Ты и я

Ты

Сотворила себе Бога,
Чтоб потом убить.
Очень жаль, что по-другому
Не могу любить.

А теперь ты лепишь Бога?
Хочешь полюбить?
Обещаю, что захочешь
Ты его убить.



Я

Если бы я верил в Бога…
Если бы я чувствовал то,
Что могут чувствовать все…
Я бы сошёл с ума.

С некоторых пор
Я сам себе Бог,
Сам себе Дьявол,
Сам своя смерть.

В закрытых глазах
Увидеть любовь,
По-моему, странно…
Некрофилия.


 
Явление

В очередной раз я вышел на улицу и встретил там то, от чего пришёл в полный восторг. Мне было мало времени и пространства, мне хотелось летать. И я летал.
В очередном своём полете, я наблюдал всю свою жизнь с высоты. И всё: все мои грехи – от самых жестоких пороков до мельчайших прегрешений, всё было видно как на ладони.
Я приземлился на случайную крышу, чтобы немного передохнуть, и тут на крыше появилась ты. Возникла из ниоткуда, так мгновенно, что я даже не успел удивиться.
Ты сидела справа от меня, и что-то писала в блокноте ручкой голубого цвета. Мне всегда нравился твой почерк, особенно когда ты пишешь что-то своё, видимо выстраданное и пережитое. Что там такое?
Прочитал. Странно. Не то автобиография, не то просто странные мысли, пришедшие в воспалённый разум.
«Нам пора лететь», –  подумал я и принялся ожидать момента, когда мои мысли проникнут в твой разум и, перекрутившись по шестерёнкам и поршням, выйдут наружу в виде слов.
«Нам пора лететь, – повторил я ментальное послание, – пора лететь, отвечай».
Ты по-прежнему молчала – видимо, не настроившись на мою частоту. Я перестал посылать импульсы и молча поглядывал вправо, поглядывал только глазами, ибо голову держал неподвижно, подперев рукой.
Книга, возникшая в твоих руках, казалась мне какой-то знакомой. Я не умею читать боковым зрением, поэтому её содержимое оставалось для меня загадкой.
Повернув голову, я обнаружил, что в книге было слишком много букв и я, решив, что всё это слишком для меня сложно, отвернулся, приняв позу Роденовского мыслителя.
«Осталось одиннадцать минут», – сказал я и приготовился к старту. Лететь мне было ещё далеко, и я не собирался долго здесь засиживаться.
Ты, тем временем, вновь открыла блокнот и вновь начала вносить мысли всё тем же голубым цветом.
«Напишешь – дай прочитать», – подумал я в надежде на то, что хоть в этот раз ты услышишь мои мысли.
До старта оставалось совсем немного, и я стал потихоньку рассматривать  старую, сложенную ввосьмеро, карту местности, через которую мне предстояло лететь. Здесь я летал впервые, и многое мне было в новинку.
«Ты здешняя?» – Спросил я на этот раз вслух.
«Да, – ответила ты мне мысленно, не отрывая ни своих мыслей, ни ручки от бумаги, – остерегайся воздушных ям, герой».
«Спасибо», – ответил я вслух, но никакого ответа не последовало.
«Спасибо», – повторил я в голове ещё раз – никакого ответа.
«Спасибо», – сказал я одновременно и словами, и мыслями…
Обернувшись, я увидел, что тебя рядом нет.
«Прощай», – сказал я тебе.
«Прощай», – возник в голове твой голос.
Я сделал шаг в бездну и улетел.



