миром мёртвых и миром живых. Фараоны предполагали жить вечно, но в мире мёртвых. Исходя из таких побуждений, умерших мумифицировали. Во-вторых, живая жизнь в глазах древнего человека представлялась временной. Вечной виделась жизнь мёртвых. Пирамиды должны были напоминать о смерти. Вот из какой земли Бог вывел народ Израиля. Далее по тексту идёт «… из дома рабства». Тут вроде понятно: евреи находились в рабстве у египтян. А речь ведь идёт о том, что заповеди обращены ко всем. Значит, если мы не были рабами у древних египтян, нас не касается эта заповедь? Касается. Смысл в данном случае вот в чём. Если мы не признаём Бога, если на Его место ставим нечто другое, то в рабство мы впадаем особенно крепко. В рабство смерти. Спасает ли наука от смерти? Нет. Отодвигает сроки, и не больше. Спасёт ли власть? Нет. Ни один царь, ни другой властелин и повелитель от смерти не ушёл. Спасают ли деньги? Нет. Смерть висит над каждым, как острый меч, подвешенный сиракузским тираном Дионисием на конском волосе над головой завидовавшего ему Дамокла, которого он во время пиршества посадил на своё место. Тело человека и есть дом рабства. Смерть властна над ним, ибо в любой момент может разрушить. Вот о каком рабстве идёт речь и ни о каком другом прочем. Читаем дальше «… да не будет у тебя других богов пред лицем Моим». И тут ясно всё. Бог Один. Другие – ложные боги: наука, идеология, политика, экономика и вкупе с ними. Это и есть те боги, которые пытаются встать между Богом и человеком и закрыть лице Его. Вторая заповедь. «Не делай себе кумира». Почему? Что в этом плохого? Несправедливого? Вообще, что такое кумир? Статуя языческого божества; предмет восхищения, преклонения. В прямом смысле, может, мало кто делает статую языческого божества, а в переносном? Чему мы поклоняемся? Во-первых, деньгам. Культ денег – это и есть сущность современного прагматизма.
Конечно, Верагуа, как любой из стариков, заводится с полуоборота и говорит, как бытует между связистами, на полную катушку. Посторонний, подобно зайцу во хмелю, был бы не в своём положении от такого словопотока, как бы пущенного на ветер. Однако я знаю Верагуа: он зря слова не изводит. И потому, как в чужой дом свои обычаи не несут, так в чужой ум со своими понятиями о норме изложения лезть не следует. К тому же я придерживаюсь только фактов, хотя, разумеется, многие сочтут то, что является чистой хроникой событий и подчас документальной, фантастикой с опрой на ужастики и громоздкую философию, тем не менее настаиваю и подчёркиваю: выдумка мне чужда.
-Во-вторых, - сказал Верагуа, - надо понимать, что заповеди Бог даёт не всем, народу израильскому? А почему?.. Ты слышал, Аркадий, про то, как утверждают некоторые, что в Библии нет многих страниц, где таится ключ ко всему Священному Писанию?
-Книга пророка Даниила?
-Кое-что, но не верю.
-Зря.
-Почему?
-Потому что всё в таком случает становится на место.
-Что именно?
-Всё.
-Не может быть!
-Вернёмся к началу Библии. Читаем в первой же главе «Бытия» вот что: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». А вот цитата из второй главы «Бытия»: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою. И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал».
-Ну и что?
-Теперь же сравни и вдумайся, для чего надо было дважды писать об одном и том же событии по-разному?
-Не знаю. Ошибка переписчиков?
-Отнюдь. Между первой и второй главами «Бытия» нет связки, но естькричащие противоречия. В чём же тут дело? Почему сначала говорится, что в один момент созданы мужчина и женщина, а потом: толькомужчина? Почему первой паре людей нет никаких запретов, а есть буквально следующее: «И сказал Бог: «Вот, я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; - вам сие будет в пищу…»  И сравни этот кусок: «И заповедовал Господь Бог человеку, говоря: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь». Так в чём тут соль? Она очевидна. Между главами изъята та глава, где повествуется о рае, который на Земле не был. На этой Земле поместились тот мужчина и та женщина, услышавшие от Бога именно: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю». Адам на ту Землю был послан позже, когда его и Еву изгнали из Едема. В изъятой главе как раз и говорится о том, как создавался рай и на какой планете. Земля же, где теперь живём мы, к моменту пришествия Адама и Евы была заселена. Каин, убивший Авеля, женился не на собственной сестре, как следовало бы из Библии, а на земной женщине. А вот и доказательство: «Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда Сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе, какую кто избрал». О том, что дети Адама – дети Божьи, говорила Ева, когда родила Сифа: «Бог положил мне другое семя, вместо Авеля, которого убил Каин». И ведь надо помнить, что только Адам имел дыхание жизни, которое Бог «вдунул в лице его».
-К чему вы клоните?
-К тому, что вечники живут между нами.
-Какие вечники?
-Потомки Адама. Именно их пришёо спасти Иисус Христос: заблудшие души. О них Он и говорит, что явился отделить овец от козлов, то есть тех, кто имеет дыхание жизни от тех, кто ничего такого не получил. Далее. «Он (Христос) же сказал в ответ: «Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится». И ещё Христос сказал: «Сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; поле есть мир; доброе семя, это сыны Царствия, а плевелы – сыны лукавого; враг, посеявший их, есть дьявол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы». Да и потом. Разве не Христос заявил одному из учеников своих: «Иди за Мною, и предоставь мёртвым погребать своих мертвецов»?
-Ну?
-А вспомни ещё.
-Что именно?
-«Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в царстве Небесном; а сыны Царства извержены будут во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов». И самое главное. Иисус же сказал ему (Никодму) в ответ: «Истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия».
-Но иеговисты утверждают…
-Они говорят то, чего не ведают. Вспомни, что юноше, который спросил, как стать совершенным, Он этого не сказал, а сказал, чтобы тот раздал имение. Вот мы и возвращаемся к той же второй заповеди: не сотвори себе кумира.
-Возвращаемся? – я не мог уловить нити рассуждений Верагуа.
-Именно! – воскликнул он с усиленной патетикой по голосу. – Итак, рассуди: с одной стороны, добрые семена, взращённые Богом, а с другой, плевелы, посаженные дьяволом.
-Ну?
-И они перемешались.
-И что?
-А то, что шанс попасть в рай не у всех, а только у избранных. Они – вечники, а все прочие – временщики. Ты понял?
-Нет.
-Объясню проще. Изначально были сделаны две планеты: одна – Богом, другая – дьяволом. Вернее, и вторую сотворил Бог, но отдал дьяволу.
-Зачем?
-Для сопоставления.
-Чего с чем?
-Как жить под властью Бога и как быть под сатаной. Первые мужчина и женщина наполнили первую планету, отданную под эксперимент сатане. Адам и Ева должны были обитать в раю и его возделывать. Однако дьявол решил заполучить их, чтобы разбавить ими своих подопечных, преследуя две цели: использовать творческую энергию людей Бога и с их помощью продлить срок собственного владычества. Ибо Господу не так легко будет уничтожить жизнь на Земле, если на ней будут и Его люди. В принципе, по-настоящему творческие люди двигают мир, а бездарности пользуются плодами. Без людей с Божье искоркой мир не только застоится, но и никуда не пойдёт, ибо все остальные – придаток, фон и материал для замыслов. Цель дьявола в использовании людей Бога имеет несколько уровней: внешний и внутренний, сиюминутный и на перспективу. Внутренний уровень – дискредитация, внешняя – защита от Бога, сиюминутный – выживание, перспективный – самооправдание. В изъятых страницах Библии подробно говорилось о том, для чего был нужен Адам, что было бы в случае, если б он смог преодолеть искушение.
-И что было бы?
-Рождение богов.
-Как рождение богов?!
-Вернёмся к изъятым страницам, на которых зафиксированы многие факты.
-Какие?
-Как и за что был низвергнут дьявол, для чего были созданы ангелы. Другие события, прямо повлиявшие на историю Земли, в целом, и на историю человечества, в частности.
-Что за события?
-Борьба. Бог-Творец и дьявол-ремесленник столкнулись. Чистота замысла, лёгкость исполнения, с одной стороны, и абсолютное непонимание собственных желаний, работа на искажение, разрушение, с другой. Наблюдая за тем, как Бог создавал мир, дьявол подумал, что и сам достигнет того же. Беда его не столько в зависти, а сколько в переоценке собственных возможностей. Он был предназначен исполнять, реализовывать замысел Творца, не меняя ни формы, ни содержания. Однако дьявол возгордился тем, что именно ему дали шанс на воплощение проекта. Строго говоря, Солнечная система – одна из великого множества лабораторий Бога. Она изначально отдавалась под управление дьявола. Под этот эксперимент он получил ангелов как помощников. Эпоха гигантов, то есть динозавров, - первый побочный эффект управления дьявола. Бог уничтожил их, а дьявол затаил обиду. Земля была пересоздана, но вирус смерти уже проник в её физическую программу. С этого момента начинается Библия. Вопрос, который мучает многих религиозно настроенных людей, почему Адам и Ева были так страшно наказаны за почти детскую провинность, решается просто, если знать, что содержал в себе плод с дерева познания добра и зла.
-А что в нём было?
-Жизнь и смерть. Бог вынул вирус смерти, но девать его некуда: на любой из планет он готов к воспроизводству. Именно он уничтожил жизнь на всех планетах Солнечной Системы, кроме Земли.
-А откуда он вообще взялся?
-Что?
-Я спрашиваю, откуда взялся вирус смерти?
-По методу саморазвития.
Из чего?
-Примерно так. Сначала это был вирус, который устанавливал пределы распространения жизни, то есть ограничивал её ареал. Однако в связи с тем, что вмешательство дьявола привело к появлению гигантов на Земле, вирус трансформировался не в сдерживающий механизм, а в механизм разрушения. Бог увидел этот вирус, уничтожио его носителей, динозавров, и заключил в плод дерева познания добра и зла. Но не просто заключил, а поместил в среду, которая не давала ему выхода, возвращая первоначальный потенциал, то есть реставрируя систему сдержек и противовесов.
-А что за среда?
-Бесконтрольное размножение. Помещённый в неё вирус должен был вспомнить первоначальный свой механизм. Но на это требовалось время.
-Какое время?
-Тредно сказать.
-А всё-таки.
-Во всяком случае, к моменту, когда Ева и Адам его распробовали, время не подошло. Наказание для Адама и Евы не было избыточным, а единственно возможным.
-Вы так считаете?
