Тень

В прошлую субботу мы всем семейством решили поехать в лес на отдых. Место было выбрано мною заранее. И не просто заранее, а давным-давно. Наш путь лежал в местечко “Черная грязь” по ленинградскому шоссе. В детстве это название всегда нас очень веселило. Там проходили мои летние дни тридцать лет назад. Много раз мысленно я возвращался в этот детский лагерь (в то время его называли летней дачей детского сада). Неоднократно во сне я видел окружающий его темный хвойный лес и как наяву ощущал его прохладу и запах. Я надеялся когда-нибудь вернуться туда, когда-нибудь, когда будет время, а может когда тоска о прошлом возьмет меня за шкирку и , швырнув в машину, скажет - “Вперед!”.  Точнее было бы сказать “Назад”. Я надеялся увидеть там голоногих малышей, занятых серьезными делами - ловлей бабочек и кузнечиков, спорами о том, у кого больше рост и у кого папа сильнее всех. Я думал, что увижу как эти крохотные человечки, прильнув к забору, взирают любопытными глазками на проходящих мимо лагеря коров. Как они, окружив воспитательницу, комариным роем немилосердно жужжат возле ее ушей. Но они не просто жужжат, они пытаются донести увиденную ими истину, которая медленно, белым облаком проплывает через их маленький мирок.

Сумка с продуктами и палатка улеглись на дно багажника, двери машины захлопнулись и мы отправились в путь. Наш семейный автомобиль достаточно просторен но слаб мотором, о чем мне постоянно напоминали пролетавшие мимо нас иномарки. Прорычав с полчаса машина свернула с трассы на грунтовую дорогу, ведущую в глубь леса. Эта дорога состояла из ям, кочек да вышедших наружу корней, так что мне сразу вспомнилось, как нас везли сюда на автобусах. Автобусы переваливались с боку на бок, недовольно скрипя и пофыркивая, а в открытые форточки то и дело врывались встревоженные ветки деревьев. Дети тут же хором начинали плакать а родители - их успокаивать. И дело было не в качестве дороги, а в том, что она заканчивалась и наступала пора прощаться. Но это было тогда. А сейчас мы подъезжали к лагерю вчетвером - я , моя жена и двое сыновей-школьников. Мы были почти у цели, но дорогу нам преградила большая яма, заполненная водой. На легковой машине не проедешь. И не объедешь - кругом деревья. “Как же они здесь ездят?” - подумал я, “и ездят ли вообще?”.
Дав задний ход мы свернули на дорожку, которая вела на поляну, где детей всегда “выгуливали” в хорошую погоду. Все. Приехали. Вылезай.

После установки палатки каждый занялся своим делом - жена с детьми пошла гулять по лесу и собирать шишки, а я отправился в лагерь на разведку. Его забор был виден с места нашей стоянки. Сначала я шел медленно, наслаждаясь самим этим событием и предвкушая встречу с прошлым, очень далеким, но манящим в свою беззаботную сказочную даль. Сначала я шел медленно. Интересно, много ли там изменилось с тех пор? Как я объясню свой странный визит взрослым обитателям этого выездного детсада? Сначала я шел медленно, но в распахнутые настежь полусгнившие ворота я вошел строевым шагом под стук своего сердца.

Стоп. Вот так встреча! Тишина. Только кузнечики стрекочут в траве, заполнившей все свободное пространство. Ни одного человека, ни большого, ни маленького. Деревья выросли еще больше а старенький забор сильно уменьшился. Краски исчезли. Поблекшие, покосившиеся корпуса тоже уменьшились и стали напоминать беззащитных ослепших старушек. Их двери были забиты здоровенными гвоздями а окна наглухо заколочены досками и фанерой. “Однако же все на месте” - подумал я, “даже огромная железная бочка возле бани, только теперь это никому не нужно”. Все на месте, но ужасно пусто. Особенно на душе.

Я вернулся к палатке. Рассказал то, что увидел и сводил ребят посмотреть во что превратился берег моего детства. Вечер прошел в моих воспоминаниях о здешнем быте тридцатилетней давности и в поглощении свежего воздуха. Потом наступила ночь. Все уснули, кроме меня. Возбужденный своими чувствами я долго ворочился с боку на бок и наконец не выдержал, вышел из палатки на воздух.