Разговор

В этот раз я летал над каким-то странным скоплением людей. Звучала ласково-печальная музыка, переполняя моё сердце невесть откуда берущейся печалью. Печаль эта захватывала меня целиком, изгоняя из моего организма все прочие чувства и эмоции. Я был опустошён и ощущал себя вывернутым наизнанку старым носком.
Вокруг меня стали подниматься непонятные серые тучи, состоявшие, по всей видимости, из душ людей, скопившихся внизу.
Хм, сверху это сборище было весьма похоже на бесовский шабаш. И, признаться надо, мне доставляло какое-то странное наслаждение наблюдать за непостижимыми перемещениями народных масс.
Человеко-муравьи, копошившиеся под моими ногами, были до омерзения красивыми и не вызывали у меня никаких других чувств, кроме бесконечной жалости.
Голоса сменялись голосами, песни – песнями, звучали странные монологи… Однако ничто из всех этих слов не трогало меня.
Я поднялся высоко. Так высоко, что уже ничего не видел. Потому что ничего не хотел видеть. Ты опять возникла справа. Почему-то ты всегда возникаешь справа, одновременно удивляя и пугая меня. И сколько бы раз я не ждал тебя слева, со стороны сердца, каждый раз ты возникала справа, сто стороны печени. Был ли в этом какой-нибудь знак или это просто случайное совпадение – я не знал, но мысли об этом «правом явлении» долго ещё не давали мне жить.
«Здравствуй», – сказал я вслух, уже хорошо зная, что мои мысли в чистом виде тебе недоступны.
«Здравствуй, чудо, – услышал я внутри себя, – ты пропал слишком надолго и я уж не чаяла встретить тебя снова. Не покидай меня надолго, ладно?»
«Я ли покидаю тебя? – Возразил я тебе. – Не ты ли появляешься где захочешь и когда захочешь. А о том, как ты исчезаешь, я, пожалуй, промолчу…»
«Глупый, не обижайся. Ты просто ничего не понял. Ну как можно быть таким глупым? Ты совсем ничего не понял», – здесь ты мило улыбнулась и дотронулась рукой до кончика моего уха, вызвав приток адреналина. Я покраснел.
Мы провисели молча около получаса, смотря друг другу на переносицы и, судя по всему, были зачарованы то ли друг другом, то ли минорной тональностью, что лилась снизу, с земли, пробиваясь через слой тяжёлых, свинцовых облаков.
– Глупый, глупый, – внезапно продолжила ты свои слова, – я существую только тогда, когда я тебе нужна. Я не появляюсь по своей воле. В какой-то мере, я – твоя часть, такая же неотъемлемая, как рука или как нога.
– Но я даже не думаю о тебе, в тот момент, когда ты приходишь.
– Значит, я нужна тебе только тогда, когда обо мне забываешь.
– Но зачем? Я прекрасно обходился и без твоего общества. Что ты принесла мне: сердечную боль и головокружение, бессонницу и потерю аппетита. Сначала ты меня веселила, затем радовала, а сейчас угнетаешь. Ты исчезаешь, оставляя меня думать о твоих волосах, запахе кожи и кончиках ушей. Зачем мне всё это? Не лучше ли закончить эту комедию?
– Как хочешь. Но помни, я – твоё проклятие. Я – наказание за все твои прошлые прегрешения, грехи и пороки. Я могу уйти, но будет ли тебе легче? Знай, ты будешь думать обо мне и днём, и ночью. Ты не сможешь забыть меня и вечно, запомни – вечно, будешь носить эту боль в своём сердце.
При этом ты легонько подняла руку вверх, и я провалился вниз на несколько километров, сражённый внезапной болью в левой стороне грудной клетки.
– Не надо! Прошу, не надо!!! – Вовремя успел прокричать я и моё тело было остановлено за несколько мгновений до критической высоты, за которой началось бы неостановимое падение на землю.
– Я понял, я знаю, – закричал я, но за спиной был только ярко-синий простор неба и боль, но уже не такая сильная и яркая, появилась на своём законном месте.
Я сообразил, что всё в порядке и вновь улетел в неведомые дали, искать приключений на свою голову.



