Необратимость

  Необратимость. Какое точное научное слово для описания безнадежности человеческой судьбы. В нем слышится что-то родственное и пыльное, примерно то же, что находишь в старых тетрадках с полузабытыми стихами, но, в то же время, оно фатально и жестоко, как время. Или как религия. Моя религия.

  Она – мой друг. Возможно, когда-то, тысячу лет назад, Ее статус и был иным, но… Кто теперь помнит об этом? Об урывочных свиданиях и робких поцелуях, розе в моей озябшей руке и морских брызгах на Ее коленях, о беспроигрышной дуэли нацеленных друг на друга влюбленных глаз?

  Прошлое… Необратимость…

  Сегодня, спустя вечность, Она дает мне свой новый номер телефона и на мой, даже не произнесенный и заранее бестактный вопрос, заданный одними глазами, отвечает утвердительно, совсем не краснея, и лишь чуть-чуть потупив взгляд:

  – Да, это Его.

  Мне становится невообразимо тоскливо, и даже то, что Ее дом стал ближе ко мне на целых три остановки, не сглаживает впечатления необратимости процесса. Какая разница? Я ведь все равно не зайду.

  Ее номер неровными цифрами ложится на клочок бумаги, чтобы потом перекочевать в записную книжку, наполненную такими же мертвыми шестизначными иероглифами. Впрочем, иногда я, может быть, буду набирать эти цифры, наплевав даже на дискомфортную вероятность того, что трубку поднимет вовсе не Она. Иногда… Может быть перед Новым годом, а еще на Ее день рождения – уж этой дате, навек отпечатанной в каждом нейрончике моего мозга, уж точно не нужно никакой записной книжки. Я позвоню. Может… быть.

  И – разумеется! – я буду на свадьбе. Нет, не свидетелем, и даже не обычным гостем, потому что я буду «обкатывать» свадьбу. Как я могу отказать, когда об этом просит Она, а на Ее лице скачут искорки солнечных зайчиков счастья. Цветные ленты, которые покажутся мне – и только мне! – траурными, обнимут до блеска вымытую по такому случаю грудь моего стального коня, больше похожего на груду металлолома. А Она… Она будет прекрасной, как сказочная принцесса, с той только разницей, что принцессы из сказок не заставляют сердце разрываться на части и не доводят до инфаркта.

  В этом платье, белоснежном, как наши первые с Ней надежды, Она будет богиней, для описания которой у меня даже не найдется слов, кроме разве что одного.

  Необратимость. Вот именно.

  Будет все. Будет ЗАГС. Будет море цветов. Будут гудки свадебного кортежа, рвущегося прочь из города навстречу голубым небесам. Будет золото куполов маленькой церкви со звучным названием «Господи, пронеси!»

  Господи, а надо ли?

  Я буду прятать дрожание губ за смехом, заглушающим даже рев мотора, отдающего последние силы, чтоб только сделать меня на лишний метр ближе к заветным кольцам головной машины. Напрасно. Даже не смотря на одобрительные крики с заднего сиденья, разноцветные ленты, удаляясь, сольются в одну сплошную радугу.

  Необратимость.

  Вечером у меня, конечно же, будет выбор, но я все равно останусь «при руле», чтобы не искушать себя желанием залить свою боль вином, пусть даже таким волшебным, как шампанское. В конце концов, сила воли и знак зодиака позволяют мне быть чуточку сумасшедшим. Я буду желать счастья «спрайтом» вместо водки и, даже если кто-то догадается, что мои чувства так же фальшивы, как и содержимое бокала – пускай. Главное, чтобы это была не Она.

  Захлебываясь от тостов, музыки и напутствий, свадьба – чужая свадьба, которая вполне могла стать моей собственной – будет греметь у меня в ушах заунывным траурным колоколом.

  Оскара за лучшее изображение счастья, пожалуйста!

  Ослепляя всех сиянием своих прекрасных глаз, Она уедет с Ним раньше, такая же очаровательная, но уже не такая родная как вечность, или две вечности назад. Рука об руку они нырнут в простуженную, разбавленную лишь удаляющимися габаритными огнями ночь, которую другие назовут первой брачной, а я – ночью утраченной любви и… необратимости. Я сохраню в себе частичку оставленного Ею света и он поможет мне выдержать пытку незакончившегося вечера и даже справиться с липкой назойливостью моей молодой соседки, улыбка которой похожа на оскал вампира, а жесты – на действия моряка, четко следящего за состоянием ватерлинии, но не корабля, а бокала.

  А в 2 или 3 ночи в мою машину упадут не способные связать и двух слов и, видимо, вполне довольные этим обстоятельством люди. Мы будем плутать по сонным улицам, которым глубоко наплевать на мою так ничем и не заглушенную боль, что жгучими каплями скапливается в уголках глаз, раздваивая цинично подмигивающие зрачки светофоров и превращая холодные огни города в сияние упавших звезд, во время полета которых никто так и не успел загадать желание.

  Наконец груз будет сброшен по адресату и долгому дню почтальона чужих грез придет конец. Влажный асфальт беспристрастно примет мой разворот «на 180» и мягко подтолкнет в сторону пустого дома. Рука машинально потянется к приемнику и…

  Что это? Что звучит на этой ненормальной волне? До чего же жестока судьба в лице невидимого ночного ди-джея, поставившего в эфир эту песню. Ту, под которую я танцевал свой первый танец с Ней; той, что носит уже другую фамилию и видит, быть может, в эту минуту сладкие сны в Его объятьях. Под эту незабываемую мелодию Ее пахнущие морем и юностью губы впервые коснулись моих, и не было ничего лучше того прикосновения, и той минуты, и той песни.

  Превысив критическую отметку, слезы пеленой закроют мои глаза, но это не важно. Педаль газа я найду и так. Она совсем рядом. В моем полном распоряжении. И я нажму ее до упора.

  Господи, до чего же красивая музыка! Я уже не вижу дороги, но это ерунда. Педаль газа кажется можно утопить еще чуть-чуть.  С этой песни все началось. Так пусть же ей все и  закончится. Будь счастлива! Прощай!

  А вы говорите «необратимость»!