-Подумай сам. Вирус нельзя уничтожить.
-Почему?
-Утратится механизм контроля за рождаемостью. Жизнь, конечно, можно отселять на разные планеты, но, во-первых, не до бесконечности, а во-вторых, нет смысла распространять сырую жизнь, в которой ошибка на генетическом уровне: рано или поздно жизнь обратится в абсурд, как у животных.
-Абсурд у животных?
-Разумеется. Есть у них цель? Нет. Жить, чтобы есть, - это не цель, а ошибка. Так вот. С одной стороны, вскрытый вирус надо было удалять из рая вместе с вирусоносителями: Адамом и Евой. С –другой стороны, Адам и Ева могли взять плод с дерева вечной жизни, и тогда вирус, попавший в них, обрёл бы страшный иммунитет: по-прежнему уничтожал бы жизнь, совсем не давая ей возможности к воспроизводству.
-Но почему же Бог тогда не уничтожил Адама и Еву?
-Нельзя. Вспомни, как в Писании сказано: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою». Что это означает?
-Не могу себе представить.
-А именно то, что Адам был взят из тех людей, которые уже обитали на Земле.
-Но в Библии говорится, что из праха земного сделан Адам, а не из прежде сделанных людей, которые, кстати, сотворены Богом по Его образу.
-Правильно. Однако что значит прах?
-По Ожегову, прах – это пыль.
-И, по тому же Ожегову, прах – это то, что тленно, ничтожно, недолговечно, а также – труп, останки. Тленно – это то, что гниёт, разлагается.
-Выходит, Адама делали не из глины?
-Разумеется, нет. Из людского смертного племени он был отобран и поселён в раю. И получил дыхание жизни. Вечной жизни. В принципе, это и имел в виду Христос, когда сказал фарисею Никодму: «Истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия».
-Ладно. Как же вы объясняете, что первые люди всё-таки сотворены Богом по образу Его?
-Ещё проще. Как ты понимаешь образ?
-Ну, вид, облик.
-Всё?
-Нет. По-моему, тип, характер.
-Дальше!
-Представление. О ком-нибудь. О чём-ниюудь.
-Ну?
-Не знаю.
-Всё?
-Всё. Икону вроде тоже называют образом.
-Образ также – порядок, направление чего-нибудь, способ: образ жизни, мыслей, действий.
-По-вашему, получается, Бог сотворил первых людей по Своему только способу, представлению, не по виду, облику и характеру?
-Вот именно.
-Следуя вашей логике, понимать надо так: не все люди могут ожидать вечной жизни?
-Конечно.
-Но потомки Адама перемешались с потомками первых людей, а значит…
-То и значит, что никто, кроме Бога, не может отличить смертных от бессмертных. Отсюда и мозаика развития человеческой цивилизации.
-Мозаика?
-Да.
-Какой смысл в различении тех от других?
-Прямой и единственный. Богу необходимо до конца выработать потенциал, заложенный им в Адама, который рассеялся по его потомкам, а дьявол хотел бы заполучить этот потенциал в наивысшей концетрации. В Адама Господь вложил семя. Оно должно вызреть, пережить экпериментальные испытания для того, чтобы вырасти в нового бога. Рай – отнюдь не место для блаженства чистых душ, но накопитель, где здоровые созревшие души собираются в мозаику нового бога. Библия – инструкция для вечников, то есть для потомков Адама.
-Значит, не все спасутся?
-Не все. Многие умирают вместе с телом.
-А что с теми потомками Адама, души которых не годятся для рая?
-Они попадают в преисподнюю, где сатана пытается составить свою мозаику.
-Какую?
-У знающих три версии.
-три?
-Три.
-Странно. И вы про все знаете?
-Знаю.
-Поделитесь. Чего тянуть кота за хвост?
-Одна говорит о том, что дьявол, зная о своей участи, ищет способ и средство избавления.
-А что его ждёт?
-Смерть. Бог запрёт его в аду, и там же будет консервироваться вирус смерти. В конце концов дьявол и вирус самоуничтожатся.
-Каким образом?
-Дьявола уничтожит смерть.
-А вирус?
-Вирус пропадёт, ибо сгинет питательная среда для него.
-Какая питательная среда?
-Грех.
-Вы так думаете?
-Так предлагается думать.
-Кем предлагается?
-Теми, кто переиграл Щурекенова.
-Странно. Мне казалось, что это вы так думаете?
-Я так не думаю.
-Верагуа! Вы думаете то так, то по-другому, и я не могу сориентироваться, где вы думаете по-настоящему, а где просто вживаетесь в чужую душу.
-Я ищу обоснованность поступков Щурекенова.
-Нашли?
-Нашёл.
-Большая обоснованность?
-Достаточная.
-Вы не досказали насчёт средства, которое искал дьявол.
-Ищет.
-Хорошо. Ищет.
-Средство следующее. Дьявол собирает в преисподней души, чтобы сделать из них эликсир: напиток вечной молодости, который бы смог пересилить вирус смерти.
-А вторая версия?
-Вторая заключается в том, что из душ, попавших в ад, образуются демоны, прочая нечисть.
-И третья какая?
-Третья?
-Да.
-Она такая. Ты слышал об Антихристе?
-Кое-что.
-Имеешь о нём представление?
-Смутное.
-В этом – третья версия.
-В Антихристе?
-Да.
-Значит, дьявол собирается сделать из грешных душ Антихриста?
-Вероятно.
-Версии любопытные.
-А есть и ещё одна.
-Четвёртая?
-Побочная.
-Как это?
-Она образуется попутно.
-Ну и в чём она?
-В том, что, как известно, Богу требуются чистые созревшие души для Собственной мозаики, то есть нового богп, а раз так, то чем больше будет отторгнуто таких душ, тем мизернее шансы на создание бога. Отсюда вывод.
-Какой вывод?
-Обычный.
-Но в чём он?
-Смысл ведь какой в создании Адама?
-Возделывать землю.
-А что понимать под возделыванием?
-Обработку.
-Нет.
-Нет?
-Конечно.
-Что же в таком случае?
-В создании новых планет, то есть нужен новый бог. Так вот, семя должно прорасти, выстоять, но ведь и количество материала необходимо иметь определённое. Если же его будет недостаточно, то обоснованность самого сотворения Адама идёт к нулю. Это и есть побочная цель, ибо сам дьявол – создание Бога. Ошибка. А раз Бог ошибается, имеет ли Он право судить и наказывать?
Я пялился на Верагуа, ибо основательно впал в состояние полнейшего ошеломления. Не вмещалось у меня в мозгу, как это пусть обрусевший, но всё же испанец, правоверный, как водится, католик, так смело и нагло расуждает о Боге, попрекает Его ошибкой, точно соседа из дома напротив. Конечно, где-то старику хотелось щегольнуть внедрением в чужую жизнь, да ведь предел кощунству быть должен.
-Жёсткое взаимодействие, - продолжал Верагуа отливать пули, - оно во всём сказывается: фантазия и каменное упорство, глаз художника и расчёт аналитика, боль и направление, предугаданность и выверенное знание, глобальность и микроскопическая детализация.
-О чём вы? – спросил я, не наблюдая связи между последним и предыдущим изречениями оракула-самоучки.
-Так вот, - важно проговорил Верагуа. – Каждый из потомков Адама – часть мозаики. Она заготовлена с запасом. Учитывалось, как заметил Христос, что часть семян упала при дороге, иное – на камень, другое – в тернии, то есть в колючки, и некоторая часть – на добрую почву. Мессия же ясно сказал: «… приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его». А что было посеяно?
-Слово?
-Правильно. А как сказано?
-У кого?
-У Иоанна.
-Не знаю.
-Сказано: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». И что ещё сказано?
-Что?
-«Оно было в начале у Бога», то есть Слово было запущено, ибо об этом говорится дальше у Иоанна: «Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков». Ты понимаешь: человеческий свет?
-Нет.
-А ведь очевидно.
-Может быть.
-Оно так и есть.
-Хорошо. Не буду спорить.
-Теперь перейдём к фактам. Некий человек находит по случаю фотографию, поднимает её и вешает у себя в изголовьи.
-Щурекенов?
-Да.
-Он что, нашёл фотографию?
-Нашёл.
-Продолжайте.
-И в ту же ночь видит сон про то, как из штормящего моря выносит девушку и она целует его. Проснувшись, он замечает перед собой фотографию, на которой лицо только что спасённой. Человек припоминает увиденное во сне, сопоставляет с фотографией, обнаружиеват непонятное сходство и влюбляется в девушку. Желание давит изнутри. Скребёт по сердцу. Щурекенов ищет её по улицам. Вглядывается в лица прохожих, пытаясь уловить, угадать сходство. Не получается. Сны же между тем изощряются. И снова в них – девушка. И она манит в глубокий мир. Зовёт в сокровеное. Обещает открыть мало кому доступное: запредельное знание. Парень верит снам, ибо в них девушка. Она ласкает его в виртуальном пространстве, и всё вокруг – пошло, грубо, бессмысленно. Щурекенов же – человек ищущий. Таких сейчас много. Именно они фанатично идут за сознанием Кришны, ударяются в сектанство иеговистов, охотятся за летающими тарелками. Человек не живёт одной материей. Спорт и культура, политика и криминалитет, наркотики и половой гангстеризм – способы отупления сознания. Как кролику надо грызть дерево, чтобы не разрослилсь зубы, так человеку надо придержатьрост сознания, чтобы не наложить на себя руки от безысходности. Это и надо учитывать, когда пытаешься выстроить для себя мотивы поведения Щурекенова.
-Мотивы каких поступков?
-Всех. Чем хороша была, в принципе, система советского воспитания?
-Чем?
-Установкой на идеал.
-Ну?
-Что предполагала такая установка?
-Не знаю.
-Предполагала поиск и подспудное недовольство. Безумное же охаивание пршлого вело к тому, что к настоящему приглядывались настороженно. С критикой. Разумеется, я говорю не обо всех, но о тех, кто привык думать над собой. Теперь прибавь разрыв между официозной оценкой режима управления и народной его оценкой. Плюс пресса, повествующая о высоких удоях, ударных темпах и героях соцтруда. И тысячи приспособленцев, которые опошлили и свели на нет коммунистические идеалы. А потом – обвал. Переворачивание с ног на голову истории. Рукоплескание рынку как освобождению. И снова – пропасть. Нашествие чужих идеалов. Прогнивание нравственных устоев. Неясное положение, когда надо пробиваться, а душа не лежит. Нет привычки кому-то доказывать, что ты – из лучших. Потрясённое сознание алчет опоры. Но нет никакой опоры. Религия как массовое явление выбита из массового сознания. Начинаются одиночные поиски. А тут мистика подворачивается. Религия становится модной, ритуаьно обязательной. И найденная фотография попадается кстати. Щурекенов получает веру.