Не дожидаясь ответа

Я летел над ночным городом. Мне не было известно название этого города, впрочем оно было мне неинтересно. Город не отличался ничем от сотен других, над которыми я проносился ранее – всё те же огни, всё та же тишина, всё те же редкие машины, спешащие по своим, никому не ведомым делам.
Я думал о тебе. Я представлял себе нашу встречу, проигрывая в голове раз за разом всё новые и новые сценарии разговора. Вариантов было много – ведь я почти ничего о тебе не знал. Даже имени.
Под ногами нечаянно возник аэропорт, хорошо заметный на фоне остальных зданий, улиц и площадей своими ярко-оранжевыми, бьющими прямо в глаза, огнями. Взлётно-посадочная полоса показалась мне самым удобным местом для приземления, и я, немного сбавив скорость, начал снижаться.
Посадка прошла легко и вот я уже стою посреди полосы как мишень в тире. И если бы у здания аэровокзала вдруг возник некто, желающий меня уничтожить, я бы с лёгкостью попал под смертоносный огонь. Но никого такого там мне было, а я тем временем услышал дыхание. Как всегда – ты, и как всегда справа.
«Вот, стоило только на минуту отвлечься», – подумалось мне, но я всё же обрадовался твоему появлению.
– Здравствуй, – сказала ты почему-то вслух и почему-то первая. Это было полной неожиданностью для меня – раньше ты никогда не говорила со мной и твой голос жил только в моей голове. Наяву, кстати, он был совсем другим, однако, не менее колдовским и глубоким.
– Доброго тебе дня, – ответил я, тоже вслух, и с изумлением отметил, что ты находишься слева от меня. Я слегка похолодел, и по спине пробежала пара-тройка мурашек.
– Успокойся, я просто хочу поговорить с тобой. Знаешь, мне ведь тоже бывает одиноко. Я тоже по ночам плачу, уткнувшись лицом в подушку. Я ведь совсем ещё живая, и мне тоже бывает больно. А ты, жестокий, так редко забываешь обо мне…
– Прости меня, но я не знаю, что делать. Здесь на поверхности всё слишком просто: я хочу быть с кем-то, я думаю о нём, я говорю ему об этом и это даёт мне право на надежду. А как быть с тобой, с твоей зеркальностью? Как я могу забыть всё то, что ты приносишь в мой мир? Ведь я умру без мыслей о тебе.
– Но будешь ли ты жить с мыслями, но без меня?
– Не буду. Ты мой суицид.
– Я говорила тебе о твоём наказании. Похоже, я и сама не всё поняла. Ты ведь тоже, по сути дела, моя самая страшная кара. Ещё страшнее, чем я для тебя. Знаешь, ведь я НЕ ДОЛЖНА была забивать свою голову тобой. Я ДОЛЖНА была быть запахом ветра, каплей росы, мгновением мучительного счастья. Раз – и нет меня. Раз – и тебе больно. А что в итоге?! В итоге ЧТО??!! Страдаю-то Я!!!
Ты закрыла глаза руками и громко зарыдала. Слёзы катились по твоим рукам, попадая внутрь рукавов кофты.
– МНЕ БОЛЬНО!!! – Закричала ты и, беспрестанно, рыдая, опустилась на землю.
Я не знал как мне вести себя. Я далеко на чёрств и могу понять чужую боль (по крайней мере, всегда к этому стремился), но ты… Я всегда считал тебя своей фантазией, пусть и дерзкой, пусть и свободной. Ты делала со мной всё, что хотела. Ты была гораздо сильнее меня, а вот теперь ты сидишь на бетоне и тебе плохо.
Я опустился на колени перед тобой и обнял твою голову своими руками. Стало тепло. По-настоящему тепло. Как будто сидишь в старом доме у печки. В голове проплывали воспоминания детства: вот я стою возле окна с мамой, вот моё первое причастие в костёле, вот моя первая любовь, вот мои первые похороны – я не был на них, но лицо умершего одноклассника всё ещё свежо. Я опять увидел всю свою жизнь – от рождения и до… до сегодня.
Наконец, ты очнулась и высохла лицом. Слёзы изрядно попортили твой макияж, но кого он сейчас волновал!
– Сядь рядом, – сказала ты, – я хочу знать тебя. Расскажи мне о себе.
Я сел рядом и принялся было думать о том, с какого момента в жизни стоит начинать свой рассказ, но ты прервала ход моих мыслей, единолично определив тему беседы.
– Я знаю, что есть та, что тебя любит. Расскажи мне о ней. Я хочу знать, что такое любовь.
– Да. Есть. Но вряд ли это любовь. Нас разделяет слишком многое.
– Многое – это что?
– Километры, часы, строки. Любовь не может быть такой.
– Но ведь нас разделяет вечность…
– Ты хочешь назвать это любовью?
– Я хочу?.. Нет. это неверно. Я ничего не хочу.
Ты встала, отошла на два шага в сторону и, подняв руки вверх, взмыла в небеса. Я впервые увидел, как ты исчезла, и впервые полетел вдогонку за тобой. Мы летели очень долго, но, в конце концов, ты устала, устала раньше, чем я и я, схватив тебя за руку, остановил гонки.
– Посмотри мне в глаза, – буквально потребовал я, – посмотри внимательно и больше ты никогда не исчезнешь из моей жизни.
Ты даже не обронила взгляда в мою сторону – просто влепила пощёчину и, выпалив в мой адрес: «Я – это я, а ты – это ты. Мы невозможны вместе. Мы взаимоисключаем друг друга. Я хочу быть одна!», улетела прочь. Я отпустил тебя.
С тех пор больше никогда, летая над городами и территориями без людей, я не встречал тебя. Моё сердце, поначалу разрывалось на кусочки от боли, а затем как-то свыклось с её присутствием. Твой голос, услышанный мною единожды, постепенно стал исчезать из памяти. Только запах твоей кожи, видимо, ещё бесконечно долго будет жить в моём сердце, обжигая его каждый раз, когда я почувствую нечто похожее.
Несколько раз в разных уголках Планеты мне доводилось видеть странный метеор, проносящийся не в низ, к поверхности, а вверх, в космос. Я знал, что это ты, но уже не пытался догнать. Ведь зачем гнаться за тем, что вовсе и не твоё.
Думать о тебе я не переставал ни на минуту. Я забросил всё и даже расстался со своей последней любовью. Я понял, что только теперь ты стала моим проклятием. Вечным, мучительным, но сладким и желанным. И я его вполне заслуживаю.



