Глава 24. Теплится радость на флаге небес

Глава 24

Теплится радость на флаге небес.
 
Кресты Князь-Владимирского собора ярко блестели на розоватом, нежном просыпающемся солнце, жёлтые колокольня и пять стройных глав торжественно и сурово смотрели на подёрнутый утренним туманом город. Было тихо, почти безлюдно, и только где-то на каких-то цветущих ветвях, пинькала синичка, оглашая тонким голоском округу. Марьяна закутала голову и плечи в тёмную шаль и нырнула под молчаливые своды собора. Там не было ни души, и только у распятия горели две робкие свечи. В широкие окна проникал  разгорающийся утренний свет, но под сводами и в глубине, меж колонн, таился пахнущий ладаном и воском полумрак. Марьяна достала приготовленную свечку, разожгла её от одной из горящих свечей и, прикрывая рукой слабый огонёк, поднесла её к иконостасу. Святой князь взглянул на неё с тёмной плоскости иконы. Марьяне показалось, что икона светится мягким, золотистым светом. Свеча горела ровно, разгораясь всё ярче и ярче, светлее и светлее. Огонёк светился в полумраке, как частичка надежды. Завтра… Завтра закончится сезон Теней. Марьяна вышла из собора, перекрестилась и, отойдя немного, ещё раз оглянулась на пятиглавую церковь. Потом посмотрела на золотую иглу Петропавловки вдали и двинулась к мосту, на Васильевский. Последний день. Она брала курс на Гавань. Туда, где залив целовал берег, - берег земли её Родины…
…Часу в двенадцатом ночи, когда солнце уже давно село, и только на самом краешке неба сохранялась болезненная краснота, по Большому проспекту Васильевского ехал в своей машине таксист Лёня. Он только что приступил к ночной смене. По мере приближения к Гавани проспект превращался в тёмный коридор, обнимающий дорогу суровыми высокими стенами домов. Притормозив, Лёня выехал на площадь Морской Славы – впереди дышал полной грудью морской простор и мрачной громадой высился Вокзал со всеми его железными парусами. Внезапно что-то привлекло внимание лёни, и он даже ударил по тормозам. Там, на берегу, на фоне тёмно-синего с кирпичной прожилкой почти угасшего заката неба, вырисовывался женский силуэт, и это было так фантастично, нереально, парадоксально, как будто из морских волн на берег вышла сирена. Лёня проморгался и протёр глаза. Нет, это правда – у самой кромки воды, похожей на живой, движущийся бархат, стояла девушка. Девушка – в такое время и в таком месте?! Лёня ещё раз посмотрел на странную сирену и газанул. Машина утробно заворчала и понеслась по Наличной, светясь зелёным огоньком.
…Утором четырнадцатого, когда воробьи уже несносно галдели в нежной зелени кустов, Ярослав проснулся, открыл глаза и устремил их на потолок. Всё. Пора. Сердце у него нервно и приподнято затрепыхалось. Пришёл день, который должен решить всё и подо всем подвести черту. Ярослав собрался минут за пять, уже на пороге вспомнил про паспорт, и поспешил в припрыжку на участок для голосования. День выдался странный – ярко солнечный, но прохладный и очень ветреный. Народ, похоже, с утра не мог сориентироваться, идти ли ему голосовать или ехать на свои грядки, и шёл очень маленькими партиями. Сам процесс голосования занял у Ярослава минуты три, и спустя указанное время он уже мчался к метро, чтобы ехать в Александро-Невскую лавру. По пути ему встретился плакат «настоящего губернатора» - белый жир капал с жёлтого фона на землю.
«Скорей бы выборы закончились, чтобы эту гадость сняли куда-нибудь» – подумал Ярослав с отвращением.
В Лавре тоже народу было немного, Троицкий собор, весь окутанный торжественным полумраком, светился редкими точечками свечей. Ярослав подошёл к мощам Александра Невского. Он знал, что, скорее всего, понапрасну тревожит благородного святого, но Ярослав знал, что Петербургу грозит опасность, что какие-то неизвестные, тёмные враги желают ему зла, и просил Александра отвратить всякую беду от святого города.
