Солнечный зайчик

До рези в глазах яркий радостный зайчик бойко скакал по серой в линейку школьной стене. Он то подпрыгивал до самой крыши, вытягивая солнечные лапки, то сбегал к самому тротуару, под ноги хмурых, озабоченных жизнью прохожих.  Валька ловил в ладонь еще еле теплые лучи-ки вешнего, все проспавшего светила и бросал их снова на стену одним движением пальцев.
Мимо пронеслась какая-то иномарка… Валька проводил ее взглядом, но в карман зеркальце не опустил. Зайчик замер на стене, чуть подрагивая, словно пушной зверек, вычесывающий ухо.
Когда красивая машина скрылась за поворотом, Валька вернулся в действительность.
— А это что за …?
Никакого зайца на стене не было.
Он глянул на небо из-под руки, потом протер серебристую гладь стекла.
— Чепуха!
Солнце все так же светит. Разве, забежало за тучку.
Валька повел зеркалом и снова поймал чудесную лучистую энергию. Еще бы не чудесную — если подставить линзу, она и траву может поджечь! И бумагу, коли лупа большая.
Секунда, и зайчик вновь веселился на клетчатой стене здания, где еще весьма гордыми, но порядком выцветшими буквами значилось: “Ком…изм — это м…лодость мира, и ег…одить мо-лодым”.
Дальше, под надписью, совсем внизу, так что если встать на лестницу — можно рукой дотя-нуться, круглые скобки и уже совсем внизу — неприличное слово красным и что-то про мясные продукты с буквой “С” в ромбике.
Валька внимательно перечитал эту большущую надпись “застойного прошлого” и вновь упус-тил из виду своего солнечного питомца. Ни намека – ни следа, а небо все так же ясно…

*  *  *
— Валентин! Доложите готовность, — прохрипел ЦУП.
— Слушаю вас, Центр! — отозвался он.
— Как настроение? — миролюбиво спросил оператор.
— Во! — показал Валентин большой палец.
— Тогда, даю обратный отсчет, — вновь обрадовал ЦУП.
— Да, скорей бы уже! — молвил астронавт и закрыл глаза.
Первый телепортационный опыт, по-научному — сверхдвижение (“overdrive”), был удачно осуществлен в конце девяностых годов прошлого века. Он только окончил аспирантуру при МФТИ, тема была слишком мудреной, чтобы это выговорить вслух, но в русле последних до-стижений. Может поэтому, может из каких-то иных соображений, но выбор пал на Валентина.
Иные соображения, что называется, были и основывались на печальной статистике. Из тридцати двух кроликов, подвергнутых телепортации, в точку приема вернулось девятнадцать. Обезьянам повезло больше. На десять испытуемых пришлось только три потерянных. В Америке мигом подвели научную базу, и по всему выходило, что чем выше индекс интеллекта астронав-та, тем больше у него шансов долететь туда, куда пошлют. И хотя этот коэффициент у прочих международников, не в пример Валентину, зашкаливал — русским уступили пальму первенства. Может, из уважения к прошлым заслугам перед сообществом Земли, может оттого, что риско-вые они ребята, эти русские. У русских сидит в крови – строить Светлое будущее, ясно, что всегда строят самые отчаянные головы и весьма — весьма решительные самоотверженные лю-ди.
Валентин оказался вторым. Юра, тезка того, знаменитого Гагарина — первым. Валентин чтил традицию, а еще больше — устав Отряда. Он знал, что подготовлен лучше, но возражать не стал, а слава… Что ж, дело-то житейское. Чего не сделаешь ради истины?
*  *  *
“Заяц” нервно дрожал, точно предчувствуя непоправимое…
… Будь он повнимательней, этот мальчик, не глядел бы Валька по сторонам — непременно заметил бы смазанное, как хвост компьютерной мышки на экране монитора, скольжение. По стенке школы крался совсем другой зверь. Двигался он по-кошачьи осторожно, не рискуя пере-секать тени, образованные козырьком крыши да фонарными столбами, маскируясь на светлой стороне. Затем — прыжок, и зайца Валькиного, как ни бывало.
*  *  *
Идея сверхдвижения, как считал Валентин, была очень проста. Теория этого вопроса, непло-хо разработанная еще в советские времена, в конце двадцатого века, наконец, получила реаль-ное воплощение. За какие-то пару-тройку лет после первых экспериментов, землянами был достигнут впечатляющий прогресс в понимании тех реальных технологий, которые в скором будущем обеспечили бы как путешествия во времени, так и достижение  крайне удаленных звездных систем.
Была освоена особая форма материи, так называемая “нейтронная”, существующая в природе в виде атомных ядер и нейтронных звезд. Физические ее свойства, изученные в деталях, просто потрясли воображение! Удельная прочность оказалась в миллионы раз прочнее стали, а сверх-проводимость и сверхтекучесть нейтронов внутри кристаллической нейтронной формы позво-лили в первые же годы нового тысячелетия создать миниатюрные и безопасные термоядерные реакторы, компьютеры с плотностью элементов в миллиард миллиардов раз превосходящей первые ЭВМ, и, наконец, — эффективные приемники и передатчики сверхпроникающего ней-тринного излучения.
Однако, что самое замечательное, сверхтекучая нейтронная жидкость ядерной плотности стала служить волной-носителем массивных тел, перенося их со скоростью света в том же смысле, как поток электронов и электромагнитное излучение служат носителями "световых объ-ектов" - видимых изображений и голограмм.
Созданные на базе этой нейтронной материи устройства позволили с легкостью и весьма дешево копировать, трансформировать, сливать реальные объекты.
Все происходило точно так же, как люди это делали ранее с картинками, как сливались и раз-бегались солнечные зайчики на памятной Валентину школьной стене, как рождался двойник, и не один, — разбейся “зеркальце”.
— Три! Два! Один!
— Поехали!

