Текст органа и грачи

Мы пекли картошку в золе и теперь едим ее, отрывая кожуру от мякоти, нас здесь всего четверо: я, моя мама, подружка Маринка и Вовочка, бывший пионервожатый, а ныне наш на двоих с Маринкой любовник, он старше нас на семь лет, и мы любим заниматься любовью сразу втроем. Доев картошку, мы начинаем укладываться спать и разворачиваем спальные мешки, узкие, словно банановая кожура, теплые, как эрегированный член, мы гасим костер и все ложимся спать, а когда уснула мама, начинаем по-тихоньку вылезать из наших полевых постелей, Вовочка методично вводит в меня член , покусывая соски, а Маринка идет на узенький ручеек, откуда мы брали воду, чтобы вернуться с увесистым булыжником, которым она, тихо подойдя,  глушит мою маму надрывным ударом с двух рук в лоб.

Помню, мы ходили с мамой в Лунапарк и она катала меня на колесе обозрения, именно на нем я испытала свой первый оргазм, а маме это тоже нравилось и она клала руку себе на промежность, мы очень веселились и ели сливочное мороженное по двадцать копеек, без стаканчиков, такое холодное, что сводило пальцы. А теперь Маринка при помощи бензина разводит огромный костер, в то время, как Вовочка, не переставая любить меня, снимает с пояса охотничий нож и кидает его Маринке, а та, перевернув маму на спину, сняв с нее через голову свитер, расстегивает лифчик и начинает срезать кожу со спины вместе с тоненьким слоем жира, но не смотря на все усилия содрать кожу цельным прямоугольным куском, все-таки рвет его на две неравные части из-за того, что очнувшаяся мама начинает орать и дрыгаться в конвульсиях. Маринке ничего не остается, как прирезать ее, воткнув нож в сердце. Потом она разводит ее ноги и вылизывает старческие половые губки, смешно дергая при этом тазом.

Вовочка в это время уже кончает в меня, заговорщицки перемигиваясь с Маринкой и я понимаю, что они хотят сделать со мной что-то нехорошее, но не сделают, потому что мы с подружкой договорились о другом, а она давно уже капризничала из-за того, что хочет попробовать на вкус жареный сфинктер Вовочки, и вот она с лоскутом кожи, содранной с моей мамы подходит к нам, скрутив его трубочкой, пропихивает ко мне во влагалище, одновременно незаметно передавая нож, тут я хватаю за волосы Вовочку и многократно бью его ножом в живот, пока он с недоуменной гримасой не падает на меня. Тогда Маринка перехватывает у меня нож и прямо острием вставляет его мне в анус, проворачивает его там, я визжу и еще отбиваюсь ногами, мне удается скинуть с себя Вовочку и попасть Маринке пяткой в нос, та отлетает и угождает прямо в ей же разведенный костер ягодицами, немедленно вспыхивает и бежит с горящей попкой к ручью, не обращая внимания на мой слезливый гогот под аккомпанемент страшной боли от порезов.

Поднявшись с мешка, я поднимаю оброненный Маринкой нож, отрезаю им Вовочкины уши, нос, половые органы, и выкраиваю глазок ануса, нанизываю всё это на шампур и зажариваю (стоя, не присесть ведь!) над костром, Маринка возвращается с опаской, не скоро. Глядя на меня из-за кустов, говорит измученно-плаксиво:

- Ты не злишься, сестренка?

- Не бойся, не злюсь, но какого чорта ты мне нож в жопу воткнула, дура?

- Это мы с Вовочкой так договорились, я подумала...

- Иди, жри!

Она неуверенно подходит, начинает кушать, а я любуюсь ее дымящейся юбкой, облизываю губы, ласкаю свои груди и не могу удержаться, чтобы не ткнуть Маринку ножом в бедро, отчего та падает на бок, я придавливаю ее к земле своим весом и начинаю наживую вырезать ее правый сосок, а она умудряется укусить меня за локоть, я бью ее рукояткой ножа в зубы, выдавливаю ей глаз, перерезаю глотку, вставляю два пальца себе в горло, меня сташнивает на ее личико, я собираю рвотные массы ладошкой туда, где некогда вращался сапфировый отражатель души и утрамбовываю полупереваренную печеную картошку все той же рукояткой. Когда всё готово, подкладываю поочередно под ее руки булыжник и отрезаю ей все пальцы, которые потом вставляю один за одним в ее влагалище сквозь прогоревшую дыру в шортах. Нафаршированную, я укладываю Маринку на костер, обливаю бензином из специально приготовленной трехлитровой банки и отхожу, утирая шею рукавом, а потом, подумав, стаскиваю в костер все тела, добавляю бензина и ложусь спать, во сне вижу мою любимую подружку Маринку, как она бегает со мной по квартире, целуется, коленкой лезет ко мне в промежность... Нет, она останется живой навсегда! Пусть тело ее предано огню неисповедимыми высшими силами, повелевающими нашими судьбами, я никогда не забуду ее и она всегда будет живой моей неразлучной сестренкой, всегда милой, старательной в любви, мечтательной в жизни, любимой, любимой Маринкой!

К утру, когда тошнотворный запах жаренного мяса будит меня, я инфернально хочу есть, поэтому иду к дымящемуся костру, вырезаю обгорелые куски мяса из бесформенной массы тел, ем, ем, ем без соли, меня тошнит, но я ем свои рвотные массы, меня снова тошнит и я снова ем, потом иду к месту, где вчера писал Вовочка и облизываю кору дерева, нахожу рядом аккуратную кучку маминого кала, съедаю ее и бреду по лесу параллельно трассе в сторону города, долго, часами, днями, неделями, месяцами, годами, веками, тысячелетиями, хоть и знаю, что никогда не дойду туда, где пение грачей не смолкает ни днем, ни ночью, туда, где круглый год не отцветает щавель. Вот так. А вы говорите: влагалище текста, текст влагалища...