Я посмотрел в сторону лагеря и мой взгляд привлек слабый мерцающий свет, просачивающийся через небольшую щель в заколоченном окне корпуса, в котором раньше жили дети старшей группы. Странно, неужели там кто-то есть? Кто? Сторож? Бомж? Мои ноги автоматически побрели в эту сторону. Через пролом в заборе я напрямую вышел к этому корпусу. Подойдя к заколоченному окну я заглянул в щель между досками. Стекло было покрыто вековым слоем пыли и через него практически ничего невозможно было разглядеть. Только тени, отбрасываемые движущимися, но невидимыми обитателями этого заброшенного жилища. Попытки потереть пальцами стекло ни к чему не привели - оно было густо покрыто пылью с обеих сторон. “Но если я не могу ничего разглядеть, то может  хотя бы услышу?” - решил я и прислонился ухом к щели. К моей радости звуки действительно доносились, но я ничего не мог толком расслышать. Это было шумное многозвучие, составленное из массы высоких голосков. Эти голоски явно принадлежали мечущимся за окном обитателям. Может быть они о чем то спорили или играли друг с другом, но я не мог разобрать ни единого слова. Я продолжал вслушиваться дальше и вдруг заметил, что на фоне этого массового писка едва улавливается басоватое бормотание. И опять же я не мог разобрать ничего осмысленного. Но это бормотание напоминало что-то очень простое и привычное. Бормочущий голос был настойчивым, спокойным и размеренным. Похоже, он не обращал внимания ни на кого, ему вообще не требовалось внимания. Только теперь я понял, что это было радио. Но чьи же были писклявые голоски? Я снова посмотрел в щель между досками. Ничего. Снова послушал. Снова ничего не понял. Но ясно слышу, что кто-то разговаривает или даже кричит внутри этого домика, и этих “кого-то” довольно много.

Я оглянулся. Вокруг было черно. Но еще чернее был лес, от которого тянуло знакомым запахом и прохладой. То ли мрак ночи, то ли усталость стали давить на меня и я стал беспрерывно зевать. Веки становились тяжелыми и голову наполнил густой сладковатый туман. Я стал забывать зачем я здесь стою и мое сознание медленно раскачивалось на границе между явью и сном. Не знаю сколько я предавался этой дремоте, но вдруг мне показалось, что я понял слово, доносившееся из радио. Я тут же встрепенулся и приник ухом к окну. Я пытался разобрать еще что-нибудь но тщетно. Бормотание было слишком слабым и слишком невнятным. Только одно единственное слово диктор произносил время от времени четко и ясно. Кажется, это была чья-то фамилия. То ли бизнесмена, то ли политика, но я такой фамилии раньше не слышал. “А словечко-то знакомое” - думал я и продолжал просеивать звуки через сито сознания. Диктор еще несколько раз повторил это слово. По формам его употребления я понял, что это не фамилия. Речь не идет о каком-либо человеке. И вдруг меня осенило. Я вспомнил. Волосы на голове стали дыбом и волна неожиданного откровения мелкими мурашками пробежала по всему телу. Слово “даманский” - это не фамилия, это название острова. Очень небольшого речного острова в Приморье. Я вспомнил как ровно тридцать лет назад на том же самом месте, где я  стоял, один политически грамотный мальчик объяснял мне почему на нас напали китайцы. Он говорил: “китайцев очень много а земли у них вот столечко” и показывал на маленькую стекляшку, лежащую у него на ладони. Этот эпизод я вспомнил отчетливо. Но при чем тут “даманский” и радио? Тридцатилетие события? Почему радио так упорно вертится вокруг этой давней темы?

“Дядя” - отчетливо произнес чей-то нежный голосок и снова тысячи мурашек вдруг выскочили из под кожи и забегали по спине вдоль и поперек. Я оглянулся но никого рядом не было. “Дядя, а ты чей?” - снова произнес таинственный голосок. Вглядевшись в щель между досками я отчетливо разглядел силуэт круглой ушастой головки. Это была тень ребенка на запыленном стекле. Никаких деталей лица, даже размытых я не замечал. Складывалось впечатление, что эта тень существовала сама по себе и за стеклом вовсе не было никого. Но силуэт был подвижен и его явно заинтересовала моя персона.