Времени до вечера оставалось очень много, и Ярослав не знал, как же его убить. Им овладел безумный мандраж, такой, что руки ходили ходуном. Правда, на семь вечера у Ярослава был взят билет в Филармонию, таким образом он собирался   убить двух зайцев – и пересидеть в далёком от теле и радиоприёмников месте часы до объявления предварительных результатов, и послушать хорошую музыку, так как в Филармонии Ярослав не был года два, не меньше. До семи Ярослав болтался вокруг площади Искусств, досконально изучив за это время все переулки и дворы поблизости; он добрёл даже до манежной площади, и долго сидел на скамейке на Малой Садовой, наблюдая за тем, как народ с увлечением ворочает гранитный шар фонтана и плещется в струйках воды. Спохватился он без пятнадцати семь и рысью помчался к Филармонии. Там, уже заняв своё место в зале, Ярослав подумал о том, что именно сейчас, в эту минуту начинается программа Киселёва «Итоги», и ему стало безумно радостно от того, что он её не смотрит. Играли Моцарта. Ажурные, изысканные, замысловатые пьесы наполняли собою белоколонный зал и уносили Ярослава в какое-то другое, более светлое и доброе измерение. Он видел, как лица сидящих рядом людей светились от счастья, и ему совсем не хотелось думать о том, что где-то там ещё заполняются бюллетени и злобно шепчутся враги.
После концерта Ярослав вышел из Филармонии в приподнятом настроении, но по мере приближения к дому, им всё больше и больше овладевала тревога. Он вспомнил, как вчера вечером допоздна смотрел «Евровидение», и был свидетелем того, как триумфально победила Алсу, не победила, конечно, но здорово всех обставила. Тогда он тоже испытывал какой-то тревожный мандраж, хотя от победы Алсу ничего  не зависело. Сейчас же всё было гораздо серьёзней. Ярослав боялся не результата выборов - он был предрешён, а скорее, вражьих гадостей. Никогда ещё дорога от «Пионерской» до Коломяг не казалась Ярославу такой невыносимо длинной. Он входил в дом, когда было уже без пяти десять. Сейчас, сейчас. Ещё не кончился выпуск «Времени», но секунды капали, капали, переливаясь из одной чаши в другую. И вот, всё – итоги! Десять ровно, срок молчания истёк. На бледном, толстом стекле экрана возникают ведущая и какой-то задрипанный корреспондент. Ярослав не заметил, как весь сжался в комок и напрягся. Ну!
-Судя по результатам exit-polls никакого второго тура не будет…
У Ярослава с груди как будто свалился огромный, неуклюжий булыжник.
-Шестьдесят девять процентов…
Дальше Ярослав дослушивать не стал – зачем?! И так всё ясно – всё закончилось! Конец войне! Конец Теням! Это победа! И он на радостях кинулся обнимать и целовать Машку – единственную живую душу, могущую разделить в ним его радость. Но Машке энтузиазм Ярослава не очень понравился, и она пару раз тяпнула его за нос. Радостный Ярослав не знал, куда ему выплеснуть всё накопившееся за три месяца напряжение, весь дискомфорт и чувство тревоги, он выбежал на улицу и сделал пару кругов по Коломягам. Соседи с подозрением смотрели на его физкультурно-восторженные упражнения из-за занавесочек. Дома Ярослав ещё раз поцеловал недовольную Машку и завалился в постель. Он поскорее хотел заснуть, чтобы проснуться уже в другом времени  и увидеть рассвет утра, о котором он так долго мечтал…
…Уже сгустилась жиденькая майская тьма над зелёными крышами Питера, а Игорь Артемьев всё ещё не появился на людях. Не было его ни в предвыборном штабе, ни в Мариинском дворце, где ночевали сонные, усталые журналисты и не менее усталые, но бодрящиеся члены Горизбиркома. Игорь Артемьев словно провалился под землю. Впрочем, с его результатами это было подходящим решением. Однако к середине ночи «настоящий губернатор» всё-таки решил показаться, так как к тому времени в его полном огорчения и раздражения мозгу родилось некое подобие алиби и плана дальнейших действий. Он уже готов был возникнуть у порога Мариинского дворца, и уже чуть было не зашёл внутрь, как дорогу ему перегородил некто. Некто был высок, строен и одет в чёрное, и поначалу Артемьев подумал, что это журналист.
«Что надо?!» - захотел бросить любопытствующему кандидат, но не увидел в его руках микрофона, да и оператора поблизости заметно не было. У «некто» были красивые вьющиеся волосы и ледяные голубые глаза, а через секунду Артемьев с удивлением и утробным страхов разглядел за спиной незнакомца огромные чёрные крылья. Некто распахнул эти крылья и приблизил своё прекрасное, но какое-то злое лицо к физиономии обомлевшего кандидата.
-Доигрался? – снисходительно, зло, но все-таки с каплей какого-то сочувствия спросил незнакомец серебристо-холодным голосом. Артемьев открыл рот, чтобы завопить, но крик окаменел у него в лёгких. Странный незнакомец тем временем растворился во мгле, и только маленькое чёрное пёрышко, скользнув по лацкану пиджака, упало кандидату под ноги. Артемьев машинально провёл рукой по пиджаку – на ладони остался чёрный след, как от мазута. Кандидат поднял глаза на дворец – над крышей уже теплилась рыжая полоска нового дня. Это был не его день.