Скрипач Повидлов

 11 апреля соответствующим распоряжением правительства была запрещена музыка и разрешена еда. В то же утро выпал снег.
Фома Повидлов не был очень уж верующим человеком. Когда ему говорили, что он дурак, он обижался. Иногда он играл на скрипке в оркестре, но даже сам в это почти не верил, и когда ему напоминали об этом, он впадал в безумие и орал изо всех сил непонятное слово «мессир Шмидт». Впрочем, его любили. Сам он, правда, не очень-то этому доверял и всегда в случае опасности умел прикинуться футляром от скрипки. Лучшим его другом был контрабасист Потемкин, лишенный дара речи. Благодаря этому обстоятельству Повидлов мог на него положиться. В личной жизни Повидлов был неудачником, ибо в самые пикантные моменты резко переставал верить влюбленным в него дамам. Дамы обижались и покидали его поле зрения. Тогда он начинал не верить их исчезновению и поэтому… ну, в общем, такой уж он был человек, этот Повидлов.
11 апреля Повидлов проснулся и посмотрел в окно. Везде лежал снег. «Вранье. Обман зрения», — решил Повидлов и отвернулся от окна. Тогда он решил позавтракать и, закрыв занавески на кухне, тайком полез в холодильник. В морозильнике он нашел четыре котлеты и стакан кофе. Удобно устроившись на второй полке холодильника, он включил радио и начал есть.
Музыкальная программа прервалась так неожиданно, что Повидлов чуть не откусил край стакана вместо котлеты. По радио передавали новое постановление правительства. «Гнусные происки желтой прессы», — понял Повидлов и, отставив в сторонку недоеденный завтрак, взял в руки скрипку. Он так раз хотел сыграть любимую пьесу Вагнера. Для этого он провел смычком по струнам, но звука не услышал. Вместо этого со смычка сползла толстая макаронина и с мертвящим звуком упала на пол. «Галлюцинация», — подумал Повидлов и взял вторую ноту. Вместо звука получилась еще одна макаронина, впрочем, не упавшая на пол, а зацепившаяся за ногу Повидлова. Фома стряхнул с себя пищу и решил играть без звука.
Через пятнадцать минут макароны покрыли собой пол-кухни на высоту сантиметров в тридцать. Это вынудило Повидлова сделать для себя кое-какие выводы. «А я не хочу макарон, я хочу сосиску!», — заорал он и сыграл первую ноту из вариаций Брамса.
Искомый продукт упал со смычка сразу. Повидлов поймал сосиску на лету до того, как она достигла кучи макарон на полу и с наслаждением откусил. «Вкусная сосиска!», — с набитым ртом изрек он.
В это время скрипка превратилась в аппетитный копченый окорок и упала с холодильника на пол в толщу макарон. Повидлов побежал в другую комнату за ножом.