*  *  *
Затуманенным сознанием Он вырвал из окружающей ни на что не похожей действитель-ности хоть какой-то сгусток и попытался сконцентрироваться, одной только мыслью придать таинственному Нечто форму Чего-то.
И это оказалось на удивление просто сделать, если бы Он умел удивляться.
Словно повинуясь фантазии Того, кто некогда был Валькой, а ныне — и черт не знает кто, ни с чем не сравнимая среда пошла клубами, то собираясь, то расползаясь вновь, не быстро и не медленно, не рядом и не далеко.
Может быть, пронеслось мгновение, а может — века, наступил момент, когда выдрессиро-ванный волей туман развеялся, и Он очутился на некой поверхности, по которой легко пока-тился, заскользил неведомо куда, но зная или предчувствуя, что это Его дорога, и только его.
Да и была ли эта гладь поверхностью чего-то иного – тоже вопрос, может, материя, сотканная из звездной пыли и света, а может, школьная стена в клеточку… Линии и в самом де-ле попадались, сперва похожие на правильные борозды, они вскоре дыбились валами, образуя неправильный рельеф.
Чем дольше продолжалось это стремительное скольжение, тем осмысленней Он выбирал из-гибы причудливой, но, увы, пустынной, местности.
Хотя, почему “пустынной”? Меж холмов, рассекая долину надвое, струился таинственный поток, делился и сам, широкими рукавами омывая все выпуклости пространства.
Он на полном скаку перемахнул стремнину и завертелся, подхваченный встречным порывом космического ветра, но радостные лучи хлынувшего дождя увлекли снова вниз, и скольжение, а может, плавание, продолжалось… Прыжок!
… Прыжок! Рыжая, огромная огненно-рыжая кошка бросилась ему наперерез и почти что до-стала длинной когтистой лапой — выдрала клок его солнечной заячьей шерсти. Валька заметил разве длинные кисточки. Отскочил в сторону, чудом увернулся от второго, не менее стреми-тельного прыжка и задал стрекоча, меняя гонный бег на галоп.
Киска не отставала, она неслась за добычей с настойчивостью пса и яростью рыси…
— Этот — уже второй по счету. Но сытость не наступает. Счастливой охоты!
*  *  *
Наверное, со временем мы изучим повадки солнечной кошки. Может и на нее когда-то, пусть не сейчас, а в будущем, но обязательно найдется свой звездный охотник. Только, похоже, что наш зайчик о том никогда не узнает.
Эх, Валька-Валька! Наука требует все новых и новых жертв, как самый жестокий в мире бог. А стоит ли она такой цены?

Декабрь 2000.