Финал
Я видел и обкусывал волосы на фалангах пальцев рук. Так я делал обычно только в минуты полного отчаяния. Последние пять минут были именно такими. На душе было очень противно, и внутри меня существовал запах пыли и сажи. Было душно. Форточка на окне, безнадежно забитая гвоздями, вносила в моё существование нотки откровенного издевательства.
Я встал и подошёл к окну. За стеклом только-только поднялось солнце и, слепя прохожих, бредущих с перепою к ларьку за пивом, поднималось всё выше и выше.
Голова раскалывалась от мрачных мыслей. Что-то страшное приходило мне в голову, и никуда деться от этого было просто невозможно. Я думал о том, о чём никогда раньше даже не задумывался.
Жизнь. Моя жизнь – тысячи дней наедине с собой. Как я провёл их и  могу ли я сделать хоть что-то, чтобы не то, чтобы исправить (об этом я даже и не мечтаю), а чтобы хоть чуть-чуть по-другому взглянуть на всю эту вереницу дней.
Давно не летал. По-моему, несколько лет. Хотя определить это достаточно сложно – после нашей последней встречи я наглухо заперся в своей квартире и на разу не выходил оттуда. Потерял счёт дням и даже выкинул в мусоропровод календарь. Я ничего не ел, не пил, а временами даже не дышал. Исхудал. Страшно исхудал – моё тело лишилось трёх десятков килограммов. Честно говоря, на сей момент, я представлял собой достаточно жалкое зрелище: втянутый под рёбра живот, впалая ребристая грудная клетка с двумя коричневыми сосками, щёки, зубы, сухой серый лоб и глубоко засевшие в чёрных глазницах глаза. Узники Освенцима выглядели когда-то лучше меня. Впрочем, им наверняка было легче – они-то знали, что умрут, и на этом их мучения прекратятся, а я, судя по всему, был приговорён к вечной каре, к вечному одиночеству, к вечному умиранию.
По-прежнему, день за днём, минута за минутой, двести пятьдесят девять тысяч двести секунд в месяц я думал о тебе. Впрочем, я настолько уже сжился с этими мыслями, что, думаю, умер бы в момент, закончись они или на минуту остановись.
Да, временами, (причём только по поначалу) я пытался заставить себя не думать в той адрес. Затем же просто понял, что это бесполезно и, привыкнув, уже не обращал внимания на боль.
…(немного спустя)
Я стоял под душем, смывая со своего тела остатки вчерашнего дня. Они текли грязными струями, оставляя чёрный цвет на эмалированной белизне ванны. Из раны на ноге, оставшейся после вчерашней попытки суицида, обильно текла кровь.
Я прислонился спиной к кафелю, мокрому и обжигающе холодному. Спина прилипла к стенке, которая внезапно заскрипела, и я испугавшись, отскочил в сторону, полагая, что плитка вот-вот начнёт отваливаться. Оторвавшись от стены и повернувшись к ней лицом, я тот час же заметил странную надпись на кафеле. Как будто тем же знакомым мне стержнем голубого цвета в том же блокноте…
«НИКТО НИ В ЧЁМ НЕ ВИНОВАТ»
Сердце взяло резкий старт и застучало вчетверо быстрее, чем обычно. По телу пробежал озноб, вынудив меня облачиться в махровый халат из синих и белых полосок.
Одно лёгкое прикосновение к кончику уха – и я понял, что ты стоишь за спиной – как и прежде божественно своенравная и чудовищно моя.
Нисколько не смутившись, я обернулся и обнаружил тебя обнажённой. Застеснявшись, я отвернулся, схватил с вешалки любимое полотенце (то самое, с закатом на пляже), обернул им нижнюю половину моего тела, затем снял халат и передал его за спину. Ты  надела халат и ещё раз прикоснулась к кончику моего уха.
