Марлон и серость

               

Утро приходило совсем по-обычному. Каждый раз. Открытые глаза. Щелчки часов на стене. Серый свет за окном. Пустая комната. Пустая душа. Сахарок на губах. Соль. Горечь. Остатки снов. Пустая душа. И серое утро вскрывало кожу серого дня, как вскрывает дежурный хирург чрево дежурного пациента с пустячным аппендиксом. Вереница подобной процедуры давно уже потеряла начало, оставив его где-то позади нынешней жизни. Теперь Марлону казалось, что этот ритм бытия сопровождал его с самого мига рождения, и  иного ничего не могло быть, попросту. Возможно, у других было по иному. Возможно, кто-то, просыпаясь, видел ясный свет в окне и заполнял скоренько им свою душу. Возможно, кто-то, вскакивал вмиг с постылой кровати и мчался, что было сил, навстречу сюрпризам грядущего дня. Возможно. Только Марлон определённо отметал эту возможность. Серость, думал он, въелась так глубоко в небо, землю, воду и людские души, что любой, заявляющий, будто способен различать оттенки жизни, врун. И врун, прежде всего, по отношению к себе. Каждый раз, когда слух Марлона втягивал в голову разговоры о ярких переживаниях и восхищения миром, душа его буйствовала и противилась гнусной фальши. Язык срывался, и удержать его, порой, было довольно непросто. А утро пришло и сегодня. Пришло, как всегда, серым. И слило день, столь же серый.
Но, со временем, Марлон научился понимать и фальшь самой серости. Неважно - мыслил он - что утро всякий раз серое. Важно то, что оно наступило. И позавчера, и вчера, и сегодня. И завтра, Бог даст, наступит. И именно этот факт окончательно определял яркость жизни, фонтаны эмоций и красок. Найти всё это возможно только в абсолютной серости. В принципе, подобные взгляды на жизнь отражали философско-странный склад мышления Марлона. Ведь иному – бутылка пива да косяк неплохой травы – радуга жизни. Другому – то же – путь в могилу, холодную, сырую, с неприятными дождевыми червяками. Третьему – пиво дорогое подавай, да гашиш. И никак не меньше. Иначе – всё серо ему. А Марлону – философию подавай.