-Во что?
-В собственную значимость. Он поглощается радужными снами, как кролик удавом. Пареньво сне обретает опору. А ведь сны – это даже не начало, а зондирование, прощупывание сознания на премет возможности воздействия. Не будь фотографии, было бы что-то другое. И здесь начинается подмена понятий. Переориентир представлений. Щурекенов готов принять девушку в любом виде. Прогуливаясь по городу в очередных поисках её, он забредает на кладбище. Видит гранитный памятник, на котором портрет девушки, снившейся всё это время. Начало тут. Щурекенов ошарашен. Значит, он был влюблён в умершую? Значит, уже стоит физический запрет на нездоровую любовь, попахивающую некрофилией? Надо отступиться. Разве мало живых, желанных девушек? Но в том-то и дело, что в физическом нашем мире не всё замыкается на физике, ибо опричь что-то остаётся. Если б все наши вкусы и желания упирались в материальные ресурсы и биологические позывы, не было бы ни содомии, ни зоофилии, ни наркомании и прочих вывихов человеческой натуры. Что-то даваит на нас. Извне. То, что признавать не хочется, а придётся. Как не совсем виновата окружающая, то есть внешняя, среда в том, что человек её загрязняет, так и человек не всегда сам виноват в собственном, внутреннем загрязнении. Что-то подталкивает нас к поступкам, за которые стыдно, страшно, больно. Вот такое что-то давило на Щурекенова. Он ушёл с кладбища с точно разбитым сознанием. Дома порвал фотографию девушки. Попытался забыть. Не смог. С каждой минутой он хотел её видеть. Знал, она мертва, и не ощущал отвращения. Целовал подушку взахлёб, представляя, что милуется с той девушкой. С кладбища. Ночью не выдержал и побежал к её могиле. У сторожа взял штыковую лопату, совковую, лом и отрыл гроб. Она была в нём как живая. Не отвердела. Не покрылась трупными пятнами. Не издавала запах гниющего мяса. Всё, как у человека, только дыхания не было, сердце не работало. Принёс тело домой. Спрятал в подвале. До утра сидел рядом с покойницей и не знал, для чего сделал такое. Для чего, узнав о том, что она умерла, не выкинул её из головы, не перестал думать о ней, а, напротив, думал и не только думал, но и захотел невозможного, именно того, что называют отклоняющимся поведением и показателем распадающегося сознания: контакта с нею? Не в грубо-физическом понимании, не в похотливом смысле. Нет. В плане ритуально-родственного сближения, то есть прикасаться и не опошлять, не похабить, не поганить изысканное тело, не разбивать алмазный образ, который уже в душе выстроен. Зачем, думая об умершей, не остановился на думах и мечтах, а решил добиваться исполнения задуманного? Решил и сделал. И пошёл на кладбище. Ночью. И, перепугав сторожа своим приходом и просьбой, совершенно нелепой: дать инструменты, чтобы раскопать могилу, - отыскал место захоронения, убрал гранитный памятник, вынул землю и вытащил гроб. И вскрыл его. И понёс девушку на руках через весь город. И не было усталости. И он сидел, недоумевая, как сделал всё это, по какой неизбывной надобности. И что делать теперь с телом, которое не оживить? Он сидел у трупа, понимая, что либо сходит с ума, либо сделал глупость от безысходности, либо впадает в мистику и потому надеется, что подобно новому Пигмалиону сможет оживить свою Галатею. Щурекенов решил узнать, как произошло то оживление, с помощью каких средств и снадобий. Он закрыл подвал. Поднялся к себе. Взял с книжной полки «Легенды и мифы Древней Греции» Куна. Так, получается, что кипрский художник Пигмалион, судя по поэме Овидия «Метаморфозы», сам сделал из блестящей слоновой кости статую девушки, дарил ей ожерелья, серьги, одевал в роскошные одежды, украшал ей голову цветочными венками, а после принёс Афродите в жертву белую тёлку с позолоченными рогами, помолился богине любви, дабы та оживила скульптуру. Вернее, дала бы в жёны такую же прекрасную. Щурекенов мог бы, в принципе, достать тёлку. Вызолотить ей рога. Проблема в том, что он не знал, перед чем разжигать жертвенное пламя. Кажется, перед изображением богини. Пока парень гадал так и думал, в дверь постучали. На пороге стоял сатир. Примерно такой же, какого в своё время поймали для древнеримского полководца Луция Корнелия Суллы. Сатир испустил некий вопль, напоминающий помесь конского ржания с козлиным блеянием, и бросил к ногам остолбеневшего Щурекенова собачий ошейник из некогда чёрной, теперь изрядно посеревшей, потускневшей кожи. Парнишка взял ошейник. Сатир исчез, как выкатился из кадра. Щурекенов вернулся в комнату и до вечера вертел в руках ошейник, не зная, что с ним делать. Ночью парень спустился в подвал. Сел рядом с девушкой. Она открыла глаза. «Принеси ошейник», - сказала девушка. Щурекенов исполнил её пожелание. «Надень на меня», - попросила она. И Щурекенов надел ей ошейник. «Теперь, - сказала внезапно ожившая, - надо снадоьё». «Какое?» – спросил парень. «Сердце», - сказала девушка. «Зачем?» – спросил он. «Чтобы снять с меня заклятие. Чтобы я могла жить с тобой как жена», - сказала девушка. «Чьё сердце?» – поинтересовался парень. «Своей матери», - ответила девушка. Он промолчал. И, закрыв подвал, пошёл к себе. Три дня не приходил к ней. Сдерживался. На четвёртый – пошёл. Девушка сидела на верстаке и пятернёй расчёсывала волосы. «Где оно?» – поинтересовалась девушка. Щурекенов угрюмо глянул на неё, не ответил. «Понимаешь ли ты, - сказала она, - что не сегодня-завтра я умру, потому что ошейник – это не средство оживления, а только проба. По-настоящему я буду живой, если съем ещё тёплое сердце твоей матери». «Почему моей?» – спросил Щурекенов. «Но ведь ты хочешь, чтобы я ожила», - сказала девушка. «Разве нет другого способа?» – спросил Щурекенов. «Есть!» – сказала девушка. «Какой?» - поднял голову Щурекенов. «Город мёртвых», - сказала девушка. «Ну?» – спросил Щурекенов. «Его надо построить», - ответила девушка. «Зачем?» – поинтересовался Щурекенов. «Чтобы она меня отпустили», - заявила девушка. «Кто?» – насторожился Щурекенов. «Мёртвые». До утра они проговорили, как и для чего строить город для мёртвых. Она осталась в подвале. Щурекенов же ушёл размышлять на досуге. Девушка нравилась ему всё больше, но то, чего она добивалась от него, казалось немыслимым. Конечно, о сердце матери девушке придётся забыть. Город мёртвых? Зачем мёртвым город? Пожили своё, отгуляли, отгоревали, пустьлежат спокойно, не имея претензий на целый город. Его ведь строить надо. Где, кстати? Она не сказала, хотя обговорено было достаточно. Щурекенов не мог отделаться от мыслей о городе для мёртвых. Иногда, думалось ему, легче пойти на что-то иное. Она, то есть мать, пожила своё. И зачем ей ещё жить? Во имя каких потребностей? Щурекенов отмахивался от того, что на него накатывалось, наваливалось. Чтобы рассеяться и освежиться, он лёг спать. Сна не было. Наваждение за наваждением вбрасывались в сознание, как горошины в кастрюлю: с лихим звоном и раскатывая. Разум подседал от нагромождений фантасмагорий и химер. Монстры, будто тени в театре теней, совершали некие движения, но не издавали ни звука. И тишина, и мысли, вползающие внезапно, доводили до умопомешательства. Щурекенов вскочил и выбежал на улицу. Он смотрел на прохожих, и они увиделись как бы мёртвыми. Он вернулся в дом. Упал в кровать. Заснул. Мать разбудила его. Сказала, что ей привиделось, будто вокруг лица его – змея. Он усмехнулся, ибо вспомнил, что, когда Спартака, фракийца из племени медов, привели впервые в Рим на продажу, многие увидели вокруг лица его змею. Мать также сказала, что слышала, как змея шипела, и слова были странные. «Какие?» – спросил Щурекенов. Мать отнекивалась, но всё же повторила. По её утверждениям выходило, что змея говорила: «В материальном мире всё создано из мёртвой материи, следовательно, это всего лишь подделка. На самом деле то, что считается живым, тоже мертво, поскольку тело – всего-навсего комок материи: стоит душе покинуть тело, и никто даже не взглянет на так называемое красивое тело женщины». Щурекенов выслушал с недоумением. Его снова потянуло в подвал. Девушка по-прежнему сидела на верстаке, перебирая ошейник, точно медитационные чётки. «Ты страдаешь из-за невежества», - сказала девушка. «Из-за невежества? – нахмурился Щурекенов. – Из-за какого?» «Своего», - ответила она. «Ну и что мне делать?» – полюбопытствовал Щурекенов. «Убить демоницу Путану и построить город для мёртвых, чтобы мы постоянно воспевали там святое имя Бога. В Таразе я видела сотни людей, которых не посещает сознание или используется оно ими в мирских целях. Мы бы могли купить их, чтобы каждый разумный человек мог за пять минут понять, кто такой Бог. Для этого не требуется пяти часов», - заявила девушка. Щурекенов внимал ей растерянно. «Кто такая демоница Путана?» – спросил он. «Твоя мать», - заявила девушка. «Кто сказал?» -  возмутился Щурекенов. «Смирись с подобной мыслью, - проговорила девушка, - потому что смирение о изначает разум». Они обсудили, как это сделать, и на кого свалить вину, подозрение. Детали первого убийства прорабатывались почти год. Сначала Щурекенов удалил мать в Каратау. Она уехала, ибо её дом в Таразе наводнялся призраками. Одновременно Шаймерден Щурекенов и Роза Жолдасова подпали под психоактивную атаку, последствием которой стало то, что они дали понять Бибинур Кожаевой нежелательность совместного с ней проживания. Её поселили в этажном доме, чтобы довести до смерти от сердечного приступа. Почти год шла обработка Армана Щурекенова. Ему время от времени внушалось, что, во-первых, плохая форма непременно искажает содержание, а раз это так, то уже сама старость, как факт жизни, даёт право на уничтожение отжившей, полуислевшей формы, и в случае с Бибинур Кожаевой, то есть матерью Армана, факт плохой формы подтверждается искусственными челюстями, засорёнными лёгкими, полной устарелостью организма; во-вторых, конечно, сами