- Ты кто? -  спросил я.
- Я здесь живу, - ответила тень, - мы все здесь живем.
- Кто это все?
- Все мы, кто здесь был с самого начала.
- Но как вы здесь живете, ведь двери и окна наглухо забиты? Чем вы дышите и что едите?
- А мы и не едим ничего. И дышать нам незачем. Ведь мы - фантомы. Наша воспитательница смотрит чтобы мы не выходили на улицу днем. А ночью мы и сами не выходим, нам страшно.
- Как же вы можете выйти если двери закрыты? И как сюда проходит воспитательница? Да и зачем она вам?
- Двери и окна забиты для вас. А мы можем свободно проходить и сквозь стены. Это так интересно. Но воспитательница нас за это сильно ругает. Она то же как мы, фантом. Она говорит, что за детьми надо следить а то они натворят чего-нибудь плохое. Вот она и живет вместе с нами.
- Но зачем вы здесь? То есть как вы тут оказались?
- Мы здесь жили с вами, когда вы сами были детьми. И мы заполняли ваши души. Это мы играли в мячик вашими ногами и размахивали  вашими ручками. Потом вы все уехали. Все вы подросли за последнее лето перед школой. А мы остались такими как были. Такие мы и сейчас. Это нам воспитательница рассказывала. Она большая и все знает. Взрослые все знают, правда ведь?
- Ну-у-у-у , - протянул я как корова, - наверное правда. Хотя и не совсем.
- А правда, что взрослые ничего не бояться?
Мне нечего было ответить на этот вопрос и я промолчал.
- А в лес они не боятся ночью ходить? - снова спросила ушастая тень.
- Нет, в лес не боятся - твердо ответил я.
По движению ушей я понял, что тень заулыбалась.
- А мы вот боимся. Маленькие всегда боятся, правда ведь?
- Малыш, а ты хотел бы стать большим?
- Нет. Воспитательница говорит, что у больших души колют и давят друг друга. И я боюсь, что меня тоже раздавят. А когда колют душу это больно?
- Больно. Но как то не так, как если бы уколола ветка или еловая иголка.
- И даже плакать хочется?  Но ведь взрослые никогда не плачут?
- У взрослых слезы, обычно, текут не наружу, а внутрь, поэтому их и не видно.
- А я знаю для чего вы сюда приезжаете, вы, взрослые.
- Откуда ты знаешь?
- А нам воспитательница сказала.
- И что же?
- У взрослых души болеют, потому что они все время колют друг друга. Вот вы и приезжаете сюда, чтобы найти здесь чистую и неизраненную душу. Такую, какой вы оставили ее здесь, много лет назад. Правда ведь? А мы продолжаем здесь находиться и ждать вас. Это наш долг. У маленьких духов тоже бывает долг. Мы ждем вас всю вашу жизнь. Еще воспитательница говорит, что мы тоже могли бы вырасти и увидеть большой мир. Перестать бояться леса. Испытывать удовольствия и разочарования. Но мы обязаны сидеть здесь взаперти на тот случай, если вдруг кто-то из вас захочет вернуться, если вспомнит о нас. Вот ты, дядя, и вспомнил, правда ведь?

Только тень закончила говорить, как чей-то настойчивый женский голос совершенно невнятно но очень сердито закричал. Тень тут же исчезла. Я простоял возле окна еще около часа, но ничего больше не смог ни разглядеть, ни расслышать. Окно будто бы еще больше помутнело а звуки становились все слабее и слабее.

Возвращаясь домой я пытался понять, что произошло. То ли это был сон, то ли какой-то розыгрыш. А может на своей слабосильной машине я установил новый мировой рекорд, проехав за полчаса дистанцию, длиной в тридцать лет. Ничего себе скорость. Правда ведь?





Этот маленький рассказ я посвящаю московскому детсаду N 1487 , в котором я “работал” ребенком в конце 60-х годов.

1999 г.