– Пошли в комнату, здесь не самое удобное место, – пробормотал я, всё ещё краснея.
– Как тебе будет угодно, ответила ты и, с лёгкостью перешагнув через край ванны, вышла за дверь прихожую.
Я вышел следом, и мы вскоре переместились в большую комнату, где легли на пол: головами друг к другу, ногами в разные стороны.
– Зачем ты пришла?
– Я захотела…
– Ты захотела? – Бестактно перебил я тебя. – Раньше ты не позволяла себе этого – хотеть. По крайней мере, ты очень ловко скрывала от меня свои желания, каждый раз выдавая их за фокусы моего подсознания.
– Извини, но я не умею иначе.
– Почему? Другие ведь могут.
– Я – не другие. Я – Охотник. Я выслеживаю добычу и бросаюсь на неё в самый неожиданный момент. Впрочем, так было только до тебя.
– Так значит, я не первый?
– Глупый. Конечно, нет. Ты должен был стать лишь очередным звеном в цепи.
– Зачем тебе это?
– Это – моя месть.
– Месть кому и за что?
– Когда-то давно такие, как ты, сделали слишком много зла мне одной. Тогда добычей была я, и я попалась в капкан. Не знаю, какими силами я осталась жива, но раз уж я не смогла покончить с собой, значит, я буду мстить всему миру за то, что он сделал со мной.
– А я?
– А из тебя я не могу сделать добычу. Я хотела… Я… я… я… не могу… слишком… слабая.
Ты закрыла глаза и всплакнула. По лицу пробежали первые слезинки. Я встал на колени над тобой и руками вытер твоё лицо. Оно было горячим и чистым, без каких-либо намёков на косметику. Глаза твои были закрыты, но веки, вместе с тоненькими ресничками на них, нервно подёргивались. Я стал на четвереньки и кончиком языка попробовал вкус кожи твоего лба. Вкус был слегка солоноватый и напоминал мне вкус старых газет, лежавших когда-то на чердаке в деревенском доме моей мамы.
Этот вкус, а ещё больше – запах, привёли меня в восторг. Я склонился над тобой и на это раз легонько укусил тебя за кончик уха. В ответ на мою ласку ты перевернулась на живот и тоже встала на четвереньки. Мы оказались ровно друг напротив друга, соприкасаясь взаимопроникающими взглядами.
Началось наше любимое времяпрепровождение – двойной взгляд на переносицы. В этом было что-то телепатически-медитативное. В былые времена это продолжалось неделями.
Прошло не более часа, и я прошептал:
– Я хочу быть твоей добычей. Распни меня.
Ты несколько опешила, (это было заметно по выражению лица за полсекунды до ответа), но ответила вполне здраво и рассудительно:
– Ты не знаешь, о чём просишь. Я не могу мстить тебе. Ты… ты… ты понимаешь…
Ты замолчала, опустив голову. Было видно, то слова не приходят. А говорить их нужно. Молчание потихоньку убивает.
– Убей меня, – попросил я, – убей. Я знаю, о чём прошу. Просто наберись смелости и убей. Иначе мы станем вечностью. Иначе мы никогда не закончимся.
Ты упала на ковёр и свернулась в утробную позу, я всё так же стоял рядом и смотрел на твои мучения. Что я мог сделать? Уйти? Но куда – я у себя в квартире, да и все двери давно наглухо забиты снаружи доброжелательными соседями. Выгнать тебя? Но ты не уйдёшь…
Я просто лег у тебя за спиной, обняв тебя всем, чем только мог обнять. Мы свились в один клубок.
Точно в таком положении мы умерли от истощения через пятнадцать минут, так и не сказав ничего сколь-нибудь важного.
На том, месте, где мы лежали, навсегда осталось стихотворение:


Не забытый, не прощённый, не убитый,
Не излеченный и не избитый,
Сотворивший себе Бога из крови, и из плоти,
Ждёт любви.
А что там дальше – всё равно.