мы, может быть, несовершенны, но наше знание совершенно, поскольку получено из совершенного источника, и знание это говорит о следующем: в этот материальный мир помещают преступников, тех, кто восстал против Бога, - и если это так, то было бы воистинну бесчеловеческим поступком потворствовать длительному наказанию и не способствовать досрочному освобождению из оков материального мира и физической оболочки; в-третьих, убивать нельзя, более того, преступно, однако если на воёне командир приказывает солдату атаковать, послушный солдат, убивающий врага, получает медаль, так как не мы совершаем убийство, но Бог, допускающий это; в-четвёртых, надо понимать, жизнь – это болезнь, смерть является единственным лекарством, средством излечения, потому что в течение данной жизни физическое тело соприкасается с различными гунами материальной природы, которые заражают тело невежеством, и потому необходимо удалять заражённые старостью тела, как пришедшие в негодность пальто или рубашку, чтобы освободить место для новых тел; в-пятых, естественная наука самознания и креативного измерения жизни преполагает поиск духовно больных людей и их материального удаления; в-шестых, тот, кто понимает, тот свободен от рождения и смерти; в-седьмых, Бог – трансцендентальная личность и может одновременно пребывать в 144 тысячах телах избранных. Исходя из всего этого, обязательно надо принимать постулат о том, что душа не рождается и не умирает, когда убивают тело. Значит, беспокоиться незачем, так как не вы убиваете, но Бог это делает вашей рукой, поэтому греха тут нет. Бог выше греха, а вы за убийство не отвечаете. Кроме того, известно, что существует естественное разделение общества: класс высокоразумных, класс управляющий, класс –военно-карательный, рабочий класс. Однако есть и два добавочных класса: созидающий класс и класс отвергнутых обществом. Понятно,  к управляющему классу относятся люди, которые входят в систему государственного управления: правители, министры, чиновники. К военно-карательному – все чины армейские и полиции. К рабочему – производительный и торгующий класс, в том числе, занятые в сфере обслуживания. Из общества выбиваются два класса. Один из них – созидающий. О нём знают те, кто знают. Их имя – преданные, то есть ученики. Из многих тысяч, может быть, один стремится к совершенству, а из достигших совершенства едва ли один воистину становится воплощением бога. Только преданные понимают: побочный, то есть класс отвергнутых обществом, является рассадником болезни материальных гун. Этот класс подлежит физическому уничтожению. К нему причисляются преступники и достигшие старости. Преступники как лица, не имеющие надежды на исправление. Достигшие старости – из чувства сострадания и милосердия. Итак, говоря о классах, выделяем преданных. Они – организаторы, генераторы идей. Все остальные – исполнители или паразиты. Преданных – 144 тысячи. В них Бог воплощается, однако преданные обязаны доказать, что, во-первых, свободны от заградительной пошлости, как от внутренней гнили, во-вторых, готовы идти по пути совершенства самознания, в-третьих, обладать способностью передавать совершенное знание человеческому обществу, в-четвёртых, понимать нашу религию как науку, в-пятых, повиноваться верховному правителю. Каждый из 144 тысяч преданных – ученик. Из 12 учеников один – продвинутый в науке самознания. Из 12 продвинутых один – замеченный. Из 10 замеченных один – званный. Из 10 званных один – избранный. Из 10 избранных один – воплощённый, который может переступать через псевдочеловеческую, полуживотную привязанность к так называемому родному существу, потому что, в принципе, тело- рубашка, нельзя его отождествлять с сугубой личностью, то есть с собой. Воплощённый обладает всем: убив кого-либо, он не убивает, а возвращает Богу то, что Ему принадлежит. Более того, по собственному капризу в состоянии дать новое тело личности, какую изберёт. В том числе, земной матери. Соит ли в последующем угрызаться совестью, когда по личному усмотрению может вернуть время на круги своя? То есть вернуть, как оно было до того момента, когда состоялось убийство и другие виды хирургического вмешательства. Щурекенов впитывал в себя подобные ухищрения разума и мало-помалу сдался на говоры, предварительно обусловив возможность убедиться воочию. Он потребовал чудес. Он не хотел верить голым словам. И предложил вот какое испытание. Соглашаясь на убийство матери, он попросил, чтобы обвинение могло быть направлено против Розы Жолдасовой, которую он ненавидел. Иногда ненависть появляется ниоткуда, то есть без особых причин и всяких на то оснований. Удалив мать в Каратау, он дал понять, что готов перейти к первому уровню: стать преданным. Остальное – понятно. Кожаеву убивают при помощи домика мертвеца. Щурекенов приходит к нам в агентство, разыгрывая горе и клевеща на Жолдасову. Далее сюжет сплетается утончённей. Домик в лесу подбрасывается в наше агентство с таким расчётом, чтобы пострадал от него именно ты, Аркаша.
-Я?
-Разумеется.
-Почему я?
-Причина простая. Во-первых, я бы не вынес. Во-вторых, у тебя устойчивая память, которая должна сработать в своё время по заданному проекту. К сожалению, я не разобрался тогда. Не вник достаточно в подноготную происшествия, а пошёл по тому пути, который для меня проложили. В сущности, я не предполагал, что смерть Кожаевой – ступень к следующим проишествиям. Я думал: Кожаева – объект нападения. Оказалось, только манёвр. А ведь надо было понять сразу, что именно Щурекенов – объект. Да и вообще, кто бы на моём месте сориентировался? Кто бы предугадал начало там, где видится окончание? Происшествие с Кожаевой казалось самодостаточным, хотя надо было уже тогда приметить опрокинутое, практически придавленное выражение лица Щурекенова. В нём был прижатый ужас. Я видел это выражение, однако интепретировал неверно. Сбила меня недооценка Щурекенова. Я посчитал, что человек, сам обратившийся к нам за помощю, боится либо Жолдасову, либо тех, кто направлял её. Да ведь трудно представить, что преступник обратится за помощью в расследовании происшествия, которое им же совершено. А нельзя было с ходу отбрасывать и такую версию.
-Как вы могли это знать?
-Не представляю как, но должен был глубже вникнуть. События имели характер более центростремительный, чем я полагал. С другой стороны, недостаток советсткого воспитания сказался.
-Какой недостаток?
-Формализм. По форме я действительно провёл оперативно-розыскные мероприятия, установил личность преступника, определил состав преступления, но по сути… Во-первых, как можно было поверить в то, что лицо, совершившее поджог, по-настоящему заинтересовано в тушении пожара, а не пытается повести следствие по ложному пути? Иначе говоря, как случилось, что я поверил бабке, которая практически совершила убийство, что она в самом деле пришла в наше агентство помочь в расследовании? Во-вторых, расследование мною проводилось в некоторой абстракции от самого события преступления, то есть надо было задаться обязательным вопросом: а для чего, собственно, перерасходовать ресурсы? Для чего на простую, мало что значащую и мало чем обладающую старуху напускать сложнейшую конструкцию, если убить можно проще? В-третьих, обвинение строится на трёх пунктах: на заявлении Армана Щурекенова о причастности Жолдасовой к смерти Кожаевой; на показаниях старухи-колдуньи; на готовности Жолдасовой убить кого угодно посредством домика в лесу. Однако на тот момент у нас не было полного представления о личности Армана Щурекенова. Мы ничего не знали о старухе-колдунье. Причастность же Жолдасовой к смерти Кожаевой не ставилась под сомнение. Таким образом, я вошёл в заданную для меня реальность. Следствие закончено не было. По форме я его провёл, по сути -–не разобрался. Совокупность же обстоятельств настораживала. Я чувствовал неудовлетворённость собственным расследованием, понимал, что сделать надо было по-другому, копнуть шире и глубже, но ограничился формальным доказательством достигнутого успеха в расследовании. Разумеется, не только моя ошибка заставила Армана Щурекенова войти в первый уровень, то есть стать одним из 144 тысяч преданных или учеников, были и другие поводы, причины, однако она, ошибка в расследовании, возможно, имела решающий фактор. Именно такой фактор, который позволил считать Армана Щурекенова ненаказуемым. Совершив убийство матери, он ожидал, что его остановят, накажут. Когда же подноготная не была вскрыта, он получил на руки малооспоримые доказательства собственной избранности, отличия от серой массы. Преступника надо ловить и надо наказывать, в противном случае он обретает ощущение безнаказанности, которое порождает в нём жажду новых преступлений. Так произошло и с Арманом Щурекеновым. Даже пять лет спустя он не передо мной оправдывался, когда убеждал, что мать его не любила, была колдуньей и дочкой колдуна, женой оборотня, он себе перед собой искал оправдания. Человека нельзя убедить в чём-то, пока он сам себя в этом не убедит. Формально я оказался прав, ибо не посадил Жолдасову за преступление, которое она не совершала. Но по существу? Я ведь тогда так и не выявил подлинного организатора. Не остановил Щурекенова. А повернулось бы многое иначе, разберись я тогда с пресловутым этим домиком мертвеца. Механизм как бы простой: в человека вселяется змейка, и он начинает жить наваждениями. Сдвигается сознание, уходит физическая реальность, накатывается – метафизичекая. Похож на механизм белой горячки у хронических алкоголиков, по эффекту ближе к видениям наркоманов. Кто-нибудь задумывался, в принципе, почему под белую горячку человеку мерещатся черти и прочие ужасы? Из какого уголка подсознания выползают страшные видения? Общепризнанно, что человеческое ухо воспринимает далеко не все звуки, существующие в природе.
А что, если человеческий глаз видит далеко не всё? Может, видит, но мозг каким-то образом в нормальном положении блокирует негативную информацию, а в положении “белая горячка” блокировка не срабатывает? Ведь не только глаз видит что-то не то, но и ухо иногда воспринимает некие голоса. По словам же Армана Щурекенова, механизм домика в лесу следующий. Это очень тонкий процесс. Наша личность, в сущности, невосприимчива для материальных наших глаз. Она существует как внутри материального тела, так и вне его. Подпадая под контроль разума, она целиком отождествляет себя с телом, которому принадлежит. Во сне же диктат разума ослабляется, поэтому личность иногда блуждает в лабиринте тонкого мира. Этот мир существует так же, как существуют запахи. Нам известен источник определённого запаха, но сам запах мы не видим. Точно так же существует источник тонкого мир, но сам данный мир вне досягаемости наших глаз. Он группируется вокруг определённой личности, как муравейник вокруг самки. Тонкий мир может быть собственного производства, а может быть иного качества. В определённое время личность рождается. И рождается во множестве. В такую пору личности наиболее уязвимы для демонов, которые пожирают народившиеся личности. Пока личность не создаст для себя тела, она будет особенно беззащитна перед демонами. Наконец личностям удаётся свести два тела, которые создают третье. Оно, в свою очередь, является своеобразным гнездом для личности. Тело построено, заселено, после чего личность накрепко привязывает себя к разуму. Однако физическое тело – это явление временного социального паразитизма. Животные в материальном мире – строительный материал для человеческого организма. Но и человеческий организм как гнездо для воплощения личности – материал, за который ведётся беспрерывная война в тонком мире. Никакое человеческое тело не является неприступной крепостью. Оно атакуется и демонами, желающими изгнать личность из тела, чтобы съестьеё, и атакуется невоплощёнными личностями, которые пытаются удалить личность, уже воплощённую, и заселить завоёванное тело. Личность, проникшая в уже занятое тело, иногда убивает личность-хозяин, и получается раздвоение личности, когда вновь воплощённая личность соседстует с тонким миром, который принадлежал изгнанной или убитой личности-бывшей хозяином тела. Смерть – это как раз тот период, когда тело остаётся без личности. На этом механизме основан домик в лесу. Домик в лесу – ловушка для воплощённой личности. Тонкие миры – миры многообразные. Среди них есть рабовладельцы, миры паразитические, миры-кочевники (они-то и выедают на своём пути все встреченные личности, свободные от тела). Внутри тонкого мира нет идинообразия. Центр любого такого мира – личность. Она порождает свой мир: солдат, охотников, рабочих. Солдаты охраняют доступы к личности, по возможности, если сама личность оказывается в заражённом гнезде-теле, пытаются разрушить чужое тело-гнездо или захватить его, убив в ней личность-хозяина, и захватить попутно рабочих чужой личности. Рабочие обустраивают тонкий мир таким образом, чтобы личность могла устояться, стабилизироваться, окрепнуть и вызреть. Они – необходимое условие выживания личности. Без рабочих тонкого мира личность не сможет достигнуть цели: вернуться к Богу. Охотники тонкого мира охотятся на низшие формы личностей, питая личность-хозяин. Дом мертвеца, то есть домик в лесу, населён такими охотниками. Пока личность под контролем разума и находится внутри тела, охотники тонкого мира не могут к ней пробиться, так как солдаты её защитить в состоянии, однако механизм домика мертвеца обладает секретной субстанцией, которая подавляет разум настолько, что, в буквальном смысле, сминает оборону личности, и она оказывается один на один с охотниками. Приблизительное понятие о таком состоянии дают состояние транса, горячечного бреда, галлюцинации. У алкоголиков и наркоманов подобное состояние является временным, однако наркоманам известен эффект “золотого укола”, когда и происходит остановка сердца, как считают медики, от передизировки, от того, что сердце не справилось с обрушенной на неё нагрузкой, хотя это как раз момент, когда охотники прорывают оборону и нападают на личность. Те несколько дней, в которые больной наблюдает фантасмагории, химеры, другие виды галлюцинаций, - это несколько секунд борьбы на поле тонкого мира личности, которая уже не в состоянии выбраться из гнезда, ставшего западнёй, и потому пожирается вживую. Иногда в такой охоте участвуют тонкие миры-кочевники. У них, как у муравьёв-кочевников, в частности, эцитонов, вообще нет постоянных гнёзд. В нашем случае, постоянного физического тела. Остановить кочующие тонкие миры невозможно. Демоны уходят из того тела, к которому приближаются кочевники. Они настолько подавляют разум и выедают личность, что носитель, то есть физическое тело, не сознаёт себя и окружающим видится безумцем. Именно о таком кочующем тонком мире говорится в Евангелии в той части, где Христос изгоняет бесов из двух бесноватых, вышедших из пещер, где погребали умерших, и ещё в той части, где Мессия изгоняет бесов из бесноватого, который всегда, днём и ночью, в горах и гробах, кричал и бился о камни. Эти бесы называют себя легионом, потому что их много. Тонкие миры-кочевники, однако, не специализируются на уничтожении личностей, которые находятся в физическом теле. Их основной корм – самораспадающиеся личности. К ним относятся те, кто в физическом обличье является убийцей, самоубийцей и вызывателем мёртвых. Врагами убийц и охотниками на них в тонком мире становятся жертвы, в физическом мире от них пострадавшие. Они считаются тонкими мирами-фуражирами, потому что непонятно для кого (ибо не для себя) убивают и добывают самораспадающиеся личности убийц. На тонкие миры насильников охотятся их жертвы, ставшие таковыми в физическом мире. Таким образом, в надматериальном мире наиболее уязвимы личности самораспадающиеся.
Верагуа поправил очки, глянул поверх них на меня, точно прикидывал, насколько хватит моего терпения, и продолжал:
-Что касается непосредственно домика в лесу для Кожаевой, то здесь использован был принцип воронкообразной ямки, на дне которой зарывается личинка обыкновенного муравьиного льва так, чтобы только челюсти едва выступают наружу из песка. Маленькое насекомое, пробегающее по сухому осыпающемуся краю ямки, скатывается на дно и оказывается добычей личинки. Домик же в лесу сооружён так, что личность, попавшая в него, скатывается на дно страха таким образом, чтобы страх разорвал нить, которая держит личность внутри гнезда-физического тела. Освобождённая от тела личность мгновенно попадает в окружение охотников, и те пожирают её. Это лишь первый уровень выхода на тонкий мир. Уровень преданных или учеников. Согласившись на убийство матери посредством домика в лесу, то есть не только изгнав её личность из тела, но и уничтожив саму её личность, Арман Щурекенов вошёл в число 144 тысяч преданных. Второй же уровень, уровень продвинутых, предполагал обвинение, возведённое на неповинного в убийстве человека. В случае с Щурекеновым оно было возведено на Розу Жолдасову. Однако в местной милиции заявление Армана не приняли, поэтому он обратился к нам, предполагая, что мне как бывшему кадровому сотруднику органов правопорядка удастся возбудить именно уголовное дело против Жолдасовой. Исчезновение записей и улик по этому происшествию должно было побудить меня из чувства самолюбия подключить к расследованию гоударственные карательные структуры. Как известно, наше агентство ограничилось собственным расследованием. Пять лет, которые отделяют происшествие с Бибинур Кожаевой и визит Пересвета к нам в агентство, совершенно изменили Щурекенова. Он прошёл второй, третий, четвёртый уровни, попал в число 100 званных. И ожидал перехода на пятый уровень, где только 10 избранных. Итак, чтобы попасть в число 144 тысяч преданных, он устраняет мать с помощью домика в лесу; чтобы стать одним из 12 тысяч продвинутых, он пытается подвести собственную невестку под уголовную статью. Однако попытка получилась неудачной. Какая же попытка была следующей? С помощью чего Арман Щурекенов перешёл на второй уровень, уровень 12 тысяч продвинутых? Как шагнул на следующий уровень 1000 замеченных? И на следующий – 100 званных?
Верагуа вытер со лба пот, прогладил усы и сказал:
-Приход Пересвета в наше агентство, прямо скажу, поставил меня в невероятный тупик. Я не представлял, с чего начинать. С одной стороны, искренность полная. Можно сказать, природная. А с другой? Глаза на механике, голос твёрдый. Сотни раз я обкатывал позже в уме первый визит Пересвета, строил всевозможные версии, пока не наткнулся на ключевую фразу: “Правда, они мать убили, но это мои трудности”. Я вспомнил происшествие, в котором убили Бибинур Кожаеву, а врачи констатировали смерть от сердечного приступа. Фраза мелькнула невзначай, между делом, но, очевидно, прочно сидела в сознании Пересвета. Фраза и мне бередила сознание. Больше года я пытался свести происшествия к одному знаменателю. Визит Пересвета, беседа с Каражановым, фантасмагория с портретом, наша направленность на дом, где оказывается портрет, Инесса Шевченко, снова Пересвет, мутирующий на твоих глазах, Аркаша, явление Байоразова – этап первый. Дом Пересвета, несомненно, был оборудован под показания Пересвета. С какой целью? Я перебрал сотни вариантов. Приемлемого не находилось. Несостыковка явная. Смысл же несостыковки оказался вот в чём. Действительно, Щурекенов в обличье Пересвета рискнул обратиться к нам за помощью. Рискнул и тут же пошёл на попятный, ибо Каражанов – это второе обличье Щурекенова. А Каражанов, как ты помнишь, сказал, что Пересвет не тот, кем назвался. Разумеется, не тот. Однако для чего именно Каражанову важно это? Зачем Каражанов пытался подорвать доверие к показаниям Пересвета? Суть – в ключевой фразе, которая вырвалась у Пересвета. В принципе, опытный следователь по голосу может определить достоверность показаний того, кого допрашивает. Жесты, мимику можно сыграть, но не искренность в голосе. Модуляция его может оказаться различной, тембр подобрать соответствующий, тон, а в искренность не сыграешь, ибо сверкнёт она там, прорвётся, где не ждёшь. Проговорившись насчёт матери, Щурекенов был поставлен в необходимость исправлять ошибку.В обличье Каражанова он захотел сделать именно это, а попутно подтолкнуть нас к продолжению расследования. Целиком игнорировать показания Пересвета мы не должны были, поэтому-то ты, Аркадий, наткнулся на Пересвета, который облился кровью и предстал перед тобой в том виде, в каком должен быть, если слова его, касающиеся убийства старух, верны. Мы должны были сомневаться только в его личности, чтобы отвлечься от фразы, мелькнувшей для Щурекенова некстати. Так бы оно и случилось, когда б не было у тебя, сынок, крепкой, въедливой памяти. Её-то и опасался Щурекенов, против неё-то и начал игру. Информация же Каражанова – ценнейшая информация. Позже, когда мне удалось выстроить рабочую версию, я проверил показания Каражанова. Дети в самом деле пропали, спортсменов убивали, сатанистов пытали. Но зачем? По какой неизбежной надобности? Выстраивая систему версий, я отметал многие гипотезы, потому что они объясняли что-то одно. Мне же требовалось объяснение в целом, по совокупности происшествий. Такого объяснения отыскать я не мог. Где-то вкрадывалась ошибка. Что-то выходило лишним. Вкравшимся в систему происшествий само по себе. Внезапно. Непрошенно. Некстати. Байоразов – вот кто был лишним в колоде событий. Он возник по собственной инициативе.
-По собственной?
-Конечно. И мгновенно повёл расследование в другую сторону.
-В какую именно?
-В сторону конкретизации.
-Как это?
-До появления Байоразова мы имели дело с фантомами, то есть с вымышленными личностями, то есть с такими, которые не имели документального подтверждения: Пересвет, Каражанов, Инесса Шевченко. Они были легенда, ибо не оставляли метариальных следов. Семейство же Байоразовых –факт из реальных.Таким образом, у меня появилась нить: Аскар Байоразов, Жамиля Жанабаева, Гани Байоразов. Между тем выяснилось, что не представляется возможным собрать информацию а родственниках Аскара Байоразова. Тогда я стал искать родственников Жанабаевой Жамили. Вообще, эти две фамилии: Байоразов и Жанабаева – в Таразе встречаются часто. С родственниками Жанабаевой повезло так же: никто из них не знал Аскара Байоразова. Требовались другие Жанабаевы. Я решил попытаться найти следы Аскара. Снова перечитал его рассказ в твоём, Аркаша, изложении. Натыкаюсь на похожее: смерть матери. Уже не убийство. Тогда я вернулся к происшествию с Бибинур Кожаевой. Два брата: Арман и Шаймерден. Один из них обвиняет невестку в смерти матери. Стоп! А как будет по мнению мужа Жолдасовой? Конечно, смерть матери, а не убийство. Проблема же оказалась в том, что Аскар Байоразов ни словом не упоминает о брате. Почему? Может, нет у него брата? А если есть, но не хочется даже вспоминать а нём? Может, кошка между ними перебежала? Из-за чего обычно ссорятся братья после смерти матери? Жёны – вот обычная причина. Если припомнить, что Арман Щурекенов обвинил жену Шаймердена в убийстве, то, конечно, Шаймерден этому не поверит и постарается забыть о братце. Я решил, опираясь на показания Байоразова, разыскать его адрес. Аскар упоминал о том, что после смерти матери продал дом и переехал на заводскую квартиру. Где ж эта квартира? На каком заводе работал Байоразов?
-Верагуа! – вскричал я, уязвлённый тем, что ничего не знал о такого рода поисках. – Но я не слышал, чтобы вы копали в этом направлении.
-Конечно, - согласился Верагуа.
-Значит, вы не доверяли мне?
-Тебе-то я доверял и доверяю всегда, но ведь с некоторого времени сознание твоё стало доступным для наших противников, как данные, заложенные в компьютер, которые мог бы взломать мало-мальски сведущий хаккер. Не мог же я допустить, чтобы нас вечно упреждали? Поневоле многое приходилось держать в себе, рискуя что-то забыть. Да и вообще. Легко ли было начинать расследование со скудных показаний Пересвета: “Где-то шатаюсь, кого-то убиваю”? Действительно, бродит и убивает. Но почему? По какой наводке? Повинуясь чьей установке? Была ли у меня гарантия, что и твоё сознание, Аркаша, не будет подконтрольно преступнику, который обладает мощным гипнопотенциалом?
-Нет.
-Вот и ответ. Впоследствии выяснилось, что я был прав, но это – к слову. Итак, я снова уселся за твои записи.
-За мои записи? – удивился я.
-Конечно.
-Да ведь вы опасались, что я буду загипнотизирован кем-то?
-Опасался.
-А где у вас была гарантия того, что с моей подачи вам не всучат липу?
-Правильно. Не было никакой гарантии, поэтому я и учитывал возможность информационной войны со стороны противника. Однако во всякой информационной войне присутствует не только деизинформация, но и слив компроматов. Я предполагал, что если Пересвет решился придти за помощью, то ведь существовал некто, который бы был против такого прихода. Кто бы мог играть против? Отслеживая сюжет за сюжетом происшествий, я обратил внимание на показания Байоразова. Пересвет – Каражанов – портрет – Инесса Шевченко – звенья одной цепи, идущие в общем направлении: есть вариации, ответвления, побочные упрощения, намеренная усложнённость, ложные ходы. Миссия же Байоразова, точнее, не миссия, а поправка к показаниям сонма Пересветов – компромат. Где-то дезориентирующий, напирающий на отврат от личности Пересвета, но по совокупности преставляющий верный механизм всех происшествий, спровоцированный Пересветом. Другое дело, кто мог стоять за маской Байоразова?
-Как кто? Если Байоразов – документально зафиксированная личность, то ясно: он играет против.
-Каким образом?
-Ну, я не знаю. Его дух явился с того света. Даёт показания.
-Ерунда. Мёртвые не возвращаются.
-С кем же я говорил?
-С демоном, который вёл Щурекенова.
-Но зачем демону, который вёл Щурекенова, с ним же воевать?
-Во-первых, надо всегда помнить: демоны – враги всего человечества, в целом, и каждого из нас, в частности. Во-вторых, для чего Пересвет пришёл в наше агентство?
-Трудно сказать.
-Почувствовал неладное. Адские силы обладают, конечно, материальными ресурсами. Кроме того, многие исторические личности были под их несомненным воздействием. В частности, Александр Македонский, рождённый, как полагали древние, от Бога Аммона, то есть Бога Ра, верил, что его учитель Аристотель приобщал его, Александра, к тайным, более глубоким учениям, которые философы, по утверждению Плутарха, называли “устными” и “скрытыми” и не предавали широкой огласке. Кстати, отец Александра, македонский царь Филипп, однажды увидел, как вдоль тела спящей жены его Олимпиады лежал змей в вытянутом состоянии. Так вот, царь Александр, узнав, что Аристотель некоторые из тайных учений обнародовал в книгах, написал учителю: “…Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах…” Таким образом, адские силы воздействуют на умы. Что касается чудес, то ведь ещё Христос предупреждал: “Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных”.
-Значит, Щурекенов ощутил неладное?
-Разумеется. Выйдя на четвёртый уровень, он догадался об отсутствии перспективы и решил узнать в нашем агентстве, как быть.
-Почему он просто не открылся?
-Легко ли объявить свою причастность к серии убийств?
-Не думаю.
-Вот и он не думал. С одной стороны, страх за уже сделанное, с другой – гордость. Демон, прельстивший Щурекенова, решил его наказать нашими руками. Отсюда – явление к тебе Байоразова. Но мы отошли от основной темы. Итак, я решил узнать, на каком заводе работал Байоразов. Подсел к компьютеру, стал читать твои запии. Нашёл: завод по выпуску стиральных машин. Оказия! Что за завод такой? Навёл справки. Оказалось, что завод “Коммунмаш”. Так. Хорошо. Поехал на завод. В отдел кадров. Удача. Был у них слесарь Байоразов. Жил по адресу: Тонкуруш 2 квартира 8. Поговрил с директором, секретаршей, мастером сборочного цеха, где работал Байоразов. Они подтвердили его показания по всем пунктам, касающимся завода и упоминания о нём. Жена и сын Байоразова погибли в дорожно-транспортном происшествии. Сам он упал из окна, разбился насмерть. Хоронили за счёт заводского профсоюза. На похоронах присутствовал брат Байоразова. Правда, как зовут брата и  где найти его, никто не знал. Я поехал на квартиру, где жил Байоразов, чтобы поговорить с соседями: может, кто брата вспомнит. Нет. Про брата ничего не знали, зато сказали, что родственники Жанабаевой Жамили живут в селе Кулан Луговского района. Срочно поехал в село Кулан. Нашёл отца и мать Жамили. Они сообщили, что деверь Жамили работает на биофаке Таразского университета. Так я и вышел на главного подозреваемого: Кайсара Байоразова. В отделе кадров университета мне дали адрес, по которому пять лет никто уже не жил. Концы в этом направлении обрубились. Тогда я снова перечитал, Аркадий, твои записи. Позже нас вызвал аким, чтобы рассказать о том, как во сне получил ежа. Припоминая, когда Пересвет вмешался в наш с акимом разговор, я кое-что сопоставил. Получалось, что и аким убивал старух? Однако, по сообщениям очевидцев, с топором они видели одного и того же молодого человека, описание которого и приметы совпадали с приметами Пересвета. Здесь-то я и понял, что Пересвет хочет вместо себя сунуть акима в качестве ответчика. Тогда-то я и задумался над тем, кто на самом деле убил Кожаеву Бибнур. Из показаний родителей Жанабаевой Жамили следовало, что их дочь была кроткой и к свекрови относилась с почтением, зато с Кайсаром Жамиля жила как на ножах. Вернее, он всегда старался упрекнуть её в чём-либо, даже обвинил в том, что Жамиля колдовством убила свою свекровь. Я попытался сопоставить все эти данные, и – сошлось. Итак, я выделил для себя при этом: убийство Кожаевой, устранение семейства Аскара Байоразова и убийства старух, детей, спортсменов. Если на первом этапе Кожаевой обеспечили сердечный приступ, на втором – заставили Аскара Байоразова убить жену и сына, а потом и себя, то на третьем Пересвету пришлось самому убивать старух и спортсменов. Таким образом, оказалось, что не только Пересвет направлял людей на убийства, но и сам был вынужден убивать, что и возвело его на третий уровень, где остаются 1000 замеченных.
-А сейчас он на каком?
-На четвёртом.
-Хорошо. Предположим, всё так и есть, как вы расписываете, иными словами убийство матери обеспечило ему выдвижение на первый уровень; устранение брата с семейством – попадание на уровень второй; расправа над старушками, спортсменами, детьми и сатанистами вытолкнуло его на третий уровень, а что именно вывело на четвёртый?
-Город мёртвых.
-Почему вы думаете, что город мёртвых – это четвёртый уровень?
-Исхожу из простых расчётов. Количество жертв по первому происшествию – одна. Просчитаем, сколько их было во втром. Аскар Байоразов, Жамиля Жанабаева, Гани Байоразов, Сергей Рулёв – уже четверо. Правда, к первому происшествию подмешались две неудачи: не удалось взвалить вину и обвинение на Жанабаеву, а попутно не получилось покончить с кем-то из нашего агентства. Вот почему Щурекенов понял, что дважды один и тот же приём не срабатывает. Зная своего брата, буквально, с младых ногтей, он обнаружил его слабую точку: семья. Год понадобилось Щурекенову, дабы выстроить правдоподобную смерть для матери. Он знал, что её заветная мечта – домик в лесу. Такой домик он и сделал для неё, населив его теми персонажами, каких мать боялась, чтобы помочь ей с разрывом сердца. По случайности, а, может и нет ты отведал того же снадобья, через собственное сознание пропустил механизм домика в лесу. Правда, сердце у тебя поздоровее оказалось. Оно и выручило. И нервы покрепче были. Что касается механизма происшествия с Байоразовым, то демон сам посвятил тебя во все подробности.
-Демон посвятил?
-Разумеется. Адские силы располагают достаточной информацией на каждого из нас. Зная, что сделал Байоразов и о чём думал, демон рассказал всё, что посчитал необходимым. Как говорится, устроил слив компромата. При допросах Щурекенов пытался снять со своих плеч и переложить на обстоятельства, на тонкие миры, в конце концов, на собственного демона большую часть вины, однако я доказал ему, что демон и обстоятельства были не причиной, а только поводом. На самом деле сам человек открывает для собственных надобностей личного демона, ибо адские силы не появятся там, где на них не расчитывают. Правда и то, что и Кожаева, и Байоразов поспособствовали своим происшествиям. Будь в них убеждённость в собственной значимости, они бы просто перемучались, переболели происшествиями, но в них не погибли бы. Человек сам разбивает свои мечты и надежды, сам обрубает выходы из лабиринта проблем. Ведь не день и не час Кожаева боролась с домиком в лесу. Почему же сдалась и позволила убить себя? Почему Байоразов не выгнал жёлтую женщину? С какой целью вслушивался в её провокацию? Значит, и без того, подспудно, хотел этого? Об этом и думал? Вина Щурекенова как раз и заключается в том, что он подтолкнул именно те процессы, которые вызревали в самой жертве. Он определил эти процессы, дал им рост и направил в необходимую сторону. Он не мог совладать с Жанабаевой, потому что она воспитывалась иначе. Он не понимал её. О смерти она не думала, не помышляла, ибо жила не для себя, а для сына и мужа, обладала жизненной опорой и собственной значимостью. Вернее, доверием к своей необходимости в этом мире. У Кожаевой никакого доверия не было. Её коммунистический мир обрушился, сыновья выросли. Ей казалось: ни им, ни кому другому она не нужна. Да и время ведь какое? Почему смертей много и настолько много, что смертность превышает рождаемость? Сдаются люди. Не хотят жить. Не имеют вкуса к жизни. Подспудно смерть торопят. Новая вера не прививается, а старая  – уже выбита, отшиблена на обочину истории.
-Значит, Кожаева и Байоразов сами спровоцировали свои происшествия?
-В определённой мере.
-А почему был наказан Рулёв, у которого Байоразов машину отдолжил?
-Вероятно, он сам психологически устал от бесконечных поездок, ибо как ты для себя объяснишь тот факт, что человек, поставивший дом в залог за машину, так беспечно оставлял её на улице, не загоняя во двор?
-Может, на людскую честность понадеялся?
-На чью именно?
Я прикусил язык, а Верагуа разглагольствовал:
-Следующий уровень, на который должен был выйти Щурекенов, предполагал уже десятки жертв. Пять лет понадобились для уяснения будущих жертв. Ненависть – вот ключ к пониманию системы данных происшествий.
-Ненависть?
-Разумеется.
-Но как вы определили, что именно ненависть, а не что-либо другое, стала ключом происшествий?
-Вероятно, я выразился не вполне точно. Ключом к пониманию происшествий, а не ключом самих происшествий. Мотором происшествий стала зависть. Почему жертвы – спортсмены, старухи, дети? Старухи – понятно.
-Понятно?
-Разумеется. Они ему мать напоминали. Дети? Ответ, скорее всего в том, что либо Щурекенов завидовал им, а потому ненавидел, либо не мог иметь детей, поэтому сам вид детей его раздражал.
-Чему Щурекенов мог завидовать в детях?
-Тому, что дети ещё не сделали ошибок.
-Значит, убивая спортсменов, он завидовал их силе?
-Нет.
-Сетовал на свои нереализованные спортивные задатки?
-Нет.
-Что тогда?
-Ответ был в словах Каражанова. Помнишь, “эти чёртовы спортсмены практически все повязаны с криминалом”?
-Месть?
-Месть.
-Странная месть, - заметил я, - но вы забыли о сатанистах.
-А что сатанисты?
-Да ведь их он тоже убил.
-Конечно. Сам создал, сам и устранил.
-Но почему?
-Сообщники. Могли выдать.
-Допустим, Верагуа, всё так. Почему же он сам убивал старушек?
-Я же объяснил: от ненависти. Устранив и мать, и брата, он оглянулся и увидел, что вот живут старухи, которые старше его матери, а её уже нет и тело её сгнило в то время, когда ровесницы и постарше живут и радуются жизни.
-Значит, он стал маньяком?
-На некоторое время. И пришёл в наше агентство за помощью, полагая, что за него кто-то убивает, а он спит на ту пору. Сознание его пошатнулось от бесприютности, начались шараханья из стороны в сторону. Он перестал различать вымысел и явь. Придумал идеальную подругу – Лолиту Мочалину, с которой будто бы духовно сроднился, когда спасал её мать. Теперь мы никогда не узнаем, как ему привиделся демон.
-Не узнаем?
-Разумеется. Ибо он поминутно менял показания, обвинял в своих бедах то мать, то брата, то выдуманную подругу. Временами забывал, как именно её зовут, поэтому у неё имён оказалось предостаточно: Лолита Мочалина, Инесса Шевченко, Асель Борзогубаева, Лена Реш. Создавая для личных потребностей секту сатанистов, подбирая в неё кадры, он отчего-то думает, что сатанисты его предали, и начинает у них требовать сведения о себе самом.
-О себе?!
-Разумеется. Железный Характер – это ведь его кличка. Так его прозвали студенты за то, что на экзамене он спрашивал досконально. Провернув происшествия с матерью и братом, он выдернул себя из общечеловеческой колеи. А такое даром не проходит. Вспомни, что и Раскольников, убив старуху-процентщицу и сестру её сводную, Лизавету, приболел. Вырвать себя из общечеловеческого тела не так-то просто. Иные спиваются, другие колятся, а третьи уходят в серию убийств, как в загул. Вот почему Щурекенов сам взялся за топор. С одной стороны, взялся за топор, с другой – решил многих приобщить к собственным преступлениям. Прежде всего создаёт секту сатанистов, потом задумывается о постройке города для мёртвых. Известно из истории, что в гробницу правителей вносили убитых жён, слуг и коней. Примерно то же решил сделать он для матери и брата.
-Но почему у него всё получалось?
-Ему помогал демон. Помощь демона наложилась на психологические ухищрения Щурекенова, который, в конечном итоге, считал себя уличным бойцом, борцом за права человека с улицы.
-Вы полагаете, третий этап происшествий вызван тем, что Щурекенова занесло на повороте? Или есть другое истолкование?
-Приблизительно так и есть.
-А поточнее?
-Ну, здесь необходимо гибко судить. Иметь в виду два сорта мотивации: скрытую и глубинную, внешнюю и формальную. Внешние мотивы тем и объясняются, как я говорил. Ненависть, зависть к юному возрасту, неприятие криминальных замашек тех спортсменов, кто действительно завяз в преступном мире. Однако это всё – формальное истолкование поступков Щурекенова. Главное же в том, что демон точно знал, куда ведёт Щурекенова. Учитывалась даже психологическая яма, куда угодил Щурекенов после того, как практически своими руками устранил из потока жизни мать и брата.
-А куда его вёл демон?
-К постройке города мёртвых. По малопонятному совпадению ты, Аркадий, оказался в городе мёртвых, как раньше в домике в лесу.
-Да ведь нас обоих Пересвет завёл в этот город!
-Ещё раньше ты побывал в нём.
-Ну, хорошо. Не будем препираться. Что там насчёт города для мёртвых?
-У строительства города мёртвых две мотивации: внешняя, Щурекенова, и внутренняя, настоящая. Возможно, Щурекенов как биолог выбран не по случаю, а намеренно. Щурекенов полагал, что строит город в память о матери.
-А что было на самом деле?
-Проще ответить так: возможность стать богом. В своё время Александр Македонский спросил индийского гимнософиста: "Как может человек превратиться в бога?” И софист ответил, что человек превратится в бога, если совершит нечто такое, что невозможно совершить человеку. Город мёртвых как раз – попытка совершить невозможное.
-Какое невозможное?
-К этому я как раз иду. Замечал ли ты, Аркаша, что в последнее время затевается процесс расширения человеческого сознания?
-Наверно, - пожал я плечами.
-Так вот, - сказал Верагуа, - процесс расширения начался, как предполагают иеговисты, в 1914 году. Мир разомкнулся. Стал вбирать в себя различного рода учения, верования. Возникло телевидение. Компьютерная сеть нарабатывает обороты. Пишутся тонны книг, снимаются километры кинофильмов, телесериалы перерастают в дебри, в которых зрители запутываются. Смысл в том и состоит, чтобы заполнить общечеловеческое сознание заградительной пошлостью. Город мёртвых – один из способов. Щурекенов полагал, что строит город под свои нужды, упования. Ему казалось, что это – нечто вроде того могильного кургана, который приказал соорудить в честь Гефестиона Александр Македонский. Решение, принятое Щурекеновым, - из тех, какие принимаются на изломе души. Демон, поработивший Щурекенова, точно подловил момент, когда можно было дать Щурекенову возможность строить город на собственное усмотрение. Вообще, человек на изломе времён восприимчив к идее насилия, а на изломе внутреннего мира – особенно. Человек же творческого пошиба всегда перегибает палку. У него нет меры и чувства равновесия. Его же ошибки его же и ожесточают. Кидаясь из крайности в крайность, он запутывается и получает такую пробоину в мировоззрении, от которой либо тонет в алкоголе, либо кончает самоубийством.
Верагуа пристально оглядел меня, точно я и был непременным ответчиком за незавидную участь людей с творческой жилкой.
-Переговорив с коллегами Кайсара Байоразова, я был близок уже тогда, полгода назад, к тому, чтобы сориентироваться. УВело же меня в сторону неверие, ибо я не верил тому, что один человек смог наработать целую систему, идеологический комплекс, который представляет собой по-настоящему город, хотя и для мёртвых. Отмахиваясь от темы смерти и готовности к ней, материалисты не видят, потому не понимают главного: жизнь – это предисловие. Не больше, не меньше. Смерть же – явление прозрачное. Она именно то явление, которое разум изначально отторгает, потом свыкается с ним, смиряется и хочет его. Я беседовал с коллегами Кайсара Байоразова, и они все как один показывали, что внутренне как-то чуждались его, да и сам он ощущал себя, как в вакууме, не только на кафедре, но и во всём университете. Он в самом деле был человеком твёрдого ума, которым гордился. Он вёл какие-то исследования. Со студентами держал дистанцию. В разговорах был резок, часто не слушал оппонента, брезгливо отворачивался. Конечно, он сделал сам себя. Окончил в Алма-ате университет имени Кирова с красным дипломом. Однако на кафедре ему остаться не предложили. Он ушёл в армию. После демобилизации был то грузчиком, то редактором радиовещания. Одно время писал стихи, рассказы. Пытался издать сборник, но спонсоров не нашёл. Когда в Таразе открылся университет, был принят в него. Писал президенту, премьер-министру, пытаясь сыскать средства на лабораторию. Вообще, отличался многоплановостью замыслов. Спорить с ним не представлялось возможным. В университетской библиотеке прочитал массу книг по философии, психологии, криминалистике, строительству, истории, языкознанию, военному делу, теологии, судебной медицине. Многие отмечали его интерес к экстрасенсам. Он искал колдунов, людей, сведущих в оккультизме. Одна студента показала, что он искал тех, кто бы выкрал для него трупы из морга и с кладбища. Полгода я шёл за Кайсаром Байоразовым. Мне представлялось невероятным, чтобы он обходился один.
-А сатанисты? – поинтересовался я.
-В том числе, и сатанисты.
-Что это значит?
-А то и значит, что все сатанисты, которых ты видел, - существа искусственные.
-Искусственные?!
-Разумеется.
Я задумался, а Верагуа помолчал, давая мне время уяснить новый разворот суждения старика. “Как же так? – приходило мне в голову. – Как  так могло быть, что все эти Морозевичи, Кучербаевы-Сюжетовы, Валежниковы, Рассказиковы, Чайниковы, Нафиковы, Акатьевы-Слудновы, Асель – искусственные существа? Я же видел: они двигались, дашали, издавали запахи, эмоции, думали! Неужели это всё – роботы?”
-Трещина внутри, - сказал Верагуа, - это и есть зерно понимания.
-У роботов?
-У Щурекенова.
-Ничего не понимаю.
-У Щурекенова, - сказал Верагуа, - была задумка на безупречное внешнее оформление, однако внутренняя трещина дала тот город, который ты наблюдал.
-Какая внутренняя трещина?
-В мировоззрении.
-Что?
-Я говорил об этом, - заметил Верагуа, - что Щурекенов хотел сделать не город, а что-то вроде могильного кургана, однако увлёкся и вылепил систему идеологии для целого города.
-Но почему он устранил сатанистов?
-Ты спрашивал об этом.
-Я знаю, но не могу принять вашу версию.
-Какую?
-Ту, в которой вы утверждаете, что они могли его выдать.
-Вероятно, кроме того он считал, что они не убедительны.
-В каком плане?
-В плане убедительности. Видишь ли, Аркаша, задача мёртвого города и его жителей – будоражить изысканные умы, а это делать необходимо тонко, а не топорно, не ляпкин-тяпкински. Работа сатанистов направлена на тех, кто не может унять самолюбие, на тех, для кого боль перемен заросла, но не остыла, на тех, кто не имеет мудрости, смотрит на мир сырыми, ещё не созревшими глазами. Принцип убедительности - осн–вной в такой деятельности.
-Верагуа, - сказал я после некоторой задумчивости, - все обитатели города мёртвых – искусственные существа?
-Все.
-Но ведь они пытались напасть на меня, чтобы съесть!
-Разумеется.
-Что “разумеется”?
-Разумеется, им требуется пища.
-А разве искусственные тела нуждаются в пище?
-Безусловно.
-Странно. Я всегда думал, что им, скорее, требуется масло для смазки деталей, батареии для подпитки.
-Нет. В том смысле, в котором ты понимаешь, они живые.
-И всё-таки искусственные?
-Да.
-Но зачем они нужны?
-Их задача – подавлять интеллектом.
Я прикрыл глаза, вспоминая, как был в городе мёртвых, как четырёхрукий кричал программы по уничтожению плесени, как неверие, точно озноб или оторопь, нашла на меня, как тоскливо, сумрачно думал о том, что жизнь обессмыслилась, как сознание подрубленно и опустошенно было, как выветривалось родное и близкое, будто душу напичкали песком. Некробиозные лица, их точно обваренное выражение, нарочито усложнённые, наукообразные их разговоры – всё это разом брызнуло по сознанию, как молния по пригнувшемуся от распухших туч небу.
-Чей интеллект? – спросил я в полурастерянности.
-Живых, - сухо ответил Верагуа.
-Значит, город мёртвых – создание Щурекенова?
-Несомненно.
-Но разве он не видел, что у него вышло?
-Видел.
-Почему же не отшатнулся в ужасе от содеянного?
-Почему?
-Да: почему?
-Причина проста: трещина.
-Какая трещина?
-По сознанию.
-Что вы хотели сказать?
-То, что сказал. Он имел трещину между тем, что видел и делал, и тем, как это понимал. Он не понимал, что выводил мёртвых на замену живым. С дурака какой спорс?
-С дурака?! – удивился я. – Вы считаете Щурекенова дураком?
-Разумеется.
-Но вы же помните город мёртвых! Слышали, как умно там рассуждают!
-Слышал.
-И ведь это он всё придумал.
-Действительно, придумал.
-И вы всё равно настаиваете на том, что Щурекенов – дурак?
-Именно.
-Но почему?
-Есть причина.
-Какая?
-Простейшая. Конечно, Щурекенов, точнее, Кайсар Байоразов, получил возможность для полнокровной работы, средства, материалы. Великолепно спланировал. Сделал психологические разметки. И вроде операция по возведению, размещению, наполнению города мёртвых проведена тонко и умно. Однако ум этот – односторонней направленности, а это – верный признак дурака. Я не говорю и психически неполноценном человеке, но имею в виду – неполноту нравственного и даже практического ума, такую неполноту, которая поклоняется надсознанию и пренебрегает наитивизмом. Город мёртвых должен быть стать городом людей с выстроенным сознанием, а таких людей нет и в природе быть не может. Люди с выстроенным сознанием могут владеть ситуативной логикой, придерживаться ситуативной этики, но жить с этим не могут. Пример тому – весь двадцатый век. Почему рухнул коммунизм? Потому что отцы-основатели его и насажденцы упёрлись в общественное сознание, которого нет, и попытались перестроить его. А нет общественного или коллективного сознания по одной причине: существует индивидуальное сознание. Как нет общих голов, рук, ног, так нет и общественного сознания, и никакая коллективизация тут не подспорье. Достоевский, знаток человеческого сознания, знал, что механические теории, выдуманные от бессилия разума, не пройдут проверку не временем, а сознанием. Правда, сам писатель полагал, что натура не выдержит. Сознание для того и дано человеку, чтобы стать настоящим вечником, а не искусственным, как обитатели города мёртвых. Осознав зло, увидев и прочувствовав его, человек выбирает добро на сознательном уровне, хотя интуитивно – на пути к нему. Только поняв несовместимость ситуации добра и ситуации зла, ибо они содержат несовместимые состояния, каждый из нас выбирает путь либо вечника, либо – мёртвого. Сознание может иногда замутиться, тогда на помощь идёт интуиция. В интуиции, по выражению Бенедикта Спинозы, вещь воспринимается единственно через её сущность или через познание её ближайшей причины. Интуитивно Щурекенов почувствовал неладное, поэтому пришёл к нам в агентство. Демон же Щурекенова посчитал, что тот выходит из проекта.
-Как вы нашли Щурекенова?
-Никак. Он сам отыскался, а я лишь догадался, кто сотворил город мёртвых. Щурекенов же был всегда рядом. Когда я открыл его, он и пригласил меня к себе.
-Зачем?
-Объяснить мотивы. Ну, а я доказал ему, что город мёртвых не памятник его матери, а нечто другое.
-Почему же Щурекенов покончил с собой? Испугался наказания?
-Вряд ли. Творческие личности живут в мире иллюзий: когда те рушатся, тогда и жизни конец.
-А что с городом мёртвых?
-Щурекенов дал своим подопечным команду на самоликвидацию и на уничтожение их города.
-Как он передал команду?
-Телепатически.
Закончилось дело, и Верагуа получил некоторый отдых.
Потрясающая жара – вот что было в апрельском воздухе. Разгоралась весна, и зима давно выветрилась. Деревья наполнились листьями. Акации побелели. Город готовился к новой жизни.
Я же не мог соориентироваться. Вроде бы всё рассказал Верагуа. Рассказал и разъяснил. А я… не мог уложить в голове своей мотивы и прочие юридические знаки информационно-логической системы. Я видел, встречался и говорил с существами из города мёртвых и не представлял, как они были мёртвыми, если двигались и как будто мыслили. Они рассуждали и убеждали. Но в чём убеждали? Зачем?
Сотни вопросов роились в сознании, и не было на них ответов. Не было ответов для меня и по делу города мёртвых. Верагуа рассказал всё, что посчитал нужным, а я не понимал. Как дошёл Верагуа до Кайсара Байоразова? Распутал его козни? Целый год и больше старик вёл расследование. Вёл, когда я думал, что патрон сдался, выдохся, сломал мозги свои о непосильное дело. Но нет. Не бросил дело. Дожал-таки. Довёл до ума. До логической точки. Правда, я так и не догадался, как. Перечитывая записи, обращаясь к прошлому, я вижу некоторый сумбур. Недосказанность. Недопонятость. Пусть. Всё, как в жизни. Город мёртвых ещё долго будоражил Тараз. Уголовная полиция накрыла до десятка сатанинских сект.
Однажды в агентство пришли сдаваться Мухтасимов, Пушкарёва и несколько ещё существ, которых сделали, дали биографии, текст на первое время. Когда же Щурекенов в спешке забыл про многих и не дал им команду на самоуничтожение, они пришли к Верагуа. Старик осматривал их, беседовал, а потом они уходили.
-Чем же они отличаются от нас? – спросил я.
-Тем, что они живут механически.
Весна набрала обороты. Новая жизнь входила в город. Новая жизнь, в которой не было, не могло быть места искусственным существам. Город мёртвых умер, и куда идти его обитателям?

                Конец
                (начато 17.01.1999 год – закончено 30.10., 8.11.2000 год)

Оспанжан Байкашевич Маутбаев, домашний адрес – 484022 Республика Казахстан, город Тараз, улица Сатпаева дом 5 квартира 57.
                2. 01. 2001 год.